Товарищ Йотунин

Глава 23

Понятия не имею, чего ждать от местной госбезопасности — это если я правильно понял само слово «опричнина».

В бытностью свою директором спиртзавода — предприятия, на секунду, стратегического, я был надежно прикрыт от рядовых чекистов всесильным Первым Отделом — который на заводе моем, конечно, был.

Кроме того, ко мне тогдашнему и тамошнему, у Комитета и вовсе не было никаких вопросов.

Переговорить мы смогли на втором этаже: Колобок проводил нас с безымянным опричником до одной неприметной двери — единственной из всех, не имеющей вообще никакой таблички. Ключ от двери нашелся в одном из карманов безразмерного пиджака моего шефа — надетого, конечно, под халат.

Нас проводили, нас пустили внутрь, нас оставили одних.

— Пойми для начала, Ваня, — поделился опричник. — Это не допрос.

Перед тем он утвердился за небольшим и совсем не начальственным, столом, усадил меня ровно напротив, и вперил в вашего покорного слугу жесткий взгляд. — Допросы мы тоже проводим… Только не так, не здесь и другим составом.

Я уже передумал хорохориться, и вид делал обреченный — просто на всякий случай, а еще потому, что всякому начальству нравится понимать приниженное положение зависимого лица.

— Существует процедура, к оркам, троллям и прочим антисоциальным расам та применяется автоматически — принять, заковать, доставить, и только после — разговаривать, — словоохотливо пояснил инспектор. — Тебя бы тоже… Доставили, но ты у нас тролль культурный, образованный, грамотный, ни в чем — почти — не замечен, да и Кацман говорит…

Я почти расслабился: ничего плохого Дамир Тагирович про меня сказать не мог, а значит, и инвестиция в отношения с государевым человеком начала себя оправдывать — и делать это весьма лихо!

— У опричнины нет к тебе претензий, Йотунин, — совсем успокоил меня собеседник. — Пока нет. И, в твоих интересах, а главное, силах, сделать так, чтобы таковые и не возникли очень долго — к примеру, никогда. Ты ведь понимаешь, о чем это я?

Разумеется, я понимал.

— Тут такое дело, господин инспектор, — я решился заговорить. — Мне есть, что сказать, и даже прямо сейчас…

— Интересно, — подбодрил меня опричник. — Говори тогда, раз есть, что.

— Здесь, в морге, я тружусь меньше месяца, — начал я немного издалека. — Все отлично. Условия работы, задачи, отношение руководства — просто блеск, правда, — я вовремя вспомнил о необходимости придерживаться легенды и не выпадать из образа, — мне и сравнить особенно не с чем. Мне здесь нравится.

— Ближе к делу, — напрягся отчего-то собеседник.

Ну, к делу, так к делу.

Поведал — как мог — о странной истории с сектантами и их некомплектными жертвами. Изложил собственные соображения… Набрался наглости, и попросил — почти потребовал — указаний.

— Это хорошо, Йотунин, что ты — такой наблюдательный молодой тролль, — ответил инспектор. Однако, есть дела… Не про твой уровень. История эта нам хорошо знакома и даже понятна, что же до тебя… Сохраняй спокойствие, продолжай наблюдение. Мы с тобой свяжемся.

— Как скажете, господин инспектор, — я сделал вид совсем успокоенный. — Я тогда пойду?

— Конечно, Ваня, — согласился опричник. — Пойдешь. Только сначала…

На стол лег лист бумаги, следом — перо-самописка, наподобие авторучки.

— Сам понимаешь, бюрократия. На-ка вот, прочитай и подпиши.

Я вчитался — сразу же переводя убоищное латинское написание на нормальную советскую кириллицу — по крайней мере, у себя внутри головы.

«Я, долгий прочерк — видимо, нужно вписать имя и фамилию, — добровольно и без принуждения, выражаю желание сотрудничать…»

Так и день закончился, то есть не весь, а только рабочий.

Домой с работы — почти каждый день, кроме тех, когда не получается — я хожу пешком. Здание морга покидаю через парадный вход, он же выход. Нравится, да и идти так немногим, но ближе.

Поворачиваю направо, топаю по Сибирскому Тракту — наверх, то есть, в сторону центра сервитута, прохожу так несколько кварталов.

Потом — налево, на Примацкую улицу, она же — в устах местных жителей — Первонахская. Улица приметная: по левую, если идти с работы, руку — стихийный базар, на котором торгуют всем подряд, от несвежей еды до севших электрических батарей, по правую — пара обшарпанных жилых домов, до пяти этажей в высоту каждый, да еще — Центр Занятости Молодежи, занимающий, вместе с огороженной территорией, почти целый квартал.

Про Цэ-Зэ-Эм, явление, в условиях апокалиптического царизма, нетипичное, стоит рассказать отдельно.

Это четырехэтажное в высоту и очень солидное по площади здание, гранитно-красного цвета — мне даже иногда кажется, что и Центр, и крематорий, строили одни и те же лю… Разумные. Только немного в разное время.

Местные называют Центр Занятости не иначе, как «Второй Первонахский Рынок», намекая на то, что торгуют на приличной территории, попросту, рабами.

Не знаю, я бы не сказал, что это прямо рабство.

Долгосрочные контракты, слегка кабальные, рабочий день длинный, зато зарплата маленькая, прочие условия, плюс — я читал один такой, причем, еще полностью будучи Ваней, и как-то о том вспомнил — крайне сложно, как это говорят мои уличные товарищи, «соскочить»…

Хотя — кого я обманываю! Рабство и есть. Одна разница, что не пожизненное и почти добровольное.

Еще здесь же, у ворот Центра, трутся поденные рабочие — прямо отсюда их и увозят, кого — на работу, иных — прямо на тот свет, как уж повезет с заказчиком.

Постоянно трутся, с раннего утра до самого позднего вечера: многие — не в ожидании честной работы, но, скажем, альтернативного заработка…

Эту компашку я приметил давно.

Парни в нее входили разные — от мрачных, неразговорчивых, крепышей до вихлястых доходяг — последние были еще и постоянно подшофе.

Ребята эти не обращала на меня особого внимания — разве что, провожали долгими нехорошими взглядами, сразу же теряя видимый интерес, стоило мне окончательно пройти мимо.

Все когда-нибудь случается впервые.

— Стоять, пассажир, таможенный контроль! — изобретательно пошутил самый тощий и вихлястый из компашки, человеческого вида шнырь, загораживая мне дорогу. — Есть чо?

— Тебе и того, что есть, хватит, — решил я разойтись на словах. — С утра выпил, день свободен?

— Опа, — удивился застрельщик. — Да мы борзые? Слышь, пацан, ты с какого раёна будешь? Лазиешь?

— Не при делах, — ответил я с достоинством. — Со среднего Губкина я.

— Кого знаешь по Губе? — настаивал шнырь.

— Сам-то ты кто по жизни? — я перешел в контрнаступление. Ситуация закручивалась неприятнейшим образом, и стоило слегка обострить — может, разойдемся с этим, остальные не полезут…

Ну-ну. Надежды юношей питают. Или Ломоносов так говорил про науки?

Помните, я упомянул о мрачных крепышах? Так вот, сразу двое из четверых выдвинулись вперед.

— Сам-то ты, — начал один из них, — Кто?

— Слышь, — не дал мне ответить второй. — Живешь у нас на раёне, в общак не заносишь, пацанов не уважаешь… Решено тебя поучить, чтоб жизнь понял!

— А, и учителя, конечно, передо мной? — я уже понял, что драки не избежать, а раз так… Меня всегда учили: дай противнику выступить первым! — Прямо целый педсовет!

— Педшто? — первый собеседник зацепился куцым разумением за знакомый корень. — Пацаны, нас, походу, на петушню определили… Верно сказано, наглый, борзый, да говорят, еще и на лавэ…

— Пацаны, мокасы — мне, — потребовал шнырь-закоперщик. — Козырные шузы!

— Решим, — согласился второй крепыш. В руке его, будто из воздуха, возник блестящий балисонг, и принялся, будто сам по себе вертеться — туда, сюда — отвлекая мое внимание. Решалы, блин…

Когда-то очень давно — еще когда Грузинская Советская Социалистическая Республика называлась не иначе, как Тифлисской Губернией канувшей в Лету Империи, меня, молодого да раннего, учили драться.

Было мне это почти ни к чему — с моими-то оригинальными габаритами да физической силой… Однако, учил человек умный, опытный, знания были признаны полезными, и кое-что из той теории я извлек и практического тоже.

В числе прочего — «если на свет появилось белое оружие, считаем драку боем и валим наглушняк».

Канон Поющих Ветвей мне знаком… Наизусть. Похвастаюсь: я, по мнению моего эльфийского наставника из прошлого мира, дошел в том до степени Владетеля, Раскрывшего Бутон. По нашему, по-простому, это будет примерно черный пояс, шестой дан, ну или заслуженный мастер спорта, если еще и по-советски. Могу прибавить: таков дошедший я оказался единственный — если учитывать только тех, в ком совсем не текло эльфийской крови.

Тогда, с дальнобойщиками, я дрался даже не вполсилы — может, в шестую часть, может, в пятую — если так вообще можно сказать, но то и драка-то была шутейная, с массой ограничений и чтобы никого случайно не убить.

Теперь было дело другое: я был один против многих, в своем праве и вооружен. Эльфийский посох, построенный строго по канону, даже украшенный черепом — оружие куда более опасное, чем меч, топор, булава или копье… Если в умелых руках. Мои, как раз, оказались умелыми.

Я стряхнул долой чехол, прикрывавший череп.

— О, палка! — непонятно чему обрадовался гопник, уже доставший из сумки опасного вида кистень. — Ща мы тебе ее засу… — договорить супостату я не дал.

Прием самый простой, ожидаемый, удобный — «Шаг древня».

Опорная нога — вперед на половину ширины плеч, тычок подтоком в ближнее колено.

Владелец кистеня хрустнул псевдоподией, заорал громко… Такой удар — это больно, да и ходить ему теперь с костылем или на железной ноге.

Давешний балисонг делает оборот, и, сжатый относительно умелой рукой, движется острием ко мне. Очень медленно…

«Тихий посвист». Посох — вернуть из выпада. Древко, негромко свистнув, врубается с короткого замаха в вооруженную руку.

Все, этот тоже не противник.

Тут я занервничал — это тело не очень пригодно для исполнения канона. Пришлось уйти от двух ударов, да немного подышать. «Он наблюдает за шмелем». Успокоился.

Ко мне подступили сразу четверо: грамотно, с разных сторон, повадками выдавая умение драться в группе. Трое — с ножами, четвертый — вооружен ружьем об игольчатом штыке. Значит, первым…

«Глухарь токует». Шаг ровно в центр построения, припасть на опорную ногу, уклониться туловищем влево, махнуть посохом — для равновесия и хорошего удара — в обратную сторону. Есть контакт с мягким! Закрыть глаза, теперь — на слух и другие чувства. Подцепить обрамлением черепа ногу того, что справа от мягкого, дернуть на себя, тем же ходом сунуть подток в лицо тому, кто напротив.

Попасть в лицо не надо, надо отпугнуть, заставить отшатнуться…

Тот, кого подцепили, падает: я точно знаю, что заваливается он на мягкого-с-ружьем.

Левую руку долой с древка, упереть подток в землю — асфальт. Заблокировать удар топора, свободную левую руку, сжав щепотью, сунуть в кадык тому, кто отшатнулся и успел вернуться.

Открыть глаза, довернуть левую руку, услышать хруст. Взмахнуть обеими руками, будто крыльями, послать уже мертвого, но не понимающего этого, противника — в последнего из четверых. Тот будет сбит с ног, и прямо сразу…

Выстрел. Сноп картечи сносит троих гопников — это окончательно упал тот, который с ружьем.

Два шага влево, приставным, по кругу. «Падает лист» — и, вместе с листом, череп-навершие опускается точно в темя еще одному — перестал уже считать.

Тот опадает… Лист же.

Выстрел. Еще один. И еще. Целая — кажется, это называется «очередь»?

Какая сволочь не дала мне исполнить канон?

Рефлекторно подался в сторону — главное, не прижаться к забору. Тот несерьезный, сварен из тонких железных прутьев, поставленных вертикально — сломать — ерунда делов. Движение, однако же, ограничит.

Тут стреляют, от пуль я уворачиваться не умею…

Щит, второй, третий — связка получается сама собой. Как на болотах, у замка, помните? Только без спецэффектов растягивания времени на шаги, а так — то же самое!

— Париии! — заорал знакомый голос.

— Ыыыыы! — ответило сразу несколько луженых глоток.

Еще два выстрела, нет, три. Третья пуля прилетела откуда-то со спины, противно цвиркнула об основание забора. Рикошет, не в меня.

Я догадался присесть, и, наконец, обернулся.

Диспозиция вышла такая: на середину Первонахской, раскидав мощным сварным бампером неудачно подвернувшиеся торговые палатки, влетел здоровенный седельный Камаз… Или другая какая-то марка, я в них не разбираюсь, тем более, в этом мире. Главное, что грузовик.

Еще один грузовой мобиль, даже побольше первого, притерся к забору центра.

Прямо из кабины второго грузовика, высунув в окно опасного вида карабин, палил то ли водитель, то ли пассажир. Еще один стрелок только что выбрался из-за укрытия — кабины первого грузовика — и целился куда-то вдаль.

Со стороны, с которой явились оба грузовика, набегала толпа — человек десять — здоровенных мужиков всех народов и рас, кроме, наверное, эльфийских. Комбинезоны, тяжелые ботинки, цепи, монтировки… Наши!

— Ты как, цел? — сунулся ко мне один из набежавших мужиков. Я немедленно узнал в том лося клана «Пердячий пар» — помните, я еще немного помог этим парням в Битве-за-Пельменную? Ну вот. — А то мы тут мимо ехали, смотрим, кореша нашего обижают…

— Даже невредим, — согласился я. — Духи уберегли. И вы вот.

— Орел! — я выпрямился, и кто-то тут же хлопнул меня по плечу.

— Вовремя, мужики, — признался я. — От души. Не рассчитал малость…

— Своих не бросаем, — обрадовался лось. — Волыны, опять же… У тебя ведь нет?

— Откуда? — удивился я. — Нет, короче.

— Тогда вообще не по понятиям, — подал голос — опять знакомый — кто-то еще. Я обернулся: выступил глава того же клана. — Повод для предъявы. Или…

В шоферскую народную игру «поймай и размажь» дальнобойщики играли еще минут десять: пока переловили оставшихся — «по беспределу выступили», как заявил кто-то из мужиков вида конкретного — гопников, пока, под шумок, растоптали пару палаток с особенно поганым содержимым…

— Мужики, может, валим? — поинтересовался я, убедившись в том, что противник закончился весь — то ли разбежался, то ли был, без затей, перебит. — Не ровен час, явятся…

— Кто явится-то? — удивился давешний лось. — Тут тебе не опричнина, не юридика, не земщина даже… Справились — и молодцы, никому дела нет. Одно слово…

— Сервитут, — привычно согласился я. — Тела куда?

— Вот же грузовик, — сообщил кто-то новый: кажется, тот стрелок, что вел огонь прямо из окна кабины. — Погрузим, увезем… Мало ли в окрестностях болот?

«Чисто Питер», чуть было не согласился я. Сдержался на всякий случай и в последний момент: вокруг той, привычной мне, Казани, болот не было совсем — только пруды да озера.

Подошел решительно к ближайшему телу, потыкал в то посохом. Тело не шевелилось, да и вообще — эфирным зрением я разглядел несколько сквозных дырок, в голове и корпусе — умерло. Присмотрелся: гопник.

— Мужики, а наши… Потери? — пришла в голову и была озвучена скорбная мысль.

— Ни царапины, — радостно сообщил лось. — Как в зале! Эти-то… Макивары да мишени, блин!

— Это, — сообразил я. — Сначала бошки с плеч. В смысле, начисто. Чтобы не встали… Я упокойщик, я в морге работаю! В теме!

— Тогда руки еще, — согласился кто-то из-за спины. — И ноги. Кол еще можно, в сердце…

— Лишнее, — ответил я. — Это ж не упыри.

— Ты-то откуда знаешь? — встрепенулся лось. — А, ну да…

Оставался последний момент, чуть ли не самый важный из нужных.

— Мужики, есть у кого шоколадка? — попросил я. — Мне колдануть надо, сил — почти ёк.

— Батончик пойдет? — тот-самый-стрелок полез в карман комбинезона. — С орехами.

— Так даже лучше! — протянул я руку. — Спасибо!

Как и все хорошее, шоколадный батончик — нуга, карамель, орехи — кончился очень быстро, однако, эффект нужный создал.

— Вылезай, — ткнул я навершием посоха в ближнее тело мертвого гопника. — Пора тебе.

Сам же сунул щуп на план мертвых.

Призрак предстал почти как живой: такой же противный, вихляющийся, будто выпимши.

— Гурбаш навел? — озвучил я догадку.

— Кому Гурбаш, а кому — господин Гурбашев, — ехидно отозвался мертвец. — Теперь у тебя, походу, проблемыыы… Пацаны напряглись, валить тебя будут!

— Тебе-то какая разница? — удивился я. — Все же, отлетаешь… Вот прямо сейчас.

— А я что, типа помер? — догадался шнырь. — Мама! Не хочуууу!

— Да кто б тебя еще спросил, — я отозвал щуп.

Мужики вокруг молчали одобрительно.