Ваша С.К.

Глава 14 «Дела крапивные»

Бурый волк недовольно фыркнул и принялся обнюхивать господина Грабана, а когда тот шагнул за княжной, тихо зарычал и у порога даже прихватил зубами за сапог.

— А ну, веди себя достойно! — тронула его княжна за ухо и пару раз легонько похлопала по боку, выгоняя на улицу.

За порогом она обернулась к Раду, поправлявшему закушенный сапог.

— Он не нарочно, — заговорила княжна виновато. — Просто стар и недолюбливает гостей. Вот его на цепи и держат. Уже года два я не видела Бурого в человечьем обличье, и на имя своё человеческого он больше не откликается. На кличку только, — Светлана схватила с лавки, примостившейся за углом дома, корзинку. — Послушайте, Раду… Если вы не против, я стану обращаться к вам по имени, согласны?

Оборотень кивнул.

— Пока вы еще человек, будьте так добры, нарвите крапивы.

Раду не протянул руки, чтобы взять корзину. Он оглянулся на закрытую дверь избы и, подавшись к княжне, зашептал:

— Простите великодушно, но каким образом вы собираетесь отстегать крапивой моего хозяина?

Светлана на мгновение лишилась дара речи, представив себе подобную картину в богатстве красок и звуков, и, запинаясь, спросила:

— На что, скажите, мне стегать крапивой вашего графа?

И когда оборотень скривил в гаденькой усмешке рот, княжна, ещё более недоуменно взглянув на него, спешно отдернула протянутую руку.

— В ваши лета странно не понимать, о чем вам тут толкуют, — усмехнулся оборотень и довольно долго задержал взгляд на вздымающейся от неровного дыхания девичьей груди. — Только я возьму на себя смелость заметить — крапива такую нечисть, как мой господин, не особо отпугивает. Чеснок тут понадежнее будет. Однако ж желания всякие непотребные притупляет… Вот как на духу говорю.

Княжна размахнулась корзинкой и ударила б ей оборотня, если в тот не отпрыгнул. Правда, еле удержался на ногах. А Бурый стрелой метнулся к нему и сел напротив, оскалив зубы сильнее прежнего.

— Брось, Бурый, не связывайся с ним… Он какой-то бешеный! — прошипела княжна и оттащила серого волка от трансильванского оборотня.

Господин Грабан остался стоять у лавки, и Светлана, обернувшись, поймала ставший вдруг жутко преданным прямо-таки собачий взгляд трансильванца. Громко сглотнула и вернулась к избе.

— А я в свой черед вот что замечу. В разговорах со мной впредь прошу соблюдать словесную деликатность. Вы из крестьян?

Раду кивнул.

— То-то же! Ну-с… Вы меня поняли… — княжна вновь запнулась. — И вот что еще… Прошу впредь воздержаться от подобных суждений, поскольку вы ровным счетом ничего не знаете про русские нравы! Все у вас там в Трансильвании, видимо, не как у наших упырей. Наши вон, крапиву в кровь для здоровья добавляют вместо пикончика, а ваши, выходит, наоборот… дабы последнее растерять. Не хотела вас огорчать, но крапива эта в дар моим подруженькам назначена… Может, и дали б они с превеликим удовольствием

вашему графу крапивного отварчика, будь в нем хоть какая надобность! Ваш граф, как погляжу, даже после оленьей крови, горазд с барышней лишь языком молоть! Да что стоите околотнем! Держите вот и потрудитесь набрать полную!

Раду вырвал у нее корзину и врезался в заросли крапивы, с ожесточением срывая ее целыми кустиками. Светлана закрыла лицо руками и зашептала:

— Матушка родненькая, дай мне силы выстоять… Не ввести гостя нашего во искушения, ибо не ведает, что творит с ним зелье шаманское… Убереги нас всех от несчастья… А этого болвана, — Светлана отняла от лица руки и злобно прищурилась, — от злобы моего Бурого!

И тут же почувствовала, как серый волк потерся ей о ногу.

— Да тише ты, тише… — и Светлана присела подле него потрепать по седой морде. — Чего тревожишься, старый? Луна нынче неполная, упырь один на весь дом и то на ногах еле держится, а живых гостей на версту окрест не видать…

— А вы, княжна, кто сами тогда будете? Мертвая, что ль?

Княжна с досадой поднялась на ноги, чтобы отправить оборотня обратно к бане в крапивные заросли, и обомлела: Раду протягивал ей полную корзину крапивы и демонстративно дунул на свои покрасневшие пальцы.

— Не мертвая да и не живая, — проговорила княжна, не сводя глаз с волдырей, выступивших на бледных руках трансильванца.

Раду молча вытянул из кармана пальто перчатки и спрятал в них обожженные руки.

— Что ж вы не сказали…

Раду вскинул на княжну мутные желтоватые глаза и остался серьёзным.

— Да что ж вы распереживались так, княжна? На мне же, как на собаке, все к вечеру заживет, сами знаете. И потом, мне велено графом исполнять все, что бы вы ни приказали. Так что я к вашим услугам, княжна! — и Раду склонился в низком поклоне.

— Что за глупость несусветная! — Светлана даже на него топнула. —

Мне только клетку донести требуется, а с крапивой всего лишь просьба была. Когда б знала… Да Бог с вами… — махнула рукой княжна. — Зачем только перчатки сняли?

— Чего ж тут непонятного?! Должные меры принял! Руки измараешь, вымоешь, а одежду мне, вряд ли, кто здесь чистить станет, а когда я до новой доберусь, даже черт ваш не ведает…

— Ах, ваши прекрасные меры… — княжна зло прищурила горящие глаза. — А кто у нас здесь чертом будет, разрешите полюбопытствовать?

— Уж вам лучше знать… — и оборотень с мраморным лицом вытянулся перед ней, показывая тем самым, что разговор этот продолжать не намерен. — Куда теперь идти прикажете? В баню?

— В неё родимую! — и княжна первой сделала шаг по дорожке, ведущей мимо зарослей жгучей крапивы. — А то князь, поди, заждался меня с вениками!

И правда. Не дошли они до бани и пяти шагов, как дверь с шумом распахнулась и ударилась о бревенчатую стену. На пороге возник князь с пустым ведром и недоуменно уставился на спутников дочери.

— А это еще что такое будет? Что это еще за провожатые у тебя?

Он качнул ведро в сторону замершего трансильванца.

— Граф мне в помощь своего слугу отрядил, — проговорила Светлана, потупившись, и выставила вперёд полную корзинку крапивы, точно щит.

— Велика ж от него помощь! — по-доброму усмехнулся князь. — Да и графу помощь нужна сейчас куда больше твоего, а вы его одного изволили оставить, — князь бросил последнюю фразу уже одному только господину Грабану, но ответила за всех Светлана:

— Не одного, папенька, а с толстовской Азбукой.

Князь заметно побледнел и перевел тяжелый взгляд на дочь.

— Напрасно сердитесь, папенька. Не было у меня злого умысла потешиться над несчастным. Он сам меня про сказки спросил.

Князь покачал головой и выдохнул:

— Не на тебя, а на себя сержусь. Видел же, что последняя стопка лишней была… Хилый твой господин, хилый, — бросил князь оборотню. — Одна надежда на баньку теперь. И квас. Пойду ещё ведро принесу, чтобы бочку до самых краев наполнить. А ты, Светлана, давай не мешкай там… А девиц встретишь, тут же за графом отряди, а сама не ходи. Положительно не хватает тебе бабьего чутья и сноровки… Все сношения с графом теперь через меня… Понятно?

— Понятно, папенька, — так и стояла, потупившись, Светлана.

— Коли понятно, так ладно. Да! — он дождался, когда дочь поднимет на него глаза. — К бабке одна не ходи. Бурого возьми да вон этого тоже без должного присмотра не оставляй. Потом греха не оберёшься и с нашими, и с вашими. И к закату, как штык тут. В город поедем. Помнишь? — князь понизил голос. — На озеро ни ногой.

— Знаю, — и Светлана снова глаза опустила.

— Вот и ладно, коли знаешь, — буркнул князь. — Ну-с, чего стоишь? Пошевеливайся и чтобы духу твоего тут не было, покуда всю мерзость из графа этого не выпарю…

И князь, подхватив, ведро побежал к колодцу. А княжна, приказав Бурому дожидаться ее на пороге, придержала для оборотня тяжелую дверь. Вступив в пахучий полумрак предбанника, Раду тут же посетовал на жару.

— Вам-то, право, что бояться? Огня давно нет, да и жар невелик, — и когда Раду так и не двинулся от порога, княжна ахнула: — Неужто обиделись на слова князя? Так папенька употребляет слово «мерзавец» не в значении гаденький, а в значении холодненький… Впрочем, недолго графу осталось холодненьким быть. Федор Алексеевич говорит, что жар в бане до костей пробирает — снова себя живым чувствовать начинаешь, а после веника так и кажется, будто вновь горячая кровь по венам бежит.

Княжна затолкала корзинку с крапивой под лавку и с тяжелым вздохом сняла с крючка два веника. Раду по-прежнему молчал, и она для проверки или острастки потрясла веником перед носом оборотня.

— От березы мне ничего не делается, — ответил Раду серьезно. — А плачу осин я только подвываю. Приказывайте, все сделаю.

— Вот и славно! Тогда держите веники и черпак заодно захватите.

Княжна открыла дверь в парилку и пропустила господина Грабана вперед. Указала ему на лохань и попросила залить в ней веники квасом из бочки, что тот и сделал осторожно, чтобы не замочить перчаток. Сама княжна тем временем встала ногами на нижнюю полку, чтобы забрать с верхней серые рубахи с аккуратной вышивкой, и вышла с ними в предбанник.

— Полюбуйтесь, что мои подруженьки из крапивы шьют, — обернулась она к раскрасневшемуся оборотню. И заметив что тот ухватился за притолоку, вскрикнула: — Бегите скорей на улицу!

Но выбежать трансильванец не успел — дорогу ему преградил князь с полным ведром кваса и, схватив за шкирку, вытолкал на улицу, где с ног до головы, несмотря на добротное пальто, окатил квасом. Раду затряс головой, а потом принялся отфыркиваться и отряхиваться, прямо как всамделишный пес. Только толку из того особого не вышло. И князь, вырвав из рук княжны одну рубаху, протянул ее оборотню со словами:

— Ступайте в баньку, дружище, и переоденьтесь, а наряд ваш к вечеру просохнет…

— Благодарствую за заботу, — пробормотал все еще розовый оборотень. — Только я, с вашего позволения, в своем останусь. Обсохнет и так.

— Да будет вам рдеться, точно красная девица! Ступайте и переодевайтесь… Красоваться здесь не перед кем, а вот насморк схватить, как пить дать. А у нас сальных свечей не водится, все из пчелиного воску…

— А на что мне сальные свечи ваши, позвольте полюбопытствовать?

— Как на что? — рассмеялся князь. — Сальная свечка самое верное средство от насморка. С вечера намажешь ноздрю, утром насморк как рукой снимает.

— Премного благодарен за разъяснения. Однако ж…

Раду метнул молящий взгляд в сторону княжны, и та улыбнулась:

— Да полно вам конфузиться будет. Граф вон сам у меня рубаху испросил, а пальто ваше мы в ключевой воде выполощем с подружками…

— Ты б лучше подружек кликнула и за графом послала, покуда не усыпила его сила толстовского слова, а с господином Грабаном я уж сам как-нибудь разберусь, без бабского участия…

И князь, снова за шкирку, затолкал мокрого беднягу обратно в баню, а княжна, прижав к груди оставшиеся рубахи, крикнула:

— Папенька! — Князь обернулся. — Русалки наши, видать, не только по пятницам работали. Вы уж с ними поласковее сегодня…

Князь сощурился и выдал медленно, по слогам:

— Одна юная особа имеет привычку забываться… — и потом отдал приказ ледяным голосом: — Ступай к бабке, собери полыни на обратном пути, и чтобы духу твоего здесь не было до заката… А коли прознаю про озеро, пеняй на себя. В колодце сидеть будешь! И на слёзы не посмотрю.

Светлана попятилась и бросилась бежать, как только за князем захлопнулась дверь. Бурый порычал для виду на баню и побежал следом, все норовя ухватить княжну за подол.

— Да ты нынче сам не свой! — выдрала она рубаху из волчьих зубов. — Что стряслось? Скажи уже человечьим языком, а то сейчас все нити из моих оберегов повыдергаешь! Кто защитит меня тогда? Ты, что ли? Зубы у тебя коротки будут!

Но волк молчал и не пускал ее дальше, к дому… Рубаху хоть и выпустил, да обежал кругом и встал на дороге — уши прижал, скалится, рычит…

— Вот ведь незадача! Да пусти ж ты меня, говорят! Или бешенством от трансильванцев заразился? Так не кусал тебя этот Раду, кажется! Уйди ты уже!

И княжна сделала шаг. Только не твердый, с опаской — волк еще сильнее зарычал на неё и обнажил желтые зубы.

— Да будь же ты неладен, злодей! — выкрикнула княжна и присела на корточки. — К кому не пускаешь, хоть скажи: к графу сама не пойду, не ослушаюсь князя. А Сашеньке помочь надо. Никого у него, кроме меня, нет в этом мире. Ну, а что пнул тебя разок, забудь… Сам напросился. А хочешь толковать об обиде своей, так на беседу человеком являйся, а не зверем. Ну что? Пустишь меня наконец?

Теперь она могла смотреть ему прямо в глаза, и волк спрятал зубы и скуля подошел к княжне, чтобы подлезть мордой под руку.

— Позлился и будет. Ну вот, теперь ластишься… Знаешь, у меня вот тоже особое нервное ощущение. Это все из-за Сашеньки, я знаю… Ты бы лучше нашел, где подруженьки мои схоронились… Не видать их нигде.

Бурый попятился и вылез из объятий княжны. Светлана поднялась и, не отряхиваясь, побежала к частоколу следом за волком, задрав рубаху аж до колен. Потеряла по дороге туфлю, но не остановилась. На облучке, точно на троне, восседала высокая девушка с очень бледной, почти прозрачной, кожей. Ее распущенные русые волосы венчал венок из крапивы. А серую рубаху рвал в стороны предрассветный ветер.

— Здравствуй, Прасковья! — выкрикнула княжна, но русалка не шелохнулась.

Из леса крался туман, а вместе с ним подкралась к живой девушке и стайка утопленниц. И вот русалки с диким хохотом выскочили на дорогу и, заключив Светлану в кольцо, принялись щекотать — она металась от одной к другой, не в силах вырваться. Бурый носился кругом и клацал зубами, но хватал лишь туман, так ловко уворачивались от волчьих клыков озорные озёрные жительницы в рваных рубахах. Пока на козлах не встала Прасковья.

— Брысь! — сказала она тихо, и русалки мигом оказались позади экипажа.

Прасковья спрыгнула на землю и пошла к Светлане, а остальные четыре утопленницы, припав к земле, теперь лишь несмело выглядывали из-за колес. Не дойдя до княжны двух шагов, русалка остановилась, и минуту обе девушки — живая и мёртвая — смотрели друг другу в глаза, ни разу не моргнув, а потом, не сговариваясь, бросились друг другу в объятья и замерли.

— Туули злится, чуешь? — шепнула Прасковья Светлане на ушко и подставила руку, чтобы поймать в пальцы ветер. — - Неладно нынче в лесу…

— Бабка всегда теперь злится, — проговорила Светлана, отступая на шаг. — А других причин для ветра разве не может быть?

— Как знаешь, Светлана, как знаешь…

— Да гляди, Бурый при мне… — дрожащим голосом добавила княжна, приглаживая волку уши.

— Не ходи к бабке сегодня, не ходи…

— Не могу, Прасковья. Надобность в том есть неотложная. Да и что финка сделает мне? Хотела б, в колыбели удушила… Пустое волноваться. За тебя мне куда тревожнее… Князь велел тебе из избы трансильванского гостя забрать.

По лицу русалки проскользнула легкая усмешка.

— Страшна только смерть. А после нее нет ни боли, ни страха… Так что пусти меня…

— Так и не держу ж тебя, — ахнула княжна, отпуская волка.

— Взглядом держишь. Взгляд твой сильнее любых пут. Не гляди в глаза никому… Не должно это невинной девушке делать.

Прасковья махнула рукой, и русалки мигом оказались подле нее.

— Ступайте в баню, а я сейчас приду.

И пошла к избе, а Светлана с волком забрались в экипаж, чтобы видеть, как выйдут из избы русалка с вампиром, тогда можно будет, дождавшись Раду, забрать с сеновала клетку с Сашенькой. Только когда дверь распахнулась, Прасковья выскочила на улицу одна. Затравленно огляделась и со всех ног кинулась к экипажу. Так быстро домчалась, что Светлана только встать успела.

— Нет его в избе, — дохнула русалка в лицо Светланы ледяным дыханием.

— Да не может того быть! — ахнула княжна, хватаясь за подол, который рванул в сторону сильный порыв ветра.

— Неспроста Туули беснуется… Неспроста…

— Да тьфу на тебя три раза!

Прасковья отступила от экипажа, и Светлана, задрав рубаху, спрыгнула наземь. Бурый бросился вперёд и воротился, неся в зубах оброненную княжной туфлю.

— Не может того быть, чтобы не было его в избе. Да граф шага ступить не может. Плохо искала, подруженька! Бурый, за мной!

И княжна, обувшись, со всех ног бросилась к избе. Прасковья за ней. Бурый впереди.