Товарищ Йотунин

Глава 10

Зелье, как я и рассчитывал, полностью сварилось уже к утру.

Бытовая алхимия, если сильно упростить, бывает двух видов: «ленивое зелье» и «сильное зелье»… Во всяком случае, именно так считается в том мире, из которого я родом.

Представьте себе удивление, настигшее меня после того, как я прочитал о том же самом в Ваниных конспектах, посвященных науке алхимии! Видимо, связь между нашими двумя мирами несколько теснее, чем мне сначала показалось… Или, например, одинаково действуют законы логики.

Я сварил зелье именно ленивое — требующее минимального участия в процессе.

— И что с этим делать? — резонно вопросил Зая Зая.

Орк стоял сейчас на кухне, лениво почесывал левой рукой то, что у молодого урук-хай имеется вместо пуза, и рассматривал на просвет склянку, удерживаемую на весу рукой уже правой.

— Ты, походу, что не вари, все синька получится, — радостно поделился мой товарищ, закончив осмотр, и яркая лазурь содержимого склянки была порукой его словам.

— Отвечаю по порядку, — я только что вынырнул из недр обновленной ванной комнаты, и сейчас немного морщился: слишком ядреным послевкусием меня наградила местная зубная паста. Будто нажевался мяты и закусил чесноком, извините. — Это самое пьют. И нет, оно не синька, несмотря на цвет. Ни грамма спирта в составе!

— Зелья для волос, вроде, положено мазать поверх, — усомнился орк, — а не лить внутрь…

— Так это если для волос, — просветил я друга. — Когда оно от волос, можно и выпить.

Я вошел на кухню: немедленно стало тесно. Сидеть вдвоем за одним столом — еще более или менее, стоять — почти не получается.

— Дай сюда, — сказал.

— На, — согласился орк, протягивая мне заветную склянку.

Сорвал зубами пробку, внимательно принюхался — пахло, вроде, как и должно было это делать, — и опростал посудину одним богатырским глотком.

— Ты не того? — подвинулся, пусть и было некуда, орк. — Не как в прошлый раз?

— Не должен, — с некоторым сомнением протянул я. — Вроде, в этот…

Договорить не получилось: зелье принялось действовать, да еще как!

Доводилось ли вам, к примеру, чесаться железной щеткой? Ну, такой еще снимают застарелую ржавчину с металла? Говорите, нет, и не планируете? Вам, конечно, виднее.

Лично мне — прямо сейчас — такой щетки не хватало зверски. Чесалось так, что вялые скребки ногтями не просто не возымели эффекта — страдающий кожный покров таковых попросту не заметил!

— Зая Зая, — вдруг вспомнил я о важном настолько, что мысли о нем перекрыли даже алхимическую чесотку. — У нас ведь есть циклонатор?

— А чо это? — проявил интеллектуальную сноровку урук. — А, пылесос! Не, нету. Веник вон, совок.

— Фигово, — оценил я. — Шерсть — она…

Прибираться закончили примерно через час — и циклонатор, который пылесос, пришлось купить — благо, продавался тот недалеко и стоил недорого. За полезным бытовым прибором Зая Зая отправился в одиночестве — я был несколько неготов…

Ни разу в жизни до того не приходилось линять, поскольку всегда было нечем, а теперь вот — извольте видеть — есть…

— А оно, типа, каждый раз так? — пылесосом пользовались по очереди, и конкретно сейчас была очередь орка — отдыхать. — Может, на тебя в следующий раз того, мешок надеть? О, вон еще, — орк радостно ткнул пальцем в пропущенный мной клок синеватой шерсти — моей собственной.

— На себя надень, — беззлобно огрызнулся я, щелкая переключателем устройства. — Вроде все… А так нет, не должно. Зелье такое — на один раз. Сначала все выпало, потом не растет.

— Не все, — хрюкнул орк. — Не все выпало.

Я тут же понял, что желание громко, в голос, заржать, мой товарищ сдерживает уже не первую минуту.

— А чего? — уточнил я, уже понимая, что мне срочно надо к зеркалу.

— А того… Иди, смотри, парикмахер!

Я и пошел — ближайшее, оно же единственное, большое зеркало размещалось в ванной.

Из отражающей поверхности на меня уставилась рожа, куда более симпатичная, чем до того — потому, что лысая. Правда, орк тоже оказался прав, в том смысле, что лысая — не до конца.

Ровно посередине того места, где у всякого волосатого, как правило, прическа, вызывающе торчал ярко-синий, состоящий из моих волос, гребень…

Отсмеялись — несмотря на ситуацию, для меня не очень приятную, оба. Орк — от всей души, я — то ли за компанию, то ли так вышло нечаянно, например, случилась истерика.

— Давай сбреем? — конструктивно предложил, наконец, Зая Зая. — Золинген имеем, во!

Неизвестное мне слово обозначало, как оказалось, опасную бритву: старинного вида и очень, очень острую даже на вид.

— Немного погодя, — сбледнул бы я лицом, не будь и без того бледно-синего цвета. — Иначе опоздаю. Прическа же пусть торчит, это же…

— Сервитут, — продолжил урук за меня. — Кому какое дело?

В вестибюле главного городского морга я оказался вовремя — даже на несколько минут раньше.

— Это серьезные люди, — предупредил меня накануне егерь. — Ты даже не представляешь, насколько… Ценят три вещи: аккуратность, исполнительность, пунктуальность. Нет, даже четыре: еще — разумную инициативу, но ту — не сразу и не от каждого.

На серьезных людей хотелось произвести серьезное впечатление, поэтому я решил не опаздывать, и не опоздал.

Сначала меня тщательно досмотрели. Даже обыскали, если вы понимаете, о чем это я.

Стальная клетка, в которую я попал — вернее, шагнул сам, повинуясь требованию вооруженного охранника — немедленно вызвала воспоминания о святейшей, чтобы ей провалиться, неоинквизиции… Того мира, в землях германских и триста пятьдесят лет назад.

Видимо, просветили насквозь каким-то прибором, незаметно установленным внутри самой клетки.

Подчиняясь требованию, сдал все железо, развешанное на поясе и разложенное по карманам — жилетку свою боевую я брать не стал, вернее, оставил ее при трицикле и ожидающем меня снаружи здания орке.

Железо отправилось в солидного вида ящик, мне выдали то ли ключ, то ли бирку, и пропустили внутрь морга. Я вошел и закрыл за собой тяжелую дверь.

В морге было тихо, будто… В нем. Гудела только за стеной вентиляционная машина — во всяком случае, звук шел такой, привычный и понятный. Где-то иногда хлопала дверь. Я ждал.

Наконец, меня заставил отвлечься донесшийся из-за спины цокот то ли копыт, то ли каблучков. Развернулся, стараясь сохранять подобие достоинства: мало ли, кого там несет…

Несло — и принесло — барышню. Симпатичную такую, если вам, конечно, нравятся чистокровные человечихи. Умненькое личико, длинненькие ножки, беленький халатик…

— Туньин? — барышня постаралась сделать лицом строгий вид. — Здравствуйте. Идемте, сделаем пропуск.

— Йотунин, Иван, — отрекомендовался я на всякий случай — мало ли что запишут в документ со слов барышни, доказывай потом, что не верблюд!

— Да-да, — согласилась барышня, возобновив копытно-каблуковый цокот. — Не отставайте, Ванин!

Пропуск, к счастью, сделали не с девушкиных слов — и даже не с моих. Пригодился (что-то мне подсказывало, что третий или четвертый раз за всю Ванину жизнь) документ — синяя книжечка, украшенная тисненными золотом буквами: PASSPORT.

— Что-то вы на себя не очень похожи, — усомнилась дородная карла, или, как тут говорят, гнома, занявшая собой все пространство, оставленное в комнате конторским столом.

— Побрился, — кратко ответил я. — Трудоустройство. Со всем пониманием.

— А чего тогда прическа? — не сдавалась страж режима.

— Не до конца побрился, — уточнил я. — Щетина… Как проволока. Золинген не всегда берет! — к месту вспомнил я новое слово.

— Ну, раз золинген… — протянула гнома. — Тогда ладно. Вот твой пропуск, Йотунин. Временный! Вдруг на работу не возьмут!

Безымянная провожатая ожидала меня за дверью. Я запоздало обернулся и вчитался в табличку, размещенную, отчего-то, над косяком: псевдопольская версия советского языка давалась мне, все еще, с некоторым трудом. «Buro propuskov», ожидаемо прочел я над дверью.

Девушка стояла, вроде, на месте, но при этом — приплясывала, выстукивая каблуками что-то нецензурное по мраморному полу.

— Готовы, Тонютин? — уточнила она. — Кабинет начальника — на втором этаже!

— Готов, — решил не спорить я, устремляясь вслед за цокотом.

Каблучки провели меня двумя коридорами и одной лестницей: искомый кабинет оказался слева от подъема, первым же.

— Это здесь, молодой тролль, — вздохнула девушка, всем своим видом показывая, где она видела и вежливость в отношении таких, как я, да и меня самого…

Я постучался, уловил неопределенное «войдите», ну и вошел.

Комната как комната: большая, сорок квадратов, потолок метрах в четырех над полом, да стены, забранные, от пола до потолка, арборитовыми панелями в нечастую дырочку. Кстати, лакированными.

Посередине — стол для совещаний, совмещенный с просто рабочим. За последним восседал некто — и я сразу понял, что мне — именно к нему. Как, спросите, понял? Например, кроме меня и его, в кабинете никого не оказалось.

Будущий мой начальник оказался человек — хэ-эс-эс, как принято говорить в мире победившей дружбы народов и видов.

Я заметил, кстати, что большинство хоть что-то означающих в этой жизни людей, относятся к этому подвиду человека разумного, и, более того, ничтожно малым кажется процент полукровок, квартеронов и прочих гибридов человека, например, с орком, эльфом или гномом. Варианты встречаются, конечно, но именно в виде исключений!

— Иванов, Иван Иванович, — представился он первым, совершенно не проявляя ожидаемого видизма. Я ответил тем же.

— О, так сказать, тезка, — как-то очень простецки то ли обрадовался, то ли удивился, хозяин кабинета. — Путать еще начнут… Зови меня «господин доцент», вот как.

— А Вы и вправду доцент? — спросил я совсем не то, что собирался.

— В натуре, — удивил меня будущий начальник. — Или как у вас, уруков, говорят?

— Я, во-первых, тролль, — отчего-то захотелось обострить. — Во-вторых, говорят по-разному. В основном — не так.

— Странно, я был уверен… Пусть, отнесем на счет устойчивого стереотипа, — кивнул человек. — Тебе ведь, так сказать, известно, что такое стереотип?

— Господин доцент, — воспользовался я разрешением. — Ваш покорный слуга, все-таки, имеет медицинское образование, пусть и среднее. За время учебы удалось подтянуть словарный запас… Да, понятие это мне знакомо.

— Ладно. По поводу твоего вопроса — да, я действительно доцент, — прояснил Иванов. — При городском морге имеется кафедра медицинской некромантии и упокоения, относится к университету… Начальник морга — это тоже я. Един, так сказать, в двух лицах.

Я — внутри себя — немедленно предположил, что парадное прозвище доцента — среди подчиненных, а, возможно, что и в начальственных кругах — как раз «Так сказать»… Интересно будет проверить!

Между тем, обсуждали важное.

Доцент проглядел мой диплом, уделив особенное внимание приложению.

Потом внимательно рассмотрел мою карточку внутри паспорта… И задал, практически, тот же вопрос, что и гнома, оформлявшая пропуск. Я ответил в том же ключе.

— Ты ведь из лесных, Йотунин, — решил уточнить Иванов. — Мне всегда казалось, что собственная шерсть для твоего народа… Ну, не знаю, символ какой-то гордости, так сказать! Зачем было ее сбривать, и главное — как? В то, что остатки прически не взяла немецкая сталь, верю, в то, что остальное… — Доцент развел руками, мол, все понимаю, но сомнения имеются.

— Я, господин доцент, клановый, — принялся я импровизировать на ходу, надеясь только на то, что человек вряд ли хорошо понимает принципы отношений внутри тролльего сообщества… Я ведь их и сам не понимал, поэтому, прямо сейчас придумывал на ходу. — Только от клана моего и остался, что я один… Пока это так — ходить мне лысым! Ну, почти…

— Самураи какие-то, так сказать, — покачал головой хозяин кабинета. — Сбрил, стало быть?

— Нет, господин доцент, — уточнил. — Алхимия. Ленивое зелье.

— Сам варил? — поразился Иванов. — Оценка у тебя, конечно, хорошая, но не до такой же степени!

— Ну, прическа же не выпала, — повинился я. — Значит, я хорош, но не прямо отличен.

— Ладно, тут прояснили, — согласился мой собеседник. — На работу мы тебя возьмем: образование, рекомендации, ведешь себя пристойно, алхимия, опять же… пригодится, так сказать. Остался один вопрос.

Я немного напрягся: мало ли, о чем человек-начальник может спросить тролля-подчиненного…

— Ты не выглядишь нищебродом, — поделился своим — довольно для меня лестным — мнением, будущий мой начальник. Ну, или потенциальный — это уже как пойдет. — Платим мы — если деньгами — мало. Уверен в том, что оно тебе такое нужно?

— Уверен, — вздохнул я, чувства испытывая противоречивые и от уверенности далекие. — Терпеть не могу бездельничать… Бездельников, на всякий случай, тоже.

На самом деле, я хотел сказать не «бездельников», но «тунеядцев» — вовремя дернул сам себя за язык. Мало ли, что означает этот термин здесь, в новом мире!

Там, в родном мне Советском Союзе, слово «тунеядство» имело коннотацию подчеркнуто негативную — им и его производными ругались в случаях, когда рядом могли оказаться дети — или милиционеры, и совсем уже обсценную лексику применять не стоило.

Кроме того, так называется самая настоящая уголовная статья — одна из, по совести, немногих, пропечатанных в уголовном кодексе Союза ССР.

Гражданин, не желающий трудиться на благо общества добровольно, рано или поздно начинает делать то же самое, но уже принудительно, да в условиях, далеких от идеальных и просто приятных… Решением суда временно поражается в правах, да оказывается в исправительно-трудовой колонии, где новому лишенцу обязательно прививают тягу к созидательной деятельности!

В новом мире ничего подобного я — пока — не обнаружил — но в полном отсутствии явления уверен быть, конечно, не мог, даже несмотря на высший бал по правоведению.

— Это сервитут, — напомнил Иванов. — Здесь работы, так сказать, край непочатый и море разливанное. Всякой, на любой вкус. Ты же… Почему?

— Вторая причина… Возможно, что и основная. Печать Гиппократа, — спокойно ответил закипающий внутри я.

— Не, погоди, я знаю, что это такое, — возразил доцент. — Ты ведь не сомневаешься в моей компетенции? Так вот, для того, чтобы тебя неудержимо тянуло в сферу здравоохранения, и ты был готов заниматься тяжелым трудом за смешные деньги, Печать должна быть… Уровня второго, или даже первого! Выпускникам всяких эс-пэ-о ставят — самый максимум — пятый!

Мне оставалось только пожать плечами — я, собственно, так и поступил.

Мне ведь очень сильно не понравилась непроизвольная реакция на слова капитана егерей — ну, вы помните, это когда упомянутая Печать внезапно сработала. Кого вообще обрадует необходимость исполнять обязательства, каковые, на секундочку, брал на себя кто-то другой?

В общем, Печать я нашел, посмотрел, разобрал, понял, как та работает — примитив, на самом деле. Или эфирная сфрагистика этого мира действительно так слабо развита, или таким, как я, достаточно самого простого и никак не лучшего…

— Смотрите, — я протянул вперед руки — раскрытыми ладонями кверху — и подал в немного доработанный визуальный конструкт эфирных сил — чуть больше, чем планировал.

Поверх совмещенных ладоней соткался светящийся круг, заполненный массой связных конструктов, древних рун и прочей эфирной графики.

— Дай рассмотреть, — потребовал доцент несколько напряженным тоном.

Очень хотелось пожать плечами, но решил не повторяться.

— Ого, — Иванов закончил осмотр. — Всё, отменяй видик.

«Ага, морок в этом мире называется именно так» — поняля, и прекратил подачу эфирных сил в конструкт.

— Если у меня и были раньше к тебе вопросы, — порадовал меня будущий начальник, — то теперь их и вовсе не осталось. Но, так сказать, появились к тем, кто ставил тебе Печать Гиппократа: это, молодой тролль, даже не первый уровень, это, так сказать, абсолют…