Ведьма. Истоки

Что? Лукин ушел, прихватив книгу? Но зачем?

Я, продолжая моргать и напрягать упорно не желающий соображать разум, отпихнула лешака и села, осматриваясь в палатке. Хозяин леса просочился сквозь ткань наружу, продолжая причитать, сыпать обзывательствами и проклятиями. Подумалось: чего он-то так шумит, обокрали же и предали меня. Его всего-то только подпоили, если даже этот факт принимать на веру. Ведь добавить чего-то эдакого возможность была не только у ведьмака, но и у самого лешего, а я его спящим не видела. Где гарантия, что он не усыпил нас всех, расправился с Данилой, припрятав в своих дебрях тело навечно, а теперь обвиняет и вопит.

Тряхнула головой, осознав, что в первую очередь не паникую от самого факта пропажи долгожданного наследства, а выстраиваю варианты развития событий, где Лукин не виноват. Такое себе, надо сказать, оправдание. Не виноват, потому что убит. Натура подлунной наружу лезет спросонья что ли? Лучше тебе сдохнуть, возлюбленный, нежели предать?

Снаружи, перекрыв вопли лешего, опять донесся рык, и я полезла из палатки, нос к носу столкнувшись на выходе с Василем.

— Ты в порядке, сестренка? — с отчетливым порыкиванием спросил он, и я заметила выпирающие из-под его верхней губы клыки. Да и само лицо выглядело не как обычно, чуть искаженно вытянутое, как если бы он тормознул уже начавшееся обращение.

— Да, только голова трещит и не желает работать. Лукин, и правда, ушел?

— Сбежал, паскуда! — подтвердил оборотень.

— Утек, чужеяд пронырливый! — поддакнул лесной царь. — Зверье с пернатыми доложили: верхами домчался он до стоянки копачей поганых, а там запрыгнул в железяку самоходную, той бабой паскудной брошенную, и был таков.

— Ур-р-род! — резюмировал Василь.

— Это все только со слов лешака, — очень тихо, чтобы не спровоцировать главаря лесной нечисти, возразила ему. По факту-то мы сейчас в вотчине лешего, мало ли что прилететь может.

Василь прищурился гневно, явно давая мне прочесть “А у тебя есть еще сомнения?” на своем лице, но я посмотрела ему в глаза пристально и непреклонно. Мне нужны доказательства.

— К реке иди, живо, — велел оборотень, и я послушалась.

Как только вышла к самой кромке воды, Василь перекинулся, выпутал задние лапы из ткани штанов и огромными прыжками скрылся в лесу.

— Никак словам моим не веришь, господарка? — обиженно прокомментировал это леший. — Вот она, натура ваша бабья бестолковая. До последнего будете тому, кто сладко удом ублажал, верить да прощения придумывать вместо того, чтобы догнать и покарать. Разве что, с другой зазнобой на месте застав, в гневе зашибить способны, да и то потом еще и слезы покаянные некоторые из вас льют. Тьфу, несмысель сплошная!

— Если Лукин все это задумал изначально, то догонять его смысла нет никакого, — умывшись и выдержав тем самым паузу, ответила я, забив на очередной сексистский выпад. — А покарать никогда не поздно.

— Да как же, не поздно! Книга у него твоя, али не слышала? Наследие твое!

— Да хватит орать! — не сдержавшись, отмахнулась таки я.

— Эх ты, господарка! Молода-а-ая! Не соображаешь еще, чего лишаешься.

Я только поморщилась. Это он ничего не понимает или прикидывается. Книга ведь лишь символ и сборник неких знаний прародительниц, а сила моя теперь вся со мной и во мне. Может, у других подлунных как-то по-другому с этим, но я ощущала с полной четкостью — все отмерянное и положенное внутри, потому что оно отныне неотъемлемая часть моя, больше даже, чем часть тела. Пока я жива, силу из меня не вычленить уже. Возможно, сама бы могла ее исторгнуть, отказаться, но пока ни способа это сделать не знаю, ни желания не имею. А книга… она скорее ключом была, изначально открыв потаенное и обратившись после… ну в обычную книгу, похоже. Чрезвычайно ценную, единственную в своем роде, но книгу.

Василь вернулся и утвердительно дернул мохнатой башкой, отвечая на мой вопросительный взгляд. Вот, значит, как. Все же Лукин ушел. Сам. Но почему? И книга-то ему на кой черт? Он же сам сказал, что там по сути руководство по применению моих сил в “мирных целях”, ничего о достижении вершин власти и могущества, а также фантастическом обогащении не было. Или же было, но не на поверхности, и Данила солгал? А может, именно таким — добыть книгу и свалить и был его изначальный план? Но опять же, на кой? А как же награда в виде части силы рода для него, что было прописано в нашем договоре? Он получил уже ее по умолчанию, только я завладела книгой и приняла свою стезю, и промолчал?

Голова пухла от вопросов и непонимания, а вот чувства были как будто приглушенными. То есть я разумом уже поняла, что Данила меня предал, не важно до какой степени — сам факт налицо. Но острой боли или лютой ярости не ощущала. Не догнало еще или сонное зелье не до конца попустило? В любом случае, сидеть и макать и дальше свое лицо и мысли в реку смысла не вижу.

— Выезжаем обратно, — сказала я Василю, что сидел неподалеку, наблюдая за мной настороженно, и пошла отвязывать и седлать лошадей.

— Лесной царь, ты палатки, да все барахло это походное можешь прибрать и сберечь? — спросила у лешака, затягивая подпругу Мамалыги. — Собирать и тащить его обратно смысла не вижу. А так, может, и вернусь когда побыть на природе и навестить родные места прабабушки. Ты же ведаешь небось, где хутор стоял, в котором она жила?

Ответом мне была тишина, и я глянула все же через плечо. Лешак смотрел на меня своими глазами-провалами с искрами понимающе и, почудилось, с сочувствием. Ага, болтовней я не даю себе свалиться в весьма вероятную истерику. Я ведь чую ее, притаившуюся в глубине сознания, вместе с болью, не прогрызшей еще себе дорогу наружу сквозь внезапно опустевшую душу. Чую и понимаю, что их нападения не избежать, вот только сейчас не время и не место. Я еще буду выть и слезами захлебываться, и корчиться от ожога потерей, но позже, без свидетелей. А еще когда буду знать все точно. Окончательно.

Отвернулась, продышалась, проглатывая удушающий ком в горле и взобралась в седло.

— Сделаю, что просишь, господарка, — проскрипел лешак. — И из вотчины моей тебя короткой дорогой выведу. Езжай, суд чини над полюбовником своим вероломным. И, коли живым оставишь, от меня передай — до скончания веку ему больше в лес не ходить. А коли войдет, хоть где, то там и сгинет.

Я кивнула, никак не комментируя, и толкнула кобылу под бока, трогаясь. Вьючных обоих сразу прицепила негруженных к седлу, не бросать же животин.

Леший снова продемонстрировал нам свой фокус с изменением пространства. Не прошло и часа в пути, как лесная просека сменилась грунтовой хорошо накатанной дорогой, а еще минут через пятнадцать впереди замаячил асфальт. Я обернулась и, прижав ладонь к груди, склонила голову, благодаря невидимого лесного царя, и ближайшие ветки закачались, отвечая мне. Василь воспользовался остановкой, выплюнул из пасти свои ботинки со связанными между собой шнурками, обратился, достал из сумки на седле штаны с бельем на этот раз, футболку и быстро оделся, обулся, дальше потрусив рядом.

— Какие у нас планы спрашивать смысла нет? — зыркнул он на меня снизу мрачно.

— Угу. Пока один план — домой добраться. И учиться жить уже без опекуна-предателя.

Очень я сомневаюсь, что Лукин ждет нас в поселке ближайшем с распростертыми объятиями и объяснениями покаянными. Черный Лис и покаяние… м-да…

Но оказалось я ошиблась и очень сильно.

— Сестренка, я его чую! Лукина. — вдруг оживился Василь, начав шумно принюхиваться. — Впереди. И он там не один. Может, не станем переться туда в открытую? Давай я сам туда прометнусь разведаю?

— Вряд ли в этом есть смысл. Если Лукин торчит где-то впереди, то явно ждет нашего появления, и подкрадываться или убегать смысла нет. Наверняка он отслеживает меня как-то.

Мой взгляд упал на фейринский браслет. Разве он не должен как-то поменяться из-за предательства? Про невозможность тайной измены — помню из болтовни Захельмахера, а еще что-то — нет.

— Мне категорически не нравится то, чем и кем все это пахнет, — возразил оборотень.

— Аналогично. И ты идти со мной дальше не обязан, братишка. А вот мне не идти без вариантов, чую.

— Да иди ты! — огрызнулся Василь и зашагал вперед.

Дорога сделала резкий поворот, и от открывшейся за ним картины я оторопела и напряглась еще больше.

Лес резко отступал в сторону, огибая по широкому полукругу здоровенную надпись из железных окрашенных в синий букв — название поселка впереди. Прямо под этой вывеской или как бишь ее, стоял большой бежевый внедорожник, а под его боком — пластиковый белоснежный столик и несколько таких же кресел перед ним. За столом лицом к нам восседал подполковник Александров, боком — Лукин, даже не повернувший головы и пялящийся на сидевшую напротив него женщину. Узнала я ее с первого взгляда — Василина. И вот она уставилась на нас со злорадной торжествующей ухмылкой на красивом лице. Точнее, исключительно на меня.

Мамалыга закивала и заржала приветственно, заметив кобылу Данилы, привязанную у крайнего дерева.

— Я же говорил, что леший поможет им, и долго ждать не придется, — сказал ведьмак, обратившись к подполковнику.

— С моей стороны было бы крайне опрометчиво доверять хоть одному, не подкрепленному клятвой, слову подлунного, способного так легко предавать, — с ледяным выражением физиономии ответил ему Александров и обратился уже ко мне: — Ну, что же вы остановились, гражданка Казанцева? Присоединяйтесь к нам поскорее. У меня, знаете ли, масса дел в городе и ни малейшего желания затягивать собственное присутствие в этом захолустье. И настоятельно рекомендую вашему спутнику-оборотню не совершать опрометчивых действий. Скорость и регенерация, присущая его виду, не помогут избежать смерти.

При этом подполковник слегка шевельнул рукой, лежавшей на столешнице, и я только сейчас заметила в ней некое оружие, ощетинившееся в нашу сторону множеством поблескивающих серебром острых жал-наконечников.

— Точно, василек, иди к нам, хлебни холодненького с дороги, — наконец соизволил посмотреть на меня Лукин и поднял бокал с чем-то темным, салютуя, и широко глумливо оскалившись. — И я всегда считал и считаю, что самое главное — не предавать себя и своих интересов, господин начальник, а остальное — бесполезная чушь.

Василина фыркнула, но промолчала, откинувшись на спинку и сложив руки на груди, еще больше тем самым выпятив ее размеры. Я посмотрела на Василя, прося взглядом не геройствовать, и одновременно потянулась чисто автоматически, как если бы это стало уже самой обычной для меня вещью, ко всем источникам, которые смогла заметить или почуять по обеим сторонам дороги, и спешилась. Подошла к столу, села, не дожидаясь приглашения, напротив подполковника и внезапно залипла взглядом на медальоне на его шее. Том самом, с орлами и лозой, что демонстрировал мне его помощник, принуждая поехать на допрос. Подавляющая магия попыталась вцепиться в мой разум, но ее тут же смыло, не дав закрепиться. Однако, я не стала показывать, что нужного действия не вышло, и подняла взгляд медленно, после нарочито долгого зависания.

— Слушаю вас.

— Прозвучало так, словно я к вам, как какой-то проситель явился, — процедил холодно Александров. — Ну, да ладно, я вам это спущу в первый и последний раз, гражданка Казанцева. И перейду к делу без предисловий. Это место вы покинете, либо поклявшись служить мне, а тем самым интересам отдела и людей в целом, или же умрете. Я не склонен к заигрываниям с подлунными ради сотрудничества, как майор Волхов. Вы обязаны служить нам, людям, или же не имеете право на свое нечестивое существование.

— Что-то у меня уже какой-то перебор с необходимостью выбора в последнее время, — пробормотала себе под нос, справившись с первым офигеем. — А что вас заставляет верить, что вы можете мне диктовать эти условия, господин подполковник?

— Хотя бы то, что ваш алтарный камень и книга знаний рода у меня, и от их силы вы отрезаны сейчас магически. А без них вы никто, пустое место практически, и размазать вас Василине — только пальцами разок щелкнуть.

— Вот ты как со мной? — повернула я голову к Лукину. — Почему?

— Потому что подлунные всегда чуют большую мощь и власть, тупая ты замухрышка, и тянутся к ней! — влезла таки Василина. — Кто ты и кто я! Глава целого ковена или провинциалка-неумеха, чью сторону, по-твоему, выбрал бы любой в своем уме?

— А я-то думала, что выбрала не любого, а особенного. Ошиблась, выходит, — констатировала, ощущая как внутри копится, растет, греется.

— Отставить всю эту вашу романтическо-иерархическую женскую ерунду! — командным голосом велел Александров. — Я жду ответа, Казанцева.