Сперанский 7. В огне

Глава 9

Глава 9

Южнее Тифлиса

3 июля 1800 года (Интерлюдия)

Командующий русскими войсками Закавказской Армии генерал-лейтенант Римский-Корсаков скучающим взглядом смотрел на то, как атаковали османские войска. Александр Михайлович Римский-Корсаков в последнее время сильно охладел и к военному делу, и вовсе к жизни. Казалось, что слава никогда не придёт к полководцу, а ведь на Кавказ он был практически сослан. Кроме того, командующий сильно тяготился тем, что поступил чёткий приказ держать линию обороны и ожидать дальнейших указаний. Окопы, траншеи, ретраншементы, особое расположение по фронту артиллерии — всё это было Римскому-Корсакову непонятным, слишком много новшеств, чтобы уметь использовать преимущества войны от обороны.

Мало того, именно на Римского-Корсакова «повесили» грузом ещё и большой отряд персидских войск. Русский командующий считал, что этот сброд на конях никуда не пригоден в условиях современной войны.

Однако, даже все перечисленное в наибольшей степени нервировало Александра Михайловича, как то, что два месяца назад в расположение русских войск в Грузии прибыл отряд так называемых «стрелков». И вот эти, по мнению командующего, отъявленные головорезы, мало того, что должны лишь согласовывать свои действия с командующим, но не руководствоваться его приказами, так и вовсе имели в своём составе ревизионную комиссию. Комитет министров прислал командующему ревизоров, чтобы те проверили, всего ли хватает на складах русской Закавказской Армии в преддверии большой войны. Так мало того, ревизором был назначен служащий Военторга, к которому Римский-Корсаков относился не то, что холодно, а враждебно.

И, конечно же, на складах обнаружились существенные недостачи почти что по всей номенклатуре. А, когда это было иначе? Вопрос только в масштабах. Римский-Корсаков был уверен, что воровство в его армии достаточно умеренное. А вот ревизионная служба считала несколько иначе.

— Господин командующий, — почти на идеальном русском языке к Римскому-Корсакову обратился заместитель командира персидского отряда при русской императорской армии. — Дозвольте участвовать в рейде! Мои войска без приказа вашего, лишь стоят в пяти верстах.

— Нет! — принципиально и жёстко отвечал командующий.

— Но, при обороне мои конные отряды будут бесполезны. Вы используете казаков, но не нас, — проявляя нервозность, уже в третий раз начинал спорить с командующим персидский командир Зиад Мухаммед Оглы.

Русский генерал-лейтенант предполагал, что персы будут просто стоять вдали. А при приближении они станут даже мешать работе русской кавалерии и русской артиллерии с пехотой. Вместе с тем, у генерал-лейтенанта было какое-то нерациональное, будто детское, желание подгадить полковнику Кирсанову, который командовал отрядом стрелков. Если бы Кирсанов ранее сам не подошёл к Римскому-Корсакову и не просил его о содействии, чтобы персы также участвовали в готовящемся рейде по тылам противника, то, весьма вероятно, командующий отпустил бы Зиада. А так — нет.

Зиад Мухаммед Оглы вышел из шатра командующего, выругался на персидском языке, после попросил за это прощения у Аллаха, направился к стрелкам. Зиад был одним из тех, кто уже бок о бок воевал с русскими стрелками в северной Италии. Он помнил, сколь эффективной была тактика, придуманная нынешним канцлером графом Сперанским, как во всех тех боях имели возможность проявить себя славные персидские воины. Образованный и воспитанный во-многом в европейской манере Зиад, знавший пять языков, успевший даже поучиться в Московском университете на специальном отделении, открытом исключительно для иностранцев; он прекрасно понимал, что происходит.

— Зиад, ты всё хочешь сделать правильно, по правилам, по закону. Но в России не всегда это получается. Да, я думаю у вас в стране также, — успокаивал своего приятеля Данила Васильевич Кирсанов, полковник и командующий отдельным стрелковым полком.

Это подразделение официально пока ещё не входило в состав русской императорской армии. Хотя уже было понятно, что скоро Казачий Пластунский отряд будет называться Кавказским полком. Действовал Кирсанов исключительно благодаря бумагам, которые ему были выданы за подписью военного министра Аракчеева и самого канцлера Российской империи Сперанского.

Так что, Римский-Корсаков не имел власти над этим подразделением. Мало того, Кирсанову было приказано отслеживать все действия и приказы Римского-Корсакова. Прошедший школу стрелков, Данила Васильевич прекрасно понимал, что это может означать. Сперанскому нужны были факты каких-либо нарушений, чтобы снять Римского-Корсакова с командования. Даже канцлер Российской империи должен руководствоваться в кадровой политике доказательствами и целесообразностью. Если раньше определённо было не понять, почему именно нынешний командующий Закавказской Армией не подходит для своей должности, то теперь Кирсанов прекрасно понимал Михаила Михайловича Сперанского. Поэтому с особым тщанием выискивал различного рода нарушения, ошибочные приказы, повлекшие за собой какие-либо негативные последствия. Даже тайно отслеживалась цепочка казнокрадства.

— Что ты предлагаешь, Данила Васильевич? — спросил перс, а на самом деле, скорее, азербайджанец.

— Командующий знать не знает, сколько ты привёл бойцов. Он вообще думает, что у тебя не больше тысячи. Он не знает даже, что ты за горой и в лесу расположил свои отряды. Так пускай пять сотен пойдут со мной. Для того рейда, что мы задумали, большего количества и не нужно, — усмехнулся Данила Кирсанов.

— Вот только я сам хотел идти, — сказал Зиад, понимая, что ему места в рейде все равно не будет.

Данила лишь развёл руками. Он был уже бессилен что-то придумать. Были шальные мысли кого-нибудь взять и загримировать под Зиада, чтобы тот отыгрывал роль командующего персидским отрядом. И подобному в стрелковой школе также учили. Вот только Данила Васильевич посчитал, что это будет слишком, а неподготовленного воина можно будет быстро узнать и обман раскроется. Это уже явное преступление.

Вместе с тем, уже через два часа турки открыли артиллерийский огонь, а их пешие стремительно начали выдвигаться на передовую линию. Отряд Кирсанова в составе семи сотен стрелков, двух сотен конных артиллеристов, четырёх десятков ракетчиков, а также пяти сотен персидской конницы, выдвинулся далеко на левый фланг русской линии обороны.

Кирсанов в бинокль осмотрел место предполагаемого прорыва и усмехнулся. Насколько же турки беспечно выстроили свои резервы в два километра от линии соприкосновения. Там стояла просто толпа, не меньше, чем в пять тысяч турецких штыков. Можно было подумать, что именно на этом фланге турки готовят основной прорыв. Однако, это было не так. Напротив, именно левый фланг русских оборонительных линий и был выбран из-за того, что здесь османских войск было меньше, чем на правом фланге и по центру.

Турецкая армия, противостоящая сейчас Закавказской русской императорской армии состояла из семидесяти пяти тысяч солдат и офицеров. Этот факт в какой-то момент даже заставил Римского-Корсакова думать о предстоящем отступлении. Тифлис, Гори, Батуми, иные города, которые объявлены «русской тыловой провинцией» уже укреплялись и готовились к осаде.

Кирсанов знал об этом но даже нисколько не возмущался работам по укреплению приграничных грузинских, по факту уже русских, городов. Нет, желание командующего отступать, конечно же, вызывало раздражение у полковника стрелкового полка, но Данила Васильевич и сам считал, да его и учили так: даже, если уверен в своих силах, всё равно не лишним будет подумать и о второй линии обороны.

Русская же армия состояла из тридцати пяти тысяч солдат и офицеров и, по сути, была по новому штатному расписанию, скорее, корпусом, чем армией. Если придать к этим силам и иррегулярные войска, те же народо-племенные отряды из горцев, армян, грузин, персов, то на проверку выходило, что русской армии помогает более двенадцати тысяч иррегулярных войск.

Скорее всего, Александр Михайлович Римский-Корсаков просто не понимал, как можно использовать эту силу. Разношерстные отряды по приказу командующего отодвигались на второй план, чтобы, якобы не мешали действовать русским войскам. Может, это было бы правильной тактикой, так как при обороне конница играла куда меньшую роль, чем при наступлении. Но что-то подсказывало Кирсанову, что, когда начнётся генеральное наступление Римский-Корсаков также не будет знать, как поступить с иррегулярными войсками. Полковник Данила Васильевич Кирсанов осмелился дать совет генерал-лейтенанту, что можно отряды армян, грузин и других использовать в рейдах по тылам противника. Но тем только еще больше озлобил Римского-Корсокова. Обращение же к заместителю командующего, графу Ивану Васильевичу Гудовичу не возымели должного эффекта. Как будто Гудович подставлял своего командующего, ждал, когда займет его место.

— Господин полковник, мы готовы, — доложил майор артиллерийского ракетного батальона.

— Пушки и ракеты направлены к врагам? Расстояние учтено? — уточнил полковник.

— Так точно, — залихватски ответил ротмистр, разглаживая свои усы.

Майор был не просто фанатом своего дела, можно было бы даже сказать, что маньяком от артиллерии. Но это не исключало то, что ротмистр ещё был очень темпераментным человеком. Возможно, его темперамент и повлиял на то, что он все ещё был ротмистром. Ранее ротмистр Танадзе не смог ужиться в русской императорской армии и был даже разжалован в рядовые за дуэль со своим непосредственным командиром. И таких «реабилитированных» было в стрелковом полку немало. Существовала даже специальная рекрутская служба, которая отслеживала солдат и офицеров, которые, с одной стороны, проявляли профессионализм, отвагу и другие качества, присущие настоящим офицерам и солдатам, с другой же стороны, имелись различного рода проступки, часто это о дуэли.

Властью канцлера Российской империи Михаила Михайловича Сперанского подобные люди, если они признавались годными для дальнейшей службы, прощались, но переводились в стрелки. Не всегда, конечно, так выходило, что, в личную гвардию канцлера шли лишь достойные солдаты и офицеры, лишь по недоразумению оступившиеся ранее, бывали случаи, когда кадровая политика давала сбои.

Однако, гниль выявляли ещё на полигонах, а в места предполагаемых боевых действий отправлялись уже люди проверенные, порой, даже самыми изощрёнными способами. Например, Ираклия Танадзе, однажды вызвал на дуэль его непосредственный командир, полковник Кирсанов. Если бы тогда вспыльчивый грузин принял вызов, то отправился бы рядовым или вовсе был бы переведён на службу в русско-американскую компанию и отправлен на Аляску. Там таких вспыльчивых быстро приводят к покорности. Причём, не всегда это делают люди, порой, сама природа вынуждает жить и служить исключительно по установленным и выстраданным правилам.

Сто пятьдесят ракетных установок были готовы начать свой триумфальный полёт. Триумфальный и более, чем ранее, зловещий. Дело в том, что сегодня впервые будет использован пироксилин, как основное взрывчатое вещество для новых ракет. Примерно в два раза мощнее новые снаряды. Кроме того, изготовились бить по скоплению турок и десять мощных артиллерийских казназарядных орудий с нарезными стволами. Эти пушки способны пить более чем на три километра, причём, весьма мощными снарядами, всё с тем же пироксилином.

Полковник Кирсанов посмотрел на изготовившийся свой отряд, который мог бы существенно повлиять на ход генерального сражения, если бы таковая задача стояла, и несколько нерешительно, но дал отмашку к началу бомбардировки. Нерешительность полковника стрелков была связана с тем, что пироксилин, как его не пытаются стабилизировать в лабораториях академика Захарова, всё равно ещё представляется крайне неустойчивым взрывчатым веществом. Однако, последние снаряды, которые были апробированы Кирсановым на полигоне под Дербентом, не принесли неожиданных неприятных новостей. Так что стоило надеяться, что всё же улучшенный пироксилин, а, по сути, это уже немного иное вещество, оказался более стабильным, чем его предшественник.

На самом деле, создать протяженного по всей в границе фронта не удавалось. Просто некем было бы насытить все участки. Но и современным армиям нужно определенное пространство для продвижения. Так что… там перекопали, там закидали дороги камнями, оставили наблюдателей, ну и разведка работала неустанно, чтобы знать направления ударов турок.

Кирсанов мог перейти границу и в другом месте, но специально это не делал. Дело в том, что в рамках оборонительной стратегии ведения первого этапа войны, полковник должен отвлекать противника и вытягивать с передовой часть турецких сил. Смысл в том, что турки не могут планировать наступление, пока в их тылу находился почти полторы тысячи русско-персидских войск.

Свист и грохот ознаменовал начало прорыва отряда стрелков. По центру, в десяти верстах растянувшегося фронта уже шла артиллерийская дуэль между русскими, турецкими и даже французскими артиллеристскими отрядами, выступающими, конечно на османской стороне, когда сто пятьдесят ракет, начинённых пироксилином и горючей смесью, а также бомб, как называли новые казназарядные снаряды, ударили по скоплению врага. Так что можно было сказать, что и в прямом, и в переносном смысле под турками горела земля.

Полковнику Кирсанову не доставляло никакого удовольствия смотреть, как умирают люди. И пусть это и враг, но сейчас полковник осенил себя крестным знаменем, пообещав, что, как только будет возможность, сразу же отправится в церковь замаливать свой грех. Казалось, что запах горящих человеческих тел донёсся до передового построения русских стрелков. Даже более, чем за два километра были слышны крики отчаяния и боли, страха и безысходности. Ведь, если на человека попадала хотя бы часть той горючей смеси, что использовалась в ракетах, он неминуемо сгорал. Впрочем, заряды также не оставляли шансов на выживание.

Человек со слабым неподготовленным нравом, наблюдая за всем тем ужасом, который творился на правом турецком фланге, мог и умом помешаться. Но Кирсанов не был ни слабохарактерным, ни психически неуравновешенным. Он прекрасно осознавал, что именно делает и к каким последствиям его действия приведут.

— К залпу готов! — по цепочке передавали ракетчики и артиллеристы степень своей готовности, и пока информация не была собрана и ротмистр Танадзе не доложил полковнику.

— Огонь! — скомандовал Кирсанов, и когда очередная порция смертельных подарков уже устремилась туда, где и без того властвовала старуха с косой, добавил. — Ещё два залпа и мы выдвигаемся!

Сразу же было поднято знамя, сообщавшее, что нужно всем приготовиться к выдвижению, а залегшим стрелкам с оптическими прицелами можно начинать отрабатывать по своим целям, ввергая турок в ещё больший хаос.

* * *

Петербург

10 июля 1800 года.

— И в это сложное время, когда сами основы мира и европейского процветания под угрозой я, верноподданный Его Величества короля Великобритании и от имени английского парламента заявляю: мы с русским государем, мы с Россией, мы на стороне добра против зла! — закончил своё выступление Чрезвычайный Посол Великобритании в Российской империи Уильям Питт младший.

— Умеет, стервец, в уши елея налить, — усмехнулся я, вставая со своего места и подходя к Питту-младшему, чтобы обнять его.

Ох, сколько же пафоса и лжи было во всех этих действиях, что в моих, что в поступках и словах бывшего премьер-министра Великобритании, а ныне уполномоченного посла в Российской Империи! Но, такова политика. Здесь много крови, здесь сплошная ложь, здесь что угодно, лишь бы во имя процветания собственной державы и нельзя в этом винить политиков. Они, как музыканты, порой, играют, как умеют.

Встреча с британским послом проходила в театре. И, наверное, это было самое зрелищное представление за последние годы. Здесь находились все знатные люди, которые только были на момент представления в Санкт-Петербурге. Сюда же были приглашены и промышленники, и купцы. Хотелось бы их назвать купцов «миллионщиками», но таковых в России было ещё крайне мало, а вот, «полумиллионщики» составляли основу из тех четырёх десятков приглашённых в театр людей недворянского происхождения. Впрочем, у каждого купца есть возможность получить то самое дворянство. Нужно всего-то ничего — заплатить либо в виде налога, либо в виде пожертвований триста тысяч рублей. И дворянство у купца будет. При этом, каждое обращение рассматривается Дворянским Комитетом, который обязательно устроит проверку деятельности купца, чисты ли его деньги и прозрачна ли деятельность.

Кстати, подобный подход, как я думаю, в том числе должен заставить купцов и предпринимателей вести свои дела в рамках правового поля и не нарушать закон. Да, можно и вовсе отказаться о мечте о дворянстве. Но тогда свои же коллеги спросят, а почему богатый и успешный купец не подает заявление в Дворянский Комитет? Или боится проверки и нечисто ведет свои дела?

Я вышел к кафедре, отпил из быстро замененного стакана с водой с лимоном, начал свою речь:

— Видит Бог, что мы не хотели войны. Но наш государь, истинный рыцарь Европы, миротворец, не может безучастно смотреть на то, какие бесчинства творятся в Европе и сколько далеко самовлюблённость корсиканского разночинца доведена до предела. Европа стонет под сапогом Наполеона! И мы обязаны действовать.

Создавалась новая повестка дня, когда я накручивал русское общество в ненависти к Наполеону. Нам нужно единение на фоне войны с сильным врагом. К этой тактике нередко обращались и политики будущего, когда нужна была консолидация общества для решения важных задач, или же, чтобы скрыть неудачи в экономике и социальной политике. Мне не нужно скрывать неудачи, но единение общества нужно для того, чтобы ослабить крепостничество, чтобы сделать еще один мощный технологический и производственный рывок.

Ведь почему в том числе пришлось заморозить строительство железной дороги из Петербурга в Москву? У нас мало рельсов, у нас острейшая нехватка инженеров, способных строить мосты, не хватает и грамотных прорабов. Так что мы должны, обязаны достичь уровня технологического развития, чтобы через пять лет уже начинать планировать Транссибирскую магистраль. Амбициозно? Но планировать же мне никто не запретит, как и проводить дорогу до Нижнего Новгорода, после до Казани, Екатеринбурга…

— Война уже началась! — заявил я и взял паузу, так как все присутствующие стали шептаться, а кто и переговариваться в голос, правда, не было выкриков. Но эмоции были таковы, что нашлись бы и крикуны. — Я подожду, господа и дамы, пока вам раздадут выдержки из французских газет и после продолжу.

В зал вошли порядка пятидесяти слуг, которые споро начали раздавать приготовленные небольшие буклеты. Там ярко, очевидно для каждого присутствующего, в нужной мне подборке, были напечатаны слова Наполеона, а также некоторых его прихвостней. Все с ссылками на издания, чтобы желающий мог проверить. В общем доступе французских газет не было, но можно было сходить в библиотеку.

Ох, и чего там только не было! И русские дикари, и прожорливые элиты, и пьяные бездельники, и вши в купеческих бородах… Все нарративы подобраны таким образом, чтобы чувство гнева не миновало ни одно из сердец людей, которые присутствовали в театре. Каждый найдёт здесь что-то обидное для себя. Ну, а сколько уже государь про себя прочитал!.. Впрочем, если бы не было этих криков и оскорблений со стороны Франции, то мне бы приходилось бы крайне сложно настраивать общество на жесткое противостояние с французами.

Война в моём понимании должна быть именно Отечественная. Уже даже сейчас готово немалое количество указов, которые начнут приниматься и действовать сразу же после начала вторжения Наполеона в Россию. Я прекрасно понимаю, что война — это кровь, но это и окно возможностей для решения закостенелых проблем.

К примеру, уже готов законопроект, по которому все крестьяне, что были на оккупированных французами территориях, будут освобождены от крепостного права с обязательным выкупом со стороны государства. Это, как бы милость государя, его подарок не предавшим крестьянам. Кстати, если будут те, кто предаст, то частью они отправятся в Америку и Сибирь, на перевоспитание.

Более того, если крестьяне будут участвовать в каких-либо формах противостояния, борьбы с французами, то им также будет назначена дополнительная выплата для обустройства собственного подворья. Организаторы же подобных партизанских отрядов получат дворянство, правда, если образования не будет хватать, обязательным будет обучение на специальных курсах, организованных при открывающемся Петербуржском университете, либо при Московском университете и в других учебных заведениях.

Таким образом, я собираюсь добиться того, чтобы, как минимум, часть Литвы, Белоруссия оказались вне крепостного права. В Новороссии, частично в Малороссии также крепостное право постепенно сходит на нет. Благодаря тем указам и законам, что принимались мною ранее, мы уже получаем существенную часть крестьянства, которая могла бы включаться в промышленный переворот, в процесс освоения новых земель, а не сидеть сиднем на своей земле, плодясь и создавая проблему малоземелья.

— Как видите, нас пытаются унизить. Наши честь и достоинство ставятся под сомнение. От меня уже поступил вызов на дуэль к Наполеону Бонапарту. Наш справедливый государь вызвал бы монарха на дуэль, что он и делал раньше. Но Наполеон — узурпатор, не монарх! — я жёстко продолжал расставлять акценты. — Наш Святейший Синод будет рассматривать вопрос о духовной сущности Бонапарта не является ли он пособником АнтиХриста, или же сам таковой и есть.

Когда я сказал, что война уже началась, так оно и есть, французская пресса своей ложью перекрыла всё то, что было в истории журналистики ранее, предопределив жёлтую журналистику будущего. Наверное, если, не приведи Господь, в будущем появится Геббельс, то он назовёт своим учителем именно Наполеона, а учебным пособием нынешние французские газеты, которые работают, не покладая рук, стремясь очернить Россию и русского императора.

Ох, как взбесился Павел Петрович, когда у него на столе оказался очередной номер французского Монитора. От одного заголовка главной статьи этого издания русский император мог бы уже объявить войну всему миру. Правда, нынешний император всё же несколько иной, чем тот, с которым я встретился на заре своего становления в этом мире. Так что Павел Петрович покричал, ногами потопал, всех проклял, а потом просто спросил, что мы можем в этом случае сделать и как будем отвечать.

Во-первых, французские газеты теперь называют Павла Петровича никак иначе, а Павлом Салтыковым. Мол, и вовсе нет никаких сомнений, что им стало известно «из достоверных источников при дворе русского императора», что Павел не сын Петра III, и он об этом знает, знают об этом все русские элиты, но под страхом жёстких казней, на которые способны русские варвары, не использующие гильотину, общество безмолствует.

Дошло до того, что в одной из французских газетенок уверенно писали, что дело Салтычихи сфабриковано и сделано это было потому, что родственника истинного отца Павла, Сергея Салтыкова, стала много болтать. Мол, в России такие Салтычихи, измывающиеся над крестьянами, каждая первая помещица, но больше никого не судят.

Вот такие, нравы в нынешнем русском дворе. Павла называли никчёмным отцом, который воспитал ужасного сына, способного поднять руку на собственного родителя, катастрофически неумелым любовником, так как он не смог удержать свою жену в узде, и она также против него восстала. А первая жена, так вовсе изменяла Павлу с его лучшим другом. И столько грязи…

По моим агентурным сведениям всё это было рассчитано на то, что Павел начал действовать крайне опрометчиво, вступил в перепалку, показал себя, как неспособный политик, вспыльчивый, чтобы иметь возможность обвинить русского императора в сумасшествии. Не получилось это сделать у англичан, вот, принялись за подобное французы. Ну и спровоцировать именно Россию на атаку. Даже Наполеону нужна, якобы справедливая война. Между тем, в иной истории и Гитлер не просто так напал на Польшу, его спецслужбы создали прецедент.

До поры мы вели себя более сдержанно, умерив тон. Однако, срабатывала истина, по которой всегда, когда за небольшим проступком не следует наказания, эти проступки повторяются, превращаясь в преступления. Причём, от достаточно небольшого проступка до истинного преступления у французов прошло всего лишь полтора месяца. А самое ужесточение риторики произошло после побега герцога Энгиенского.

— Российская империя признает право герцога Энгиенского, в ком течет кровь французских королей, на трон во Франции и призывает все прогрессивный силы, всю цивилизацию, воспротивиться узурпатору. Французы, будьте честны и справедливы, не превращайтесь в безмолвных рабов. Вы не такие! Вива ля Франс! — закончил я свою речь.