Ваша С.К.

Глава 37 "Спи, моя радость, усни..."

Княжна дрожащими пальцами расстегнула плащ и повесила на спинку стула, где уже лежала отколотая шляпка. Граф фон Крок бесшумно скинул свой тяжелый плащ на кресло, в котором сидел, пока Светлана писала записку для отца, а следом полетел и его камзол. Оставшись в одной сорочке, как в деревенском доме, трансильванец протянул к княжне руку, точно приглашая последовать за ним. Но куда?

Из гостиной приоткрытая дверь вела в спальню, и Светлана не сумела скрыть дрожи, охватившей ее от макушки до кончиков пальцем. Все лицо ее вспыхнуло, а щеки, продолжавшие пылать еще с таксомотора, сравнялись краснотой с перезрелой свеклой. Стыд подпалил и уши, утяжеленные продолговатыми бриллиантовыми солитерами. Сама княгиня за последние годы, следуя моде, отвыкла носить серьги и украшала уши, лишь облачаясь в старые одежи князю на потеху, но повзрослевшую дочь одевала строго по моде, даже той, что введена была французскими артистками. Единственной деталью туалета модницы, которую Мария так и не приняла, были утренние чепчики от Маделены Доллей. Однако сейчас Светлана с превеликой радостью спрятала бы свои горящие уши пусть даже в дешевый кружевной платочек.

— Фридрих… — княжна с трудом произнесла имя графа, но ей казалось, что только так она сумеет оградить себя от возможных не очень честных намерений трансильванского вампира. — Я останусь в гостиной, чтобы не потревожить ваш сон, когда придет время уходить.

Он улыбнулся одними губами, не обнажая зубов, и Светлана задрожала еще сильнее, понимая, что вампир прячет от нее смертоносные клыки.

— Вам прекрасно известно, Светлана, что пробудить вампира от дневного сна простым хлопком двери невозможно, — ответил он невозмутимо и сам нашел нервно сжатые пальцы княжны, которые ей тотчас пришлось расправить, чтобы переплести с затянутыми в перчатку, оградившую ее от смертельного холода мертвой кожи. Хотя холод давно уже разлился в ее груди и бежал ледяными ручейками по спине.

— Прошу вас, Светлана, не лишайте меня вашей компании на те недолгие четверть часа, которые я еще в состоянии держать глаза открытыми. Прошу…

Он повел ее к роковой двери, точно в танце, на вытянутой руке. Когда Светлана ступила с ковра на паркет, то снова вздрогнула, испугавшись звука собственных шагов — граф даже на подкованных каблуках двигался, казалось ей, бесшумно. Отпустив ее руку, он не стал закрывать дверь, а медленно подошел к окну, чтобы проверить, насколько плотно задернуты толстые портьеры с выпуклыми розовыми бутонами. Затем включил верхний свет.

Чтобы не глядеть в пугающие глаза трансильванца, Светлана подняла голову к потолку, якобы любуясь, как искусственный огонь играет бусинами, которыми был расшит абажур. Такие же украшали прикроватные электрические лампы, которые граф решил не включать. А княжна решила не опускать голову, будто находила что-то забавное в сочетании бутонов роз с геометрическим греческим орнаментом, бегущем по бордюру. Все здесь было в розах — и их невидимые шипы впивались в вспотевшие ладони запертой в чужом номере дочери князя Мирослава Кровавого. До боли. Резкой. Невыносимой.

Розы были вышиты и на покрывалах, которые укрывали обе кровати, плотно сдвинутые друг с другом. Пирамидки из трёх подушек с белыми кружевными наволочками возвышались в изголовье в первозданном виде. Граф действительно по приезду тут же отправился в Фонтанный дом. Изображенные на картине две греческие девушки будто шептались о судьбе Светланы, и под их взглядами княжна похолодела: виски свело не от легкого морского бриза, которым веяло от картины, а от колких ледяных брызг надвигающегося шторма, который назревал в четырех стенах розовой комнаты.

Светлана спешно направилась к стулу, но граф перехватил его и, поставив посередине комнаты, сел на него сам, махнув рукой в сторону кровати.

— Я надеюсь, вы тоже сумеете вздремнуть, потому что варварство спать в театре. Это все-таки не кинематограф! — усмехнулся граф снова одними губами. — Я же воспользуюсь для сна стулом.

— Отчего бы вам не воспользоваться кроватью? — дрожащим голосом проговорила княжна.

Вампир снова усмехнулся.

— Простите, Светлана, но я не настолько плохо воспитан, чтобы позволить себе лежать, когда дама сидит. И я не смею предлагать вам разделить эту кровать со мной, потому что у меня нет меча, чтобы положить между нами, точно Тристан и Изольда… Хотя, помнится, им это не особо помогло…

— Всему виной было не отсутствие воспитания, а любовное зелье, — дрожащим голосом ответила княжна и, осторожно присев на край ближайшей к окну кровати, облокотилась на изножье, чтобы не нарушать ее идеального порядка.

Граф покачал головой:

— Прошу меня простить, Светлана, но я ужасно хочу спать. Такое чувство, что Федор Алексеевич подсыпал в кровь зелья… Пусть и не любовного, но явно одурманивающего. Глаза так и закрываются, чтобы увидеть прекрасный сон, в котором снова будете вы, Светлана… Как под вашим чудесным лоскутным одеяльцем.

Спина Светланы напряглась еще сильнее, и пожар на лице вспыхнул с прежней и даже возросшей мощью.

— Я сейчас закрою глаза, и вы сможете раздеться.

— Позвольте мне остаться одетой.

— Я ни в коем разе не желал вас смутить, — говорил граф, нисколько не поменявшись в лице. — Конечно же, воспользуйтесь ширмой! Возможно, вы даже захотите принять ванну — из крана течёт и горячая, и холодная вода… И, поверьте, ее шум тоже не потревожит моего сна.

Она бы сейчас с радостью бросилась в прорубь, будь на дворе зима. Принимать ванну, имея за стенкой постороннего мужчину — нонсенс для княжеской дочери. Неужели граф этого не понимает? Или он потешается над ней?

— Я могу прилечь и в одежде! — и Светлана действительно нагнулась, чтобы ослабить шнурки ботинок. — Это не сарафан, и даже если я сумею справиться со всеми крючочками без посторонней помощи, то у меня уйдет на одевание больше часа… — говорила она, не поднимая головы, и когда краем глаза заметила на губах графа усмешку, выпрямилась, так и оставшись в ботинках. — Не тревожьтесь обо мне, Фридрих, — звонко отчеканила она. — Здесь не так душно, как вам кажется.

Граф качнул головой.

— Я тревожусь за мнение, которые вы сейчас составили обо мне. Если вам нужна моя помощь, то, поверьте, я видел достаточно женских тел, чтобы не позариться на ваше. Так что можете быть спокойны со мной наедине, спешу в который раз заверить вас в том.

Под его осуждающим взглядом Светлана сжалась еще больше.

— А потом? — голос ее дрогнул. — Когда мне потребуется уйти, вы сумеете проснуться, чтобы помочь мне одеться?

Теперь глаза отвел вампир.

— Мне жутко неловко перед вами, княжна, за такое мое варварское гостеприимство, — улыбнулся он устало. — Не подумайте, что мы в деревне все такие… Просто это не мой день, наверное. Я даже не в силах почитать вам стихи. Гейне, например, в оригинале…

— Не переживайте, не переживайте, — поспешила заверить его княжна. — Я сама вам почитаю, чтобы вы быстрее уснули. Но не про Светлану. Другое…

В порыве она совсем по-детски подтянула к подбородку ноги и тихо запела колыбельную, написанную Константином Бальмонтом на рубеже веков:

— Липы душистой цветы распускаются… Спи, моя радость, усни! Ночь нас окутает ласковым сумраком, в небе далёком зажгутся огни, ветер о чем-то зашепчет таинственно, и позабудем мы прошлые дни, и позабудем мы муку грядущую… Спи, моя радость, усни! О, моя ласточка, о, моя деточка, в мире холодном с тобой мы одни. Радость и горе разделим мы поровну, крепче к надёжному сердцу прильни. Мы не изменимся, мы не расстанемся, будем мы вместе и ночи и дни. Вместе с тобою навек успокоимся… Спи, моя радость, усни!

Княжна не знала, как долго сидела на кровати прежде, чем решилась спрыгнуть с нее, чтобы, сбросив наконец ботиночки, на цыпочках выйти на середину комнаты: глаза графа были закрыты, но она все равно задержалась над ним на мгновение, испугавшись, что Фридрих просто притворяется, что уснул. Сердце бешено колотилось, и Светлана впервые почувствовала, насколько душно в комнате, или же ее просто бросило в жар от задуманного. На мгновение Светлане даже захотелось, чтобы граф проснулся. Однако трансильванец никак не отреагировал на ее приближение: восседал на простом деревянном стуле мраморной статуей, белее собственной сорочки, скрестив руки на сведенных коленях.

Наконец Светлана осмелилась подойти к стулу вплотную и впервые без тени румянца взглянула в бесстрастное лицо вампира, отметив почти в голос, что оно чертовски прекрасно в спокойствие смерти — густые черные ресницы скрывали предательскую синеву под глазами, а выпитая в ресторане кровь вернула губам яркость, и княжне вдруг до безумия захотелось сорвать с них поцелуй, на который она никогда не решится наяву. Пусть же его сон станет на миг ее реальностью!

Светлана склонилась к графу, но губы ее замерли в миллиметре от его губ — нет, так не может вести себя княжеская дочь! Будто она жалеет, что-то страшное, над чем она рыдала на груди графа в таксомоторе, не случилось.

Светлана резко выпрямилась, окинула взглядом комнату и вернулась на миг в гостиную, вспомнив, что видела на столе нож для открывания писем. Она взяла его и, проверив подушечкой большого пальца остроту лезвия, прикоснулась им к запястью, но остановилась, с опаской косясь на дверь спальни, за которой спал вампир. Его не разбудить скрипом дверных петель и шумом бегущей из крана воды, но запах свежей крови пробудит и мертвого.

— Ну и пусть! — страшным шепотом произнесла Светлана и вытащила из шляпки перо.

Быстро обстругав его конец, она вернулась к стулу, на котором мирно спал граф. Зажмурилась и полоснула себя ножом по руке. Сунув его в пустой ботинок, Светлана вытащила из-за ухо перо и опустила глаза к запястью. Порез вышел недостаточно глубоким, и всего несколько капель успели выступить на ее бледной коже. Она опустилась на колени, осторожно отвела руку вампира в сторону и откинула кружева с холеной белой кожи. Тяжело вздохнув, выдавила из пореза каплю побольше, обмакнула в нее перо и вывела на руке графа первую букву «Н».

Спустя час на руке трансильванца красовались три строчки. Для четвёртой надо было перевернуть руку, но княжна боялась смазать уже написанные слова, которые в сердцах бросила Зиночка, покидая литературный салон княгини Кровавой: «Не умилённые, не оскорбленные, мёртвые люди, собой утомлённые… Я им подражаю. Никого не люблю».

Светлана вернулась к кровати, скинула ботинки и забралась под откинутое покрывало, потому что жар вдруг сменился ознобом. Она зарылась носом в подушку, затем обняла ее и коснулась губами, даря бездушном пуху то, что не посмела отдать бездушному человеку. Глаза ее были закрыты, но Светлана знала, что все равно не уснет. Она лежала и вслушивалась в нарастающий шум пробуждающегося города, проклиная себя за то, что отправилась на прогулку с этим странным деревенским графом, совсем не похожим на упырей, которые пытались последние два года добиться ее расположения. Любой из местных мерзавцев без зазрения совести воспользовался бы сложившейся ситуацией, чтобы заполучить дочь князя Мирослава Кровавого. Значит, она просто не нравится трансильванцу, и все его слова о желании жениться на ней были простой игрой взрослого господина с несмышленой девчонкой. Ведь не может же эта деревенщина быть настолько хорошо воспитанным?

Впрочем, усмехнулась Светлана в подушку, вечером все прояснится — в театре она узнает, так ли Фридриху фон Кроку не нравится Снегурочка, как он говорит.