Ваша С.К.

Глава 43 "Вот как неосмотрительные девушки теряют шляпки"

— Вы сами хоть поняли, что сказали? — усмехнулся граф, хотя почувствовал, что девичья грусть частично передалась и ему. — Ничего не может ни начаться, ни закончиться. Это ничто вечно, как жизнь после смерти. Так что же вы чувствуете сейчас?

Светлана вскочила, и рука ее легко выскочила из ладони графа.

— Только то, что это все закончится с рассветом! Я не могу объяснить, что именно… Идёмте! Не будем терять время. Наши белые ночи такие короткие… Возможно, я заболеваю. Если я не сумею показать вам город сегодня, завтра мне будет ужасно стыдно, если вас снова заставят охранять меня. Вы же не за тем ехали, чтобы сидеть у постели чужой больной девушки! Я даже не смогу предложить вам крови — она станет горькой от лекарств!

Ее глаза горели, а пальцы нещадно драли юбку, прилипшую к бедрам.

— Зачем куда-то идти? — граф, все еще сидевший на скамейке, обвел тростью сквер, указывая сначала на Адмиралтейство, затем в сторону Зимнего дворца, потом на одетую в гранит Неву и снова на памятник Петру Великому. — Здесь весь город, как на ладони. Вас дома еще не ждут. Мы не досмотрели спектакль и можем спокойно посидеть здесь до его окончания. Возможно, мы даже сумеем понять, что вас так тревожит. И вы еще даже не отдышались от бега.

Но Светлана сделала шаг от скамейки, вынуждая графа подняться и последовать за ней.

— Куда делась ваша перчатка?

Фридрих удивлённо посмотрел на княжну, отдернувшую руку, которой хотела опереться о него.

— Помилуйте, Светлана! После театра я не надевал перчаток из-за ожогов.

— Простите, я не заметила, — в смущении отвернулась Светлана. — Вы можете надеть перчатку сейчас?

— Могу, но не хочу, — граф поймал руку княжны и прижал к своей груди. — Светлана, ну не будьте смешной! Вы не боитесь писать кровью у меня на руке, находясь со мной наедине, и боитесь просто коснуться моей руки на людях. Светлана, если даже князь получит к утру море писем, он им не поверит. И вы же знаете, как не легли бы карты, я готов ответить за все свои поступки, даже если кто-то сочтет их проступками.

Светлана отняла руку от груди вампира и взяла его под локоть.

— Светлана, скажите, — заговорил граф через пару шагов. — Почему вы постоянно прикрываете свои чувства чужими стихами? Почему вы сами не можете за себя говорить? Пусть даже прозой. Чего вы боитесь?

— Себя, я боюсь себя! — вдруг закричала княжна и уткнулась носом в грудь графа, но прижать ее к себе трансильванец не успел, потому что девушка дернулась назад и выпалила: — Я боюсь жить. Я боюсь умереть. Я трусиха. Меня такой воспитали — постоянно говорили, что я должна делать и как я должна говорить. Мне только никогда не говорили, как я должна любить. А все потому, что вы, мёртвые, забыли как это — любить, и прекрасно живете без этого, потому что у вас нечему учащенно биться. А вот у меня сердце готово выпрыгнуть из груди. Даже сейчас, и мне кажется, что я вас не боюсь… И не боюсь, что вы меня убьете… И если это не страх, то что же это?

Она не слышала ничего, кроме бешеных ударов собственного сердца, и вампир слушал его, с упоением считая удар за ударом. Слушал и молчал.

— Так, может, пришло время отпустить ваше сердце? — заговорил он совсем тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки темными мертвыми губами. — Пусть скачет, куда хочет. Без сердца вам станет намного легче…

— Вы снова за своё! — Светлана увернулась от поцелуя и забарабанила кулачками в железную грудь, от которой вампир не отпускал ее. — Я не люблю вас и никогда не полюблю… Но проклясть вас сумею! Пустите же!

И Фридрих со стоном разжал тиски своих ледяных объятий.

— Наденьте перчатку и проводите меня до дома, где мы расстанемся навсегда. Знаете, вечер утра мудренее. Я это поняла как раз сейчас… Я не хочу смерти в ваших объятиях… Потому что вы меня обманите.

Граф надел перчатку и протянул княжне руку.

— Светлана, простите меня. Давайте забудем все, что сказали друг другу…

— Забыть ваше предсказание? — нервно хохотнула княжна. — Увы, забвенья не дал Бог. Любить — не доставало чувства. Простите, я опять говорю красиво чужими словами, потому что очень люблю красоту — она у петербуржцев в крови. Я вот с вами поделилась частичкой красоты — надеюсь, никто и никогда не подарит вам подарка лучше того, что подарила я.

— Вы тщеславны, Светлана, а это грех, — проговорил граф сухо, вдруг убрав протянутую руку, чтобы переложить в нее трость, будто меч, отделивший друг от друга Тристана и Изольду. — И горды сверх меры. И это тоже грех.

— Я вам подражаю, забыли? Так подарите и вы мне подарок, которого я тоже не забуду. Покажите мне город — я хочу взглянуть на него еще выше, чем с Исаакия! И вам тоже будет интересно охватить всю нашу красоту одним взглядом, раз вы не можете войти в храм. Я помню, что сотворило с вами распятие на пороге моей спальни. Это для наших мерзавцев церковь — дом родной, они и мертвечиной не брезгуют. Впрочем, как и наши люди… Вы были в Кунсткамере?

— Да, мы заглянули туда перед тем, как пришли к вам. Мы видели вещи и пострашнее. Я готов подарить вам город с высоты полета летучей мыши, — Фридрих раскинул руки, чтобы принять княжну в свои объятия. — Только вам придётся очень крепко за меня держаться.

— А вы сумеете подняться со мной в небо? Меня же тяжёл камень на дно тянет… Это я про свое сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Оставьте сердце на земле. В небесах они ни к чему!

— Хорошо, что пушка у нас бьет только в полдень, — прошептала княжна, краснея. — И вы со страху не уроните меня в Неву…

— Уже давно за полночь. Но смею вас заверить, я не выпущу вас из объятий, даже если против меня выступит вся ваша артиллерия.

— Вся наша артиллерия, — княжна сделала к графу еще один шаг, — один лук Басманова. Федор Алексеевич стреляет прямо в сердце.

— Ему придется постараться для начала расщепить стрелу, которую пустила в мое сердце его внучка.

Фридрих прижал княжну к груди, и в тот же миг Светлана перестала ощущать под ногами землю и в ужасе вцепилась вампиру в плечи. Тёплый ветер июньской ночи сорвал с головы сначала цилиндр, а затем и шляпку, которая, сделав круг над парящей парой, стремительно опустилась на перекатывающиеся воды Невы и поплыла под Дворцовый мост, затем под Троицкий, все дальше и дальше уплывая от своей хозяйки, пока совсем не исчезла.

— Вам лучше без шляпки, — поспешил заверить напуганную княжну граф. — Вы не бойтесь, просто крепко держитесь за меня, потому что сейчас я уберу руку.

Светлана еще сильнее вцепилась ему в плечи, а Фридрих тем временем вытянул из косы ленту: в то же мгновение порыв ветра швырнул волосы Светлане в лицо.

— Вы рано расплели мне косу, — прокричала она сквозь светлую завесу своих волос.

— Не рано, Светлана. Я вас уже украл. Княгиня сказала, что язычество ближе вашей семье.

— Вы о чем сейчас, Фридрих? — голос княжны упал.

— Вы знаете, о чем я. Жениху достаточно украсть понравившуюся невесту, чтобы она стала считаться его женой. Ведь так было заведено у славян?

— Какое нам дело до славян? Меня заставляли читать Калевалу! Много ли вы знаете про порядки у викингов? — быстро нашлась с ответом Светлана. — И учтите, мои родители практикуются только в византийском праве. А теперь — прощайте!

Светлана раскинула руки, но осталась прижатой к груди графа.

— Какая вы смешная, княжна. Думаете, я не раскусил вас с вашей затеей еще на земле? Я же сказал, что не выпущу вас из объятий никогда, пока мы рядом… Можете кидаться под мой поезд, а до этого ни-ни… Я даже не позволю вам больше травить себя кофием за пять копеек…

Они снизились так резко, что княжна оступилась и рухнула в клумбу в самом центре Михайловской площади. Граф продолжал стоять, не подавая ей руки, зачарованно глядя на здание желтого цвета, высившиеся прямо напротив Михайловского дворца.

— Что интересного вы нашли в «Палас-Театре»? — крикнула ему разозленная княжна. — Они разорились! Тут даже вашего дара предсказаний не надо было — кто же такие билеты может себе позволить? Только упыри, а они предпочитают балет… Кстати, вы помните про балет? — Светлана поудобнее устроилась на клумбе. — Впрочем, им не следовало платить баснословные гонорары оперетточникам. Или водки бы больше продавали в кафе-шантане. Как написал один критик, заметьте — не мой отец — наш оперетточный корабль давно вышел из воды и поставлен на банку со спиртом! Что не допоёт этуаль, то дожрёт какой-нибудь заезжий, — Светлана прищурила глаза и выплюнула в спину графа: — Барон…

— Светлана, вам хорошо сидится в клумбе? — спросил Фридрих, обернувшись.

— Отлично, присаживайтесь рядом. Ночь-то какая сумасшедшая. Не находите? Да, улыбнитесь же, Фридрих! У вас такой похоронный вид, точно вы женились по настоящему… Да, улыбнитесь же, граф!

— Чему улыбаться? Тому, что вы тут же решили расторгнуть наше брачное соглашение по настоящему — тлетворное влияние города на неокрепший женский ум!

Княжна резко отвернулась к дворцовой решетке.

— Я вот тоже умираю от скуки рядом с вами… А вы и умереть-то мне спокойно не даете!

Граф накинул пиджак на дрожащие плечи княжны, затем сел рядом, не заботясь уже о том, сколько цветов примял.

— Не боитесь, что вашему отцу напишут, что вы портите городской пейзаж?

— А мне впервые — все равно, верите? Да вместо этой клумбы давно пора памятник поставить — да хоть Пушкину. Или, по крайней мере, скамейки, а то нашим бродячим собачкам негде луной полюбоваться, вот и сидят всю ночь напролёт в подвале. Впрочем, они отцу писать ничего не станут. Это он им обычно пишет нелицеприятные вещи.

Граф продолжал зачарованно смотреть на жёлтое здание.

— Светлана, я вам сейчас задам вопрос, только вы, пожалуйста, не смейтесь надо мной. Вы ничего не слышите?

— Нет, а что я должна слышать?

Лицо Фридриха уподобилось посмертной гипсовой маске, и Светлана тихо добавила:

— Я не буду смеяться. Обещаю…

Граф махнул рукой:

— Расскажите мне что-нибудь… Вдруг пройдет…

— Обернитесь тогда к Михайловскому дворцу — я вам сейчас семейную тайну открою, — Светлана лукаво взглянула в бледное лицо вампира: — Однажды на балу матушка моя вытерла рот белой перчаткой. Можете себе представить, какой цвет придала ткани кровь! Чтобы не позориться, княгиня незаметно обронила перчатку, и надо было ей в тот момент оказаться подле фаворитки императора Павла. Он тут же бросился поднимать перчатку, и так как княгини уже и след простыл, император преподнес перчатку Анне, не забыв отметить прекрасный выбор красновато-кирпичного цвета. Дама, конечно же, засмущалась и не стала присваивать себе чужую перчатку, ещё и перепачканную кровью, а император так был пленен цветом, что тут же отправил ее архитектору, который строил вот этот самый дворец. Так матушка моя изменила цвет всего города, потому что многие богачи решили перекрасить свои дома в тон Михайловскому дворцу.

Теперь граф смотрел не безразлично, а сурово. Княжна потупилась и вцепилась в сумочку, в которой лежала фляжка с кофе.

— Светлана, — произнес Фридрих сухо. — Почему вы считаете, что ничего, кроме крови, не способно меня заинтересовать?

Княжна смущённо заморгала.

— Ну разве я виновата, что все наши семейные хроники так или иначе связаны с кровью? Ну, фамилия у нас такая и сущность…

— Светлана, вы слышите канонаду? — спросил граф неожиданно. — Стреляют. Где-то очень и очень близко…

— Я ничего не слышу, — холодея, проговорила княжна.