Обратный путь до флагманской эскадры прошел весьма хлопотно. Получившая аватару Симакадзе то носилась по палубе от переизбытка эмоций, то засыпала меня миллионами вопросов «о девочках», то затевала перестановку в своей каюте… А уж когда из набежавших туч хлынул ливень… Надо было видеть лицо туманницы, когда та, выскочив было на крыло мостика, через секунду влетела обратно с круглыми от испуга глазёнками, словно свалившийся в ванну котёнок. Вода-то мокрая, оказывается, кто бы мог подумать!
Пришлось сходить за полотенцем, а потом объяснить, как пользоваться расчёской. Вообще-то туманницы с укладкой не заморачиваются, формируя прическу чем-то вроде электростатических импульсов, вот только в случае мокрых волос… результат получался неоднозначный, скажем так.
Но самое забавное было наблюдать, как едва обсохшая девчонка встаёт на пороге рубки и с откровенной опаской вытягивает руку на улицу. Испуганно отдёргивает, едва почувствовав капли воды, но, в конце концов, набирается храбрости и, подержав ладошку под дождём минут пять, восторженно рассматривает собравшуюся на ней лужицу. После чего разражается очередным градом вопросов: «А почему…».
Какая уж тут скука.
К тому времени, как Симакадзе подошла к борту Конго, ливень поутих, превратившись в нудно моросящий дождик, но всё равно по палубе пришлось нестись бегом, тихо чертыхаясь сквозь зубы на собственную забывчивость — мог бы и зонтик попросить.
— Здравствуй, Конго. Ну и погодка… — пробормотал я, вваливаясь в рубку к блондинке.
Стащив джинсовку, помял в кулаке набравшую влаги ткань, поморщился…
— Слушай, можно тебя попросить сушилку?
Но сидевшая у окна на своей любимой банкетке туманница, кажется, вообще не заметила моего появления, продолжая молча наблюдать за барабанящими по стеклу каплями воды.
— Конго…
— Не люблю дождь, — неожиданно произнесла она бесцветным голосом, обхватывая себя за плечи и ёжась, словно от озноба.
***
Поёжившись, Конго прикрыла глаза. Проклятый дождь шел уже второй день, не переставая, — казалось, грязно-серые тучи просто зацепились за её мачты и так и будут теперь всю жизнь тащиться следом.
— Конго, что с тобой? — встревожился человек, подходя ближе и пытаясь заглянуть ей в лицо.
— Ничего.
Не объяснять же, что ей просто плохо. Глупо, по-человечески, без каких-либо объективных причин. Плохо, и всё.
Непонимающе нахмурившись, человек пару минут постоял, затем торопливо спустился к себе в каюту и, вернувшись с пледом в руках, молча закутал её в мягкое шерстяное полотнище.
— Зачем это? — вяло удивилась она.
— Платье лучше сними, быстрее согреешься, — вместо ответа посоветовал он. — Сейчас чай будет.
И снова убежал вниз.
Машинально подобрав под себя ноги, Конго покрутилась под пледом, пытаясь устроиться поудобнее, но платье и вправду мешало. Так что после короткой возни она убрала с тела всю верхнюю одежду, оставшись в одном белье, отчего, как ни странно, стало действительно теплее.
Тем временем, успевший сбегать в кают-компанию человек снова появился в рубке, едва ли не силой всучив ей в руки чашку с горячим чаем. Причем, именно ту, что ей больше всего нравилась — широкую, больше похожую на пиалу, о которую так приятно было греть ладони. После чего молча устроился рядом, так же уставившись за окно.
Самое удивительное, что вопреки обыкновению его присутствие не раздражало, скорее наоборот, успокаивало. Даже шелестящий по палубе дождь из источника тоски и уныния превратился в просто звуковой фон. Разве что немного смущало, что под пледом на ней почти ничего нет, но сидеть, закутавшись в теплую шерсть, было так уютно, что менять его на одежду категорически не хотелось.
Наверное, стоило бы проанализировать изменения собственного состояния, сопоставить отклики сенсорной сети, провести полную диагностику, но… было просто страшно. А вдруг подобные исследования разрушат ощущение покоя, и непонятная тоска снова вернётся? Нет уж, лучше так и сидеть, баюкая в ладонях горячую чашку, вдыхая поднимающийся над ней ароматный пар и прихлебывая крохотными глотками сладкий, чуть вяжущий напиток.
Окончательно согревшись и поставив опустевшую чашку на столик, Конго обняла под пледом колени, притянув их к груди.
— Ещё налить? — негромко спросил человек.
— Нет.
— Согрелась?
— Да.
Она мысленно приготовилась к тому, что человек сейчас начнёт выспрашивать причины её необычного поведения, въедливо докапываться до каждой мелочи, задавать сотни глупых вопросов… но тот лишь молча кивнул.
***
Закутавшаяся в плед так, что наружу торчали лишь пушистые хвостики волос, Конго сонно моргнула и я, воспользовавшись временной утратой бдительности, подхватил её на руки, прямо «кульком» перенеся на угловой диванчик.
Попытку что-то возмущённо взмявкнуть пресёк вздохом:
— Спи уже, завтра всё выскажешь.
Подоткнув ей плед, погасил основной свет, оставив лишь одну неяркую лампу над штурманским столом в качестве ночника, и вышел из рубки.
Какой смысл расспрашивать, что случилось, если и так всё понятно. Оказывается, даже самым тёмным Властелиншам бывает тоскливо и одиноко.