— Ну слава Луне, что все хоть и малым, но благом обернулось! — вторгся в нашу с Данилой очень особенную интимность с облегченным вздохом лесной царь, однако, не сдержался и все же добавил с досадой: — Эх, бабы-бабы! Хоть сто лет пройди, хоть тыща — все едино. Вавакать без позволения мужиков своих да своевольничать всяко научились, а все сердце глупое вами правит, не разум.
— Потому что людям свойственно желать быть счастливыми, а если не сердцем выбор делать, то счастья не видать, — возразила я с дурацкой улыбкой ему и чмокнула все еще хмурого ведьмака в небритую щеку.
— Ага, нагляделся я на вас таких счастливых, — огрызнулся мшистый ворчун. — Счастье — оно в покое, господарка, а не в страстях лютых. Через них как раз одно беспокойство и тяжесть сердцу в голом остатке.
— Не будем спорить и пессимиздить, — прикрыл мне, собравшейся возразить, рот ладонью Лукин. — Есть же повод порадоваться — ну так давайте отпразднуем приход в мир новой господарки водной в силе.
— Ну дык… чего же не отпраздновать, когда есть что, — тоже не стал продолжать спор леший и даже криво ухмыльнулся. — Заслужили мы все гульнуть.
Лукин вскочил на ноги сам и поднял меня. Книга, выглядящая сейчас самым обычным не слишком толстым томом в буро-коричневом переплете, осталась лежать на речной гальке у наших ног.
— Позволишь? — указал на нее взглядом Данила, и я с готовностью кивнула.
Он наклонился и чуть помедлил, прежде чем коснуться переплета. Потом скользнул по нему пальцами, как если бы опасался, что тот его укусит, и только после этого уверенно подхватил книгу с земли. Осторожно открыл и стал перелистывать толстые страницы с текстом, запечатленным очень своеобразным шрифтом. Буквы больше всего напоминали рукописные, с обилием красивых завитушек, очевидно намекающих на волны, водовороты и капли. Подумалось, что чернила были жидкими прямо, а перо очень толстым. Короче, не тексты даже, а целые шедевры, которым наверняка есть какое-то специальное правильное название, но я его не знаю.
— Хм… ожидаемо, учитывая твой выбор, — прокомментировал просмотренное ведьмак, закрыл книгу и сунул ее подмышку. — Так, василек, предлагаю сначала разбить лагерь, отмыться, а потом перейти к заслуженному нами всеми веселью.
На мгновенье мне почудилось, что на лице моего любовника промелькнула тень то ли разочарования, то ли облегчения, но при таком освещении могло и померещиться.
— И то верно, надо ваших лошаденок-то забрать, — поддакнул леший. — Лошадь — животина к лесу непривычная, ей бы поле и простор. А в лесу они всего пугаются, особенно без хозяев, и удавиться с перепугу могут. Тем более зверья-то я в округу напризывал.
— Василь! — гаркнул в темноту Лукин, и оборотень смутной тенью проступил на краю освещенной гнилушками поляны. — Сгоняй за лошадьми!
Оборотень рыкнул, явно отозвавшись нелицеприятно о руководящей роли ведьмака, но умчался.
— Владыка лесной, изволишь ли пойти погулять, проверить чего в своей вотчине, пока мы с господаркой в реке-то ополоснемся, — вежливо и вроде в рекомендательной форме, но с нажимом, обратился Данила к лешему.
— Ой, а то я чего у вас рассмотреть еще не успел, — фыркнул тот, но тоже убрался.
Я скидывала уделанную в грязь одежду, поглядывая на Лукина вопросительно.
— Что? — спросил он, стянув через голову футболку.
— Это мой вопрос. Что такое, Данила? С книгой что-то не так?
— Все так. Ты получила то знание, что положено тебе в соответствии со сделанным тобой же выбором. Все возможное целительство, возрождение земель, омывание проклятых мест, растворение привязок и прочее. — Стряхнув с ног ботинки, он спихнул с бедер штаны сразу с трусами и с разбегу бухнулся в речку.
— И? — продолжила приставать я, когда он вынырнул и замотал головой, отряхиваясь. — Почему мне кажется, что ты чем-то недоволен?
— Откуда мне знать — почему тебе что-то кажется?
— Лукин, блин!
— Это не так, василек.
— Тогда что? Ты ожидал, что я выберу что-то другое? Больше мощи и все такое?
— Вот это сразу нет, Люська! — ткнул он в меня пальцем, нахмурившись. — Я сказал, что рад твоему выбору. Страшно рад, прямо, на хрен, счастлив, ясно?
— Тогда почему злишься?
— Да с чего ты взяла? Люська, кончай надумывать чего нет, это просто нас еще не попустило от напряжения. Все же случилось такое ого-го что. Иди ко мне! — он протянул руку и склонил голову, посмотрев так, что отказаться сил у меня не нашлось.
Скорее всего так и есть, до меня еще до конца не доходит, что все, свершилось нечто долгожданное и то, к чему столько готовилась. Понятно, что это только начало нового пути, но разум еще не справился с самим фактом на него вступления.
Я бы предпочла нечто большее, чем только объятия и поцелуи в воде, но на берегу запылал костер, и послышалось лошадиное ржание, так что Лукин обломал меня с продолжением. Потащил меня на берег, хотя я и нашептывала ему на ухо, что мы можем наоборот отплыть подальше и успеть по-быстрому и тихонечко. Упиравшаяся в мой живот горячая мужская плоть эту идею явно поддерживала, а вот сам ведьмак почему-то нет.
Пока я отжимала волосы, Лукин сходил к лошадям и принес мне сухую одежду, а к моменту, как мы оделись, нас уже ждала накрытая поляна. В прямом смысле. Опять кучки ягод, грибов, замечательно пахнущих от жара близкого пламени трав.
Очеловечившийся и одетый в одни свободные штаны Василь как раз укладывал на видимо спертые со стоянки копачей железные рогатины вертел с тушкой какого-то неудачливого зайца.
— Эх, жаль для пива желудевого сейчас не время, — проскрипел сидевший тут же на бревне леший, жаривший кусок насаженного на палочку хлеба.
— Пива, и правда, нет, но вот кой-чего покрепче на всякий случай с собой прихватил, — подмигнул мне Лукин и пошел к сгруженной на землю с вьючных лошадей поклаже.
Вернулся с немаленькой, эдак на литр, плоской флягой, в которой завлекательно булькало.
— Не побрезгуешь оценить, владыка лесной? — с поклоном протянул он ее лешему.
Тот свинтил крышку и шумно понюхал, шевеля своим носом-сучком.
— Добрый полугар, по-честному, видать, сваренный, — крякнув, одобрил лешак.
Вскоре мы уже сидели кружком у костра, пили из кружек офигенно вкусный отвар из ягод и трав, в который Лукин щедро подливал из фляжки, и с аппетитом честно заработавших праздничное пиршество людей наворачивали жареное мясо, печеные грибы и какие-то на удивление вкусные коренья, отдаленно напоминавшие картофель. В голове зашумело, тревога наконец улетучилась, на душе стало легко, окосевшие слегка мужики всех трех рас по очереди стали травить смешные байки. Я, сытая и тоже здорово охмелевшая, привалилась плечом к Лукину, все больше залипая взглядом на языках пламени. Ведьмак обнял за плечи и прижался губами к моему виску, целуя без всякого стеснения, я терлась в ответ за малым не мурча от уюта и теплой близости.
— Ты не должна сомневаться в своем выборе, василек, — прошептал Данила. — Поняла? Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ведь не ты одна выбирала. Но если ты откажешься, то все зря.
Я хотела спросить о чем он, но хмель и усталость навалились так дружно и плотно, что сморило меня раньше, чем разум сформулировал вопрос.
— Господарка, пробудись! — скрипучий голос буквально всверливался мне в мозг, порождая волны боли. — Пробудись, очи, зельем обманным залитые, открой!
Я с трудом разлепила веки и увидела над собой физиономию лешего, а выше его растрепанной башки был полог палатки. Медленно моргнула, пытаясь запустить мыслительный процесс. Когда и как я оказалась в палатке, и что здесь делает леший?
— Какого… — каркнула, и в пересохшем горле адски запершило, не дав продолжить, а снаружи вдруг донесся протяжный рев, эдакая смесь ярости и боли.
— Израдцем вероломным твой полюбовник оказался! — снова врезал мне криком по мозгам леший. — Дурманом сонным опоил нас всех да сам сбежал, нещечко твое прихватив! А я ведь чуял! Не зря нутро мое от его подношений воротило-то!