Сперанский 7. В огне

Глава 15

Глава 15

Смоленск

2 сентября 1800 года

Прибытие майора Дениса Васильевича Давыдова было триумфальным. Не хватало только дамочек, бросающих вверх свои шляпки при виде низенького, но героического гусара. Денис Васильевич умел себя показать, с его надменным и высокомерным взглядом офицера можно было бы сравнивать только с каким-нибудь польским шляхтичем в период рассвета Речи Посполитой. Только у шляхтича гордыня могла быть на пустом месте, а Давыдов уже войдёт в историю, как русский офицер, разгромивший французский авангард и взявший в плен, пожалуй, самого известного, после Наполеона, военачальника Франции.

Это было что-то невероятное, но именно в подобном событии нуждалась не только русская армия, но и все верноподданные Его Императорского Величества Павла Петровича. Солдаты и офицеры не просто приободрились, они уверовали в неминуемый разгром враге. Ну и первая знаковая победа, когда русскому обществу показали, что есть в армии Отечества и запал и решимость и умения бить врага.

Я не против, если бы маршала Мюрата везли в клетке, которая была бы украшена кружевами и рюшами. Это было бы намного интересней, даже правильно. Однако, дворянская честь, офицерское достоинство — всё это несколько смягчало ситуацию. Вражескому маршалу достаточно было дать свое слово, что не сбежит, и вот он, тут, будто и не пленник, словно это сам Мюрат пленил всю русскую армию.

В перьях, как павлин какой-то, маршал Мюрат въезжал на территорию Смоленского укреплённого района. Он был при оружии и на коне. Несколько опрометчивый ход, всегда нужно предполагать, что враг с оружием — это опасно, даже если вражина дала честное слово. Но майору Давыдову, наверняка, захотелось поиграть в благородство, а офицерское сообщество должно оценить. Ладно, Денис Васильевич победитель, таких не судят, из них делают героев. Но тут, в укрепрайоне, епархия уже других, могли бы генералы и позаботится о безопасности. А Мюрат возьми, да убей Суворова. Это был бы мощный удар по русской армии.

— Богатырь! Словно сошедший с книги о греческих героев! — теребя Давыдова за плечи, говорил Светлейший князь Суворов.

Давыдов был ну очень низкого роста. Даже Суворов был повыше этого «греческого героя». Так что разговоры про то, что Денис Васильевич некий легендарный герой выглядели комично.

— И я оценил лихость и безрассудство вашего офицера. Когда мой император победит вашу армию, я буду просить его оказать достойное внимание пленившему меня офицеру, — на своём родном языке сказал французский маршал.

У меня появилось сложнопреодолимое желание отрезать Мюрату язык. Однако, меня вряд ли бы поняли и даже осудили бы.

— Когда я буду обедать на Елисейских полях в русском Париже, обязательно выпью шампанского за ваше пленение, — сказал я.

— А вы кто? — поинтересовался француз. — Выдумщик историй?

— Я тот, в чьей власти ваша жизнь, мсье петух, — ответил я, посматривая на Суворова…

Вызывающе, надменно, Мюрат так же посмотрел на Александра Васильевича, ожидая, что тот одёрнет меня. Всё же я был в мундире генерал-майора. И по всем понятиям я и вовсе не должен был говорить с маршалом.

— Мсье генерал-фельдмаршал, а почему ваш генерал со мной разговаривает в таком тоне? И не только это я хотел бы вас спросить. Со мной обращались крайнее пренебрежительно ваши лесные бандиты. Пусть после они исправились, но во время пленения были грубы, — Мюрат всё ещё оставался высокомерным и надменным.

— Александр Васильевич, нужно этого павлина посадить в клетку, — сказал я, при этом строго посмотрел на Суворова.

У нас был разговор с князем, что моя отставка — это всего лишь фикция. Суворов, не будучи дураком, а также являясь достаточно прожжённым царедворцем, понимал, что я прибыл в расположение войск только лишь для того, чтобы несколько успокоить, прежде всего, петербуржскую общественность. Но власть моя вернется, как только будет разбит враг.

— Мсье Мюрат, если вы не перестанете себя вести, будто одолели меня в баталии, я буду вынужден значительно ухудшить ваше содержание. А пока будьте любезны сдать вашу саблю, — после некоторой паузы сказал Суворов.

Француз опешил. Предполагаю, что Давыдов, когда понял, кого взял в плен, сильно растерялся и не знал, как себя вести с таким высокопоставленным вражеским военачальником. Вот и разбаловал Мюрата. Французский маршал ещё некоторое время буравил меня взглядом, после нехотя, но передал свою шпагу майору Давыдову.

Суворов также не был в восторге от того, что я подверг сомнению его абсолютный авторитет в войсках. Однако, генерал-фельдмаршал был обязан сам одёрнуть французского павлина. Если разобраться в ситуации, то наш император и вовсе отказывается сейчас признавать Наполеона равным себе. Потому и разные выскочки типа маршала Мюрата не должны признаваться равными в чинах с российскими. А вообще, они оккупанты, агрессоры, предатели. Если бы абсолютно всё решал лично я, то приказал бы не вступать ни в какие переговоры с врагом, пока он топчет земли Российской империи. Ну а военачальников строго судить, вплоть до лишения головы, пусть и самым гуманным образом — на гильотине.

— Ваше высокопревосходительство, разрешите отбыть в расположение моей дивизии! — нарочито по-уставному обратился я к Суворову.

— Разрешаю! — чётко, но с растерянными глазами, сказал Суворов.

Получилась даже какая-то небольшая ссора с Александром Васильевичем. А всё потому, что мой статус до конца не определен. Вроде бы император предал меня опале, но одновременно я всё ещё канцлер и даже никто не был назначен исполняющим обязанности Председателя Комитета Министров, официально я всё ещё им являюсь. Так что мне даже по статусу никак нельзя терпеть будь-какие в свою сторону выпады, если только не от императора.

Я спешно собрался, и со своим пока немногочисленным отрядом отправился в расположение отдельной дивизии.

— Как же я рад видеть тебя, мой друг! — я обнял командира персидского отряда Нурали Зиад Оглы.

— И я рад тебе, мой друг, — чуть растеряно отвечал мне перс.

С Нурали мы ещё успели повоевать в северной Италии, поэтому на что способны его войны, я прекрасно знал. И сейчас персы отправили на помощь России тысячу своих лучших нукеров. Правда было и русское алаверды, так как мы послали персам егерский полк. Своего рода такой обмен — это еще одна демонстрация дружбы. Хотя, это следует учитывать, в Иране уже начинают подымать головы противники засилья России в регионе. Есть и реваншисты, жаждущие отвоевать у нас территории. Но, это ничего. Когда страна стоит перед опасностью, нередко просыпаются противники власти.

— Карп, а собери-ка Военный Совет! — выкрикнул я своему уже старому, причем во всех смыслах, другу.

Я смотрел на собравшихся на совещание людей и мне хотелось засмеяться. Такого контраста и пестроты в одеждах, лицах, было бы сложно представить. Калмыки, казаки, вчерашние мужики, нынешние стрелки, русские солдаты, и невообразимое количество представителей кавказских народов: грузины, аварцы, дагестанцы… Казалось, что дивизия собрана по принципу: «На тебе Боже, что мне не гоже».

Однако, руководитель, или командир, тем хорош, что может из имеющегося материала, личного состава, сделать работающий коллектив. У каждого свои преимущества, как и недостатки, все нужно учитывать, и готовить операции таким образом, чтобы недостатки становились преимуществом.

— Кого-то я знаю, с кем-то познакомимся. Первое правило: я всегда прав. Кто с этим не согласен, может отправляться прочь. И я потребую клятв на священных книгах. И предупреждаю, — я посмотрел на представителей кавказских горцев. — Не получится кафира, то есть неверного, обмануть, со мной прибыл мулла, ему и будете клясться. Если предадите и тогда, то будут вырезаны рода предателей, слово даю.

Я обвел присутствующих взглядом. Дети Кавказа меня поняли, это для них норма. А вот армейские офицеры выпучили глаза.

— Кто хочет оставаться благородным, то я не держу. Мы будем жестко вырезать армию Антихриста. И головы резать и развешивать на деревьях, — сказал я и выдержал паузу.

Никто не ушел. И дело не только в том, что вобравшиеся согласны с моими принципами ведения войны. Тут многие либо меня знают, либо привыкшие к жестокости на войне. Многие знают, что служба у меня — это прямой путь и на верх, это деньги. А вот уйти… Ну кто же уходит от самого канцлера графа Сперанского.

— Нам нужно сделать такое, чтобы все содрогнулись: и сам Александр Васильевич, ну и Наполеон, — говорил я. — Есть предложения?

Все молчали. Русский язык понимали, но что сказать, не знали.

— Бить француза, как уже били раньше? — спросил Аркадий Александрович Суворов.

— Лучше, чем раньше, — сказал я.

Для генерал-фельдмаршала было бы сюрпризом увидеть своего сына тут, в расположении моей дивизии. Аркадий проходил обучение в Надеждовской военной школе, а весь старший класс, моей волей, был отправлен на войну. Мы постараемся беречь ребят. Но не бывает хорошего, при этом невоюющего, воина. Пусть слегка хлебнут по чутким руководством и даже опекой, войны, чтобы вернуться через пару месяцев в классы и уже с большим пониманием воспринимать всю науку воинскую.

— Что ты скажешь, Фрол Филиппович? — обратился я к наказному казачьему атаману Чернушкину.

Этот казак так же был со мной в Северной Италии и прекрасно знает и мои тактики и вооружение. Да и сработались мы с ним тогда. Зачем искать еще кого-то и объяснять специфику дивизии.

— Ваше высокопревосходительство, я бы предложил ударить на Витебск, отрезая Наполеона от снабжения, — высказал предложение Чиркушкин.

— Рано, Фрол Филиппович, сначала нужно чтобы Наполеон разбился о нашу оборону, словно о скалу. А потом мы его будем всеми силами добивать: и со стороны Витебска, и со стороны Бреста, — сказал я.

— Что скажешь ты, Баджак? — спросил я у предводителя калмыков.

— А я бы на Париж сразу пошёл, — практически без акцента сказал калмык.

Все рассмеялись. Вот только предводитель степного народа на службе Российской империи веселья не проявлял.

— На Париж идти нужно, точно, — продолжил Баджак.

По сути, он предлагал то же самое, что и наказной атаман. Идея ударить по тылам противника, причём, с применением целой усиленной дивизии, которая не просто хороша, она великолепна и правильна. Только, опять же, нужно было дождаться начала битвы за Смоленск. Наполеон мог бы отвернуть и начать гоняться за моей дивизией. И тогда пришлось бы мириться некоторое время засилью французов в Белоруссии. Россия не располагает такими силами, чтобы гоняться за Наполеоном и выдерживать с ним полевые сражения.

— Собирайтесь в поход! Это тот план, который я предлагаю, — сказал я и кивнул Карпу Милентьевичу, чтобы он раздал папки с планом ряда операций. — Нам остаётся беспокоить противника и действовать так, как все отряды, которые оставляли с нами в лесу. Только лишь с намного большими силами.

На следующий день, поставив в известность Суворова, собрав все те быстрые отряды, которые так раздражали русское командование, я стал выдвигаться в сторону Гомеля.

* * *

Надеждово

3 сентября 1800 года (Интерлюдия)

Авсей Данилович важничал. Он показывал поместье графа Сперанского, будто бы сам и был графом и владельцем многих предприятий. Сперва в глазаъ гостей Екатерины Андреевны Сперанской этот молодой, даже слишком молодой, управляющий казался смешным. Гости даже подумали, что таким образом Екатерина Андреевна решила над ними пошутить, выставляя первого попавшегося парня в роли гида. Но чем больше Авсей рассказывал, грамотно отвечал на любые, даже самые каверзные вопросы, отношение к нему менялось.

— Только на этом сахарном заводе изготовлено сорок три тонны сахара в этом году. У нас еще два подобыных завода, — чуть задрав нос, рассказывал Авсей Данилович.

— Сколько это в пудах будет? — спросил издатель и купец-миллионщик Глазьев.

Управляющий в один миг сосчитал и выдал цифру, заставив купца ахать, а второго гостя с недоумением посмотреть на прекрасную Екатерину Андреевну.

— Госпожа Сперанская, любезная Екатерина Андреевна, неужели это правда? И откуда же вы столько берёте сахарной свеклы? — спрашивал Николай Карамзин.

— Признаться, господа, даже мой супруг уже целиком полагается на мнение Авсея Даниловича, — сказала Екатерина Андреевна, а управляющий еще выше задрал курносый нос.

Гости вновь с недоумением посмотрели на молодого управляющего. Если сам Сперанский, канцлер, богатейший человек России, полагается на мнение этого юнца, то они сейчас наблюдали за истинным гением в деле промышленности, сельского хозяйства и коммерции. Моцарта в деле управлении и развитии поместий.

Николай Михайлович Карамзин и купец-издатель Александр Ильич Глазунов ехали из Одессы в Петербург. Глазунов был там по делам коммерции, загружал «Графа Монте-Кристо», как и другие книги, на английский корабль. Это поразительно, но англичане умудрились договориться и с турками и, соответственно, с русскими, чтобы прислать свой корабль за книгами. В Англии русская литература последних лет уходит в лет, причем с сумасшедшей наценкой. Творчество Карамзина об Америки, англичане жалуют даже больше, чем русские романы «о французишках».

И как же им было по дороге не заехать в Надеждово! Тем более, когда там находилась жена канцлера и соавтор самых прибыльных произведений в истории отечественного издательского дела. Была и другая подоплёка поездки, о которой Карамзин старался не признаваться даже себе. И всё-таки он любил Катю, и нередко корил себя за то, что когда-то не смог добиться её расположения и не женился.

Очень странная была история с девушкой, Николай Михайлович даже подозревал, что Сперанский специально все подстроил. Ну да ворошить прошлое Карамзин не хотел. Этот Карамзин, изрядно изменившийся за долгое путешествие и немало лишений в нем. Годы ярких приключений, а также признание литературного таланта Карамзина, сильно изменили характер человека. Теперь он пересмотрел свои взгляды на жизнь и устройство государства, выветрил из себя вольтерианство.

«Записки о Русской Америке» Карамзина сразу вышли огромным тиражом, уступая по этому показателю только «Трём мушкетёрам» и «Графу Монте Кристо», да и то ненамного. Издатель Глазунов уже выработал чуйку и понимал, что заходит читателю и что будут покупать. Карамзин ярко, образно, с различными людскими историями, в том числе и в его любимом жанре сентиментального романа, описывал приключения русских моряков, их общение с индейцами.

Особую популярность возымел Роман «Нам не быть с тобой никогда». На страницах этого произведения Николай Карамзин описывал любовь русского мореплавателя, аристократа, мужественного человека, который приехал в Новую Испанию и воспылал любовью к молодой жене калифорнийского губернатора. Там и дуэль русского офицера, и слёзы, и трогательная сцена прощания, любовь под запретами церкви и осуждаемая обществом. И, как закономерный конец — влюблённые расстаются. Русский офицер скоро возвращается в Калифорнию, а его возлюбленная утонула водах Тихого океана. Женщина ждала своего любимого, сидя на камнях у океана и волна ее смыла в водную пучину.

Даже Екатерина Андреевна, и та плакала, читая роман. Карамзин, после издание его «Бедной Лизы», не разучился играть на чувствах. Кто знает, если бы её муж, канцлер Михаил Михайлович Сперанский, не был в том числе одарён и литературным гением, Катя могла бы польститься на Карамзина. Впрочем, никаких особых знаков внимания жене, своего друга, как он считал, Карамзин не оказывал. Любил, но молча, питал творческую энергию из своей безответной любви.

— А сие, господа, свечной завод, — вдаль показывал управляющий, не обращая внимания на погруженного в свои мысли Карамзина.

Это был не просто большой завод, он был огромный. И там производились не только свечи для домашнего быта или церковные, но в самом большом объеме производились ароматические свечи, пользующиеся феноменальным спросом не только в России. Даже до Надеждово доходили слухи, что немалое число французских дам крайне недовольны походом Наполеона на Россию только потому, что прекратились поставки во Францию ароматических свечей. Впрочем, это могло быть только слухами, специально распространяемых целой командой людей, занимающейся рекламой, пусть такое слово еще не вошло в обиход.

— И воск вы берёте где-то в Белоруссии, как и сахарную свёклу? — спрашивал Глазьев.

— Отчего же? — горделиво отвечал Авсей Данилович. — Немного прикупаем в Белокуракино, не без этого, у казаков перекупаем воск, но больше половины на собственном сырье. У нас почитай девять тысяч ульев уже.

И вновь удивление посетило лица гостей. Казалось, чтобы прозвучавшая цифра просто невообразима. Благодаря Сперанскому уже многие знают о том, как правильно выращивать пчёл, как работает медогонка, и в чём залог успеха выращивания пчёл. Но знать, а взрастить и сохранить почти что десять тысяч пчелиных семей — это огромный успех.

— Но вы скажете, что это уже прошлый век, господа. Да, соглашусь. Мы производим и парафиновые свечи, а ещё всё больше переходим на керосиновые лампы. Вот только производство керосиновых ламп мы перенесли в Нижний Новгород, — сообщал управляющий, будто бы решение о переносе производств его заслуга.

Екатерина Андреевна усмехнулась.

— Но, будет тебе, Авсейка, важничать! — сказала хозяйка поместья.

— Простите, барыня, — опомнился управляющий.

Экскурсия явно затягивалась и Екатерина Сперанская предложила поехать в усадьбу и отобедать. Гости не возражали. Карамзин хотел есть, он в последнее время чаще есть хочет, чем чувствует себя сытым, сказывается психологическая травма, когда на Алеутских островах писателю пришлось голодать больше десяти дней. Ну а Глазунов просто не привык столько ходить и устал под грузом своего нелегкого тела. Тем более, что Александр Ильич хотел поговорить и о делах.

Конечно же, гости впечатлились всему увиденному. Такое развитое поместье мужчины еще ни у кого не видели. Но их мало забавляли производства, не могли они осознать масштабы. Авсей же осыпал таким количество цифр и расчетов, что даже Глазунов, умевший считать и любивший цифры, стал скучать. Так что отдохнуть в новом доме Сперанского хотели все.

Да и дом был такой, что можно было водить туристов, если бы такое понятие вовсе было в этом времени. Три этажа, в классическом стиле, но с элементами, что в будущем могли бы назвать «модерном». Вычурного барокко, как в Петергофе, или в Царском Селе, тут не было, золотом убранство не блестело. Однако, скульптурных композиций хватало.

Но главное в доме — это его функциональность. Каждая комната проектировалась под свои задачи. Не было такого, что только после строительства хозяева выбирают, где у них будет спальня, а где столовая. Тут же, у дома, была поставлена и церковь с часовней. Храм был в классическом стиле, с колонами, а часовня-усыпальница в русском, словно небольшой храм из красного кирпича с множеством куполов и арок. Катерина когда-то была против строительства, как она называла «склепа». Но муж настоял.

— Все мы не вечные, любимая! — философски заявил он тогда.

А теперь в усыпальнице уже лежат родители Михаила Михайловича Сперанского.

Были у дома и спортивные площадки, даже теннисный корт, на чем настоял хозяин поместья, поле для крикета, полоса препятствий. Ну и сад… Большой, с беседками и навесами от дождя, с фонтанами и двумя милыми небольшими озерцами, искусственными, где постоянно, кроме зимы, жили лебеди и утки. Тут же, недалеко, находился зоопарк с известными и экзотическими животными.

Расточительство? Но разве человек, состояние которого оценивается в десятки миллионов рублей, не может себе позволить? Тем более, что в поместье было немало локаций для уединения с природой, вдали от каменных строений.

— Екатерина Андреевна, а когда все же ждать нового произведения от вас и вашего супруга? — спросил Александр Ильч Глазунов во время обеда.

— Знать бы, любезный Александр Ильич. Вот… Воевать вздумал. Неугомонный, ну да я счастлива. Сложно было бы любить всем сердцем человека, праздно проживающего жизнь. Но у нас есть начинания, мало пока, но есть. Впрочем… — Екатерина Андреевна повернулась к своей личной служанке. — Аннушка, принеси мои рукописи!

Девушка поклонилась и быстро направилась выполнять поручение.

— С гавайских островов девица? Имя ее Анусиамаса? — спросил Карамзин.

— Так и есть. Толстой подарил мужу. Ну а Михаил Михайлович, чтобы меня не смущать своими опасными любовными связями, отправил ко мне девицу. Удивительно сообразительная, исполнительная и… Вольная, какая-то, — сказала мадам Сперанская.

— Это народ невероятен. Представляете, они осваивают военное дело, даже артиллерию, вдвое быстрее, чем любой европеец. А еще нравы у них… — Карамзин несколько засмущался.

Мысленно усмехнулась и Катя. На самом деле, Анна сейчас красовалась для Николая Михайловича, чтобы уложить его к себе в постель. Мудрая женщина, коей стала Екатерина Андреевна, понимала, что лишние домыслы, что Карамзин останется на ночь, возможно, и не на одну, в ее доме, нужно предупреждать. А лучшим способом сделать это — подложить прелестницу и умницу Аннушку, для которой быть с мужчиной, это не насилие, это нормально, как пообедать. Такие нравы.

Сама же Катя уже рванула бы на войну, так истосковалась по мужу. Но дети… Они и сдерживали. Однако…