Воин-Врач IV

Глава 22 Мы сделали это

Когда про эту задумку прознал Глеб — прибежал и принялся с жаром отговаривать. Убедительно, с цифрами, как он умел. Не учёл только, что не всё в мире измерялось деньгами. И что переупрямить батьку было невозможно, а убедить не получалось.

— Мы этот запас из тряпья да опилок сколько делали? Месяц? Через месяц ещё сделаем. Тряпок вон у степняков да иноземных гостей на сувениры сменяешь, — подняв руку, остановил он эмоциональную речь среднего сына. Который при словах про тряпьё, сменянное на глиняные кружочки да блюдечки с выдавленными по Леськиному трафарету образами-портретами Ромы и Ак-Сулу, только зубами щёлкнул. А в глазах явно закрутились новые цифры, лучше прежних.

— Во-о-т! — удовлетворённо протянул Чародей. — А свадьба у брата первая и, коли повезёт, последняя. Отмыкай сундуки давай!

Глядя на то, как секирами-сечками изводили в мелкую дребезгу месячный запас драгоценной бумаги, уже проданный на запад, он ещё отворачивался, явно постоянно напоминая себе вслух отцов наказ и задумку об обмене копеечного тряпья на почти дармовую глину, чтоб потом превратить всё это в небывало нарядные суммы в золоте.

Глядя на шедший летом с чистого неба снег, он восторгался и вопил в голос вместе с тысячами зрителей этого средневекового шоу. И с восхищением глядел на отца, что удумал такое небывалое действо. Кому бы ещё пришло в ум и хватило воли изрубить в снег, в мелкие клочки, запас дорогого товара, а после просто швырнуть его с неба на землю? Да тому же, кто научил Лешко-Икая летать, как птица, на белоснежных шёлковых крыльях. Тому же, кто одерживал победу за победой что в боях, что в науках и торговле. Его батьке, самому сильному и могучему на белом свете! И это я тогда ещё ему не рассказал, что клочки те можно собрать с берегов да с воды, да наново переделать, и бумага только лучше станет. И что сеткой мелкой для этого Днепр ниже по течению уже перегородили.

Встречали старшего сына под прижавший бы кого послабже к самой траве рёв зрителей. Рома шёл твёрдо, ровно, гордо, с прямой спиной, поставив отчаянно красную невесту только в паре шагов от нас с Дарёной, что вышли встречать молодых с ковшом и караваем. Слева стоял Степной Волк Шарукан. Со слезами на глазах. Встретили, как полагается.

Город и вся окру́га гудели полную седмицу. И от небывалого шоу, что пересказывали на все лады, и от того, что все корчмы и кабаки работали круглосуточно, отказываясь брать денег с посетителей. И от того, что по решению великого хана красная линия русских земель скаканула на юг и восток. Он сам предложил считать свои земли братскими и союзными не только на словах, чем заставил Рысь очень подозрительно посмотреть на Байгара. Который хранил на широкоскулом одноглазом лице выражение каменного идола, не читаемое абсолютно.

Под тот разговор и насчёт торгового и военного взаимодействия с Шаруканом условились. Попутно выяснив, что именно и через кого конкретно можно было бы, пока гипотетически, покупать и продавать в тех краях. Условно вооружённое противостояние государств и племён редко полностью прекращало торговые связи. Которые зачастую работали с ведома, а то и в интересах правителей. В просвещённой Европе такое бывало сплошь и рядом, в землях, турок, персов и греков тоже работало. Прикинули ориентировочно, и как передать весточки, а то и приглашения ко встречам тамошним султанам. Примут-не примут — гадать и планировать было рано и бестолку, но проявить, как писали в газетах и сообщали по центральному телевидению моего времени «готовность к конструктивному диалогу и заинтересованность в налаживании связей по дипломатическим каналам» проявить стоило. На будущее. Пусть и имевшее мало шансов на реализацию.

А когда неделя торжеств подошла к концу, пришла пора собираться в путь-дорогу. Двум князьям в одном Киеве, конечно, тесно не было, можно было бы и остаться, но это было бы неправильно по отношению к старшему сыну. Что это за повелитель, у которого за плечом всегда батька стоит, да не образно, а натурально? То, что за спинами Ромы и Глеба всегда угадывалась фигура Всеслава, было понятно любому, кто искал встречи с княжичами. Это очень помогало тем, кто выходил с торговыми или прочими предложениями, вести себя вполне корректно и уважительно. Отходили, видимо, в прошлое памятные истории о том, как братья и близкие родственники приглашали родню в гости, приезжали сами или подсылали нанятых людей, чтобы убить их, получив права на земли, людей и место поближе к великокняжескому. Множество деталей из разговоров с дядями, тётями, племянниками и прочей седьмой водой на киселе, которых за эту неделю состоялось несчитанное количество, позволяли вполне обоснованно на это надеяться.

Перезнакомившись друг с другом, постояв перед «стенгазетой» и посидев не единожды за праздничными столами, а ещё вдоволь налюбовавшись на работу Гнатовых и, что удивительно, Звоновых, все правители не сказать, чтоб обзавидовались, но оказались под очень сильным впечатлением. И принятые решения не поворачивать мечи, копья и стрелы в сторону Чародея в них только укрепились. Трудно было планировать какое-то нападение или иную каверзу для того, кто пригласил на свадьбу сына ангела Господнего, который явил десяткам тысяч чудо: снег летом, тоже, кстати, обещанный Всеславом, пусть и в шутку, вроде бы. Сомнителен был успех злонамеренных начинаний против того, у кого воры и разбойники сами взялись беречь мир и порядок во время народных гуляний, и нескольким своим коллегам, что не смогли пройти мимо чужих кошелей, переломали прилюдно все пальцы. Повинившись за них перед великим князем и обществом. Вернув украденное владельцам. И северяне, и южане смотрели на это диво примерно так же, как и на полёт белых крыл над Днепром. Криминальные элементы давно и вполне успешно организованно работали и у скандинавов, и у югославов. Властители боролись с ними в меру сил, рубя руки и головы, вешая и сажая на колы. Но ни у кого не вышло сделать и близко ничего похожего на то, что творилось в землях русов. Руководители разведок, прибывшие под видом совершенно разных людей, докладывали своим правителям в один голос: умышлять зла против великого князя, его семьи и его дружины никто из местных не станет ни в здравом уме, ни набравшись «всеславовки» по нижнюю губу. И это было поистине невероятно.

Ставр и Гнат, докладывавшие Всеславу об этих тайных встречах и рассказах, надувались от гордости так, что становились меньше видны чёрные круги под их красными глазами. Вот уж кому праздник был не в праздник. У этих двоих, и у каждого из тех, кто работал под их началом, не было ни времени, ни возможности, ни желания отдохнуть с размахом, широко, как многие гости и родня молодых. Их суровая, но важная и нужная работа шла и днём, и ночью.

— Гнатка, ну чего, когда уже? — спросил Всеслав утром, приняв от Домны всегдашний жбан ледяной воды после разминки-тренировки теми же привычными сырыми дубовыми досками, с какой обычно начинал день, когда ничего не мешало.

— Да хоть сегодня, Слав, — отозвался воевода, уже умывшись, утеревшись и привычно шлёпнув по заднице привычно же весело взвизгнувшую блондинку из взвода зав.столовой.

— Ты ж говорил, лодейщики отплывать хотели на днях? — удивился князь.

— Мало ли, чего они там хотели! — отмахнулся Рысь. — Представляешь, совершенно случайно встретили земляков и зашли отметить встречу в корчме. Ну, малость выпили, с кем не бывает…

— Дюжина кормчих? Из разных городов? Случайно? — уточнил Всеслав, сделав упор на последнем слове.

— Вообще нечаянно, ага! И бывает же такое? — если бы князь не знал друга с раннего детства, то наверняка поверил бы его предельно честному лицу и тону. Но он знал, поэтому чёртиков в Гнатовых глазах тоже разглядел.

— Чудеса в решете! И третий день отмечают? — друзья улыбались друг другу, как давным-давно, когда их проказы были менее затратными и сложными, но радовали молодых полочан точно так же.

— Ну так к ним новые земляки подходят, как старые уставать начинают. Да, и те, новые — тоже совершенно случайно! — подтвердил Гнат с крайне довольным видом.

— Прям чародейство какое-то. А что с гостями высокими? — продолжая улыбаться, спросил Всеслав.

— В Полоцк поедут все старшие с малыми отрядами, — начал новый доклад воевода. Они сидели на нижней ступеньке крыльца и говорили негромко, кивая проходившим то и дело по двору знакомцам. На княжьем подворье за это время уже целую примету новую выдумали: кому Чародей или Рысь поутру кивнут приветственно — тому удача выпадет непременно. Говорили, сбывалось всегда. Вот мы и кивали машинально. Дремучее Средневековье, куда деваться.

— От половцев Шарукан с Ясинь-ханом и Байгаром будут, да десятка два ближних, ребята все серьёзные. Южане те, югославы которые, самым малым числом пойдут, у них ни дружин, ни розмыслов путных нет. Воины есть, а доглядчиков нету. От ляхов, чехов и венгров отряды, как от степняков примерно, тем же числом. У тех разведка, как ты говоришь, лучше поставлена. Ну и северные наши соседи. Те одной лодьёй пойдут, той самой Злой Салакой Рыжебородого. Они каждый сам себе и дружина, и розмыслы. С каждым ближников по десятку. Словом, лодок на гостей с запасом хватает, тут опаски нет.

— Добро. По другим доглядчикам что? — ещё чуть тише спросил князь.

— Передают пограничники, что к Полоцку идёт с Венеции караван богатый, по Висле уже, успевают с запасом. Охрана серьёзная, наши смотрят, но не трогают, как ты и велел. По самому городу уже ходят да носами водят какие-то германцы да фризы, друг с дружкой вроде как не знакомые. Островитян рыжих видали пяток, тех, что из Северного моря в Варяжское пришли и по Двине спустились. Ну и скоморохи-менестрели, знакомцы наши, уже третий день выступают.

Это были новости свежие, утренние. Вернее, ночные даже — голуби прилетели один за другим тогда, когда я привычно уже «сидел» на крыше княжьего терема, размышляя мирно и спокойно о всяком-разном. Тянулись над коньками нитки серых дымов к тёмному по раннему времени небу, бабы готовили еду. До заутрени оставалось ещё достаточно времени, за которое горожане успевали сделать много нужного и важного. А я, как бесплотный дух над Русью, думал над тем, как важно было сохранить эти мир и покой на долгое, максимально возможно долгое время. Потому что знал из Глебовых рассказов, сколько гривен приносил каждый день. Из сводок Антония — сколько мальчишек и девчонок преодолевали живыми и здоровыми такой важный барьер: четыре недели жизни под Солнышком. А от Гната и Ставра — о том, как это всё нервировало Генриха, Романа Диогена и Смелого Льва Мухаммеда ибн Дауда, турецкого султана. Только папу Александра уже ничего не нервировало.

— Папа — всё, — как сказал тогда Рысь со свойственной ему лёгкостью и несвойственной лаконичностью, пожав плечами.

Над столами повисла звенящая тишина. Патриарх перекрестился. Великий волхв пробурчал что-то, от соболезнований родне покойного и глубокой скорби по нему самому очень далёкое. Вроде как констатировал тот факт, что папа римский мир живущих покинул полностью, вместе с первичным половым признаком.

— Ага, — согласился воевода, продолжая смотреть на великого князя и время от времени оглядывать онемевших правителей.

— Друзья, с прискорбием сообщаю, что папа римский Александр Второй намедни почил в бозе, ко Вседержителю отошед, — сделав лицо менее задумчивым, но чуть более возвышенным, проговорил Всеслав. Видимо, додумав какую-то важную мысль.

За столами зашумели, выражая одновременно не вполне искреннее сожаление и вполне откровенное опасение. Совсем недавно столп католической веры, наместник Господа на земле, был незыблем и нерушим, пользовался авторитетом и великим уважением даже у императора и базилевса. До тех самых пор, пока не сунулся со своим уставом в дикие земли страшного князя русов.

— Полагаю, в самое ближайшее время появится новый. И, думаю, станет им архидиакон Гильдебранд. И разошлёт он первым делом по землям, вашим в том числе, гонцов с просьбой подать Христа ради на поминки и на укрепление величия Святого Престола. Никому из вас препятствовать вашим народам в том, чтобы пожертвовать на богоугодное дело, я советовать не стану. Вы — полновластные хозяева своих земель, вам и решения принимать, — лицо Всеслава было равнодушным совершенно. Известие о том, что на одного врага стало меньше, особо сильно погоды не делало. Надо было жить дальше.

— Если решат верные католики поделиться последними медяками — честь им и хвала. Наверняка начнут грозно требовать посланцы делиться казной не только у своих монастырей и соборов, но и у ваших городов, к вам самим придут. Тут тоже ничего советовать не стану. Кроме того, чтоб подумать хорошо, прежде чем решения принимать. Хотя, может, и не понадобится ничего принимать, коли вы решите на свадьбу Романа приехать. Главное — домой весть передать, что покуда правитель в отъезде, никому в казну хода нет.

И на лицах гостей саммита появились понимающие, сообразные моменту, грустные улыбки. Мол, по почившему скорбим безмерно, конечно. Господа за него молить станем беспрестанно. А что по первому требованию не сможем золота отгрузить — так в отъезде мы. Не отвечает абонент, или временно не доступен. Но ваш звонок, безусловно, очень важен для нас.

А от Гильдебранда, которого, как сообщили оперативные службы, практически на следующий день после того, как сложили отмытого наконец-то Ансельмо во мраморную раку в Латеранской базилике, избрали по единогласному решению кардиналов и народа новым папой, пришли вести незадолго до свадьбы. Тот, кого именовали теперь Григорием Седьмым, прислал длинное, развёрнутое послание, удивившее Ставку, которой его вслух зачитывал лично патриарх.

Новый папа выражал глубочайшие сожаления в связи с некоторым непониманием, что возникло между Святым Престолом и Русью. Его предшественник, Александр Второй, под старость впавший в ересь и гордыню, не ведал, что творил, и теперь вся поголовно католическая церковь горячо осуждает его святотатственные инициативы. Ибо Господь Бог наш такое порицает, а равно как и мы, слуги его верные и ответственные. А для того, чтобы уверить нового великого князя Всеслава в своём искреннем почтении и уважении, высылает он приложением перечень на трёх больших листах, где поимённо перечислены все верные и ответственные слуги матери-церкви, что подвизаются в землях русских. Убористым и изящным почерком.

Ставр едва не ползком через стол ломанулся к тем листам, что вынул из изящного инкрустированного кожаного тубуса Рысь. В перчатках, осторожно, на самом дальнем краю столешницы, как и первый лист. Но отравы не нашли и на них. А вот читали потом долго и очень внимательно. Сперва молча, а потом начав перебрасываться короткими репликами. Из которых выходило, что семерых из папского списка наша разведка не знала. Не было их в числе тех, за кем присматривали внимательно, но незаметно, Гнатовы, Ставровы и Звоновы. И брат Сильвестр, Джакомо Бондини, успешно поправившийся и служивший при Софии Киевской учителем латыни, французского, венгерского, немецкого и шпионского, про этих семерых тоже ничего не знал. А ещё в кристально честных и искренних списках глубоко раскаивавшегося Гильдебранда не было пяти человек из тех, что были в наших. Забыл про них? Не счёл нужным указать в полном перечне? Из головы вылетело или к слову не пришлось? Из сугубо бранной оценки и выводов старого и молодого убийц выходило, что в честности нового папы они были несколько не уверены. А то, что он вот эдак взял и раскрыл почти всю свою тайную агентурную сеть, могло говорить, по их общему мнению, о двух вещах. Либо узнал, что сеть перестала быть для нас тайной, либо готовил удар, и в скрытной разведке нужды уже не испытывал. Второй вариант был хуже и обсуждался Ставкой дольше. Но даже самые невероятные сценарии, которые, как и всегда, набрасывал безногий ветеран, заставляя остальных досадливо морщиться, особого вреда принести не могли, разбиваясь о контраргументы и планы воеводы. Я только диву давался, узнавая, какая работа была проделана этими двумя за полгода, кроме сети острожков по глухим лесам и длинных запутанных цепочек верных людей под самым носом врага.

Папе Григорию Седьмому решено было ответить сдержанной нотой, дескать, разделяем сожаление действиями покойного Александра, вечная ему память в сердцах добрых католиков, и выражаем надежду на то, что подобного впредь не повторится. Нам, в принципе, не жалко, мы — народ гостеприимный. У нас реки глубокие, леса дремучие, земли вдосталь, надо будет — всех примем и разместим. А за конфиденциальную информацию о тайных агентах благодарим от всего сердца, признательны за неё очень, и в качестве ответного подарка просим принять… образы Пресвятой Богородицы, ковчеги с мощами и святыми дарами и главное — щепку от самого креста Спасителя, доставшуюся нам редкой оказией с земель англов. Ну и дальше по тексту протокольные заверения в исключительном почтении и пожелания всех благ. Как сказал довольный донельзя Буривой — плюнули на спину, но исключительно вежливо, как у них там в европах и принято было.

— Ладно, Гнатка. Давай тогда, как и решили. Гостей отправляй первыми, а мы с семьёй следом двинем. Заодно ещё раз внимательно с Глебом во́лок тот осмотрим. Он оттуда обратно, помнишь? — князь смотрел на воеводу внимательно.

— Помню, Слав, — кивнул друг.

— В тех, кто с ним двинется, уверен?

— Нет, — ровно и спокойно ответил воевода, заработав тут же от Чародея такой взгляд, после какого не каждый, пожалуй, и выжил бы. И пояснил, точно зная, что означает именно этот угол изгиба левой брови друга детства:

— Дядька Ставр учит: в нашей службе никогда нельзя быть уверенным ни в ком и ни в чём. Это делу вредит, мешает, путает. А когда никому веры нет, даже себе, то только на пользу. Когда в сотый раз проверяешь дорогу знакомую, подворье родное, коня верного — меньше возможностей упустить что-то, малость самую, за которую потом до самой смерти себя корить станешь. Если повезёт — недолго.

Всеслав смотрел на воеводу, понимая, что тот прав, и что Ставр, старый убийца, которому в Аду персональные апартаменты давно готовы, тоже прав.

— Да уж, друже. Ваша служба и опасна, и трудна, — задумчиво отреагировал великий князь фразой из моей будущей памяти, едва ли не напев ее. — А про то, что никому веры нет, даже себе — напомни, я тебе по дороге хохму одну расскажу. И на дядьку Ставра-то особо не во всём равняйся. А то начнёшь, вон, тоже выдумывать, как из-под земли через подкоп чёрные мурины полезут тыщами, а по небу полчищами турки верхом на цмоках-драконах летят, да германцами вниз на нас кидаются… Слушай, а может, в килу хоть чуток, пока до завтрака время есть?

— А давай!

И два важных сановника, страшных и смертельно опасных воина, со смехом и шутками припустили за городскую стену, туда, где с утра до ночи теперь раздавались азартные крики и знакомые мне с детства звуки, с какими от души колотят ногами по мячу.