Сперанский 7. В огне

Глава 12

Между Бобруйском и Могилевым. Вблиз деревни Деносовка

22 августа 1800 года (Интерлюдия)

Денис Васильевич Давыдов хандрил. Зона его ответственности была чуть западнее Могилева, в лесах у Бобруйска, потому он сильно беспокоился, что так и не получится отличиться, показать свою удаль гусарскую. Того и гляди, что погонят русские войска француза в зад. И не выйдет у молодого и пылкого офицера разгромить абсолютно все базы французов, и перерезать их коммуникации, как мечтал Денис Васильевич.

Давыдов смотрел на початую бутылку вина и понимал, что не хочет пить. Не хочет он и спать, прогулки по почти дикому лесу уже не приносят никакого вдохновения. Даже гитара мертвым грузом висит на стене деревянного сруба дома командира отряда.

Денис Васильевич вышел во двор, вдохнул лесного свежего воздуха, на мгновение хорошее настроение вернулось. Все же хорошо, когда после жары пройдет дождь и временно станет свежо и чуть прохладно. Однако, сплин догнал Давыдова и он направился к крынице, ключу, являвшемуся главным источником воды для почти что трех сотен воинов, и более трехсот коней.

Все партизанские отряды, которые русское командование оставляло на белорусских землях, заранее знали и своё месторасположение, количество домов, казарм, конюшен. Все строения были сооружены из сруба, но добротно и так, что можно было и зиму зимовать. Тут же собраны и магазины с провиантом, вооружением, фуражом. Подобные базы в обязательном порядке оборудовались, как минимум, двумя источниками воды. Благо, что в белорусских лесах достаточно мест, где можно найти чистейшую ключевую воду. Оставалось лишь только немного оборудовать подобные крыницы, и не отвлекаться на вопросы быта, а только лишь заниматься планирование, как эффективно бить врага. Ну и громить француза повсеместно.

— Ваше высокоблагородие, — обратился к Давыдову командир императорских стрелков Фёдор Никитич Потрашков.

— Ну, Федька, чего там! — просил Денис Васильевич, умываясь из кади с почти ледяной водой.

— Так, Багратион прошёл мимо нас, в ста верстах. Всё, нынче мы вольны делать всё, что пожелаем, — сказал Потрашков, хищно улыбаясь.

Давыдов исподлобья посмотрел на своего заместителя, и с лукавством спросил:

— А что мы собираемся делать?

— Так, знамо быть, ваше высокобогородие, грабить да бить французскую сволочь! — лихо отвечал Фёдор Никитич, который не меньше командира засиделся в лесной деревне, где и баб не было, чтобы как-то раскрасить быт.

— Прав ты, Федька! — воскликнул майор Денис Васильевич Давыдов. — Собирай, ротмистр, Военный Совет, да пригласи командира разведчиков. Решать будем, где больнее бить французскую сволочь!

Срочно собрать Военный Совет не получилось. Командир разведчиков, поручик Булынко, как только прознал, что русская армия прошла мимо Могилёва, в сторону Смоленска, сразу же лично отправился в те места, где в обязательном порядке должны пройти французы. Впустую бродить по лесу, когда врага ещё не было видно, и даже союзные войска, и те находились далеко на западе, обрыдло и разведчикам.

Могло сложиться впечатление, что весь отряд Давыдова — это пружина, которую сжали до предела, и теперь она готова резко распрямиться, и сделать всё, и даже больше, чтобы прославить себя и выполнить задачу.

— Начнём с младшего чина. Поручик Булынко, обскажете ваши соображения! — деловитым тоном сказал Денис Васильевич Давыдов.

— Предлагаю убить Мюрата. Я видел этого разукрашенного французского петуха, а их фуражиры сказали, что маршал Мюрат остановится в Осиповичах, — выдал завиральную идею Тарас Матвеевич Булынко.

Взоры четырех командиров направились в сторону поручика. Сперва все, включая Давыдова встретили смелое и даже, казалось, что безрассудное, предложение Булынко со скепсисом. Но после, уже через минуту молчания, Денис Васильевич разгладил проступающую щетину, сказал:

— Составляем план операции.

— Лихо, ваше высокоблагородие, — прокомментировал решение командира Федор Потрашков. — С превеликим удовольствием.

* * *

Бобруйск

22 августа 1800 года (Интерлюдия)

— Гражданин генерал, вы не можете мне приказывать! — в очередной раз полицейский подкомиссар Стефан Ванькович делал попытку отбиться от напора генерала Вандамма.

— Пошел прочь! У деревни Блошица на мой отряд напали крестьяне с вилами. Я выжгу здесь все, чтобы неповадно было. И что за поход без прибыли? — Доминик-Жозеф Рене Вандамм, дивизионный генерал, уже был готов и плетью отходить назойливого подкомиссара-поляка.

— Гражданин генерал, меня наделила полномочиями Бобруйская префектура, я заберу мародёров и предам их суду, — не унимался Ванькович. — Это наша земля, мсье, это Речь Посполитая!

— Уберите этого шляхтича… Возомнил себе! — сказал дивизионный генерал Вандамм и брезгливо махнул рукой.

Двое солдат сразу же взяли под руки Ваньковича и повели прочь. Генерал был столь раздражен, что мог бы и приказать расстрелять поляка прямо у стены Бобруйской крепости. Еще не успели обжить Бобруйск, еще взрывались подлые ловушки из бомб и веревок, а уже нарисовался гражданский, который требует отдать французских солдат под расстрел. Пусть даже это и выполнение приказа императора Наполеона.

— Бах! — прогремел очередной взрыв где-то в северной части Бобруйской крепости.

— Да сколько же это будет продолжаться? И схватили уже тех стрелков, что расстреливали моих офицеров? — кричал Вандамм.

— Мой генерал, одного стрелка и его помощника. Это он и стрелял, прячась в крепости и ее окрестностях, — сказал адъютант дивизионного генерала.

Глаза Доминика Вандамма округлились.

— Одного? Шестнадцать моих офицеров застрелил один стрелок, пусть и с помощником? Ко мне его привести, лично глаза выколю! — кричал генерал.

— Его помощник ушел, а стрелок, был ранен… Он отстреливался, а последним патроном выстрелил себе в сердце… Оружие со зрительной трубой унес помощник. Было организовано преследование, но русский скрылся в лесу, — потупив глаза говорил адъютант.

— Сколько человек подорвались на русских бомбах в крепости? — сквозь зубы процедил Вандамм.

— Не могу знать, но счет на десятки. Хитрое устройство этих бомб, — боязливо сказал адъютант.

Неожиданно для дивизионного генерала Вандамма, русские с крепости ушли. Ему было предписано обложить Бобруйскую крепость и начать лишь одной его дивизией осадные действие. Точнее, следовало бы сказать, что русские почти ушли. Больших воинских контингентов в крепости не осталось, десять тысяч её защитников оттянулись в сторону Могилёва, но французам все равно сходу зайти на территорию крепости не дали.

Сотня стрелков, из которых десять были с новейшими русскими винтовками с прикреплёнными на них зрительными трубами, создавали впечатление, будто бы в крепости оставалось не менее тысячи защитников. Так что французы и частью испанцы, стали решать, стоит ли начинать штурм, или же и та тысяча русских способна удержать крепость.

Три дня понадобилось Вандамму и командующему Вторым корпусом маршалу Мюрату, чтобы понять: крепость защищает всего-то сотня человек. Просто защитники делают свою работу настолько умело и используют такое вооружение, что способны заменить тысячу хорошо обученных бойцов. Когда же генерал Доминик Вандамм двинул свою дивизию, а также приданные к ней семь испанских батальонов, случилось то, что можно было бы назвать катастрофой.

Как обычно, батальоны вели в бой офицеры, находящиеся либо впереди построений солдат, либо сбоку, но никак не прячась за солдатские спины. Ещё за пять сотен метров от первого крепостного бастиона, невероятно точными выстрелами, защитники крепости занялись уничтожением не солдат, а именно офицеров. На подходе к первому укреплению крепости, которое было в виде равелина, больше половины французских и испанских офицеров были уже убиты или ранены. Немало унтер-офицеров также получили свои пули. А после всё резко закончилось. Никто не стрелял, оставшиеся офицеры наводили порядок в оказавшихся без командования батальонах.

Казалось, что защитники ушли. Отряды польских уланов начали шерстить округу в поисках тех самых стрелков, чтобы покарать русских за дерзость и подлость. Ведь убивать только лишь офицеров — это варварский способ войны. Кому-то из польских комбатантов даже удавалось встать на след русских стрелков, но точные выстрелы, в том числе и с передвижных карронад, быстро остудили горячие польские головы, и уланы уже не так рьяно искали тех, кто укрылся в лесу.

Крепость была взята, генерал Вандамм уже думал, как составлять реляцию, чтобы в меньшей степени себя опозорить. Но тогда когда начались взрывы. Двери, даже окна, частично и мебель — всё было заминировано. Русские использовали доселе неизвестные французам системы гранат, которые, пусть и замедлением в десять секунд, но неизменно взрывались, редко убивая, но часто калеча французских и испанских солдат. Ведь крепость сразу же наводнили оккупанты, не ожидая подлости, никто не стал исследовать помещения на предмет минирования.

— Гражданин генерал, — в кабинет Вандамма зашёл знакомый дивизионному генералу адъютант Маршала Мюрата. — Вам предписание командующего вторым корпусом в срочном порядке выдвинуться в направлении Рогачева. Вы должны спешно, с уланами и преданными вам кирасирами, отправятся к маршалу. В крепости остается гарнизон в один батальон и путь это будут легкораненые.

— В чём спешка, любезный Гийом? — спросил Вандамм, первым делом предполагая, что его ждёт выволочка за то, что генерал открыто потворствует грабежу, насилию и мародерству.

— Лишь только из-за нашей с вами дружбы, любезный Доминик, я могу высказать свои догадки, зачем вы понадобились маршалу, — сказал Гиём Ловаль.

— И? Отчего же вы не говорите? — с некоторым недоумением спросил Ван Дамм.

— Оттого, что вы мне ещё в прошлый раз задолжали, — с укоризной отвечал адъютант Мюрата. — Разве же я не полезен вам? Платите!

С трудом сдерживая недовольство и гнев Доминик Вандамм встал со своего стула, отправился искать собственного адъютанта, который пошёл прогонять прочь представителя префектуры.

Император Наполеон Бонапарт частично сдерживал своё обещание, данное полякам в том, что вся территория, ранее входящая до 1772 года в состав Речь Посполитой, будет вновь отдана польским элитам. Правда, была небольшая оговорка, что ещё должна закончить свою работу комиссия, уполномоченная разъяснить вопрос о Великом Княжестве Литовском. Впрочем, и те, кто ждал возрождения Речи Посполитой, и другие, кто думал о создании Великого Княжества Литовского, на самом деле, не имели никаких шансов на то, чтобы возродить свою государственность.

Наполеон обещал и русским, что отменит крепостное право, что помещики получат такие выплаты при этом, что смогут купить вдвое больше земли и нанять своих же крестьян. Говорить то, что хотят слышать любые политические силы — это та тактика, что была взята на вооружение Наполеоном. Вот только император имел одну цель — это разбить русскую армию и после диктовать условия русскому царю. А какие это будут условия — дело будущего.

Однако префектуры, которые создавались сразу же после занятия союзниками городов и местечек земель бывшей Речи Посполитой практически всегда возглавлялись поляками. Более того, им было разрешено указывать французским войскам на эпизоды мародёрства, насилия и прочего проявления нарушений дисциплины в армии Наполеона. Разрешение такое было получено, однако чёткого приказа подчиняться префектурам всем командующим корпусами и дивизиями не последовало, что давало возможность французским генералам даже арестовывать любых комиссаров и префектов.

Через некоторое время генерал Вандамм вернулся к адъютанту Мюрата, а за спиной дивизионного генерала стоял солдат, который держал увесистый сундук.

— Русских рублей десять тысяч серебром. Это моя плата и за прошлое, и за настоящее, — с раздражением в голосе сказал генерал.

— Вам, мой любезный друг, было бы неплохо оставаться чуть более щедрым. В конце концов, маршал далеко не всё знает о ваших делах, и о разорённых и спаленных уже двенадцати… Или большего числа деревень, которых не досчитаются помещики? Вы вообще знаете, что в ответ на ваши действия все крестьяне из округи ушли в леса, забрав с собой и припасы. Это мужичье уже начало нападать на наших фуражиров. Нам разве мало того, что в этих литовских лесах большое количество русских отрядов? — отчитывал дивизионного генерала Гийом Лаваль.

Дивизионный генерал Доминик Вандамм стоял, словно в рот воды набравший. После того, как императору Бонапарту взбрело в голову действовать на землях Российской империи не как завоеватель, а как освободитель, становится сложно. Ну не хотят те же крестьяне отдавать французской армии скот и зерно. Так что, упрашивать что ли? Вандамм считал, что его солдаты имеют право и какой девице подол задрать и питаться свежим мясом. А как иначе поступать с этими варварами, живущими в устарелой рабской парадигме почитания царя. При этом, как-то не замечалось то, что почитание императора Наполеона не так чтобы и отличалось от того, как русские относятся к своему царю.

Когда русская пресса, православная церковь, сами офицеры российской армии — все они говорят о Наполеоне, как об Антихристе, Бонапарт решил пробовать выстраивать стратегию от обратного. Он назвал Антихристом императора Павла, заигрывая максимально и с крестьянами, и с помещиками, обещая, что угодно, только бы то партизанское движение, которое развивается на востоке бывших земель Речи Посполитой, пошло на спад.

Вот только огромная, казалось, что и дисциплинированная, армия во главе с французским императором, как только вступила на русские земли, сразу же стала морально разлагаться. Странным образом, когда русские стараются вывезти с белорусских земель все, что можно, частью даже людей, не говоря уже о важном имуществе, при этом они постоянно оставляют алкогольные напитки. Это становится существенной проблемой для всех наполеоновских войск. Ведь бочку с водкой или даже с абсентом, часто можно обнаружить на дороге, по пути следования французских войск. И в батальонах у тех офицеров, которые чуть меньше следят за своим личным составом, начинается повальное пьянство.

Именно об этом и рассказывал адъютант маршала Мюрата. Кто-то из верных сподвижников императора посчитал, что дивизия дивизионного генерала Вандамма более всего пригодится на дорогах, где начинают бесчинствовать русские лесные отряды. Кроме того, дивизионному генералу должно предписано собирать все отставшие воинские части, объединяя их сперва в дивизию Вандамма, а после, если соберётся более двух дивизий, и в корпус.

— И всеми этими силами я буду воевать с лесными отрядами и с мужиками? — возмущался генерал. — Почему я?

— Так и быть, любезный друг, я не потребую от вас дополнительной платы. Но скажу: маршал считает, что вы один из немногих генералов, которые вовсе не боятся запятнать себя в любой грязи. Насилие и мародёрство, возглавляемое вами, тому доказательство. Тут же война должна быть подлой, под стать тем варварам, которые нам противостоят, — сказал Лаваль.

— Если бы я сам не возглавил это, все те реквизиции имущества и воспитание почтения к Франции у местных дикарей… — кричал Ван Дам, посчитавший свою честь уязвлённой. — То я уже давно лишился бы дивизии. Повальное пьянство, дезертирство, бандитизм, даже уход к лесным русским отрядам — это становится нормой. Но не у меня в дивизии дезертиров почти нет! Я позволяю своим солдатам мстить. И они остаются со мной. За всё время у меня даже испанцев дезертировало не больше двух сотен.

— Ну, будет вам! — выставив руки вперёд, с ухмылкой сказал адъютант маршала Мурата. — Отдайте пока приказ изготовиться на выход? Вас ждет маршал.

— Да, мы можем выходить хоть и через тридцать минут. С нами пойдёт два полка уланов. Кирасиры присоединятся после. У них кони нуждаются в отдыхе, — состроив обиженное выражение лица, говорил дивизионный генерал.

Гийом Лаваль был уже третьим адъютантом маршала Мюрата. Два предыдущих с честью положили свои жизни, прикрывая своего командира. Ранее Гийому не удавалось выйти на столь высокий уровень, но сын лавочника, будучи от природы весьма одарённым, а также успевший сразу после начала революции отучиться, оставаясь умеренным революционером, он шёл к своей цели хитростью и с упорством. Вот и сейчас, будучи адъютантом маршала, Гийом Лаваль сумел организовать весьма прибыльный заработок, получаемый от командующих дивизиями. Он продавал информацию за весьма существенные деньги. Порой прикрывал преступления. Мюрат был слишком увлечен войной, потому любая административная работа претила маршалу и он стремился спихнуть ее. Ну а Лаваль делал все, чтобы по пустякам не отвлекать Мюрата.

Впрочем, эти самые командующие не оставались нищими. Русские увозили имущество, но лишь тех помещиков, которые согласились уехать. На белорусских землях оставалось немалое число той шляхты и даже русских дворян, которые тайком всё ещё лелеяли надежду, что вполне реально воссоздать Речь Посполитую. Порой, были и такие русские упёртые помещики, которые считали, что приход французов, этих замечательных цивилизованных людей, никоим образом не повлияет на их хозяйство. Таких русское командование оставляло, не вынуждало эвакуироваться, иногда лишь в поместьях реквизировали коней, телеги, поджигали амбары с хлебом, чтобы подобные предатели не могли кормить армию Наполеона.

Вандамм не стал терять время и быстро направился в сторону, где должен был находиться Мюрат. Уже через четыре часа довольно скорого хода показались войска авангарда корпуса Мюрата. Маршал, на самом деле, шёл достаточно близко около Бобруйска, направляясь в сторону Рогачёва.

Ничего особенного. Колоны солдат, впереди шел сам маршал в окружении сотни кирасир, а так же с не менее чем двумя полками польских жовнеров.

Но тут, как успел рассмотреть в зрительную трубу Вандамм, кавалерия пришла в движение и стала изготавливаться к атаке. Более того, отряд в не менее чем пять сотен польских улан стали набирать разгон для удара.

— Бах, бах, бах! — неожиданно послышались пушечные выстрелы.

Им вторила частая стрельба из ружей.

— Что случилось? — спросил генерал Вандамм у скакавшего рядом адъютанта Мурата.

— Знать бы ещё, — в миг вся спесь и уверенность покинули лицо адъютанта маршала.

— Но русские должны быть далеко на востоке!