Ваша С.К.

Глава 26 "Живой мертвому не товарищ"

Русская поговорка, сколько волка не корми, а он все равно в лес смотрит, совершенно не работала в столице Российской Империи: трансильванского волка не кормили как раз-таки в княжеском доме, а послали бедного белого, а с голодухи уже почти серого, гостя самолично разживиться чем-нибудь в лесу, хотя голодный господин Грабан предпочел бы сейчас трапезу на китайском фарфоре — на золоте есть ему еще никогда не предлагали, да он и не рассчитывал на подобную щедрость русского князя. Однако и русской охоты вместо обеда не мог предположить.

Чтобы не обидеть местное лесное общество, Раду пытался заговорить с Бурым, но старый волк только скалился, желая сохранять немоту даже в зверином обличье. Сколько ни вилял трансильванец белёсым хвостом, а в дружбе ему любимым волком княжны было отказано раз и навсегда.

Однако убедившись в полном отсутствии в госте охотничьих навыков, Бурый погнался за зайцем сам. За одним — сначала накормит гостя, а потом уже и сам за трапезу ляжет. О русском гостеприимстве Бурый помнил даже в зверином обличье, как и про опасность погони за двумя зайцами. Но второго он поймал довольно быстро, и трапеза оказалась у них на двоих. Гость ел зайца очень аккуратно, а потом принялся обтирать морду о траву.

«Басурманин!» — чуть ли не фыркнул старый волк, и молодой сразу как-то виновато поджал уши. А потом поджимал уже от ужаса, когда, просунув между кустами довольную морду, увидел на поляне обнаженную княжну. В срамном виде видеть девушку совестно даже оборотню. Да и русалки были все как одна без рубах. Назад попятиться хочет, так никак: лапы будто в землю вросли, и морды не опустить — глаза так и следят, так и следят за розовым телом живой девушки.

Светлана с весёлым смехом присоединилась к хороводу нагих мертвых подруг. Они рьяно закружились по поляне, затем сошлись в ее центре и принялись наглаживать друг друга по волосам, щекам, шее, груди и изредка даже касались бледных губ лёгкими поцелуями. Светлана одна чувствовала девичье смущение и чуралась мертвого бесстыдства, все оглядываясь на лес, будто действительно видела две следящих за ней пары звериных глаз.

Нет, волков хорошо скрывала высокая трава. Бурый явно не подглядывал, а затаился в траве по делу, и Раду тоже перестал делать тщетные попытки уйти от поляны подальше в лес. Однако все же сумел закрыть глаза и зарыться мордой в траву, точно желая уснуть. А именно этого и требовала его человечья душа: заспать весь этот срам и открыть глаза лишь тогда, когда княжна снова окажется одетой.

И когда глаза трансильванского волка снова открылись, он действительно не увидел розового тела — только русые волосы метались в центре круга: русалки все до единой набросились на Светлану и с жутким хохотом принялись ее щекотать. Раду рванулся на помощь, то тут же замер с визгом — Бурый ухватился зубами за его хвост, чтобы не пустить к девушкам. Раду попытался вырваться — куда там! И княжна тщетно пыталась увернуться от ледяных пальцев: только откатывалась от одной русалки, как на нее тут же наскакивала другая и, жадно целуя в губы, продолжала щекотать, пока княжна не замерла, будто жизнь в единый миг покинула ее тело.

Раду, презрев боль, рванулся к русалкам, но тут же почувствовал на холке железную хватку зубов Бурого.

— Не лезь к бабам, дурень! — услышал он четкое не звериное, а, как показалось трансильванцу, человеческое стариковское хрипение.

Зубы Бурого исчезли, и Раду рухнул животом на траву. Русалки успели тем временем взяться за руки и закружили вокруг княжны хоровод, шепча чуть не на весь лес: «Спи-усни, наша Светлана…» И вдруг разжали руки и рассыпались по поляне, а через минуту уже окружили его самого и потащили за все четыре лапы к озеру. Раду вырывался, клацая зубами — даже попытался цапнуть одну из белых рук, но куда там — скоро с громким всплеском он полетел в воду, начал неистово бить лапами и поплыл к берегу. Русалки отошли от него и злой Раду, как ни пытался, все же не достал их брызгами.

— В другой раз неповадно будет за нами подглядывать! — цыкнули они на него хором, не успел трансильванский волк отряхнуться.

Однако ни одна не помешала ему подойти к неподвижной княжне. Он обнюхал лицо, чтобы убедиться, что Светлана действительно спит, а не защекочена до смерти. Русалки, теперь уже молчаливой стайкой, собрались вокруг них, когда он вытянулся подле княжны. Теперь он глядел на мёртвых девушек настоящим волкам. Иногда даже скалился, но не рычал. В мокрой шкуре было холодно, но перейти на солнышко Раду не смел. Его дело теперь — охранять спящую. Если что-то случится с княжной, граф с него точно шкуру спустит и, как крови пить дать, отрубит хвост.

В молчаливом противостоянии русалок и трансильванского волка прошла четверть часа. Никто не двигался с места, и они простояли бы так до заката, если бы Аксинья не схватила палку и не замахнулась ей на волка:

— Прочь пошёл!

Раду оскалился, но мертвая девочка только ещё выше подняла свое орудие. Никто из мёртвых подруг не остановил ее, и Раду взвизгнул, получив острым концом палки по носу. Второй удар пришёлся на бок. Он уворачивался, но Аксинья не сдавалась — била, зажмурившись, куда придется. Раду, повизгивая, наворачивал вокруг княжны круги, но не уходил. Прошла по меньшей мере ещё четверть часа, пока Аксинья наконец бросила палку, но Раду поспешил победно повилять хвостом — разъяренная девчушка бросилась на него с голыми руками и придушила б, как петуха, если бы ее не завалил на спину Бурый. Она было дернулась, но потом сразу скуксилась, а когда старый волк лизнул ее в нос, Аксинья с диким ревом бросилась в лес как была голой.

— Беги за сестрой! — крикнули сразу несколько русалок, но их подруга помнила пущенный в неё недавно камень и, надев сарафан, ушла под дерево плести венок.

Побитый Раду зло взглянул на своего защитника, в защите которого, по собственному мнению, не нуждался, и улегся подле спящей Светланы зализывать раны. Сон сморил и его, и проснулся он, лишь когда услышал тихое девичье перешептывание.

— Я не брала…

— Я тоже…

— И я ничего не видела…

Он встрепенулся, вскочил, но тут же отвернулся: княжна сидела на траве, обхватив себя руками, неловко пряча наготу за волосами. Выстиранная рубаха пропала с веток, на которых сохла — обвинить в краже ветер за его отсутствием не получалось, а больше в проделке никто не сознавался.

— Беги домой! — бросила княжне сестра Аксиньи.

— Куда я пойду такая?! — всплеснула руками Светлана, не высунув из волос даже носа. — До сундука мне не добраться. Там гость наш спит.

— В баньку иди. Там наши рубахи лежат.

— Не лежат больше. Все в избу снесла. Дайте вашу рубаху…

— Куда нашу?! — подала вдруг голос взявшаяся из ниоткуда Прасковья. — Прозрачная она да и нельзя тебе… Кто наденет с мёртвого наряд, сам мертвым станет.

Все молчали, даже не переглядываясь. Только Светлана вскинула наконец голову:

— Двум смертям не бывать. А одной не миновать, — княжна обвела притихших подружек внимательным взглядом, встречаясь с которым каждая спешила отвернуться. — Дайте мне уже кто-нибудь рубаху! — всплеснула руками Светлана, открывая розовую грудь.

— Не сметь! — крикнула Прасковья, и русалка, что собралась поделиться с княжной своим нарядом, замерла с поднятыми руками. — К Туули ступай, Светланушка.

— И туда не могу показаться в таком виде! — чуть не плача, топнула ногой княжна. — Князь там и Сашенька. Да что же мне делать?!

Прасковья улыбнулась, и от ее улыбки вздрогнули все ее подружки.

— С нами оставайся в омуте. И нагота твоя смущать тебя перестанет.

И словно птицы слетелись на поляну со всего леса, так громко заголосили русалки, вновь обступая княжна кругом. Раду зарычал и ринулся между ними. Прыгал, хватал зубами за пальцы, чтобы не сомкнулись те вокруг Светланы в смертельное кольцо. Потом в отчаянии схватил за волосы саму княжну и потащил за собой. Светлана, забыв про наготу, побежала за ним. Бежала, не оборачиваясь, не на шутку испугавшись за свою жизнь. Лишь у бабкиной землянки замерла, чтобы дух перевести. Солнце уже не золотило верхушки сосен, но и сумерки не были пока слишком густыми. Тело княжны так и светилось в темноте. Привлеченная этим светом, вынырнула из кустов Дуняша и ахнула.

— Кто-то украл мою рубаху, — начала оправдываться княжна. — Сходи попроси для меня у бабки чем-нибудь срамоту прикрыть! Поди!

— Пойду! — пробормотала Дуняша.

Только и шага не успела сделать к землянке, как скрипнула дверь. Светлана, не разбирая дороги, ринулась в кусты. Волк — за ней. На дорожке осталась лишь русалка. Ее и увидел первой Сашенька, вынырнувший из землянки ведьмы в оставленной для него Раду рубахе.

— Дай мне рубаху, — подступила к нему Дуняша, ничего дурного не мысля. Да и вообще без единой мысли в голове.

— Зачем она тебе? — спросил тут же поэт, хотя по его бледному лицу можно было смело понимать, что просьба напрасна. И дурна, как и ее просительница. — Мертвой живая одежда не полагается.

— А сам ты не мертвый будешь, что ль? — хихикнула Дуняша. — Я в обмен свою дам. Тебе что в драной, что не в драной ходить, один смех, а мне может за столько лет в омуте хоть часик в сухой рубахе побыть захотелось. Неужто откажешь?

И так на него томно глянула, что Сашенька аж попятился и даже руки поднял, позабыв на мгновение, что чураться русалок ему уже давно не с руки. И Дуняша на то расхохоталась ему в лицо, а потом серьезно так говорит, не спуская с упыря прищуренных глаз:

— Не за себя прошу. Могла бы, свою рубаху отдала. Так живой в мертвой одежде ходить не должно. Неужто ей тоже откажешь?

Сашенька встрепенулся. Даже румянец на мертвом бледном лице появился.

— Где она?

— Неужто думаешь, скажу? — еще лукавее проговорила Дуняша. — Дай рубаху, она сама к тебе выйдет.

И Дуняша стянула с себя свою вместе с сарафаном и протянула поэту, но тот смотрел мимо нее и пока еще мимо кустов, но ноздри его раздувались, что у коня. Видела это русалка и видел это оборотень — и оба знали, в какой опасности находится сейчас живая девушка. Раду ткнул княжну мокрым носом в бок — уходить тебе надо, но Светлана лишь отмахнулась от него. Тогда он снова изловчился, подпрыгнул и ухватился княжне за волосы, но не рассчитал силу — вскрикнула Светлана от боли, и сорвался упырь с места стрелой.

— Светлана!

Но волк встал между ним и княжной, злобно скаля зубы. Сашенька первым делом попятился, но потом, будто снова только что вспомнил, что бояться волка ему не следует, протянул к Светлане руку, а она, хоть и знала, что смотреть в глаза упырю нельзя, все равно смотрела и стояла на месте, как вкопанная. Только на шаг подвинулась, когда схватила ее за запястье холодная рука отцовской любимицы.

— Пусти! — чуть ли не возопила княжна.

Но русалка знала свое дело — рот другой рукой ей прикрыла и поволокла через кусты прочь от голодного упыря. Однако Сашенька не дремал — ринулся наперерез, ловко перемахнув через волка даже в рубахе. Одной рукой он схватил Светлану за запястье, другой — сильным ударом в грудь отбросил Дуняшу в соседние кусты.

— Светлана, выслушайте меня!

Она не могла ничего слушать — страх лишил ее и дара речи, и умения слышать. Она не видела ничего из-за слез: впервые стояла она абсолютно беззащитная перед упырем и не думала уже о своем обнаженном теле — на этом теле не было никакой защиты, а единственный защитник, наскочив на упыря со спины, тоже валялся уже в кустах, соседних с Дуняшиными. Русалка вылезла из них первой и бросилась обратно к землянке, чтобы призвать на помощь князя. Сашенька понял ее намерения и, оставив княжну, бросился за русалкой — бедная не успела крикнуть, упырь сразу закрыл ей ладонью рот, а потом, намотав на лицо и шею ее собственные волосы, привязал ими же к липкому стволу ближайшего дерева.

Прошли какие-то доли секунды, но и их хватило бы для побега, но Светлана, даже свободная от упырьских чар, с ужасом смотрела на Сашеньку — и в страшном сне не могла она представить, что этот тщедушный юноша способен на подобное.

— Светлана!

Он снова был рядом и тянулся к ней руками, но что-то сдерживало его: он не схватил ее за шею, не притянул к своему смертоносному рту. Этот рот продолжал говорить:

— Будьте моей против воли отца…

Перед глазами Светланы все поплыло, когда она почувствовала чужие руки на своих плечах.

— Светлана!

Но это уже был Раду — он, как и она, полностью голый: трансильванец сбросил волчью шерсть, не раздумывая, понимая, что в зверином обличье ему с упырем-человеком не справиться. Толкнув Светлану на дорогу, он метнулся к Сашеньке, и от его первого удара упырь упал.

— Беги к озеру! — успел крикнуть Раду до того, как получил ответный удар.

Выдержав его, он повалил упыря на тропку. Светлана побежала, но обернулась — и зря, Сашенька поймал ее взглядом и пригвоздил к месту. Ногой он придавил трансильванцу грудь, и Светлана к ужасу услышала, как под голой пятой ее Сашеньки захрустели ребра бывшего волка. Нет, это шуршала под босыми ногами сухая хвоя — со всех ног к ним неслась Аксинья. Она наскочила на поэта со спины и, повиснув на шее, повалила на дорогу, дав Раду возможность подняться. Светлана снова побежала — теперь уже не оглядываясь.