Сперанский 7. В огне

Глава 18

Глава 18

Смоленск

12 октября 1800 года (интенлюдия)

— Я не буду желать вам здоровья. Ни один француз не заслуживает пожелания здоровья от русского императора. Но вы всё равно здесь, хотя должны были умереть ещё в дороге, — говорил государь Император Российской империи Павел Петрович. — Я пока дарю вам жизнь, чтобы вы стали свидетелем разгрома узурпатора Франции.

Человек, стоящий напротив русского государя, сделал вид, что он о многом сожалеет, а также старался всеми силами показать, насколько уважает и чтит русского царя. Однако Шарлю Талейрану это не удавалось сделать. Император Российской империи не такой, как был даже два года тому назад. Павел Петрович будто повзрослел, до того бывший мальчишкой более четырех десятков лет от роду. Уже не столь смешен казался его нос, не возникало никакого желания смеяться из-за невысокого роста и некоторой нелепости. Император был величественным, а такая характеристика иногда работала намного сильнее, чем внешность.

— И все же… Ваше Величество, я знаю, вся Европа знает вас, как последнего настоящего рыцаря, защитника угнетенных. И могу ли я выказать вам жалобу? — спросил Талейран.

— Любопытно, на кого же вы собираетесь жаловаться? На судьбу ли, или, может быть, на дерзкого корсиканца? — усмехнулся русский государь.

— Меня, посла Франции, министра, ударили плётками, словно провинившегося мужика, — сказал француз.

Император Павел недоумённо посмотрел на своего собеседника, а потом заливисто, искренне и громко засмеялся.

— Вы что, действительно считаете, что я стану наказывать тех казаков, которые вас изловили? Я награжу их и возведу в дворянское сословие! — отсмеявшись, с металлом в голосе произнёс император.

Талейран было дело открыл рот, чтобы что-то сказать, но понял, что он уже проигрывал в разговоре. Расчёт на то, что Павел Петрович всё ещё остаётся тем самым рыцарем, о котором французский министр много слышал ранее и с которым имел возможность общаться, не оправдывался. Шарль Талейран, как только покинул императора Наполеона, ещё более отчётливо понял, что вся его миссия — договориться с русскими — это провал, как бы и что бы он ни делал и ни говорил.

И теперь он для русского императора не более, чем диковинная обезьяна. Интересно понаблюдать, да и только.

— Я прочитал послание корсиканца. Признаться, я ждал от него более взвешенных поступков. Меня устроит лишь тот договор с узурпатором, при котором он оставляет власть, самоустраняется на какой-нибудь далёкий остров, скажем, в Атлантическом океане, при этом Франция возвращается в границы 1789 года. Ну и французский народ принимает своего короля, который нынче находится в моей свите. Да вы и сами должны были видеть. И никаких более иных условий вы от меня не получите. Когда же сказанное мной воплотится в жизнь, Франция будет выплачивать России ежегодную контрибуцию. — улыбаясь, говорил император.

— Простите, что?.. — с недоумением спросил Талейран, уже полностью растерявший свой былой лоск, хитрость и изворотливость.

— Вы негодный министр. В Комитете Министров Российской империи канцлера Сперанского вам не нашлось бы места. И я даже повторю… Воля моя в том, чтобы Франция платила ежегодную выплату России в размере не менее полутора миллиона рублей серебром в год. И так на протяжении двадцати лет, пока не будут покрыты все убытки, кои принесла ваша армия на мои земли, — куражился государь.

Может быть, если бы встреча министра иностранных дел Франции и русского императора состоялась чуть раньше, пока ещё Павел Петрович не прибыл в Смоленск и не осмотрел, насколько подготовлен город к обороне…

Тогда Павел мог задумался о каком-либо мире с Францией. Но, безусловно, на русских условиях, пусть и значительно мягче, чем сейчас озвучил только что император. Однако, Павел Петрович, неплохо разбирающийся в системе полевых и крепостных фортификаций, видел, что Смоленск неприступен. И даже пусть у Наполеона, по приблизительным подсчётам, втрое больше войск, русская твердыня должна устоять. Ну, а потом, согласно плану Сперанского–де Толли, Россия перейдёт в наступление.

— Завтра на рассвете ваш корсиканец начнёт генеральный штурм Смоленска. Об этом докладывают и те французские перебежчики, которые не хотят сражаться за узурпатора. Не желаете ли остаться со мной и наблюдать, как будет унижена Франция? — спрашивал император.

Сведения о том, что Наполеон Бонапарт собирается штурмовать Смоленск, приходили из разных источников. Для императора Павла было даже лестным то, что его телохранители смогли поучаствовать в деле добычи информации. Ночью им пробраться в один из французских лагерей и выкрасть оттуда целого французского полковника. Так что русские знали точное время и даже то, какие полки и дивизии французы будут посылать на первом этапе грандиозного сражения за Смоленск.

Как же Павла отговаривали оставаться в Смоленске! Как же его уговаривали ранее не ехать в Смоленск вовсе! Однако Император не удержался. И оказался прав. Войска встретили своего государя неистовым ликованием. Боевой дух, который всеми силами старались поднимать воззваниями к солдатам и офицерам, имел результаты, но не сравнимые с тем, что случилось по приезду императора.

Государь слова всё равно произнёс. Когда Павел назвал всех русских воинов братьями и сёстрами, люди рыдали. Часть офицеров стояла в недоумении, не понимая вовсе, что происходит. Однако не оставалось ни одного солдата или офицера, которые в этот момент не были бы готовы рвать зубами любого француза.

Понимая, что излишний фанатизм и рвение — это тоже плохо, император призвал во всём подчиняться офицерам, а их оставаться мудрыми и заботиться о своих солдатах. После, когда Император Павел Петрович при большом скоплении солдат и офицеров обнял старика Суворова, назвав того величайшим из всех русских полководцев, толпа чуть было не стала неистовствовать. Если бы кто-нибудь оказался рядом в форме французских оккупантов — этого человека разорвали бы в клочья, руками, зубами.

Так что император здесь не зря. Русские солдаты и офицеры теперь не дадут французам войти в крепость, зная, что Царь-батюшка с ними. Однако сразу три пути отхода были подготовлены для императора, и охрана была готова даже подхватить его на руки и уже через двадцать минут покинуть пределы Смоленской крепости.

— Не уничтожайте мою Родину, Ваше Императорское Величество, — даже не грустным, а могильным голосом просил Талейран. — Мне плевать на Наполеона. Я предан лишь Франции. Не оставляйте ее кровоточащей. Я же вижу, что вы настроены унизить мое Отечество.

— Ну тогда присягните настоящему королю! — воскликнул русский император. — Может быть, у вас тогда появится больше возможностей уговорить меня о милости.

Не сказать, что Шарль Талейран был сильно далёк от военного дела. Время было такое, что любой чиновник худо-бедно, но разбирался в войне. Так что французский министр понимал, что русских не победить. Уже приходят сведения о том, что мощный французский корпус был разгромлен канцлером Сперанским. Слышал Талейран и о том, насколько эффективно действуют русские лесные отряды. Он понимал, что французов просто заманили в ловушку, чтобы захлопнуть её, а после, практически не останавливаясь, устремиться к Парижу.

* * *

Александр Васильевич Суворов, светлейший князь Италийский, стоял на крепостной стене Смоленска. Уже то, что он стоял, выпрямив спину и приподняв подбородок, было подвигом. Все болезни, которые только собрал за свою жизнь великий полководец, будто бы, посовещавшись, решили не позволить Александру Васильевичу принять участие в главном сражении его жизни.

И одну победу легендарный Суворов уже одержал — он здесь. Он стоит, он смотрит за тем, что происходит на поле боя. Терпит, но виду почти и не показывает.

— Ваше высокопревосходительство, сообщение с левого фланга Багратиона! — выкрикнул офицер связи, обращаясь к командующему.

Суворов внутренне поморщился, но внешне не показывал никаких признаков того, что ему действительно плохо.

— Ну же, братец, читай! — воскликнул полководец.

— Багратион атакован во фланг польскими уланами, по фронту держит оборону пехотных полков! — расшифровал знаки, присыллаемые с одного из воздушных шаров, связист.

— Воевал бы я так двадцать лет тому назад, так уже давно бы в Константинополе развивался бы русский флаг! — проскрипел Суворов. — Видеть все поле боя и передавать приказы через шары! И все же стервец Сперанский ушлый малый.

Стоящие рядом с командующим Барклай-де-Толли и группа штабных офицеров стали переглядываться друг с другом. Голос, которым отвечал Суворов, был словно не его. Иные офицеры не могли ничего сказать, безмерно почитая старика, но Барклай-де-Толли мог. Для него главным было дело, а не потакание, лесть, пусть и великому человеку, но явно чувствующему себя плохо.

— Ваше высокопревосходительство, в состоянии ли вы продолжать командовать боем? — напрямую спросил начальник Генерального штаба, коим и являлся Барклай-де-Толли.

— Да, Барклай. Свой бой, последний, проведу! — пробурчал Суворов.

Все офицеры, несмотря на то, что большая часть из них напрямую подчинялась Барклаю-де-Толли, посмотрели с осуждением на начальника Генерального штаба. Де-Толли оставался невозмутимым.

Вот поэтому его и недолюбливали многие офицеры, несмотря на то, что признавали заслуги ещё относительно молодого главы Генерального штаба. Не было в этом немце русской души, сочувствия. По большей степени он руководствовался только прагматизмом и пользой для дела, отрицая в своей работе эмоции.

— Багратиону приказ — откатиться на вторую линию обороны. Предоставить место для артиллерийского обстрела неприятеля по первой лини фортеций! — командовал Суворов через боль, и через старость.

Вновь включившись в командование сражением, Суворов почувствовал прилив сил. Как будто разом отошли все болячки, в один момент перестало крутить живот и шуметь в голове. Пришла ясность сознания. Лишь только слегка пекло в груди, но это были ощущения не критичные, их можно было и проигнорировать.

Барклай-де-Толли мысленно улыбнулся. Именно такой приказ и ожидал он услышать от Суворова.

Сражение шло уже как два часа. Французы шли на приступ, но получали отпор. Максимум, что им удавалось — это продвинуться на первую линию обороны. Вот только по этим участкам была пристреляна артиллерия, расположенная на крепостных стенах. Новые пушки били и дальше, и разрушительнее. Уже скоро станет проблемой то, что на русских позиций, которые будут отбиты Багратионом в готовящейся контратаке, будет слишком много французских тел, сраженных русским оружием.

* * *

Император Франции Наполеон Бонапарт сидел на барабане, на специально для него сооруженного холма. Он взирал на то, как разворачивается сражение. Узурпатор был не в духе. Да, ему удалось собрать значительные силы, явно превосходящие число русских солдат. Однако Наполеон понимал, что даже если он и прорвётся в Смоленск, то положит большую часть своих войск.

Уже все понимали, что русские устроили грандиозную ловушку для, казалось, непобедимого французского воинства. На данный момент именно французского, потому как рассчитывать на деятельную помощь союзников Наполеон не собирался. Все, кроме поляков, воевали неактивно, вяло, старались избегать любых столкновений с русскими.

Рядом с Наполеоном стоял маршал Ней и ждал приказ. Наполеон лишался одного за другим своих любимцев. Оставалось уже не так много генералов, которым пока еще император, мог доверить атаку.

— На правом фланге удалось прорвать оборону русских, закрепиться за первыми фортификациями! Мы пробились во фланг русским… Но завязли в различных ловушках, они рвутся вперёд, но встречают шквальный артиллерийский огонь! — докладывал Наполеону один из штабных офицеров.

— Мой император, нужно развивать успех на правом фланге. Я готов! — бравировал маршал Ней.

— Где тот русский корпус, который разбил Ланна под Оршей⁈ — выкрикнул Наполеон. До сих пор нет сведений, что они собираются делать? Мы ждём удара в спину⁈

— Мой император, корпус Сперанского остановился в десяти вёрстах от первой нашей линии обороны и не двигается, — сказал всё тот же маршал Ней. — Я о том докладывал вам только что! С вами все в порядке, мессир?

Наполеон посмотрел на своего военачальника, нахмурил брови и вспомнил, что ему уже докладывали о нахождении корпуса Сперанского. Странные вещи происходили в голове французского императора: он забывал то, что случилось только лишь десять-пятнадцать минут назад. Еще какая-то легкость, была, отрешенность от всего, в том числе и от боя. Бонапарт подолгу не мог сформулировать мысли.

— Доктора ко мне! — прорычал Наполеон, поняв, что с ним твориться что-то неладное.

Бой продолжался. Французские солдаты гибли не десятками, а сотнями. Очень много погибало французов и их союзников от русских штуцеров, которые стреляли с неимоверной частотой. Порой казалось, что уже наметился прорыв к самой крепости, что взята одна линия обороны, но русские моментально наращивали силы на второй линии обороны и начинали масштабный обстрел французов, закрепляющихся в русских окопах.

Связь. Именно она играла огромную роль в этом сражении. Три воздушных шара были подняты русскими, и Наполеон понимал, что у них есть своя грамота, чтобы передавать прямо с воздушного шара всю картину боя, которая отчётливо была видна сверху. Так что ещё только выдвигался батальон французских солдат, как русские уже об этом знали и готовились встречать.

— Ваше Величество! — уже через пару минут пришёл доктор.

— Я не могу вспомнить то, что было десять минут назад. Я теряюсь, и мысли мои не могут выдавать решения. Подобного раньше не было, — тихо, чтобы никто не слышал, пожаловался доктору император.

Доктор посмотрел на ту воду, которую пил Наполеон, на ту початую бутылку вина, к которой французский император прикладывался во время завтрака.

— Есть достаточно составов, чтобы человека не убить ядом, но помутить его рассудок. Вам могли подмешать опиум или что-то другое, — с уверенностью говорил доктор.

Наполеону стоило только посмотреть в сторону одного из своих телохранителей, как тот моментально отправился на кухню императора. Там было немного людей, относительно того, кого именно приходилось кормить. Один повар и две кухарки, моментом были схвачены.

Наполеон Бонапарт, отдав приказ на то, чтобы его повара и кухарок пытали, вновь обратил внимание на сражение. Доктор дал какие-то микстуры и Наполеон понял, что его усталость и ломота в теле, это отнюдь не из-за недостатка сна.

— Ней! Добудь мне Смоленск! — требовал Наполеон.

— Мой император, вы дадите мне своих ветеранов? — спрашивал маршал, но, увидев, насколько презрительно Наполеон посмотрел на своего маршала, Ней спешно направился к своему корпусу.

Ветеранов Наполеон оберегал и рассчитывал, что если придётся ему уходить из России, то сто тысяч ветеранов прикроют спину своему императору. И да, стали появляться мысли о том, чтобы из России уже уходить.

Наполеон желал того, чтобы ему дали хотя бы год на переосмысление военных тактик, что русские применяют, хоть на какое-то перевооружение его войск. Так что французский император думал о том, что если он покинет Российскую империю, то русские не пойдут в Европу и не станут рваться к Парижу, дадут возможность Бонапарту лучше подготовиться к самой главной войне его жизни.

Маршал Ней покинул лагерь ветеранов, сел в седло, перекрестился, подумал о том, что неплохо было бы и причаститься, так как живым из боя он выходить не хотел, а если будет вероятность проиграть…

Уже через полчаса корпус Нея стал заходить по центру укреплённого района вокруг Смоленской крепости. Он всё делал по науке. Побатальонно шла французская пехота, формируя коробочки, фланги защищали французские кирасиры. И сразу же за первыми расставленными батальонами колоннами тянулись пушки. По тактике французского императора без артиллерии не одолеть русских. Нужно бить по врагу в упор картечью.

— Бах-бах-бах! — ещё не успели приблизиться на пятьсот шагов к русским позициям французы, как по ним уже стали выборочно работать русские стрелки.

На самом деле, в регулярной армии России таких стрелков ещё было немного — меньше, чем всего лишь в одной дивизии Сперанского. Но они были и уже пытались отстреливать офицеров с расстояния, с которого не было никакого смысла французским солдатам разряжать свои ружья.

Французы шли решительно, почти не озираясь на тех товарищей, которые то слева, то справа падали замертво или начинали корчиться в предсмертных муках. Через таких солдат просто переступали, как через камень, или перепрыгивали, как через овраг. Важнее было не потеряться в строю, чем посмотреть на своего же товарища, с которым только вчера делил костёр.

Маршал Ней шёл с первыми батальонами, сразу на ними. Именно тут его корпус терял людей, постепенно превращаясь всего в дивизию.

— Быстрее! — прокричал маршал, понимая, что тот размеренный шаг, которому учили французских солдат, слишком медленный в сравнении с тем, насколько быстро русские перезаряжают свои ружья.

Несколько батальонов, следуя приказу своего маршала, ускорились, начали переходить на бег. Конечно, коробочки солдат моментально нарушили свою геометрию, но маршал, наблюдая за этим, решил, что такая тактика — лучшее, что сейчас могут продемонстрировать французы.

— Бах-бах-бах! — русская артиллерия открыла огонь дальней картечью, выкашивая каждым стальным шариком не одного французского солдата, а, порой, сразу двоих.

— Не останавливаться! — кричал Ней, заваливаясь на своём коне в вытоптанную пожухлую траву негостеприимной России.

Конь, на котором маршал будто возвышался над своими войсками, получил сразу два шарика от подарочного русского комплекта под названием «картечь дальняя».

Буквально через пятнадцать секунд маршалу подвели ещё одну лошадь. Он предполагал, что животных, которые будут нести на себе героического французского полководца, может оказаться много. Но это была и своего рода хитрость: если немного прижиматься к гриве коня, то остаётся крайне мало площади человеческого тела, уязвимой для попадания свинца. И пуля, если она будет предназначена маршалу, скорее, попадёт в коня. Но зачем кому-то знать такие хитрости? Ведь выглядит это всё величественно: маршал на коне руководит отчаянной атакой французов.

Французские солдаты, не понукаемые офицерами, а сами шли вперёд. Никто не может сказать, что Франция рождает трусов. Нет, Франция рождает смелых людей. Вот только наступает такое время, когда лишь одной смелости недостаточно для победы, когда наиболее смелые умирают первыми. Люди совершили новый виток в технологиях по убийству себе подобных. Просто, пока у французов такого оружия недостаточно, вот и приходится по старинке брать смелостью, храбростью, напором.

— Бах-бах-бах! — русские, так же выстроившись в коробочки, открыли огонь по французам.

Маршал Ней обрадовался: наконец-таки честная драка! Теперь и французы имеют возможность достать русских своими пулями.

— Бах-бах-бах! — начали разряжать свои ружья французские солдаты.

Полилась и русская кровь тоже. Здесь и сейчас алые ручейки не успевавшей свернуться крови устремлялись навстречу друг другу. Кое-где французская кровь и русская кровь соединялись, образовывая небольшие лужицы, способные превратиться сегодня в глубокие озёра.

— Бах-бах-бах! — били вторые и третьи линии во французских и русских коробочках.

— Ура! — прокричали русские и бросились в штыковую атаку.

От этого крика конь, который плохо знал своего всадника, заволновался, чуть не скинув маршала Нея в одну из кровяных лужиц. Он с трудом, но удержался в седле. Ухмылка обреченного на смерть, но уже принявшего свою судьбу, появилась на лице маршала Нея. Вот это уже честная драка! И вот он — шанс на победу.

С пляжа — прямиком в Сибирь по этапу. На дворе 1859-год, а на руках кандалы. Жесткий попаданец без плюшек и роялей https://author.today/reader/440784/4085517