Ведьма. Истоки

Глава 19

Краем глаза засекла какое-то движение, и повернула голову, уставившись на топающего с подносом Альку. Едва поймав мой взгляд, слуга шарахнулся к стене с испуганным взвизгом, уронив свою ношу, съежился у стены, уменьшаясь чуть ли не в три раза,, и замер, крупно дрожа и жалобно поскуливая в винной луже и посреди осколков бутылки и бокалов. И именно его реакция немного отрезвила меня, позволяя осознать, как нечто бешеное и темнейшее прет из меня прямо сейчас.

— Все нормально… — сказала бедолаге, не узнав в этом хриплом рычании собственный голос. — Тебе нечего бояться.

Альке уж точно нечего. Поднялась и пошла в ванную. Пошла, хотя чудилось — внутри бушует и пихает вперед с огромной силой то самое темное. А я сопротивлялась этому потоку и переставляла ноги нарочно медленно, и от борьбы меня шатало от стены к стене, словно пьяную в дрова. В уже наполненное частично паром помещение ввалилась и сразу прижалась к ближайшей стене спиной, по сути приковывая себя к ней лопатками.

— Василек?

Данила с комфортом расположился в дальнем углу наполняющейся ванны, раскинув по бортикам свои мощные руки, но при моем появлении тут же вскинул голову и уставился в лицо настороженно. Просто почуял мое состояние? Или знает за собой вину и прикидывает как действовать? И насколько эта самая вина весома? Темное-стихийное заворочалось снова, запели лопающимся металлом рвущиеся оковы. Стоп! Люда, стоп!

Я почти слепо потыкала в экран и вытянула перед собой руку, позволяя Лукину увидеть видео. Молча, потому что жутко боялась того, что могло вывалиться сейчас из моего рта. Губительных слов, что в таком моем состоянии наверняка будут подкреплены запредельной силой. Почему мне настолько… что? Больно? То, что я чувствую — это боль? Тогда, выходит, я прежде и не знала, какой она бывает.

Ведьмак смотрел спокойно, не меняясь в лице и оставаясь в той же позе. Причем, не столько на экран, сколько по-прежнему мне в лицо.

— Конкретно с этой задачкой я не могу помочь тебе справиться, Люсь, — наконец произнес он, как мне показалось крайне холодно, едва ли не с ледяным треском в голосе. — Сейчас и впредь такие предстоит решать нам исключительно самостоятельно. По-другому не выйдет у нас никак.

Я ничего не поняла в этом момент. Ничего, кроме того, что он мне в чем-то отказывает. В опоре, почве под ногами, в долбаном бревне, за которое я ухвачусь, чтобы не утонуть в чистом темном бешенстве.

— Малыш, посмотри, — голос Лукина потеплел и смягчился на самую малость, но и этого хватило для того, чтобы подманить другую, обычную меня. — Ты же на самом деле можешь смотреть и видеть.

Через десять или сто вдохов-выдохов спустя, я таки отлепилась от стены, на нетвердых ногах подошла к ванне и подставила ладонь под струю льющейся воды. И жидкость мигом как будто сгустилась, превращаясь в некую гелеобразную мешанину из мельчайший мокрых льдинок, что покрыла мою кисть как перчатка и собралась горкой в ладони, когда ее перевернула и понесла к лицу.

“Водица текучая, сила чистоты и правды в тебе могучая, слепоту темную сними, видеть одну лишь истину помоги” — взмолилась я совсем не приказным тоном. Не господаркой ведь я была сейчас мифической, а просто девчонкой, жалкой, влюбленной, выходит, без памяти внезапно.

Провела по глазам, по лицу, чуть не застонав от облегчения, которое разлилось от мгновенно растаявшей и просочившейся сквозь кожу ледяной каши. Проморгалась и посмотрела снова в экран, где еще продолжалось проклятое видео… Мотнула головой, разумом понимая, что вижу и почему, но не в силах пока угомонить раскачавшиеся эмоции.

Вот теперь на экране был знакомый мне ведьмак. Мой Лукин. В одной из своих любимых кожаных курток, растрепанный, нахально ухмыляющийся с бесконечно скучающим видом и вальяжно развалившийся на далеко отодвинутом от стола стуле напротив все той же красавицы. Вот только вместо роскошного ресторана вокруг них была какая-то забегаловка быстрого питания, девица была одета соответственно месту и погоде, пусть и навалилась немаленькой грудью на стол, что-то настойчиво втирая Даниле, который то и дело кривился и поглаживал и покручивал на запястье черную полосу фейринского браслета. А его собеседницу каждое это движение, похоже, выводило из себя. Вот ее лицо исказилось до неузнаваемости, являя на долю мгновенья вместо красавицы седое растрепанное страшилище, мигом мне напомнив ужас, пережитый в доме Рогнеды. Псевдо-красавица кинулась вперед, через стол, вытягивая уже не руку — когтистую лапу и попыталась ухватить Лукина за руку с браслетом. Краткая вспышка того самого, родного зеленовато-голубого, как подсвеченная ярким солнцем толща воды света, и агрессоршу отбрасывает. Она падает со стула, люди вокруг это замечают, кто-то кидается ей помочь подняться, на Данилу и не подумавшего сдвинуться с места, поглядывают с осуждением. Видео обрывается.

Я подняла глаза на Лукина, что все так же терпеливо ждал. Не делал попыток дотронуться или заговорить, за что я была ему сейчас благодарна.

— А ты… ты видел сразу… — сипло спросила, прислушиваясь к происходящему внутри.

— Да, заморочить после можно только того, кто не видел как было все на самом деле.

— Ясно, — я уронила телефон на его одежду и развернувшись, пошла к выходу из ванной.

Мне нужно как-то унять эту бурю внутри. Потому что она не желала довольствоваться исчезновением источника, ее породившего. Она продолжала бушевать и биться во мне, как беснующееся дикое животное в тесной западне.

— Стоять! — резкий окрик Лукина был как удар хлыста вдоль спины, и меня прямо-таки развернуло к нему. Вот только переставляла ноги, уходя от греха подальше, и уже стою к нему лицом и понимаю — скалюсь и скриплю зубами. — Куда собралась, Люська?

— Мне нужно… немного времени… — удалось процедить, почти не размыкая челюсти.

— Тебе нужно сейчас же залезть сюда ко мне и отпустить себя.

— Ты рехнулся? — я не смогла таки сдержать крика, который вышел каким-то истерическим. — Ты не соображаешь что со мной сейчас творится! Да я хочу… я могу тебя…

— Если ты считала, что я не в состоянии справиться хоть с чем-то, чего ты хочешь или можешь, то на хрена присваивала такого слабака никчемного?

— Что? — опешила я.

— Мы теперь пара, василек. Что бы там с тобой ни творилось — разбираться с этим нам вместе.

— Ты не понимаешь!

— Ты не понимаешь. Что это, Люсь? Как это? Иди ко мне и покажи, скажи, отпусти.

Я сделала несколько широких шагов, нависнув над ним, развалившимся все так же в ванне и протянула свою руку, шевельнув пальцами с вылезшими черными когтями у его лица, одновременно дав право голоса тому темному, что перло и не желало утихать.

— Сказать тебе? — вырвалось нечто, похожее на гул отдаленного несущегося вперед полноводного потока. — Чего я хочу? Я знаю тут… — ткнула себя в висок пальцем и ощутила горячую струйку, что потекла по щеке. — Что ты ни в чем не виноват… Что не было ничего, и нет причины… Но я… я все еще жажду разорвать тебя на куски, ведьмак! Рвать и присваивать каждый, выпить все тепло из твоей крови, поглотить биение пульса! Уничтожить, лишить права хоть когда-нибудь перестать быть моим! Это тебе показать, идиот? Это отпустить?

На каких-то еще не снесенных остатках нормального сознания стала отстраняться, создавая между нами расстояние по капле, вытягивая из себя этим нервы, словно раскаленную проволоку, но проклятый псих Лукин молниеносно метнулся вперед, сграбастал меня за грудки и грубо дернул, роняя к себе в ванную.

Ослепнув от воды и полыхнувшей ликованием освободившейся ярости, я с криком и рычанием изворачивалась, брыкалась, но мои готовые кромсать и калечить конечности уже были скованы стальной хваткой руки ведьмака, пока он без всякой осторожности рвал и взрезал одежду на мне уже своими когтями, оставляя мигом вспухающие пунцовые росчерки царапин, что не боль причиняли на самом деле, а доводили вспыхнувший во мне огненный смерч до окончательно-фатального полыхания.

— Это! Все!... — Лукин звучал совсем не человеком, цедя раскаленные слова-лезвия и не целовал — кусал мою обнажаемую им кожу, получая еще более беспощадные укусы-поцелуи в ответ. — Мне на хрен не сдались твоя пощада и жалость!... Поняла?!… На хрен поблажки, поняла?... Не смей считать меня слабаком…Все по-полной…Честно…

Вода вокруг побурела, кипела и выплескивалась на пол от нашей борьбы, что на самом деле была размазывающим друг по другу слиянием. От моей одежды уже остались лишь лохмотья, от царапин и укусов горит давно не кожа — мы сами единый ревущий поток пламени, что уже не может обжигать самое себя, только взвиваться все ярче и мощнее. Оно только наше, и только мы в нем можем выжить, все и всех вокруг готово спалить, осмелься кто приблизиться, посягнуть.

— Отдавай мне себя всю, какая есть… — грохотал в моем сознании голос Данилы, и я уже на коленях, он бесцеремонно перегнул меня через край ванны, делая уязвимой и открытой, а я смирилась-утихла-подчинилась и подставляясь ему, прижавшемуся-вдавившемуся сзади, зашипела в отчаянном превкушении, когти скребут по плитке пола. Бешеная черная жажда во мне уже только похоть высочайшей концентрации. — Всю, василек, поняла?

Мое протяжное “да-а-а!” преобразилось просто в крик боли и облегчения от его проникновения — разрушающе-медленного, но неостановимого, разом и до полного контакта. Принимать его в себе всегда так — остро и настолько много, что не остается места для восприятия еще хоть чего-то кроме него, наполняющего, движущегося во мне, дарящего запредельное удовольствие.

— Верить должна… я потяну… или сдохну… верить… верить… — он обхватывает меня под грудью, поднимает, давая лишь мгновенье отыскать опору рукам, прежде чем начать разрушать свирепыми ударами бедер, будто вколачивая в мой разум каждое свое слово, пока они не обращаются нечленороздельной песней чистого мужского кайфа.

Я больше не осознаю положения в пространстве или отдельных прикосновений, что направляют меня в пути на вершину. Мой мужчина меня ведет, и я следую, лечу им подталкиваемая, возносимая, покорная и благодарная за все, чем одарит.

Просветление наступает не скоро. Я чувствую тяжело вздымающуюся мужскую грудь под своей спиной, тело мое одновременно будто расплющено какой-то запредельной гравитацией, распластавшей по Лукину, и при этом внутри так тихо-светло-легко. Никакого темного кипения и стихийный потоков, алчущих убивать.

— Что это было? — пробормотала, глянув из-под едва приподнявшихся век на окружающую нас остывающую воду темноватого цвета.

— Ну… назовем это сексом подлунных на максималках, — фыркнул ведьмак, и меня чуть подкинуло на его груди.

— Офигеть, конечно.

— Ага, мне тоже понравилось, но ежедневной практикой это я делать у нас не склонен, василек.

— Ну еще бы… Я тебя убить хотела, знаешь?

— Не, в этом смысле я только за, Люська. Если ты меня скорее на куски разорвать готова, лишь бы больше никому — это супер. Просто мы с тобой в этот раз как-то лайтово обошлись, а могло ведь серьезным ремонтом обернуться.

— Немного перебор, не находишь?

— Для кого, Люсь? Для людей? Мы не люди. И внутри у нас силы, что не усмиряются так просто. Опыт в отношениях подлунных не наживается исключительно разговорами откровенно обо всем или совместными визитами к семейному психологу. То, что случилось сегодня, должно было произойти рано или поздно, и, скорее всего, будет происходить еще в разных вариациях. Нам же остается учиться направлять это в свою пользу и использовать для удовольствия, а не взаимного разрушения.

— Нам?

— Да. В подобном я такой же дилетант. Или ты считаешь, что моя реакция в подобной ситуации сильно бы отличалась от твоей?

— Но ты же опытнее намного, и мне казалось, что ты не…

— Что? Не ревную? — Лукин подцепил мой подбородок, вынуждая повернуть голову и посмотреть ему в глаза. — Это. Не. Так. Даже и близко.