Ваша С.К.

Глава 32 "Секреты носового платка"

Граф фон Крок не сводил глаз с носового платка, которым Светлана прикрывала нос — от тлеющей бумаги в комнате стоял нестерпимый смрад. Платок в тон юбке и сапожкам — красный. Граф всмотрелся в вышивку: нет, не обережная — обычная дамская, цветочки уж больно похожи на фиалки, которыми украшают корзиночки с фруктами. Он успел заметить, что в доме князей Кровавых выращивают на окнах в горшках землянику. Она тоже почти вся покраснела. Он подошел к окну и отдернул портьеру — здесь тоже расположился миниатюрный садик. Граф сорвал несколько ягод, самых крупных и сочных, и галантно протянул княжне на ладони, прикрытой его носовым платком.

Светлана на секунду отняла свой платок от лица.

— Как мило с вашей стороны… — она даже чуть присела перед ним, прежде чем подставила ладошку, чтобы тот ссыпал в нее ягодки. — Дайте мне ваш платок, умоляю… Мой до невыносимого пропитался гарью! — добавила княжна, отправив всю горсть в рот, точно деревенская девка в лесу.

Граф исполнил просьбу — у него платок просто белый, но с тонким красным бордюром. Снова красным, а он не мог вспомнить, когда и где приобрел его.

— Вы любите красный цвет? — поинтересовался трансильванец, смачивая платок в воде кувшина.

— Нет, — пробубнила Светлана, снова прикрыв нос. — Это просто дань моде. Княгиня читает исключительно французские журналы. Или вы решили, она обряжает меня в красное, чтобы соответствовать фамилии?

Он улыбнулся, зная, что княжна тоже улыбается, втягивая губами белоснежный квадрат чужого платка.

— Не несите вздор, княжна! — граф отвернулся, чтобы поправить пальцем тлеющий листок последнего письма. — Я не берусь судить вашу мать… Но вы прекрасны в любом наряде. Даже в красном.

Даже в красном — пропело эхо в его голове. Возможно, это галлюцинации, голодные. Но, к счастью, юбка княжны все же действительно красная, как и земляника — во всяком случае граф надеялся, что не заставил княжну вкусить зеленых ягод.

— Вы сегодня расточительны на комплименты, граф, — прошептала княжна, сощурясь то ли из-за дыма, то ли для того, чтобы сильнее подтрунить над ним. — Бросайте это дело… А не то я перестану их ценить. Да, не забудьте сказать матушке, что вам безумно понравился портрет князя…

— Какой портрет? — не понял граф, и тогда княжна подняла с прибранной уже кровати подушечку с вышитым сычом.

— Вот этот самый. Вы сказали, что это прекрасная работа…

Светлана смеялась теперь в голос.

— Сумасшедшая! — повысил голос граф, силясь не рассмеяться.

— Моя мать или я? — не унималась княжна.

— Обе!

— Боже, граф… Снова комплимент! Мы же договорились… — и зажмурилась. — Да когда уже эти чертовы письма догорят?! Я сейчас разревусь по новой. Пойдемте уже вон, покуда я не упала в обморок, — простонала Светлана и сделала шаг к двери.

Граф подхватил тазик для умывания и направился следом за княжной к печи.

— Где все? Мы, кажется, провели наедине уже более часа, — обернулся он, закрыв печную дверцу.

Княжна в ответ подмигнула ему и указала пальцем на соседнюю дверь.

— Отчего же наедине? — княжна тут же бросила графу его платок. — Нянюшка рядом. Поверьте, слух у нее отменный. И лучшей защитницы от вампира не сыскать — как начнёт сказки рассказывать, сразу про клыки забудете, — и Светлана звонко рассмеялась. — Да полно вам кукситься! Никто Танталовых мук вам устраивать не собирается. Раз не желаете отведать чухонской крови, будет вам настоящая городская охота!

Княжна снова заговорчески сощурилась и сделала к графу шаг, открыто следя за тем, как несчастный вампир глядит на ее закованную в серебро шею.

— Я отведу вас на Поцелуев мост, — проговорила княжна совсем шепотом. — Или вы, как все иностранцы, только отфильтрованную кровь пьете?

И тут же отвернулась, устыдившись собственных слов. Схватила из корзины, которую Кикиморка успела поставить в экипаж, пучок полыни и добавила к искусственным цветам в шляпке.

— На всякий случай, — улыбнулась она графу. — Вам нравится? — спросила Светлана, заметив, что гость смотрит на фотографию, которая стояла на этажерке.

— Это моя матушка. Говорят, мы похожи.

— Вы ее копия! — ахнул граф. — Я был уверен, что это ваша карточка…

— И хотели попросить ее у меня? — Светлана рассмеялась еще громче, а потом вдруг сделалась серьезной и даже побледнела: — Простите…

Светлана вдруг резко отвернулась, и граф, отжав платок, снова протянул его княжне, оставаясь у нее за спиной.

— Пустое… — махнула она рукой. — Идемте скорее. Вы голодны по моей вине.

— Не надо никуда меня вести, — ответил граф тихо. — Я выпью чухонской крови. Холодной. Или вы испытываете мою силу? Вряд ли ваш пучок полыни отпугнет упырей… А я не умею убивать…

— Нет! — все так же резко повернулась к нему княжна. — Я испытываю не вас, а себя… Это мне нужно на Поцелуев мост… Вы почему сели?

А граф действительно опустился на стул, вдруг почувствовав легкое головокружение — зверский голод совсем по-зверски давал о себе знать. Княжна не могла так зардеться. Это его подстегнутое голодом воображение залило весь мир кровью, даже белую кофту княжны.

— Я исполняю просьбу князя охранять вас и не намерен сопровождать вас в сомнительные места…

— Это Поцелуев мост сомнительное место? — хихикнула княжна. — Вас смутило название, понимаю… Оно действительно произошло от название сомнительного кабака «Поцелуй», но только не в поцелуях тут дело, а такая была фамилия его владельца — Поцелуев. А идти мне туда надо, чтобы проститься с Сашенькой и Прасковьей, — смеха в голосе княжны не осталось ни на йоту. — Но лучше думать, что название моста связано с прощальными поцелуями. Когда-то здесь проходила граница города. Вы могли уже догадаться, что князь с Басмановым чтут традиции. Они приведут туда каторжан, а я уверена, что они все решили прошлой ночью вне стен этого дома. И если у меня есть шанс увидеть Сашеньку с Прасковьей хотя бы издалека в последний раз, вы не отнимите его у меня, ведь нет?

— Почему в последний раз?

— Человеческий век короткий, а минимальный каторжный срок за нападение на себе подобного — сто лет.

Граф поднялся:

— Я провожу вас, княжна… Только…

— Что? Что вы так на меня глядите?

Граф без слов протянул руку и поправил полынь. Княжна отступила от него.

— Я не просила вас о помощи со шляпкой. Я просила только проводить меня на Поцелуев мост, потому что вас приставили ко мне тюремщиком! Как же мне надоело! — всплеснула она руками, и граф отступил от разъяренной княжны на целых три шага. — Надоело, что здесь все и все за меня решают. Даже те, кто не имеют на меня никакого права! Вы, например! Какой мерою печаль измерить? — заговорила она еще громче. — О, дай мне, о, дай мне верить, что это не навсегда! А Враг так близко в час томленья и шепчет: «Слаще — умереть…» Душа, беги от искушенья, умей желать, — умей иметь.

Княжна прикрыла глаза и продолжила едва различимым шепотом:

— Вам нравятся ее стихи? Только Зиночка меня понимает. Не знаю я, где святость, где порок, и никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: кем не владеет Бог — владеет Рок. Позвольте мне взять у вас плащ? — Светлана снова смотрела на него широко распахнутыми глазами. — У нас всякого сброда на улице достаточно, но вы в плаще все равно будете выглядеть чудаковато.

Ее глаза смотрели на него с вызовом, и по бледным щекам растекался румянец обиды.

— А в камзоле не буду? — его голос прозвучал сухо.

— Нет! — княжна даже вскинула голову. — У нас во времена Елизаветы Петровны даже дамы в мужских нарядах хаживали… Сейчас ночь… Кто знает, с какого мы бала-маскарада возвращаемся…

— Меня вряд ли можно принять за даму! — улыбнулся граф в надежде положить конец дурацкой ссоре.

— Помилуйте! Я не то сказать хотела… Глупая! — Светлана прикрыла рот ладонью. — Вам без него, должно быть, неловко? Я слышала, для многих время останавливается в момент смерти…

— Бросьте, княжна… Я не смею смущать вас плащом, как не смею просить вас пойти вместо моста в Асторию, чтобы я мог переодеться.

— Мы все успеем! — выкинула она вперед руку, желая остановить его, взявшегося за фибулу плаща. — Останьтесь все же в плаще! Вдруг дождь… Мы сумеем укрыться под вашим плащом лучше, чем под зонтиком. Вы нисколько не смущаете меня своим видом. Только скажите, вы умеете усыплять бдительность городовых?

— Не беспокойтесь, княжна. А у вас нет никакого плаща? На улице прохладно, и я понимаю, почему в Петербурге землянику растят в комнатах, а не в лесах.

— У нас она и в лесах есть, а в комнатах даже зимой! Я ее обожаю! Идемте скорее!

В прихожей Светлана сняла плащ с вешалки раньше, чем граф протянул руку, чтобы помочь.

— Я разве просила вас о помощи? — снова сощурилась она.

— Не буду, — отдернул он руки с широкой улыбкой, чуть обнажившей клыки, которые из-за голода и присутствия княжны не слушались его.

— Но если вдруг будет дождь, вы разрешите мне укрыться под вашим плащом, ведь правда?

— Дождя нет и не будет, — ответил граф с поклоном, но княжна погрозила ему пальчиком.

— Поверьте, граф, петербургский дождь непредсказуем даже для вампиров… Увы…

— Позвольте…

И граф успел распахнуть перед княжной дверь.

— Смотрите, чтобы князь не увидел такие ваши ухаживания! — обернулась она к трансильванцу на середине лестницы. — Вы забыли, что мы с легкой руки господина Репина, нашего живописца, каждый сам за собой ухаживаем?

На улице, под козырьком, стоял дворник — тоже в красной рубахе, как отметил про себя граф. К счастью, белый передник оставался белым. Выходит, красная рубаха — простое совпадение.

Дворник при виде трансильванского гостя как-то совсем уж неловко поправил свой картуз и даже уронил метлу, пытаясь им поклониться.

— Доброй ночи, дядя Ваня, — улыбнулась княжна. — Все вернутся только к рассвету, так что можешь не стеречь черный ход. Лучше поставь самовар и поспи. Бабайки тоже нет — так что никто тебя не потревожит, а Арина Родионовна уже уложила Игошеньку.

Дворник вновь неловко поклонился и хотел что-то сказать, но только крякнул и, подхватив свою метлу, вытянулся по стойке смирно, хотя метла и уперлась довольно ощутимо в его запыленный сапог.

— Не обращайте внимания, граф, — сказала княжна, когда они отошли немного от дома, заметив, что на лице графа блуждает странная улыбка. — Наш дворник просто впервые видит, что я покидаю дом с непроверенным конвоем. Вы уж простите такое сравнение, но это правда жизни… моей. Вы готовы к часовой прогулке? Я вот — нет, потому что ради вас надела эти дурацкие башмаки и эту дурацкую юбку, которые совсем не предназначены для пешей прогулки бодрым шагом, а последний трамвай мы с вами проспали. Кстати, все петербургские вампиры по вечерам забывают про крылья и пользуются электрическим трамваем. Некоторые, правда, и в конки залезать пытались — столько лошадей погибло под вагонами, когда кучера не могли удержать их на спуске — князю потребовалось много трудов, чтобы проучить хулиганов. Но не всех… Знаете…

Княжна остановилась и уставилась в лицо трансильванца горящим взглядом:

— Я разделяю ваше желание отомстить Сашеньке за Раду. Однажды в одной из конок оказались мои родители… И их больше нет. Отца на месте раздавило, а мать моя при родах в Обуховской больнице умерла. Я чудом родилась живой. Федор Алексеевич того мерзавца лишь в Сибирь сослал, а мне очень хотелось, чтобы они его убили… Идемте!

И Светлана вновь зашагала довольно бодро, будто и не открывала своего сердца и не поделилась с незнакомцем болью. Они перешли реку Фонтанку и вышли на Гороховую улицу. И здесь княжна резко остановилась.

— Обождите, граф!

Светлана присела на тротуар, вынула ногу из ботинка и руками вытащила каблук, застрявший между отбитыми плитами.

— Цел! — весело сообщила она, возвращая ботинок на ногу. — Иначе пришлось бы мне идти босиком.

— Я бы отнёс вас на руках, — улыбнулся граф и подал ей руку. — Может все-таки обопретесь о меня, поклонница господина живописца?

Княжна отряхнула подол и виновато улыбнулась.

— Простите, но мы не дома, а на улице — и я без перчаток.

— Но я-то в перчатках, да и никто ведь нас не видит.

— Это вам кажется, — они уже вновь шли друг подле друга, и княжна каждый раз пыталась увернуться от развевающегося плаща графа. — Завтра отец получит кучу писем от доброжелателей с сообщением о том, что его дочь видели в обществе сомнительного мёртвого субъекта, и каждый посчитает необходимым что-то там додумать от себя, так что не станем давать лишние поводы для сплетен. Город-то у нас маленький, все друг-друга, то есть меня, знают.

Опять между ними повисло неловкое молчание. Неловкое со стороны княжны, потому что граф просто молчал — и не испытывал при этом никакого дискомфорта. Он вообще не привык говорить с живыми девушками так долго — в ход быстро шли клыки. А с этой княжной он уже слишком много говорит и, более того, получает от этого несказанное удовольствие.

— Хотите я вам стихи почитаю? — не выдержала Светлана.

— Буду премного благодарен, — улыбнулся граф.

Они уже вышли к Екатерининскому каналу. Княжна оперлась о решётку моста и продекламировала:

— Ночь, улица, фонарь, аптека…

— Да я и так все это вижу, — снисходительно сказал граф. — С чего вдруг вы начали сомневаться в моем владении русским языком?

Княжна захлопала ресницами и обиженно проговорила:

— Что же вы перебиваете, я же стих читаю! Ночь, улица, фонарь, аптека… Бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века — всё будет так. Исхода нет. Умрёшь — начнёшь опять сначала и повторится всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь.

— Это-то хотя бы вашего авторства? Или снова Зиночкино?

Граф стоял позади княжны. Чтобы пропустить подвыпившую молодёжь, ему тоже пришлось опереться о перила, и Светлана оказалась в плену его плаща. Оттого вопрос прозвучал почти в самое ухо — почти, потому что граф держал дистанцию от предательского серебра, коварно сверкавшего на шее девушки.

— Вам не понравилось? — княжна стояла вплотную к перилам, отступать ей было некуда, и от близости вампира ее тоже начала пробивать дрожь.

— Неплохо для семнадцатилетней девушки… Только вечная жизнь страшнее фонаря, намного.

Светлана нашла в себе силы проскользнуть под рукой трансильванца, чтобы сбежать с моста, и они продолжили свой путь на прежнем расстоянии.

— Это стихи, написанные тридцатидвухлетним мужчиной, не имеющим никакого отношения к вампирам. Да, он не знаком с княгиней, хотя посвятил ей стих… Он видел ее несколько раз, но она осталась для него незнакомкой. К счастью… Для другого Сашеньки она стала роковым знакомством.

— Простите, что я не разделяю вашего вкуса в стихах, — сухо произнес граф. — Попрошу вас не читать их впредь. Чужие слова в ваших устах ранят даже больнее моих клыков, которые я не смею пускать в ход совсем не из-за вашего колье, а в силу воспитания. Вы уже назвали меня Смертью в готическом плаще… Возьму на себя смелость посоветовать вам не практиковаться в остроумии с незнакомыми вампирами. Особенно теми, кто прожил не один век и у которых время остановилось тогда, когда оскорбления было принято смывать кровью.

Он увидел, как побледнела девушка, но не выпустил ее руки.

— Прошу прощения, граф, — пролепетала Светлана едва слышно, — если я вдруг имела неосторожность задеть ваши чувства. Просто…

Она осеклась. Граф усмехнулся.

— Что просто? Просто петербургская княжна ставит себя выше деревенского графа, невзирая на разницу в возрасте и то, что ровным счётом ничего про него не знает… Вы поставили меня даже ниже автора сего стиха…

— Ещё раз прошу меня простить.

— Не прощу! — отчеканил граф. — Потому что вы не достойны прощения. Вы не чувствуете раскаяния. Вы не можете со мной играть словами, я ведь вижу вас насквозь…

— К чему вы клоните, граф?

Он отвел взгляд, но нашел лишь фонарь, который не горел.

— Я всего лишь хотел узнать. Если я вдруг не сдержусь… Если колье вашей матушки не остановит меня… Испугает ли вас брак со мной?

— Вы ведь шутите? — Светлана попыталась вырвать руку, но не смогла. — Вы не можете говорить серьезно… Иначе бы князь не доверил меня вам…

— Ваш князь с закрытыми глазами впустил к себе в дом незнакомца и отдал ему самое дорогое, что у него есть — вас, княжна.

Светлана снова попыталась вырваться и снова не сумела. Ее лицо горело ярче кровавого тумана, застлавшего глаза трансильванскому вампиру.