Сперанский 7. В огне

Глава 3

Глава 3

Ливерпуль

1 мая 1800 года (Интрелюдия)

— Пролетарии всех стран соединяйтесь! — кричали в толпе, шедшей громить текстильные фабрики Дрингвотера.

— Даешь всеобщее избирательное право! — провозгласила толпа очередной лозунг.

Рабочие и разного рода праздно шатающиеся люди уже который день бунтуют у текстильных фабрик Ливерпуля. Что более всего подзадоривает бунтарей, что власти находятся недоумении, ничего пока не предпринимая, да, и не понимая в целом, что с этим сейчас делать. Нет военных, которые могли бы разогнать всех крикунов, ну а полиция… Ее мало, она оказалась не столь решительной, а теперь на улицах Ливерпуля и вовсе нет закона, кроме того, какой принимает Центральный Рабочий Комитет.

Рядом с Манчестером базировался полк гусар, который мог ещё утром, когда людей на улицах города было не так много, решить вопрос митинга кардинальным образом, разгоняя всех собравшихся. Но прошёл слух, что французы готовят высадку в районе Ливерпуля. Вот из Манчестера вышли все вооруженные силы, а также дислоцирующиеся недалеко, в Йоркшире, пехотные полки. Все направились в Ливерпуль.

Между тем, время у протестующих немного. До Ливерпуля недалеко, а скоро станет понятно, что никакой французской десантной операции не будет, вернуться гусары и наведут порядок. И пусть оргкомитетом протестующих было установлено, что нельзя никого выпускать из города, чтобы информация о происходящем не просочилась, все равно, дня три, может четыре, и начнется подавление бунта. Подготовленные несколько сотен бойцов из рабочих и различного люмпенизированного населения с удовольствием взяли на себя функции такой вот народной милиции.

Но в самом городе творилась просто вакханалия. Вчера прозвучали лозунги сократить рабочий день до десяти часов в день. Даже просто объявить о своих намерениях — это уже казалось просто феноменальным достижением. Сегодня, когда вопреки мнению многих, не пришла армия и не разбила протестующих, то есть полностью бездействуют власти, лозунги становились всё более и более смелыми.

— Рабочие тоже люди! — закричал один англичанин, не так, чтобы идеально выговаривая английские же слова.

— Всеобщее избирательное право! Мы имеем право! — кричал другой активист рабочего движения.

Толпа, состоящая всего-то из семи сотен оголтелых мужиков, ворвалась на главную фабрику «Дрингвотер», круша все станки и механизмы. Эта фабрика отличалась особой механизацией, здесь были даже установлены три новых паровых машины. И сейчас всё это ломалось, крушилось, поджигалось.

— Долой машины! Дайте людям работу и возможность кормить свои семьи! — продолжали декламировать лозунги.

Двое мужчин стояли чуть позади от этого всего, их задачей не было крушить и поджигать. Вернее, не так. Они крушили, но сознание и психику людей, они поджигали их сердца и внушали обострённое чувство справедливости.

— Карл, может, тебе взять всё-таки какое-то другое имя? — спросил один мужчина, состоящий в оргкомитете рабочего движения у другого, также входящего в Центральный Комитет.

— А почему это немец, который родился, жил и работал в Англии должен скрывать своё имя? — возмущался Карл Маркс.

— Да мне, дружище, плевать, будь ты хоть русским, — отвечал ему бывший рабочий текстильной фабрики, сменивший свое настоящее имя на другое, Джон Луд.

— Ты, действительно, хочешь меня обидеть? Или, Джон, ты забыл, каков мой кулак на вкус? — Карл Маркс сделал вид, что обиделся. — Не смей называть меня русским!

— Прости, товарищ, ты прав, куда там русским, в трудовом законодательстве, чтобы выдвигать такие требования. И я рад, что ты у нас есть. Так побуждать людей к стачкам и митингам у нас раньше не получалось, — сказал Луд и подал руку для рукопожатия товарищу Марксу.

Василий Дмитриевич Капустин с большим удовольствием пожал руку этому человеку. Он сам сделал Джона Луда. Не было человека с таким именем, несмотря на то, что ещё год назад при подготовке к засылке в Англию, утверждалось, что некий Луд должен существовать и его желательно найти и вступить с ним в сговор. Нет Луда? Так его можно создать! Как, впрочем, и луддизм, само движение, направленное не только на уничтожение механизмов, но и достижение прав трудящимися.

Василий Капустин ещё некогда прибыл с группой товарищей, которые привезли Ольгу Жеребцову. Без особого труда удалось взять деньги, которые Ольге выдавал раннее убитый посол Уитворт. Ольга? Умерла от передозировки наркотиками. Что-то она сильно увлеклась этой гадостью!

У Жеребцовой оказалось два миллиона фунтов — это просто огромнейшая сумма, которая даже не нужна была для тех дел, ради которых был заслан Капустин и ещё пятеро товарищей в Англию. Не вся она пошла на организацию рабочего движения. Для этих нужд с лихвой хватило полмиллиона фунтов. Зато сейчас в банках Англии на разные имена и во многих ячейках находилось полтора миллиона фунтов, способных, если понадобится, многое совершить на Туманном Альбине.

Ранее, перед самой отправкой, куратор прочитал письмо от некого важного господина. Все догадывались, что это сам канцлер Сперанский давал напутственное слово.

Так вот, в этом письме, которое названо было писавшим, как шальное, значилось, чтобы те, кто отправляется в Англию для начала там рабочего движения, представились двумя именами: Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

И вот теперь Капустин и есть тот самый Карл Маркс, обладая несомненным ораторским мастерством, рассказывал много небылиц, про то, как могут жить рабочие и, что именно они куют для Англии будущее. А еще кричал про объединение всех пролетариев и аграриев, и всех, кто ущемлен.

— Что дальше? — спросил Джон Луд.

— Нужно усиливать натиск, власти должны пойти на любые уступки, — отвечал Капустин.

— Вчера я в это не верил и ждал гусарских сабель. Но сегодня… Я верю тебе, Карл, — сказал Луд.

Ситуация в Англии складывалась самым лучшим образом, чтобы поднимать бунт в рабочей среде, да хоть и народные волнения. Дело в том, что финансовая стабильность Великобритании была сильно подорвана. Как только французы вошли в Индию, ещё ничего там не совершив, фунт стал резко падать в цене. Были и другие причины инфляции в Англии, например то, что англичане плохо понимали, что такое «инфляция», учились, кстати, по русскому учебнику.

Но не это было самым главным. Англия лишалась своих рынков сбыта. Россия уже не покупала много товаров, Франция, тем более, Швеция, даже Соединенные Штаты Америки и те отказывались от английских товаров, не желая ссориться с другими политическими и экономическими европейскими игроками, — странами, которые так или иначе, но действуют против Англии.

Огромное количество уже произведённых товаров лежало на складах фабрик и заводов. Это провоцировало почти что банкротство перспективных и ранее получавших сверхприбыль предприятий. Английское правительство даже начало субсидировать предпринимателей, чтобы те, хотя бы, расплачивались по долгам с самим же государством. Были те промышленники, которые деньги, полученные от государства, начинали выплачивать в качестве зарплаты своим рабочим. Понимающие люди в Англии есть, они осознают, что без квалифицированных рабочих все фабрики и заводы — всего метериалы, из которых они сделаны.

Однако, буквально недавно, ситуация стала немного, но меняться. Бизнес, моментально реагирующий на любые возможные изменения в политике, смотрел на будущее уже не такими печальными глазами. Всё вело к тому, что Россия откроет свои рынки английским товарам и в Швецию, и в Финляндию, и в саму Россию. Именно так виделось в ближайшее будущее. Поэтому, промышленники посчитали нужным сохранить ту касту профессиональных рабочих, без которых производство будет просто невозможно.

И вот такие ушлые предприниматели оказались самой главной занозой в том, чтобы поднять людей на сопротивление, используя дешёвые лозунги, когда машины обвинялись в том, что они забирают хлеб и возможность заработка у рабочих. Утверждалось, что уже скоро лишь один из десяти рабочих будет работать на фабриках, другие же будут попадать под статью о бродяжничестве, предполагавшая повешение всякого, кто ходит из города в город в поисках работы и куска хлеба.

— Джон, мне нужно срочно уехать в Йорк, там наши товарищи также собираются присоединиться к нашей акции. Ты справишься без меня? — спросил Капустин.

— Разве у меня есть выбор? Это же ты сделал из меня Джона Луда, того, которого вовсе не существует. Так что я, Джон Лестер, всё доделаю, что требуется. Ты только подними Йорк. И тогда наше движение будет воистину великим, — сказал тот, который взял себе псевдоним Джон Луд.

Прямо здесь и сейчас Капустин пожал руку своему товарищу и направился прочь. Уже начинала дымиться фабрика, рабочие сновали по всем цехам, грабили, избивали тех управляющих, которые могли бы им противостоять. Англии наносился существенный экономический урон. А еще Центральный Комитет отправлял целую группу провокаторов уже в Лондона.

Миссия Карла Маркса, как и Фридриха Энгельса, в этом эпизоде была выполнена. Для тех, кто это все затеял, очевидно, что движение будет потоплено в крови в ближайшее время.

Правительство настроено крайне решительно, и у Капустина были данные, что в том самом Ливерпуле недожавшиеся десантных операций французов, формируются полки из гусар и английской пехоты для начала подавления революции. Но это подавление, словно выстрел себе в ногу.

* * *

Стамбул (Контантинополь)

6 мая 1800 года (Интрелюдия)

Султан Османской империи Селим III разглаживал свою бороду, на которой за последние годы слишком много волос поседело, или, как убеждают падишаха, наполнились вековой мудростью и покрылись серебром. И пусть некоторые придворные предлагали султану подкрашивать бороду, чтобы подданные не видели седым своего падишаха, Селим предпочитал этого не делать. Он небезосновательно считал, что этих самых седых волос в скором времени будет крайне много, нет смысла вымазывать бороду чем-либо.

Несмотря на позднюю ночь, и что все жены уже давно в гареме, падишах не был один, ну или только лишь с охраной. В метрах пяти от султана покорно ждал ответа от османского правителя молодой француз, имя которого было очень таким длинным, так что Селим назвал его просто Себастьяни. Впрочем, так султан хотел показать еще и никчемность француза в сравнении с правителем Османской империи.

Встреча была тайной. Под покровом ночи, в тёмном плаще, закрывавшим лицо француза, его привезли в Топкапы, во дворец султана. Лишь только двое вернейших слуг падишаха знали, кто именно к нему прибыл на аудиенцию. Это было условием французов, что только так они вовсе будут о чём-либо говорить с султаном. Ну и султан не хотел пока афишировать его переговоры с Францией. Нужно же что-то с французов сперва что-то поиметь.

— И как Франция мне поможет? -не без раздражения в голосе спрашивал Султан.

Не понравились переговоры падишаху. Французы не готовы просто так и много давать денег, как, например, годом ранее англичане. Даже австрийцы не потребовали за свою потенциальную помощь такой отчетности и целевого использования средств, как хочет Франция.

— Великий, мы же всё это уже обсудили, — сказал Себастьяни, и по своей ещё неопытности в качестве дипломата не смог скрыть раздражение.

— Ты должен понимать, что этого крайне мало, — сказал Селим III. — И я не собираюсь держать при себе какого-нибудь ревизора, что будет следить куда и как я трачу деньги, чтобы посылать умирать своих же воинов.

Ораз Франсуа Себастьяни сделал большой вдох, как его учили наставники, после ещё один вдох и стал в уме считать до десяти. Нельзя было показывать османскому султану своё раздражение или негодование. Но молодой дипломат сильно опасался того, что может не оправдать возложенные на него надежды, что провалит свое первое серьезное дело.

По сути, Франция предлагала лишь только передать серебро и золото османам, чтобы турки смогли закупить оружие. Не оружие французы давали, а деньги, трата которых должна была согласовываться с представителем Франции.

Что же касается прямой помощи от Франции, например, корпусом французских войск, то об этом и речи не было. Прямое участие в русско-турецких отношениях возможно будет только после того, как сама Франция начнёт войну с Россией.

Однако французы хотели, как минимум, взять полгода отсрочки, вместе с тем, чтобы османы в это время уже дрались с русскими. Именно за это и готова платить французская империя.

Расчёт был вполне прогнозируемым и легко читаемым любым политиком или даже военным чиновником. Россия будет вынуждена направить лучшие свои войска на русско-турецкий театр военных действий, перестроить свою военную логистику в этом направлении. И вот, когда всё это случится, французы и ударят, будучи уверенными, что русские не ожидают их атаки, думая, что они заняты уничтожением Османской империей.

Чтобы развернуть свои войска к новой угрозе, нужно два, или три месяца. Чтобы русские смогли передислоцировать войска на север, еще месяц. А там, если все подсчитать правильно, уже снег, распутица… Поражение России.

— Вопрос войны Франции и России уже решён? — спрашивал Султан.

— Так это или не нет, но я не могу тебе сказать, великий падишах. Не могу, но ты мудрейший человек, потому должен понять, что я здесь неспроста, — сказал Себастьяни.

— Меня и смущает то, что прислали тебя. Ты ещё даже не генерал, для тайных переговоров присылают более умудрённых мужей. Так что именно ты сам больше всего меня смущаешь, — сказал Селим III.

Франсуа Себастьяне промолчал. Ему нечего было ответить на этот пассаж султана. На самом деле, молодой дипломат весьма интересовался Османской империей и изучал её. Франсуа Себастьяне был едва ли не лучшим знатоком обычаев и традиций турок. Он многое знал про внутренние реалии этого государства, роли мусульманских имамов, янычар, разных политических сил. А еще Оран Франсуа не был глуп, умел видеть, замечать, ну и думать. Себастьяни понимал, что именно может предложить Франция султану и какую конфигурацию французской империи необходимо выстроить для пущей выгоды.

Россия и Франция: эти два государства становились тиграми в одной клетке. Здесь, в Стамбуле, Себастьяни видел тигров и прекрасно понимал, что два таких зверя в одной клетке ужиться не смогут, они обязательно подерутся.

А разве Европа не та самая клетка? Мыши и крысы в клетке жмуться по углам и все только и ждут, как именно тигр одержит победу. Так что быть войне.

— Что ты знаешь о наших отношениях с Австрией и Англией? — спросил Султан.

— Великий, ты уже взял деньги у англичан, и это более трех миллионов фунтов. Австрийцы тоже предлагают тебе деньги, это полтора миллиона талеров. Франция даст тебе ещё два миллиона, — проявил осведомлённость французский тайный посланник.

Султан Селим рассмеялся. Это был смех человека, который уже устал сопротивляться неминуемому. Почти год султан выдерживает критику и только кормит обещаниями наиболее агрессивные реваншистские политические силы, что вот-вот и турецкая армия войдёт в Молдавию под надуманными предлогами, начнет своё наступление на Грузию, где только-только скончался царь Ираклий II, а его наследники начали грызню за трон.

— Француз, ты понимаешь, почему я смеюсь? — спросил падишах.

Себастьяни не знал, вернее не так, он догадывался, в чём причина истерического смеха султана, но не хотел озвучивать свои догадки.

— Вы все предлагаете мне деньги: Англия, Австрия, даже Испания… Но я спрашиваю вас, где мне покупать оружие? Может быть, у России? — восклицал правитель Османской империи. — До меня доходят сведения, что у русских появляется всё больше новых образцов интересного оружия, которые мне просто негде купить. Так, зачем мне серебро? Я буду его тратить на внутренние нужды своей страны, ибо не знаю у кого покупать оружие.

— Мой император сможет договориться с австрийцами, они продадут тебе оружия на те самые два миллиона франков, которые выделяет Франция. И это не последние деньги, — сказал Франсуа Себастьяни.

Вот сейчас султан посерьёзнел и задумался. Ему крайне не нравилось, что он является лишь фигурой на чужой шахматной доске. Он хотел, чтобы иные европейские государства были дискредитированы перед Россией. Султан подумал, что нужно сделать утечку информации, чтобы русским стало доподлинно известно, что их, пусть и не союзники, но явно не враги помогают Османской империи готовиться к войне с Россией. В таком случае страны рассорятся и можно будет даже рассчитывать на то, чтобы Австрия более деятельно помогала Османской империи. Например, Селим III был уже готов даже на то, чтобы австрийские войска вошли на территорию Валахии и Молдавии. Это позволит русским больше заниматься дипломатией по ряду направлений, которые могли бы вести на север Балкан.

— Через три месяца я начну войну. Но сделаю я это только в том случае, если у меня будет в достаточном количестве оружие, порох, провиант, фураж, и телег с конями. Если вы хотите, чтобы мои войны умирали за ваши интересы, оплачивайте каждую смерть соответственно… за дорого, — сказал Селим и брезгливо махнул рукой в сторону французского тайного посланника.

Два султанских телохранителя сразу же взяли под руки Орано Франсуа, тот дёрнулся и вырвался.

— Великий, я к тебе с полным почтением, но, если здесь и сейчас твои воины будут меня бить или унижать, то ты будешь бить и унижать самого императора Франции, — сказал Себастьяни и с гордо поднятой головой вышел прочь из комнаты, где происходила аудиенция.

Француз даже не сделал минимально положенных пять шагов вперёд спиной, а сразу же повернулся в сторону выхода, показывая султану свою спину. Но это были лишь мелочи, даже султан на это не обратил никакого внимания, так как он был полон мыслей о том, что и как нужно сделать прежде всего.

Через две недели ему придётся выступить перед нацией, вернее, перед османским духовенством и османскими военными. Они ждут ответа от султана, и вот эта помощь от Франции, как нельзя лучше. Не было бы даже её, всё равно пришлось бы султану объявлять о начале подготовки к войне. Впрочем, подготовка эта велась уже год, и все вокруг считали, что султан нерешительный.

Мало того, верный визирь утверждал, что ещё месяц, максимум два, и может случиться даже не бунт, а целое восстание не только в регионах, но и в Стамбуле. Османскую Империю скреплять может не образование, а сила и активная внешняя политика. И как же хотел Селим, чтобы именно образование и просвещение вело его страну в будущее. Но не так, под звон стальных клинков, зарождалась Османская империя, так она вынуждена существовать и сейчас, но уже под грохот пушек.