Сперанский 7. В огне

Глава 2

Глава 3

Петербург

6 апреля 1800 года.

Я хотел, чтобы мой доклад на Государственном Совете не стал грандиозным, распиаренным событием. С одной стороны он должен прозвучать не привлекая особого общественного внимания, но с другой, нельзя было обойтись без того, чтобы все заинтересованные лица гадали, что же там расскажет канцлер. Политические фигуры ожидали, будто и сами были экзаменаторами, как именно я буду сдавать свой главный главный экзамен.

Не только Россия в предвкушении отсчитывала дни до начала заседания Государственного Совета при императоре, но и за рубежом пристально наблюдали за тем, что происходит у нас, и гадали, стоит ли рассчитывать на смену политического курса.

Еще за месяц до начала спектакля на Государственном Совете, стало понятно, что некоторые товарищи, скорее даже неприятели, начинают играть против меня почти теми же самыми методами что и я сам часто использовал.

К примеру, перед докладом об итогах работы Комитета Министров за год, вышли некоторые весьма интересные статьи даже в журнале «Министр», не так давно мной учрежденном и уже ставшим популярным.

Там не то чтобы меня лично заругали. Но приводились некоторые негативные моменты, которые могли случиться в последствии моих реформ. Могли… Не факт, что случились. Хотя, чтобы поверили статьям, приводилась и конкретика.

Например, суд ошибся и назначил одному помещику оплатить своему соседу-истцу определённую сумму денег. В ходе дополнительного расследования обнаружилось, что тот самый сосед не должен был ничего платить. И все… статья ни о чем ином не пишет, лишь задаёт вопрос о справедливости. Мол, если реформа столь хороша, почему возникают такие прецеденты?

Я узнавал об этом эпизоде. Да, был такой. Но и без моего прямого вмешательства все решилось весьма справедливо, но не сразу.

Один сосед занес денег земскому исправнику, а еще и обязательным иным членам суда. Конечно, эти деньги должны были сделать судей лояльными тому соседу, кто взятку принес. Налицо была целая коррупционная схема с участием группы лиц. И разве в прошлом или будущем были государства, в которых не было преступности и коррупции? И мог бы я сделать Россию таким раем? Все понимают, что нет, но статья все равно негативная.

И ведь никто не напишет о том, что до реформы было намного больше подобных сюжетов. Сложнее было бы найти справедливость.

Нам и сейчас не легко дается судебная реформа, которая смогла сложиться в Нижегородской губернии, но при распространении опыта на всю Россию, встретила сложности. Так, до трети судей пришлось выгонять из системы, набирать новых, а после уже часть из них из-за некомпетентности, или опять же попыток стать коррупционерами, увольняли. Да, Лев Цветков, умница и надежда русской юриспруденции, семь потов согнал, но смог привести хоть к более менее нормальному виду суды. Ждём решения проблемы кадрового голода через дополнительные выпуски юридических факультетов университетов.

Вместе с тем, как не реформируй систему, но она всё равно держится не только на законе, но и на людях. А мы все грешные, не всегда исполнительные, или сообразительные.

Кроме того, в статье никто не написал о том, что лишь по одному апелляционному листу, который, используя свое право, подал помещик не согласный с решением суда, было проведено дополнительное расследование. Была собрана, согласно Уставу о судах, отдельная комиссия, на основе ревизионной службы. Комиссия была направлена из совершенно другой губернии. Вот они и нарыли составы преступлений у вершителей закона, вскрыли гнойник. Так разве же система не работает, если подобное возможно?

Конечно же, я не только знал тех журналистов, что писали подобное. В конце-концов, статьи выходили и в моем журнале. Но я дал возможность не только выпустить пар некоторым товарищам, в том числе иностранного гражданства, но и выявил таким образом всех, кто против меня играл. Не стоит, на самом деле внимания, кроме одной личности — полковника Смита [реальный исторический персонаж, шпион].

Этот человек не стал скрываться, а сразу же начал искать выходы на меня. Может быть, это его спасло, так как начни Смит тайно действовать, то, в преддверии моего доклада и года деятельности в должности Канцлера, я не задумываясь отдал бы приказ на его ликвидацию.

— Бюджет Российской империи нынче вырос до восьмидесяти двух миллионов рублей, — продолжал вещать я на Государственном Совете.

Кстати с этой цифрой тоже спекулировали. Прежде всего, потому, что бюджет, если брать именно что голую цифру, то не сильно-то и вырос, может только самую малость. К примеру, при восшествии Павла Петровича бюджет Российской империи составлял семьдесят три миллиона рублей, перед становлением меня канцлером, уже восемьдесят миллионов.

Но тут оппоненты несколько ошиблись в своей стратегии мелких уколов и нападок на меня. Каждый в Российской империи знает и чувствует, что рубль стал крепким, обеспеченным и золотом и промышленным производством, зерном, и что бумажные деньги нынче торгуются соответственно серебряным. А это большущее достижение. Да и раньше я умудрялся влиять на финансовую систему России, так что здесь моих личных заслуг предостаточно.

Мало того, так Российская империя стала законодательницей экономики, как науки. Уже не только мои статьи изучаются. Находятся ученые, которые увлеклись экономикой в свете открытий ряда явлений, например, инфляции.

Я читал доклад, большой, рассчитанный не менее, чем на час. Меня не перебивали, чем делали возможным полноценно не только закончить доклад, но высказать некоторые свои оценки деятельности Комитета Министров. На обычном совещании Государственного Совета с позволения императора меня пробуют уколоть словом, вывести из равновесия, каким-то образом уличить пусть не во лжи, но в вольной трактовке фактов.

— Выстроенная экономическая система, была бы невозможна без участия Министерства Финансов и лично господина Васильева. Она позволила нам не только не ощутить тягот войны со Швецией, но даже во время войны приумножать возможности Российской империи, — докладывал я.

Я хвалил всех своих министров, даже не смотря на то, что неоднократно сталкивался с ними лбами. Но невозможно работать и решать государственные вопросы лишь при согласии и всеобщем принятии. Это нормально — спорить, но важно прислушиваться с мнению. И я в некоторых вопросах даже шел на уступки. А сейчас пришло время хвалить.

— Есть немалые успехи в том числе и в сельском хозяйстве и в промышленности, — перешёл я к следующему вопросу.

На самом деле, сложно сказать, что именно стало причиной увеличения средней урожайности по всей Российской империи примерно от восьми до десяти процентов При анализе погодных условий, существенных бонусов, которые могла бы подарить природа, не обнаружено. Напротив, мне докладывали, что погода могла была быть и лучше.

В сельском хозяйстве не легко составлять статистику. Далеко не все помещики допускали саму идею, что можно давать какую-то отчётность деятельности своих имений. Император не хочет заставлять помещиков составлять Инвентари для систематизации всего сельского хозяйства, меня одергивает, чтобы я не напрягал помещиков. Мол, они все ещё вольны на своих поместьях. Приходится собирать информацию по крупицам и анализировать многие косвенные данные, чтобы иметь общее представление.

Государь не хочет лишний раз дергать помещиков ещё и потому, что заработал «Закон о вольных землепашцах», во многом непохожий на тот, что был принят в иной реальности. Русская Американская Компания и промышленность выкупает некоторых крестьян по двойной цене. Помещики вынуждены продавать, согласно закону. Они обязаны еще и ослаблять гнет, так как худо-бедно, но Общество Печалования заработало. Не хватает какого-нибудь шефства над этим обществом со стороны светской власти. Но… Императрицы нет, Мария Федоровна была низложена государем, пребывает рядом со своим старшим сыном в Сибири.

Оказывается, что есть немало крестьян, которые могут быть чуть ли не вровень по своим финансовым возможностям с хозяевами, но оставаться крепостными. Есть даже инженеры, все еще в статусе крепостных. Вот всех их государство и выкупает, чем стимулирует и других крестьян работать над собой и стремится. Какая-никакая, но дополнительная ступенька в социальной лестнице образовалась.

Кстати, поместья, которые закладываются в банках, и в течении полугода есть просрочки по залогу, так же по закону могут быть изъяты у владельцев, с компенсацией. Эти выплаты горе-помещикам достаточно велики, чтобы некоторые нерадивые собственники сами продавали государству свои убыточные имения. Ну и на этих землях сразу же начитает работать Тарасов, не сам лично, так как клонировать людей мы еще не научились, но у него уже немалый штат помощников. Крестьяне переводятся в арендаторы, с правом выкупа своей земли за очень низкую цену. Но бесплатно давать так же нельзя.

Да, это ещё никак не отменено крепостное право, император Павел не пойдет на подобный шаг. И нужно постепенно создавать условия, чтобы крепостное право ссыхалось, растворялось. И мы уже работаем над этим.

— Вместе с тем, — говорил я. — Хранилища зерна в Российской империи полны, проблема с голодом решена во всем государстве. Нам пора открывать международные рынки, так как скоро государству будет незачем делать большие закупки продовольствия у помещиков.

Начиналась скандальная часть моего доклада.

— Возобновление торговых отношений с Англией в полном объёме? — не выдержал император и спросил, несмотря на то, что сначала я должен говорить, а после выслушивать вопросы.

Мне было обещана возможность сказать все, что хочу.

— Да, ваше величество, восстановить торговлю с Англией, но на наших условиях! — я замолчал, осмотрел всех присутствующих, а это без малого три десятка мужчин, и приглашённая, как гость, великая княгиня Финляндская и королева-мать-регент Александра Павловна. — У нас нет друзей, у нас союзники армия и флот, н национальные интересы и воля нашего монарха. И потому, Ваше Величество, присутствующие здесь уважаемые господа, я считаю, что, если в интересах России начать торговать с Англией, значит, так этому и нужно стремиться. Но англичане в таком положении, что мы вправе стребовать от них новых условий сотрудничества в торговых отношений. Я подчеркиваю, — в торговых.

— А как же Франция? — спросил Ростопчин.

— Россия не заключает никаких иных военно-политических союзов, кои бы противоречили русско-французским отношениям! — позволив себе даже немного кривляния, я передразнил министра иностранных дел Франции Талейрана.

Дело в том, что французы договорились с пруссаками и подписали с Пруссией весьма странной направленности мирный договор. Пусть обе стороны назвали это лишь договором двустороннего сотрудничества, на самом деле, всё попахивало тем, что формируется некая коалиция против России. Пруссия, к примеру, отказала нам, России, продолжать оснащать русские корабли в прусских портах. Мелочь, на самом деле, мы в подобном не так критично и нуждаемся, но симптомы налицо.

Что-то похожее французы сейчас пробуют заключать австрийцами. Если позволить состояться и этому союзу, то, всё ещё никак не решающаяся начать войну, Турция немедленно пойдет на обострение и поиск поводов к войне.

Да, мы, собственно, и не против воевать, так как настало очередное время дать Турции по носу. И желательно это сделать так, чтобы долго османы еще не вспоминали о славе своих предков. И в этом свете враждебная для нас Австрия, да ещё и в союзе с Францией и Пруссией… Подобного допустить никак нельзя.

Да, сейчас мы всё ещё союзники Франции, но французы отказались от нашей помощи в Индии. Более того, заявили, что нахождение там русских войск никак не потерпят. При этом, нас уже обвиняют в несоблюдении буквы франко-русского союза, даже не удосужившись конкретизировать, в что именно вы не выполнили.

Это означало лишь одно, что Наполеон вознамерился подмять Индию именно под себя, а никак не освободить её или не выбить оттуда англичан. Он не собирается даже рассматривать вопрос о том, чтобы попробовать создать в сотрудничестве с нами какую-либо индийскую администрацию. Пусть даже лишь на Востоке Индостана.

И Наполеон, вопреки нашим запроса, не собирается помогать русскому союзнику в том регионе Топу Султану. Господин Ложкарь лично занимался вопросом логистики и доставкой вооружения, провианта, пороха и фуража Топу Султану. Это была нелёгкая задача, которая в очередной раз доказала высокий профессионализм и природный гений моего друга Лошкаря.

— Ваше императорское Величество, господин председатель Государственного Совета? — обратился Александр Борисович Куракин. — Я прошу соизволения сказать.

После разрешения императора министр иностранных дел Российской империи высказал на Государственном Совете то, о чём ранее предупреждал меня. Куракины, причём, оба, и тот который во Франции, и тот, который в России, были, конечно же, против того, чтобы мы восстанавливали хоть какие-то отношения с Англией.

Вырисовываются чёткие контуры оппозиции, профранцузской партии при русском императоре. Ростопчин, Куракины, ряд фигур помельче — все они ратовали за более плотный союз с Наполеоном. Бонапарт для многих казался истинным другом России.

И почему в России так мало прорусских сил, а всё какие-то англофилы-франкофилы и другие «некрофилы»?

Мне очень не хотелось ссориться с Куракиными, и не только потому, что мы имеем общие дела и доли во весьма прибыльных предприятиях. Но к этому всё идёт. Я решительно не понимаю, почему мы должны спускать с рук Наполеону оккупацию части германских княжеств, Дании, Норвегии, нашей части Швеции. Именно так! Когда Швеция прорусская, то ее территория — это вопросы России и королевы. Наполеону даже предлагалась Померания, но ему мало.

Хорошо, что государь проявил адекватность и после очень долгих споров, на грани моей ссоры с монархом, всё-таки принял план Барклая -де-Толли. Россия готовилась к масштабнейшей войне с Францией.

— Что ж, господа, мне нужно крепко подумать! — сказал император, резко встал со своего возвышающегося над всеми стула, и словно выбежал прочь из зала заседания Государственного Совета.

Некоторое время была тишина, многие смотрели на меня, потом стали шептаться между собой.

— Михаил Михайлович, вы осознаёте, что ставите Россию на путь большой европейской войны? Англия нынче слаба, как никогда ранее, она нам не помощник, — подойдя ко мне, наставительно говорил Гаврила Романович Державин. — Готовы ли мы к войне?

— Гаврила Романович, — отвечал я мною уважаемому человеку, — Тихим сапом Наполеон прибирает к своим рукам всю Европу. Если бы не русский флот, он бы уже пробовал высаживаться в Англии. Английский бульдог сильно потрепан, но он всё ещё бульдог. Уничтожая одного врага России, в виде Англии, мы порождаем другого зверя. И он не более и не менее опасен и вреден для России, чем Англия ранее.

Я открыл свой портфель и достал оттуда не вышедший в тираж номер «Монитора». Добыть эту французскую газету получилось благодаря развитой шпионской сети во Франции. Это пусть Талейран что угодно кричит, хоть с пеной у рта доказывая свою лояльность Наполеону Бонапарту, но он уже вовсю играет против императора Франции. Без министра иностранных дел Франции подобный документ не оказался бы у меня в руках. Более того, отсрочка моего доклада не была связана с тем, что я не готов к нему, как думали многие, злорадствовали, что Сперанский, наконец, в чём-то промахнулся и не успел вовремя подготовить необходимый документ.

Я ждал именно этого пасквиля на Россию. Да, некоторые сомнения вызывало то, что газета так и не была издана во Франции. И я знал, почему именно. Как и в прошлой истории, Наполеон Бонапарт собирался уничтожить всех своих потенциальных конкурентов за монаршим столом, чтобы меньше иметь претендентов на французский престол. И я, как мог, оттягивал этот момент, понимая, что когда не станет двух потенциальных королей Франции, нынешний император начнет все больше обострять ситуацию до войны с Россией — единственным препятствием для его полной власти в Европе.

Правда заключалась в том, что мы, действительно, пока ещё не готовы к войне с Францией. Я не скажу, что мы её не выиграем, не могу сомневаться в силе русского оружия, в гении Суворова, который всё ещё на коне, пусть его самочувствие, порой, и не позволяет старику жить полноценной жизнью. Полгода назад была запущена программа, инициированная мной и Барклем де Толли. Минимум нужен ещё год, чтобы мы смогли реализовать хотя бы две трети от всего задуманного.

— Читайте, господа, на досуге! — сказал я, положив на стол ту самую французскую газету. — Прошу вас, только не сильно распространяться об этом. Я, на самом деле, не хочу войны, но все ли зависит от нас, если воевать хотят другие. Если наши враги хотят войны, мы не сможем отвернуть глаза и не ответить на вызов. Это будет бесчестно, словно смалодушничать перед вызовом на дуэль.

Конечно, император эту газету читал. Ему, безусловно, не понравилось, он даже вспылил, чуть ли не намереваясь прямо сейчас объявить войну Франции. Но я, конечно, отговорил.

На самом деле, Россия ещё стоит на таком распутье, что до конца сложно оценить все риски, которые существуют. Выдержим ли мы войну на два фронта? Я уверен почти на сто процентов, что, если нападёт Наполеон, то Османская империя моментально ввяжется в войну. Если же Турция начнёт первую войну, то Наполеон станет обострять. Мало того, если мы не начнём примирение с Англией, то Австрия начнёт помогать туркам против нас. Все сложно и любой наш шаг — это проигрыш в ином.

Все ждали, когда государь вернётся. Если Его Величество сказал, что ему нужно подумать, то теперь это означает, что государю, действительно, необходимо подумать. А, значит, он вернётся.

— Господин Сперанский, канцлер, — ко мне подошла Александра Павловна.

— Ваше Величество, — сказал я, поклонившись королеве и великой княгине достаточно низко, почти как российскому императору.

— При первом нашем знакомстве я бы никогда не сказала, что вы, Михаил Михайлович, умеете быть и галантным, и весьма обходительным, — завязывала со мной разговор Анна Павловна.

— Я ещё раз прошу простить меня, Ваше Величество, но в тех обстоятельствах я не мог воздать должного вашей красоте, вашему блестящему уму, просто быть вежливым человеком. Я выполнял волю своего императора, — сказал я.

Я не боялся быть услышанным кем-либо, так как то, что именно я вывез королеву, освободив её и заточения в Стокгольме, стало уже секретом Полишинеля. Однако, мы стояли с Александрой Павловной чуть в стороне, и причиной этому было не то, что я сторонился людей, а то, что другим нужно было посовещаться, как-то посмаковать новость, что я собираюсь полностью перевернуть внешнюю политику Российской империи.

— Я искренне благодарна вам, господин канцлер, это же именно вы приняли программу, по которой шведские дети сейчас могут получить паёк от русской армии? «Нет чужих детей!» Это более, чем благородно, Михаил Михайлович, я не забуду этого. Случись так, что мой папа попросит вас уйти, я бы от такого канцлера не отказалась, — сказала Александра Павловна и рассмеялась, задорно, игриво, будто кокетка.

Этого мне ещё не хватало! После того, как королева Швеции Великая княгиня Финляндии, родила здорового и крепкого мальчугана, когда она стала жить практически на три столицы: Гельсингфорс, Стокгольм и Петербург, мне начали приписывать адюльтер именно с Александрой Павловной.

Когда же публика узнала о том, что именно я занимался подготовкой и бегством дочери русского императора из Стокгольма, уже не оставалось ни у кого сомнения, что у нас с ней что-то было. Все были уверены, кроме моей жены. Катюша не восприняла всерьез досужие сплетни, так как прекрасно знала, где они берутся и откуда, и что зачастую за этими разговорами стоит, как правило… ничего.

Так что, если кто-то услышал предложение Великой княгини стать её верным канцлером, может быть растолковано в обществе весьма превратно. Впрочем, если бы не Катя, любимая моя жена, то я, возможно, подумывал бы над тем, чтобы создать некую пикантную новость о себе. Нужно людей немножечко отвлекать от того, что Россия становится на путь внешнеполитических невероятных потрясений.

— Давайте смягчим шведские выплаты, господин канцлер! Ну и так же территорий забрали… еще и французы… — Александра Павловна так мило улыбнулась, будто просила о нелепице.

— Я всецело ваш, прекраснейшая королева, кроме двух моментов: я безнадежно люблю свою жену; и, как государственный муж, принадлежу государю и России. А в остальном… — я развел руками.

— Не были бы вы наделены столь большим числом талантов… Тогда заключите со шведскими верфями выгодные договоры, — продолжала настаивать королева, мать Петера Карла.

Я лишь улыбнулся.

Швеция приняла большинство наших условий, не могла принять. Была признана независимая Финляндия, причем с Лапландией. Отошли земли и к России. К примеру по линии Кирена-Абиску на самом севере Скандинавского полуострова стали русскими. Я даже не поленился прописать в договоре то, что все острова, воды, что находятся на севере Норвежского моря, все русские. Флота шведы лишились, конституцию новую приняли, где прописаны исключительно дружеские отношения с Россией. Было прописано и то, что русским компаниям не должно никакого чиниться препятствия как в разработки недр Швеции, так и в других предприятиях. Будем не только принуждать силой, но и делать невозможным существование шведской земли без России.

— Правильно говорят, что вы железный канцлер, — улыбнулась Александра Павловна, и покинула меня не солоно хлебавши.

«Я это прозвище и запустил в народ,» — подумал я.

— Его Императорское Величество! — произнес распорядитель и в зал вошел Павел.

— Я принял решение, граф… Вы остаетесь канцлером, но железную дорогу до Москвы и телеграф вы доделаете уже в этом году! И да, не ослышались, Канцлер Сперанский Михаил Михайлович я дарую вам Орден Иоанна Иерусалимского второй степени, а еще орден Андрея Первозванного. Я все вижу и работу вашу оценил! — провозгласил император, а у меня чуть было слезы не навернулись от неожиданных наград, но что важнее — признание моих заслуг в целом.

Так что, в путь! Еще много работы!