Сперанский 7. В огне

Глава 20

Окрестности местечка Старые Дороги, Минского повета.

7 ноября 1800 год

Баронесса Мари Шарлота Луиза де Понси-Цалко нежилась в теплой избе, считая, что это самое сладкое время для нее. Рядом мужчина — мечта, словно сошедший со страниц лучшего французского любовного романа. Это только ее «ля козак Северин».

Мари Шарлота ранее думала, что создана быть при дворе, лучше всего все же французского короля. Она вся такая воспитанная, обходительная, нежная и выглядит невинной, хотя, на самом деле… И вот баронесса прибыла в Петербург вместе с будущим королем Франции. Побыла даже в свите его величества. Но…

Французские короли, даже пусть и не коронованные, они, наверное, такие… Слишком любвеобильные. Вот и Мари Шарлота попала в поле зрения похотливого герцога Энгиенского, будущего короля Франции. Другая, как и ее подруга, была бы счастлива пойти по стопам легендарной фаворитки мадам де Помпадур, или модам де Монтеспан. Но не Мари Шарлота.

Не сейчас, не после того, как она влюбилась в «Севьерьин». Не после того, как «ля козак» брал ее на протяжении всей дороги из германских земель в Петербург. Брал неистово, но при этом казался нежным и ласковым. И она теперь не может без этого. Винит себя, винит Северина, винит судьбу и Бога, но ничего не может с собой поделать.

Так что нет, неуютно даже в прекрасном Петербурге… Вот и прибыла Баронесса к мужу, в расположение русских войск. Ну почти что. Сперва дальше небольшой деревушки под названием «Ля Скит Демьяховский», что в пятнадцати верстах восточнее Смоленска ее не пустили. Но Северин… Он нашел ее, они нашли друг друга. И вот она, как верная жена, уже православная девица Мария, венчанная женой Северина Панкратова, следует за супругом.

А потом деревни менялись одна за одной. И Мария даже в какой-то момент хотела запротестовать, почему помещичьи усадьбы на Белой Руси занимают только армейские офицеры, а ее «ля козак» довольствуется избами, но не стала этого делать. Северин был на грани того, чтобы все же силой выдворить свою жену, что вопреки мнению своего мужа, следует на ним, догоняя Наполеона. По правде сказать, было бы это мнение однозначным, так и отправилась бы мужняя жена Панкратова прочь, но Северин не мог надышаться своей любовь. Своей 'новой Аннетой!.

* * *

Я смотрел на невыносимо красивую женщину и не узнавал ее. Нет, все те же черты лица, не располнела, даже несколько похудела, в моем вкусе. Но вот взгляд… Это был взгляд тигрицы. Не такой я запомнил терявшуюся в жизни любвеобильную женщину. Нынче она казалась недоступной, вернее той, которую не станешь воспринимать, как мимолетное развлечение, как возможность позабавиться.

Но еще один и взгляд прожигал меня, уже мужской. Этот волевой мужчина был готов за свою женщину накинутся хоть бы и на меня, да на любого, кто покусится на его Аннет. Такой он, пылкий француз.

— Да иди сюда! Я рад тебя видеть, к черту условности! — сказал я и обнял Аннет Милле, а нынче госпожу Моро.

Я обнял Аннушку, почувствовав, что и она этого хочет. Есть между нами какая-то связь. Нет, не любовная линия, не страсть мужчины к женщине. Просто Анна была на заре моего становления, я чувствовал себя несколько неправым, что пользовал ее в шпионских играх. Так что пусть обнимает русского канцлера, даже на глазах у русского императора.

— Весьма занятно! — прокомментировал государь. — И где же вы так сроднились?

— Я был знаком с отцом Аннеты. Достойный человек! — сказал я.

— А еще сделали все, чтобы моя любимая познакомилась со мной и чтобы Луизиана, как и ряд территорий у Мексиканского залива, стали русскими, — прокомментировал Жан Моро.

Я посмотрел на Аннет с укоризной. Рассказала, стало быть она мужу своему. Хреновый с нее «Штирлиц в юбке». Ну да это уже не играет существенной роли. Луизиана наша. Губернатор Моро ранее провозгласил ее свободными от узурпатора Наполеона территориями. Ну а русская эскадра стала курсировать в регионе, демонстрируя флаг. Впрочем, насколько она русская, если состоит в большинстве своем из тех самых английских бунтарей, что увели треть Роял Нэви из Англии.

Моро прибыл в расположение русских войск, как и в иной реальности, в качестве консультанта по уничтожению Наполеона. Вот только он несколько опоздал. Так или иначе, но Наполеон обречен, это факт.

— Михаил Михайлович, вы и в ту сторону успели посмотреть? Еще несколько лет назад предполагали прирастить к России часть Америк? Чего еще я не знаю? Может завтра русской окажется Индия? — усмехнулся император.

— Лишь только немного Южная Африка, государь, — отвечал я под расширенные глаза монарха. — Но это сразу после разгрома Наполеона. Я объясню, ваше величество.

А почему бы и да! Золота в Южной Африке хватает, найдем и приумножим богатства России. Нам еще запускать масштабную программу по строительству железных дорог. А это много денег требует, очень много. В планах к 1812 году запустить первую ветку Транссибирской железной дороги.

И все для этого есть: уже более ста тысяч пленных французов, и еще тысяч тридцать представителей иных народов. Уже скоро запустятся «рельсоделательные» заводы в Нижнем Новгороде и в Казани. Паровозоделательный завод, причем за деньги Англии и с ее специалистами, начнет работать в Нижнем Тагиле. При этом Луганский завод выпускает паравозы исправно, но нужно много их, чтобы еще и торговать в Европе. Мы, а не англичане с немцами, должны начать продавать по всей Европе и рельсы и паровозы, да и не только их. А еще планирую начать создавать сталелитейную отрасль в Челябинске.

Так что денег бы нам, чтобы не уйти в полный финансовый минус и запустить параллельно программу по освобождению крестьянства. Постепенную, без надрыва, чтобы оставить эту проблему на Николая Павловича лишь частично. И освобождение крестьян должно идти и регулироваться в соответствии с тем, как развивается экономика. Не надо резко, у нас есть время.

Мы договорились с государем. Все достаточно просто: крестьяне могут сами себя выкупить. Государственные выкупают за половину от контролируемой государством цены за мужскую душу, от которой и оценка идет. Помещичьи крестьяне так же могут выкупаться, за двойную цену, при доказательстве со стороны помещика, что крестьянин очень полезен и приносит большую прибыль, цена достигает и пятикратного размера.

Каждый крестьянин сможет обратиться в банк за ссудой от государства. И крестьяне имеют право выкупаться с землей, но при условии заключения долгосрочной аренды с помещиком. Там есть еще нюансы, но проработаем. Главное, на фоне ликования от победы протащить этот закон.

Для экономики без свободных рабочих рук уже никак. И пленными тут не обойтись. Тем более, что через лет пять придется отпускать и французов, а прусаков, как бы и не раньше. Политика! Не хватало нам объединения Европы и экзистенциальной войны против России. Впрочем, а разве сейчас не такая война? Но в ней мы побеждаем.

Или познакомить пленных с русскими девками? Пусть кто и обрастал семьей, да трудился на благо? Подумаю над этим. Нет, Аракчееву поручу. Он любитель сводить людей для воспроизводства себе подобных [ у себя в поместье в Груздево Аракчеев подводил парня к деве и требовал венчаться].

— Ваше общество мне весьма приятно, господа, милая дама. Но когда же будет результат переговоров? — спросил государь, который явно тяготился «хатой» в Старых дорогах.

Намеренно император пребывает инкогнито. С одной стороны это вопросы безопасности. С другой стороны, Павел Петрович ждет начала переговоров и жаждет увидеть живым, или мертвым, но обязательно покоренным, Наполеона.

— Уверен, что уже скоро результаты будут. А пока может отведаем белорусских колдунов? — спросил я, приглашая всех отобедать.

— Это маги? Волшебники? Они в России есть и их едят на обед? — пошутил Жан Моро.

Посмеялись. Напряженная обстановка несколько разрядилась.

— Это картофельное блюдо с мясом. Рекомендую к употреблению, особенно со сметаной… — сказал я, наблюдая, что даже бывший губернатор Луизианы остался недовольным меню.

Не любят пока еще картошку аристократы. Но будут им и рябчики и артишоки. Этого добра я набрал, все-таки государя угощать. Но сам поем колдунов.

Моро — бывший губернатор. Луизиана по обязательным условиям будущего договора между королем Франции Людовиком XVIII, в лице герцога Энгиенского и Россией, в лице нашего благословенного государя Павла Петровича, становится русской. Нет, даже не колонией, а губернией, во главе с генерал-губернатором. И даже весьма возможно, что это будет сам же Виктор Моро.

Он не решается пока принять русское подданство. И я понимаю, почему. Рассчитывает на то, что при смене власти может занять высокое положение во Франции. Еще подумаю, насколько это нужно России, и мне. Герцог Энгиенский, было дело, в вечной дружбе мне клялся за то, что по моей протекции была организована уникальная операция и по недопущению захвата герцога, и даже по вызволению его возлюбленной, наверное, будущей фаворитки. Так что у меня в должниках, почитай что вероятный король Франции.

Я собирался утвердиться в Америке не столько для того, что видел Луизиану землей обетованной. Нет, я не хотел увидеть, впрочем, в любом случае не увижу, ибо люди смертные. Я не хотел, чтобы мои потомки увидели сильную Америку.

Пусть как кость в горле там будет кусочек России. Еще и Калифорния будет нашей, она отойдет от Испании вся, а не только русский клочок земли у крепости Рос. Все же Испания участвовала войне против нас и мы можем продолжать с ней воевать. Вот и посмотрим, что они еще нам отдадут, чтобы этой войны не было. А нет… Так у нас Франция еще в союзниках окажется. Да Англия вряд ли сразу же обернется врагом. Не с кем ей будет в союз входить против нас, набирающий военную и политическую мощь.

— Ваше императорское величество, к его светлости князю Сперанскому прибыли, — сообщил мой помощник, правильно расставив акценты.

И откуда, паскуда такая, узнал, что я уже Светлейший князь? Государь только на ухо мне шепнул, да повелел приготовить указ от его имени. Я сам себе готовил указ! Так что, как только документ будет опубликован, я стану Светлейшим князем Сперанским-Смоленским. Вот как!

В помещение вошёл Северин. Именно ему было поручено то ответственное за задание, итог которого мы сейчас ожидали. Вошёл, и остолбенел. Он смотрел, оказалось, что не моргая, на Аннет и, видимо, не мог поверить своим глазам.

Я знал, что у них был роман, скорее даже у Северина был роман с Аннет, а у Аннет с ним вряд ли. Я даже был на свадьбе у Северина, специально для меня повторно устроенной. Как я не сразу узнал, казак со своей возлюбленной повторили всё мероприятие, кроме только что обряда венчания. Сделали это для того, чтобы в итоге сказать, что у них на свадьбе был сам канцлер Сперанский. Ну да ладно, я подарил молодоженам так, что явно окупил праздник.

И жена Северина была удивительно похожа на Аннет. настолько, что я в какой-то момент даже подумал, что это она и есть. Ну ничего, пусть посмотрят друг на друга старые знакомые. Не убудет с них, да и ничего не измениться. Я вижу, что Аннета до сих пор души не чает в своём супруге. Ну а такую боевую подругу, что приобрёл себе Северин, ещё поискать нужно. Надо же, тягается с ним даже на войне.

— Докладывай! — потребовал я.

— Ваше императорское величество! — опомнился Северин и продемонстрировал вполне себе выверенный поклон.

Ну а почему бы и нет? Всё-таки он нынче барон. А если срастётся задумка и война не без участия Северина закончится, с Наполеоном, нам-то еще турку бить, то и богатый барон.

— Наполеон будет арестован группой генералов! — на приличном французском, а здесь и сейчас мы общались на этом языке, ответил Северин. — Арест планируется сегодня же вечером. Кандидатуру герцога Энгиенского, как будущего короля Франции, заговорщики принимают и готовы содействовать его воцарению, как только Наполеон будет в наших руках… Прошу прощения ваше императорское Величество, безусловно в вашей власти. Уже завтра они готовы начать приводить к присяге новому королю оставшиеся французские войск.

В деревянном доме, достойным, может быть только средней руки купца, установилось гробовое молчание. Атмосфера в российском обществе была столь накалена, разогнана до ненависти к французам, а потери территории казались такими болезненными, что и не верилось, что вот так… Уже скоро и мир, а русский император-победитель сажает на французский трон своего ставленника.

— А если Наполеон сбежит? — спросил император Павел Петрович.

— Ваше величество все дороги у Бреста и по линии до Гродно блокируются резервной армией генерал-лейтенанта Тормасова. От Гродно до Вильно корпусом Витгенштейна. Корсиканцу не дадут сбежать. А ещё Платов рыскает, всё не уймётся после того случая, когда он упустил Наполеона, — я позволил себе улыбку.

Резервная армия, та, которая собиралась из вольных поселенцев, прошла через Киев и Луцк и вышла на Юго-Запад белорусских земель, тем самым отрезая остатки армии Наполеона, беря их в полное кольцо. С одной стороны Смоленская группировка, усиленная еще и моим корпусом и двумя дивизиями из Опочки и Пскова, напирает и гонит французов на Запад. А там уже свежие и готовые воевать русские армии. Мало того, так внутри этого пока еще большого, но сужающегося котла, работают лесные отряды.

Теперь мы, впервые сначала войны, оказывались в большинстве. Даже несмотря на то, что воинские подразделения приходится несколько растягивать, чтобы охватить все возможные дороги, включая лесные, нас больше и мы куда как больше организованные, обеспечены, чем противник. Задача состоит в том, чтобы не пропустить даже десятка французских солдат в Европу.

Я оказался перестраховщиком. Всё-таки количество армии вторжения впечатлило даже меня, Несмотря на то, что я был, более чем кто иной, уверен в силе нашего оружия, а также непобедимости духа солдата. резервная армия Тормосова сейчас более пригодилась бы на русско-турецком фронте.

Там Кутузов застрял у Измаила, будто всё никак не может вспомнить, как это он вместе с Суворовым брал когда-то эту твердыню. Так что война на Кавказе и в Бессарабии идёт пока не шатко ни валко.

Между тем, уже в ближайшее время планируется мощный удар по направлению к Варне и дальше на Константинополь. Надеюсь, что Ушаков и Прозоровский сработают правильно, и русские войска, взяв Варну, уже маршем войдут не в Стамбул, а в русский Царьград.

— Что ж, если генералам сие удастся, то я разоружу французскую армию, и отправлю их безоружных домой. Нет… Не случится ареста узурпатора, то мы сомкнём кольцо вокруг Наполеона и уничтожим корсиканца и всех тех, кто остался ему верен, — император озвучил суть всего стратегического плана.

* * *

— С кем вы встречались? — спрашивал Наполеон у дивизионного генерала.

Дивизионный генерал Бессьер решительно смотрел на человека, которого еще неделю назад называл «мой император» и за которого был готов сложить голову. Но день ото дня ситуация менялась. Еды не хватало и Бессьер видел ужас… Каннибализм в великой армии. Отчаяние и пораженческий дух.

— Мой Император, отрекитесь! Если любите Францию, вы сделаете это! — выкрикнул офицер. — Эти молодые мужчины вернуться домой и смогут работать на благо нашей страны. А русские… Они тогда не пойдут на Париж. Нам нечем защищать столицу.

— Во Франции сто тысяч национальной гвардии! — выкрикнул разъяренный корсиканец, но все понимали…

— Если русские разбили шестьсот тысяч… То они это сделают и со ста тысячами, — Бессьер понурил голову.

Он был одним из тех, кого смогли разоблачить все еще верные Наполеону генералы. Заговор складывался слишком сумбурно и стремительно. Так что лишь один промах, когда к заговорщикам предложили присоединиться верному Бонапарту генералу Луи-Мармону, и заговор раскрылся.

Наполеон Бонапарт посмотрел на того, кто не струсил под Смоленском, кто смог отбить Авангард корпуса Витгенштейна у местечка Мир. Император, еще не веривший, что он бывший, до конца так и не понимал, что его генерал и сейчас не из-за трусости решил пойти на заговор.

Просто Бессьер очень сильно любит Францию. Любую: роялистскую, революционную, имперскую. Главное, чтобы Франция была и процветала.

И Наполеон любил свою страну, или скорее себя в этой стране. Бонапарт видел, он знал, что нужно Франции для величия. Корсиканец не сомневался, что если у него будет два года, то он сможет наладить производство нового вооружения, он переосмыслит ту войну, которую ведут русские, найдёт подходы и тактики, чтобы разбить всех этих скифов.

А вот то, что этих двух лет ему никто не даст, Наполеон не думал, с маниакальным упорством прогонял такие мысли. А потому как, если знать, что у тебя нету двух лет, что у тебя нету даже месяца, что русские будут идти по пятам, то тогда любые действия не имеют никакого значения. Они все обречены на провал.

— Но как же так, Бессьер? Ты же был со мной с самого начала? — сокрушался Наполеон, не веря в то, что глава его личной охраны, и тот предатель.

Рядом стоял Огюст Фредерик Луи Мармон, генерал-полковник и ждал только приказа от своего императора. Он оставался верен Наполеону. Может быть еще и потому сохранял верность, что Мармон успел отправить свой обоз с награбленным домой, во Францию. И очень хотел воспользоваться богатствами. А при ком другом, кто придет на смену Бонапарту, наверняка, потребуют награбленное вернуть.

— Прикажите, мессир, я его убью! — решительно сказал Мармон.

Наполеон же вышел из палатки, сел рядом с ней на сырую и промерзлую негостеприимную землю и закрыл руками голову. И никто не знал, что с такой ситуации делать. Полчаса… Час… такого сидения. Император поднялся, обратился к одному из поляков:

— Мсье Потоцкий, вы со мной?

— Да, мой император! — не раздумывая ответил польский полковник.

Потоцкому и деваться некуда. Он был бы готов бежать и прихватить с собой французского императора. Именно так, всего-то прихватить с собой императора, ибо полковник собирался бежать и самостоятельно.

Полякам оставаться в белорусских землях, путь это и бывшее Литовское княжество, смерти подобно. Придя сюда, вернувшись, польские солдаты немало натворили такого, за что русские будут жечь польские города, а самих польских воинов сажать на кол. Так что бежать… Далеко, уж явно дальше Польши.

— Увезите меня отсюда! — приказал Бонапарт.

— Мессир, что делать с Бессьером? — попытался уточнить генерал-полковник Мармон.

— Оставьте его! Если меня не станет, трусливой Франции нужны будут трусливые маршалы! — ответил Наполеон, быстро усаживаясь в поданную карету.

Там, внутри транспортного средства, уже было все необходимое для бегства. И капральский мундир, что оденет бегущий император и немного денег, самые важные документы.

Наполеон лишь на ступеньках кареты отдал приказ не трогать никого из бунтовщиков. Их смерти, как думал еще на что-то надеявшийся Бонапарт, ничего хорошего не дадут. Генералы и маршалы имели определенный вес в войсках и как бы не произошло еще чего хуже и уже армия, сейчас претерпевавшая лишения, не взбунтовалась. Итак иностранцы ропщут, становятся отдельными лагерями и рогатки против французов выставляют, к себе не пускают.

* * *

— Прошка, что там? — просил Матвей Иванович Платов.

— Так и не видно! — отвечал денщик атамана.

— Эх, ты, бесова душа! На что на дерево залез тогда, что невидно? — сокрушался Платов, у которого от усталости уже начинался дергаться глаз.

Матвей Иванович плохо спит, мало ест, но что горше всего, так и не пьет. Все мысли только об одном — поймать супостата корсиканского. Атаман слышал, как смеются солдаты, да шепчутся казаки, что Платов пьяный был, потому с коня упал, а Наполеона упустил. Матвей Иванович бил одного плетью за такие слова. Но всех же не накажешь, тут нужно доказать, что не так все было. А лучшее доказательство — это взять-таки Бонапарта за жабры, да представить русскому обчеству.

Вот этим он и занимался.

— Карета отъехала, Матвей Иванович! — выкрикнул Прохор, казачок, дальний родственник, которого Платов решил подержать возле себя, да уму разуму научить.

— Знать бы кто в карете. А только выдадим себя, — с досадой сказал Платов.

— Матвей Иванович, так с каретой сопровождение идет. Даже цельные полковники и генералы скачут рядом конно, — не прекращая смотреть в зрительную трубу, выкрикивал Прохор.

— Всем приготовится! — возбужденно выкрикнул Платов и пригнулся.

Громко ведет себя. Отряд из пяти сотен самых-самых донских казаков находился в лесу, но не так и далеко, может в двух верстах от поля, где начинался французский лагерь, уходящий далеко за горизонт. Место было низинное, и тут звуки распространяются далеко.

Но слишком возбужденным пребывал атаман. Он уже как больше двух недель только и занимался тем, что выискивал подходы, как взять Наполеона. Боялся Платов, что сперанские стрелки успеют раньше. Встречали казаки своих соперников в нелегком деле охоты на Наполеона. Встреча была радостная, но дух соперничества витал на лесной поляне, где совместно обедали стрелки и казаки.

Сотня польских уланов показалась на дороге, возле которой и был отряд Платова. Авангард сопровождения. Сердце атамана забилось чаще. Теперь он уже был уверен в том, что сам Наполеон пожаловал.

— Удирает, гад! — прошипел себе под нос Платов, поглаживая резвую кобылу по шее, успокаивая животное.

И вот уже проскакали передовой отряд уланов, посреди засады оказалась карета.

— Огонь! — прокричал на разрыв голосовых связок Платов.

— Бах-ба-бах! Бах! — гремели винтовочные выстрелы, немного заглушаемые карронадами.

Пушки разместили на одной из сторон от дороги, на земле, замаскировав в кустах. Эти орудия предполагалось бросить тут же. Нисколько не жалко, если только в руках казаков будет корсиканец. Передовой отряд поляков смело, словно косой траву. А два десятка казаков с винтовками, спешно добивали выживших, или раненых.

Примерно такая же картина была и с арьергардом беглого француза. Только там больше было французских офицеров, ну и полсотни кирасир. И многие уже лежали без движений на земле, часто прижатые своими же умирающими лошадями.

— Вперед! — закричал Платов, и рванул из-за кустов к дороге.

— Ура! — с криком, улюлюканьем, с револьверами в руках, выскакивали казаки из леса.

— Бах-ба-бах! — звучали выстрелы.

Раненые французы, даже те, кто был прижат своим же конем, умудрялись доставать пистолеты и даже револьверы и разряжать в сторону казаков. Две пули просвистели в опасной близости от атамана, но он не обратил внимания на них.

Вот она — карета…

Дверцы экипажа распахнулись и в проеме показались две руки одного человека, державшие два револьвера.

— Бах-ба-бах! — стрелял пассажир кареты.

И, гад такой, попал-таки в двух казаков, которые смогли чуточку, но вырваться вперед атамана, прикрыв Платова. Сам Матвей Иванович приказывал по карете не стрелять, сам же и нарушил свой приказ, когда трижды выстрелил в того, кто продолжал выцеливать заходящих на карету со всех сторон казаков.

Тело генерал-полковника Мармона свалилось под колеса кареты. А Платов мысленно перекрестился. Не Наполеона он убил…

— Не стреляйте! Я император Франции! — прокричали из кареты и невысокого роста лысоватый и носатый француз стал выходить из своего экипажа.

Платов заметил в руках корсиканца револьвер, причем направленный в сторону атамана. Матвей Иванович пригнулся, прикрываясь лошадью. Но выстрела не прозвучало…

— Молодец, Прошка! — выкрикнул Платов, после того, как Прохор проворно стегнул плеткой по руке Наполеона, выбивая у того револьвер.

Платов степенно слез с лошади, подошел к Наполеону…

— Экий ты нескладный, черт! — сказал Платов и со всей свой казачьей ненависти влепил Бонапарту по носу. — Сколь я должен по холодным лесам скитаться, да тебя выискивать? Антихрист!

Довольный собой, Матвей Иванович осмотрел место боя, понял, что погоне будет сложно разобрать завалы из человеческих тел и коней, приказал:

— А-ну, хлопцы, кончай коней французский зипунами брать. Недосуг нынче трофеи отыскивать. Перекидывайте Наполеону на моего заводного и айда в лес. До нашего благословенного императора еще добраться нужно, кабы француз не окоченел.

* * *

Петербург. Зимний дворец. Тронный зал.

6 октября 1802 года

— Мой король заверяет своего венценосного брата, русского императора в том, что Франция впредь будет лишь только другом славной России, — провозглашал Шарль Толейран.

— Вот же, непотопляемый! — пробурчал я себе под нос. — Как то, что не тонет и дурно пахнет.

Талейран и при Людовике XVIII стал министром иностранных дел. В иной истории при всех правителях, да и при республике имел министерское кресло, вот и сейчас.

— Российская империя готова принять дружбу от Франции, при условии соблюдения всех условий подписанного соглашения, — сказал император.

И тут Николай начал ерзать по своему стулу, стоящему по правую сторону от трона. Мне так и хотелось показать кулак своему воспитаннику. Экий непоседа! Будем учиться выдержке. День у меня сидеть будет на стуле!

Без малого полгода длилась Петербургская мирная конференция. Казалось, что мы никогда не договоримся. Англичане вели себя сперва столь вызывающе, как будто бы они непосредственно принимали участие в войне. И что они разбили наполеоновскую армию

Более того, английский флот, уже после того, как основные соглашения между Россией и Францией были достигнуты, совершил десантную операцию и высадился в районе французского Бреста. Мол с ними никто не согласовывал окончание войны, и то что Россия решила с Францией свои вопросы, англичан не волнует. Более того, отправка Наполеона на Алеутские острова вблизи Аляски, почему-то не понравилась британцам. Наверное, ещё думали как-то в дальнейшем разыграть карту свергнутого французского императора.

Пришлось подтянуть к берегам Франции средиземноморскую эскадру Ушакова, даже скорее флот, и в таком составе вымпелов, что англичане просто опешили. Шестьдесят два линейных кораблей, да ещё и фрегаты, транспортники с десантом на борту. Более того, могла случится ситуация, когда оставшиеся французские пятнадцать линейных кораблей выступили бы на нашей стороне… А когда через Датские проливы прошла ещё и усиленная эскадра Балтийского флота в составе шестнадцати линейных кораблей, частью обшитых металлом, с пятью пароходофрегатами…

Но вот почему нельзя мирно собраться поговорить, без всей этой демонстрации силы? Впрочем, ничего такие учения провели, полезные. Флоту нужно почаще выходить из лужи, что Балтийским морем зовется. Мировой океан куда как больше.

А потом началась дипломатическая работа. Я был на её острие со стороны России. То ли от меня, то ли с чьей-то другой подачи, но я быстро получил прозвище «мсье нет». Опередив с этим прозвищем министра иностранных дел Советского Союза Громыко, которого называли «мистер нет».

В итоге, чего мы хотели, того и добились. И сейчас торжественной обстановке в тронном зале Зимнего Дворца подводился итог всей этой конференции.

Если кратко, то все участники войны против России должны были выплатить каждый свою сумму за ущерб, который нанёс Наполеон и его союзники западным пределам Российской империи. Естественно, при подсчёте ущерба я сильно округлял суммы. Но кто меня проверит? Если государь, так еще и наградит. Хотя чем награждать меня, я и сам теряюсь.

Наши войска, после пленения Наполеона и разоружения остатков его армии, вошли в Польшу. Как в иной реальности поляков пожалели, так и сейчас милость пролилась на них, вместо того, чтобы они сами кровь пролили. Я не настаивал на возмездии, имея на поляков свои виды и даже заигрывая с ними в дружбу. Ну а Павел Петрович какую-то непонятную для меня исключительную милость проявлял ко всему польскому.

Брать польские земли под русский контроль я не собирался. Вернее далеко не все. Мы взяли себе Люблин, Белосток ряд других земель буквально на двести вёрст западнее от Гродно и Бреста. Все участники конференции, а были также приглашены и австрийцы, и пруссаки, понимали, что то, что остаётся от Варшавского герцогства, самостоятельно существовать не может.

Так что, чтобы заключить дополнительные соглашения с австрийской империей, ей был вновь передан Краков, и территории почти что двести верст на юг до Варшавы. Сама же Варшава, как и другие территории на запад отошли к Пруссии. Я помнил, насколько Польша стала бомбой с часовым механизмом, заложенной под Российскую империю.

А также я и понимал, что нынешние российские спецслужбы, которые развиваются семимильными шагами, способны устроить весёлую жизнь как австрийцам, так и прусакам, организовывая поляков на сопротивление. Так что и выходило, что польские земли становились своего рода буферной зоной национальных интересов трёх держав.

Ну и пруссаки обязались в течение десяти лет выплачивать миллион рублей в год за подаренные польские земли. Австрийцы должны были выплачивать семьсот тысяч тоже десять лет. И это без того, что Пруссия участвовала в «компенсации на причинённый ущерб». Неплохая прибавка к российскому бюджету, учитывая, что у нас намечался серьёзный экономический кризис.

Франция становилась возвращалась к граница до начала французской революции, лишалась всех своих колоний в пользу России. Но мы забирали только американские колонии, остальное отдавали Англии. На карте Европы появилась Бельгия, восстановились Нидерланды, Священная Римская империя, но Итальянские государства оказывались под протекторатом России.

То есть в этом направлении Россия не так, чтобы и сильно поимела. Однако, взамен от Дании было потребовано предоставить Российской империи один из островов в Датских проливах для создания военно-морской базы. Пусть формально, но всё же Дания была союзницей Франции.

— Наше Величество повелевает отныне именовать светлейшего князя Михаила Михайловича Сперанского-Смоленского, а также покойного светлейшего князя Суворова-Италийского «Спасителями России», — провозгласил император Российской империи.

Вопреки протоколу, нормам и правила поведения, я взял за руку любимую жену, которая стояла рядом со мной и у которой слёзы наворачивались на глазах. Она смотрела на меня… Этот взгляд… Он был для меня даже важнее того, что только что сказал государь.

— Я люблю тебя, люблю наших детей. И всё будет у нас хорошо! — сказал я, и насколько только был способен нежно поцеловал руку любимой Катюши.

— И я люблю тебя… Не ревную к России, я смирилась, что ее ты любишь больше!