Ваша С.К.

Глава 45 “В тишине бездыханной ночной”

Говорят, украсть — в беду попасть, а на деле нынче вечером выходило малость иначе: забрать, что дарено — беду отвратить. Неотвратимую.

— Пойдемте, княжна. Я провожу вас домой.

Светлана прикрыла голую шею рукой и обернулась к графу. Фридрих вместе с ней смотрел в спину грабителям и сейчас, точно опомнившись, подал ей руку.

— Не заставляйте отца нервничать два утра подряд, — добавил граф громче. — В его возрасте это вредно для здоровья.

Светлана молча принялась расстегивать пуговицы воротника.

— Светлана, прекратите! Я не стану вас кусать, слышите?

Пальцы княжны замерли на очередной пуговице, но не вернулись к пустым петлям.

— Фридрих, почему вы кричите на меня?

Глаза графа, перестав блестеть, сделались темнее самого темного омута.

— Светлана, вы можете верить в мое пророчество, можете не верить! — его голос по-прежнему срывался. — Если верите, то подите к князю и объяснитесь с ним. Прошу, не впутывайте во все это меня…

Он осекся. Светлана заметила, как дрожат у вампира руки, и протянула ему обе свои, но граф спешно отступил.

— Фридрих, я приняла ваше предложение, все обдумав, — произнесла Светлана медленно. — Не пытайтесь образумить меня. Это пустое. Я хочу быть вашей женой. До Петрова поста осталась всего одна ночь… Не время мешкать.

— Светлана…

Вампир медленно опустился перед смертной девушкой на колени и стиснул запястье с такой силой, словно княжна собиралась от него сбежать. Светлана не могла пошевелиться и чувствовала, как от близости ледяного тела графа фон Крока по ее мокрой спине растекается смертельный холод.

— Вы хотели упасть в реку и утонуть, чтобы возродиться русалкой… — говорил граф, не поднимая головы. — Это ведь тоже позволит вам пережить двадцатый век… Я еще раз подниму вас над Невой и вы уберете с моих плеч руки…

Светлана улыбнулась:

— Вы ничего не смыслите в русалках, Фридрих. Если бы вы оставили меня у себя в номере, то утром я бы дошла до реки и утопилась. А теперь поздно — я ваша законная супруга.

Под натиском ее слов, граф совсем пригнулся к земле, и Светлана, став коленями на мостовую, обвила руками шею своего избранника.

— Князь примет наш союз, будьте покойны, граф. Благодаря моей крови, вы станете русским, а русских князь любит. И потом, как сказал Федор Михайлович, русская женщина все разом отдаёт, коль полюбит, — и мгновенье, и судьбу, и настоящее, и будущее: экономничать не умеют, про запас не прячут…

Граф замер.

— А единственная любовь, которую привил мне князь — это любовь к земле русской. Но вы научите меня другой любви, и в будущем я сумею полюбить вас, я знаю. Ну же, не томите меня… — княжна звонко рассмеялась. — Мне кажется, я сейчас умру от разрыва сердца, я уже сбилась, считая его удары. Я не крикну, обещаю… — прошептала она, сильнее откидывая голову.

Граф нащупал шею и вонзил в кожу острый ноготь в том месте, где оставило заметный след серебряное колье. Светлана стиснула зубы.

— Не жмурьтесь, Светлана. Другой боли не последует — я не разорву вашу прекрасную шею клыками.

Он опустился на холодные камни и заставил жену лечь к себе на грудь. Расстегнутое платье легко соскользнуло с плеча, и граф поймал губами набухшую каплю. Еще поцелуй становился все жестче и жестче, и вот уже из крошечной ранки в горло хлынул горячий поток. Он едва не захлебнулся, однако сумел удержать губы на ране, чтобы не забрызгать платье кровью. И не отрываясь от горячей шеи, нащупал пиджак, чтобы накинуть на голову.

Белая ночь превратилась в привычную чёрную. Петербургской луне не стоило смотреть на рождение нового вампира… Ой, простите, упыря, если не сказать хуже… Впрочем, графу фон Кроку хотелось верить, что в слове «мерзавка» изначально действительно заложено значение «холодная». Шея Светланы, щеки и плечи — все холодело под его пальцами. Осталась одна ночь до поста, но он обязательно вернётся после второй войны. Если, конечно, жена не позовёт его раньше, ведь между ними теперь кровная связь, а это куда сильнее всех брачных уз вместе взятых, будь они языческими, византийскими, да любыми другими, когда-либо существовавшими под Луной.

Фридрих медленно поднялся с колен, держа в руках бездыханное тело жены. Молодая графиня фон Крок зашевелилась лишь у Аничкова моста и бледной рукой откинула с лица пиджак, которым заботливо прикрыл ее муж. Граф осторожно поставил ее на мостовую, и Светлана, игнорируя протянутую руку, поспешила сделать шаг самостоятельно, однако, пошатнувшись, тут же привалилась к ограде моста.

— В тишине бездыханной ночной ты стоишь у меня за спиной, я не слышу движений твоих, как могила, ты темен и тих. Оглянуться не смею назад…

Голос ее больше не замирал, а звучал подобно перезвону плохо настроенной арфы.

— Это снова Сологуб… Есть пророк в своем Отечестве. Вот он… Это было на рождественской открытке… Откуда он мог знать…

Светлана оглянулась. Шумный город будто вымер. Не было видно ни фонарщиков, ни дворников, ни даже запоздалых гуляк… Точно все знали, что сейчас небезопасно вставать на пути у странного субъекта в сером пиджаке, без шляпы, и его спутницы в ярком малиновом платье, скрытом со спины спутанными русыми волосами.

— Светлана, нам нужно идти…

Она приняла его руку, но не отошла от ограды. Даже воды реки и те молчали.

— Как же могильно-тихо у меня в груди…

Граф тоже, как ни вслушивался в звенящую тишину, не слышал больше ни сбившегося дыхания спутницы, ни бешено стучащего сердца, ни даже шелеста материи. Графиня фон Крок стояла неподвижно, глядя мимо него на сереющие в белой ночи парадные фасады вычурных домов, разукрасивших собой главную артерию столицы Российской Империи.

— Нужно идти… Рассвет приближается.

Светлана не двигалась. Тогда граф протянул к ней руку, чтобы острыми ногтями, будто гребнем, расчесать спутанные русые пряди.

— Идемте.

И вот Светлана наконец шагнула вперед, и рука его поймала лишь серый воздух, гнетуще-душный от городской пыли, которую вампир не мог чувствовать, но зато прекрасно видел. Девушка в малиновом платье уходила от него молча, не сделав даже приглашающего жеста, и он последовал за ней, считая булыжники мостовой, словно каблук его ботинка мог застрять в разбитых плитах мостовой, как некогда ее. На Невском проспекте, неся на руках неподвижную жену, он чуть было не наткнулся на тумбу, назначение которой так и не сумел разгадать. Спросить жену? Так не ответит…

Светлана шла медленно. Медленно ли — он больше не замедлял шага, как прежде, когда внимал музыке трепещущего девичьего сердца. Сейчас это сердце было мертво и немо, как и его собственное. Им навстречу не попались ни экипаж, ни автомобиль, словно по мановению волшебной палочки, все исчезло — остались лишь двое: создатель и новорожденный вампир. Трансильванец безмолвной потерянной тенью шел следом за малиновой фигурой, пока та снова не замерла у ограждения набережной.

Светлана не дернулась, когда руки мужа осторожно легли на ее опущенные плечи и примяли светлые шелковистые пряди. Она вжалась лопатками в затянутую жилеткой грудь трансильванского незнакомца.

— Как же быстро мы пришли, — прошептала Светлана едва слышно. — Я хотела, чтобы набережная никогда не заканчивались. Как быстро потушили фонари. Мне страшно.

Светлана резко обернулась, словно змея, провернувшись в руках мужа, и Фридрих вздрогнул, узрев, будто в первый раз, мраморно-белый цвет ее кожи, на фоне которой глаза зеленели, словно у царской кошки.

— Ничего не бойтесь, Светлана.

Она невидящим взглядом смотрела ему в глаза, и ее белые пальцы медленно сжимались вокруг его запястий.

— Я должна прочитать вам еще одно стихотворение Федора Кузьмича. Он подсунул его под дверь моей спальни, когда в последний раз был у нас в доме. Отец сжег записку, но я помню каждое слово. Кто дал мне землю, воды, огонь и небеса, и не дал мне свободы, и отнял чудеса? На прахе охладелом былого бытия природою и телом томлюсь безумно я.

Граф осторожно коснулся губами ледяного белого лба и прошептал:

— Я сам переговорю с князем.

— О, нет! — в голосе Светланы послышалась мольба. — Молчите! Умоляю вас, молчите!

Она разжала пальцы и уперлась руками в грудь мужа, и тому пришлось отступить на шаг, чтобы удержать равновесие — Светлана перестала быть хрупкой девушкой, которую стоило поддерживать, чтобы ее ненароком не унесло ветром.

— Я сама должна объясниться с отцом, — голос ее был холоден, как и тело.

Она замолчала, но через секунду уже тараторила, силясь обернуться на парадную дверь родительского дома и все никак не решаясь сделать это:

— Отец выслушает меня и поймет. Я верю, что поймет.

— Светлана, — руки графа мягко легли на дрожащие плечи жены и принялись разглаживать белоснежный воротник, на который не попало ни единой капли ее крови. — Я теперь несу за вас полную ответственность, и вам вовсе не следует опасаться родительского гнева…

— Ах, пустое, пустое… — Светлана замахала на растерянного графа своими белыми, словно лебединые крылья, руками. — Вы ничего не понимаете, Фридрих! Да вы ничего и не можете понять в нас, русских. Пустите меня наконец! Я не могу, не могу… О, как режет глаза свет, как же ярка эта белая ночь… Идемте в дом скорее, не то я ослепну!

Она рванулась к парадной двери с быстротой лани, но граф все же успел поймать ее за руку, чтобы самому отворить тяжелую дубовую дверь. Однако лишь скрипнули старые петли, вся решимость тут же оставила Светлану, и она с таким неистовством сжала руку графа, что тот поморщился от боли. Затем притянул жену к себе, чтобы оторвать от двери, за ручку которой Светлана неожиданно ухватилась, словно решилась сбежать. Дверь с грохотом закрылась, и граф с опаской взглянул на потолок, под которым звякнули хрусталики люстры.

— Фу… — непроизвольно выдохнул он и ласково прошелся пальцами по холодной щеке жены, убирая волосы за ухо.

Лицо Светланы оставалось гипсовой маской. Однако дикий блеск в глазах выдавал сильнейшее волнение.

— Идемте, — позвала его сама Светлана.

Граф улыбнулся и потянул Светлану к лестнице. К удивлению, безлюдной, хотя своим появлением они наделали немало шуму. Было тихо даже за дверью кухни. Во дворе молчали и Тахи, и зебры. В передней их тоже никто не встречал. Светлана высвободила руку и стала на ощупь поправлять воротник, хотя граф и заверил ее, что на шее не осталось даже следа от его ногтя. Она с досадой махнула рукой, и Фридрих вновь взял жену за руку и примерился к мелким шажкам красных ботинок.

В столовой тоже оказалось пусто. Князь Мирослав и княгиня Мария сидели на диване в гостиной. Из-под расстегнутого пиджака князя виднелась аккуратно застегнутая жилетка и расправленный шейный платок. Княгиня же оделась в простой ярко-синий прогулочный костюм, который полностью скрыл ее шею. Напряженную и тонкую. Как и утром, Мария теребила перчатки, и было непонятно, вернулась княжеская чета с прогулки или так и не вышла из дома. Князь хотел было подняться навстречу вошедшим, но колени его подкосились, и он осел обратно на диван, а княгиня осталась неподвижна, лишь ее перчатки тихо спланировали на пол.

Повисло молчание, которое нарушалось лишь тихим, но сейчас таким громким тиканьем настенных часов, отсчитывающих последние минуты белой ночи. Ничье сердце учащенно не забилось, но граф фон Крок сильнее сжал руку графини фон Крок. Светлана потянула его вниз, и теперь они вместе, как когда-то она одна, в пояс поклонились княжеской чете. Затем выпрямились и остались недвижимы. Светлана не проронила ни слова, хотя все и видели, как она несколько раз размыкала свои синюшные губы.

— Князь!

От тихого голоса графа Мирослав вздрогнул и перевел на трансильванца потемневший взгляд.

— Прошу вас с этой минуты считать Светлану графиней фон Крок.

Лицо князя не изменилось. Даже короткая светлая бородка не дрогнула — он смотрел мимо дочери и ее новоиспеченного мужа в пустоту дверного проёма. Граф же скосил глаза на диван: пустой — княгиня незаметно исчезла, лишь ее белые перчатки остались лежать на полу. Он спешно вернул взгляд на лицо князя и лишь спустя долгое мгновение заметил протянутую руку. Крепко пожал ее и замер, не смея первым разжать рукопожатие, чтобы ненароком не нарушить какого-нибудь неизвестного ему обычая. Тогда князь резко вырвал свою руку, молча развернулся и, отбивая секунды в такт часам каблуками начищенных ботинок, медленно двинулся в сторону своего кабинета.

Граф отпустил руку княжны и хотел последовать за князем, чтобы между ними не осталось недопонимания, но Светлана удержала его руку и одними губами прошептала:

— У меня в спальне слишком светло днем…

Граф улыбнулся:

— Сегодня я запру вас в гостевом гробе. В нем темно. Я проверял.

Они медленно двинулись к лестнице, и графу показалось, что Светлана вновь жива, так медленно, совсем по-живому она переставляла неживые ноги. Он еще сильнее сжал ее руку, словно боялся, что Светлана может оступиться. В доме царила тишина, словно тот полностью вымер, и граф вздрогнул, когда неожиданно в распахнувшейся двери первого этажа возник Федор Алексеевич в изысканном полосатом костюме, а следом за ним Раду, так и не расставшийся с пальто. Только графу некогда было рассматривать своего воспитанника — он почувствовал на себе тяжелый взгляд княжеского секретаря и потупился, а когда поднял глаза, прапрадед жены показался ему ниже ростом, но вот Басманов снова вырос до прежних размеров, и граф догадался, что Федор Алексеевич просто-напросто запнулся за порог.