Пепел перемен, Том 6: Тень железной руки

Глава 18

Ночь для спутников Грегориона прошла неспокойно, но иного он и не ожидал. То была особенность жизни в монастыре — подчинение его обитателей строгому распорядку. Удар колокола — сёстры пробуждались посреди ночи для первой службы. Через пару часов два удара — ложились спать. Удар — утренняя молитва, совсем короткая. Два — снова пора спать. Колокол звонит вновь — рассвет, пора вставать…

Инквизитору было жаль всю ночь видеть, как Дэйн и Мерайя просыпаются и ворочаются при каждом колокольном сигнале, но они, в отличие от монахинь, хотя бы могли снова погрузиться в сон. За пару часов до полудня в больницу заглянула сестра-келарисса, облачённая в то же серое одеяние. Она поинтересовалась, как себя чувствует отравившийся бедняга.

— Ему уже лучше, благодарю, — улыбнулся Дэйн. — Ваше снадобье — настоящее чудо.

— Мы лишь исполняем волю Владык милосердия, — склонила голову сестра. — Сегодня работы будет не так много. Вы так быстро со всем справляетесь, что рискуете ввергнуть обитель в грех праздности. Если угодно, можете в свободное время посетить молитву.

Грегорион охотно воспользовался предложением, после того как перенёс из подвала бочонки с вином. Он давно не был на богослужениях и не слышал хорового пения, прославляющего богов. В столичном Храме Троих по большим праздникам в мессах участвовали больше сотни послушников и послушниц. Правда, Марта рассказывала, что пели они не все, поскольку не каждого боги одарили красивым голосом и способностью гармонично влиться в хор. Такие либо участвовали в служении молча, либо просто открывали рот, словно рыбы, создавая видимость огромного хора. Такая традиция возникла при Эйермунде Святом, который при виде поющих юношей и девушек мог по-настоящему пустить слезу от восторга.

Конечно, монастырская церквушка ни в какое сравнение не шла с огромным сводчатым залом Храма Троих, а на певческой площадке за алтарём едва ли поместилось бы и три десятка певчих… Но было в этом для Грегориона нечто уютное. Наверное, осуществи инквизитор свою мечту взять Марту в жёны и уехать подальше от столицы, он бы поселился в уединённой деревеньке, подальше от городской суеты. А раз в неделю они бы ездили в такой вот небольшой монастырь, где слушали бы скромные службы, призванные не развлечь сильных мира сего, а по-настоящему прославлять богов.

Прозвенел колокол, и через некоторое время церковь стали наполнять сёстры. Грегорион встал в стороне от входа и наблюдал, как девушки в белых, серых и бурых одеждах, склонив голову, молча занимали свои места на площадке. На алтаре зажгли ароматные свечи, принесли широкую книгу. Когда сестёр собралось ровно двадцать, в церковь вошла настоятельница. Она встала у алтаря, бросила взгляд на инквизитора и запела.

Певческий голос матушки Ферлиссы оказался ниже, чем можно было от неё ожидать. Грегориону этот гимн был не знаком, но то и неудивительно: в столичном храме прославляли Троих, здесь же, по видимости, песнопения должны быть о Холаре и Аминее. Вступили монахини. Сначала низкие голоса, потом всё выше, пока не дошёл черёд до самых звонкоголосых сестёр.

Хор пел ровно и гармонично, вот только сама гимн отчего-то вызывал недоумение. Слов инквизитор не различал, но мелодия, начавшаяся торжественно, со временем становилась всё более тревожной и оставляла на душе гнетущее чувство тяжести. Она напирала и отступала, точно кузнечный молот, стремящийся придать бесформенному куску металла идеально ровный устойчивый вид. Пение сестёр вовсе не походило на то, что приходит на ум при словах «Владыки милосердия». В нём не ощущалось ни великодушной доброты Холара, ни тем более избавляющего от страданий прикосновения Аминеи.

Не в силах более выносить этого пусть и мелодичного, но всё же гнёта, Грегорион вышел за дверь. Он мог запросто пройти десятки миль без сна и остановок, однако сейчас ощущал давно позабытое чувство усталости. Оно пронизывало ни ноги и ни руки, а саму душу. Инквизитор не нуждался в дыхании, однако почувствовал острую потребность шумно втянуть влажный воздух пасмурного дня. Стало заметно легче. Что за чертовщина сейчас произошла?

Пение затихло, а вскоре окончилась и служба. Сёстры покидали церковь и разбредались по своим местам, кто к деревьям, кто к грядкам. Настоятельница вышла так же, как и вошла — последней. Увидев Грегориона, она изобразила губами лёгкую улыбку.

— Служба пришлась вам не по нраву?

— Решил подышать воздухом, — как можно непринуждённее ответил инквизитор. — От благовоний заболела голова.

— Вашему другу лучше?

— Да, спасибо, досточтимая матушка Ферлисса. Благодарю вас и вашу обитель.

— Благодарите богов, — кивнула настоятельница. — После ужина приглашаю вас на беседу. Найдёте сестру Кейтлин, она моя приоресса и знает, куда вас отвести.

— Но ведь святой Беренгар учил, что любая работа познаётся в отдыхе. Не лучше ли будет вам отдохнуть после праведных трудов?

— Я не отказала вам в приюте, так не откажите и вы мне, — сказав это, матушка Ферлисса ушла прочь.

Весь оставшийся день Грегорион пробыл на воздухе, отзываясь на нечастые просьбы монахинь о помощи. Несколько раз он навещал больницу, где оставались Дэйн и Мерайя. Принцессе стало легче, и она даже смогла немного поесть, да и рука рыцаря понемногу заживала. Вечером, когда солнце вот-вот должно было коснуться горизонта, Грегорион, как и прежде, украдкой отнёс испачканную кровью солому в заросли камыша у берега. «Подстилка на кровати становится всё тоньше, — думалось ему. — Надеюсь, принцессе достаточно мягко спать.»

Впрочем, это было уже не важно: уже завтра им предстоит покинуть монастырь. Настоятельница просила о встрече, значит следовало найти приорессу, сестру Кейтлин. Однако, когда инквизитор возвращался к больнице, девушка уже ждала его у дверей.

— Вашим друзьям уже принесли ужин, — девушка склонила голову. — Следуйте за мной.

Грегорион приоткрыл дверь и увидел Дэйна и Мерайю, с аппетитом уплетающих скромную монастырскую снедь.

— Скоро вернусь, — коротко сказал им инквизитор и отправился за монахиней.

Вскоре он, к своему удивлению, оказался в жилых помещениях монастыря, куда не принято пускать посторонних. Приоресса вела Грегориона мимо трапезной, по лестнице на второй этаж, потом мимо спален для серых и белых сестёр и, наконец, остановилась у закрытой двери самого скромного вида.

— Матушка Ферлисса ждёт вас, — сказала она и ушла прочь быстрым шагом.

Келья настоятельницы была хоть и скромна, но всё же Грегорион ни за что не спутал бы её убранство со спальнями сестёр. Первым, что бросилось в глаза, оказался пол, который украшал широкий ковёр с причудливым узором. На небольшом круглом столике стоял серебряный канделябр в виде знака Троих: круга, со вписанным в него треугольником, на каждой вершине которого горело по свече. Рядом находился глиняный кувшин и две винные чарки с тем же знаком на блестящих полированных боках.

Самой настоятельницы здесь почему-то не было, однако стоило инквизитору сделать шаг по скрипучей половице, как матушка Ферлисса тут же появилась из-за неприметной узкой дверцы с противоположной стороны комнаты.

— Вы уже явились, — с лёгкой улыбкой произнесла она. — Я только что закончила вечернюю молитву.

— Вы молитесь в опочивальне?

— Прежде всего молитва исходит из сердца. К тому же, настоятельница может молиться где угодно. Прошу, садитесь.

— Простите, я не знаком с вашими порядками… — проговорил Грегорион, занимая место у стола в надежде, что табуретка устоит под его весом. Дерево скрипнуло, но выдержало.

— Это простительно. Святой Беренгар, первый монах, записал их в своём «Regula Berengari». Там он в тридцати трёх главах изложил все правила, необходимые к соблюдению, будь то монашеское братство или сестринство.

Сказав это, настоятельница наполнила чарки из кувшина.

— Это вино? — нахмурился инквизитор.

— Пейте, — ответила матушка Ферлисса. — Устав предписывает разделить с путником кров и пищу. В этом святой Беренгар не слишком расходится с энгатскими обычаями гостеприимства.

— Но ведь вино…

— Пищей зовётся всё, что мы вкушаем во благо тел наших, — проговорила настоятельница. — И вино исключением не является. Мы ведь не собираемся напиваться вдрызг. К тому же вы так нам помогли, грех не отблагодарить вас.

Грегорион не боялся, что вино помутит его разум, поэтому смело осушил чарку в несколько глотков. Настоятельница тут же наполнила её снова.

— Интересный вкус, — соврал инквизитор: в винах он совсем не разбирался.

— Этот напиток из монастыря Пречистой Ариманты, что в Драконьей долине. По преданию, святая дева Ариманта была столь чиста душой и крепка верой, что драконы перед ней становились кроткими, как агнцы. За то она и заслужила титул Пречистой, — монахиня прикоснулась губами к чарке и добавила: — Совсем как Агна.

— Вы говорили, она выросла здесь?

— Верно, в этих самых стенах. Это было… наверное, семь или восемь лет назад, после первого восстания Одеринга. Когда армию будущего короля разбили, он был вынужден бежать и скрываться на островах. Хартланд наводнили лихие люди. Они устроили на этих землях настоящий ад, грабили, жгли и убивали, а тогдашний король и не думал им мешать… Тогда-то в одно утро я увидела щуплую фигурку, шагающую к монастырю. То была девочка, не старше одиннадцати, совсем ещё дитя, вся в ссадинах и синяках. «Что за чудовище могло сотворить такое с ребёнком⁈» — подумала я тогда и до сих пор порой задаюсь этим вопросом.

— Война беспощадна, — задумчиво проговорил Грегорион и отпил из чарки.

— Одним богам известно, что довелось ей пережить… Едва добравшись до стен монастыря, бедняжка упала без сознания. Белые сёстры осмотрели её, но не нашли серьёзных ран или увечий. Вот только… — настоятельница тяжело вздохнула и продолжила: — Вот только девицей она уже не была. Очнувшись, она ела не больше цыплёнка и не могла вымолвить ни слова, лишь на третий день девочка произнесла своё имя: Агна.

На душе Грегориона сделалось горько. Он тягостных мыслей пересохло во рту, и он осушил ещё одну чарку вина.

— Наверняка её обидчик давно мёртв. Когда Эдвальд Одеринг стал королём, он повесил немало разбойников и мародёров.

— Слава богам, если так оно и есть. Однако все те беды, что перенесла Агна, несомненно, закалили её дух и позволили ей стать той, кто она сейчас. Видите? — настоятельница протянула руку. На среднем пальце красовалось серебристое кольцо-печатка с выпуклым изображением кулака. — Она прислала это с письмом, где благодарила меня и всех сестёр за то, что вырастили её в кротости и смирении. Так я и узнала, как высоко вознеслась наша маленькая Агна. Мы помогли ей стать терпеливой и стойкой, воспитать величайшую силу духа и веры, достаточную, чтобы теперь служить Железному владыке.

— Я думал, стезя сестёр — путь милосердия.

— Но разве милосердие противоречит учению Калантара?

Грегорион опешил, не зная, что на это ответить.

— Позвольте объяснить, — покровительственно сказала настоятельница, наполняя металлическую чарку инквизитора. — Мягкосердечность и милосердие — ни одно и то же. Если первое слабость, то второе, несомненно, сила. И, как всякая сила, оно требует жёсткости разума и крепости воли. Порой необходимо ожесточить сердце, чтобы проявить милосердие, понимаете?

— Честно признаться, нет.

— Милосердно ли оставить человека умирать или стоит заставить его выпить горькое лекарство, даже если он вырывается? Для этого нужна жёсткость, порой даже жестокость. Порой, чтобы спасти человека, приходится быть жестокосердным.

— Вы пытаетесь подружить лёд и пламя, увязать идеи, невзирая на их коренные противоречия, — покачал головой Грегорион. — Калантар призывает к жестокости не во спасение. Прежде всего его путь — единоличная, неограниченная власть и стремление удержать её любой ценой. Обладание силой не во благо других, но ради самой силы.

— А вы неплохо знаете богов. Очень неплохо для паломника.

— У меня был друг. Инквизитор, — нехотя проговорил Грегорион. — Он всю жизнь был предан Троим, и мы порой беседовали. О богах.

— Стало быть, Калантар вам не по нраву?

— Не по нраву.

— Потому вам и не пришёлся по душе гимн, что звучал на вечерней службе. Я сочинила его недавно. Назвала «E pluribus unum».

— Боюсь, мне неведомо, что это значит.

— «Из многих единое», — пояснила настоятельница. — Калантар призывает собраться под единым началом, собрать пальцы в железный кулак и сокрушить врагов.

— Вы говорите о войне? Что это, если не самое противное милосердию явление?

— Но что, если эта война положит конец всем войнам? Век без распрей и вражды — это ли не милосердие для нашего измученного мира?

Инквизитор молчал.

— Вижу, вы не верите в такую возможность, — улыбнулась настоятельница. — Для мирянина это неудивительно. Но я собственными глазами видела, что бывает, когда страну раздирают на части изнутри и снаружи, Грегор. Это видела и Агна, и его величество король. Они понимают, что привести королевство к процветанию можно, лишь покарав всех, кто стоит на пути к нему. Без жалости. Даже если это присягнувший на верность рыцарь… Или же родная дочь.

Грегорион нахмурился.

— Да, не прикидывайтесь. Вы, разумеется, знаете, кто ваши спутники на самом деле. Опальный рыцарь, сир Дэйн Кавигер и её высочество принцесса Мерайя.

— Но откуда вы… Как вы узнали?

— К сожалению для вас, недостаточно состричь девушке волосы и обрядить в мужское. Неужели вы думали, что белые сёстры не сумеют распознать лунные дни? Кровь на соломенной подстилке, кровь на одежде… Если бы вы признались сразу, я бы распорядилась приготовить болеутоляющий эликсир для бедняжки. Теперь же её мучения на вашей совести. Впрочем, поначалу я не придала этому значение…

— Послушайте, — Грегорион попытался говорить как можно спокойнее, — завтра нас здесь уже не будет. Позвольте нам переждать ночь, а утром…

— Это уже не важно, — перебила настоятельница. — На ваш след уже давно напали. Сегодня, перед службой, они добрались до монастыря и связались со мной. Тогда-то я и узнала, что приютила под своей крышей предателя и беглянку. И пообещала сделать так, чтобы справедливость восторжествовала.

— Так вот какова служительница владык милосердия! — воскликнул инквизитор, вскочив на ноги.

— Церковь и корона теперь едины, и я верна им как никогда! — вскрикнула матушка Ферлисса и надменно улыбнулась. — Я не знаю, зачем вы им помогаете, но наказаны будете первым.

— Ты угрожаешь мне, настоятельница? — холодно проговорил Грегорион, забыв о всяких приличиях. — У тебя припрятан нож? Или думаешь, меня удержат эти двери?

— У белых сестёр есть более изящные способы защитить себя. В вино, которое ты пил, я добавила достаточно снотворного, чтобы свалить с ног даже такого здоровяка. То же средство выпили и твои спутники. Их, должно быть, уже вяжут, а ты погрузишься в крепкий сон примерно… сейчас.

У Грегориона потемнело в глазах, но то было не действие снотворного отвара. Он поклялся защищать принцессу, привёл их с Дэйном в монастырь, а теперь они оба в опасности. По его вине.

Инквизитор рванулся с места, едва не сорвав дверь с петель. Он пролетел коридор, спустился с лестницы, перепрыгивая через несколько ступеней разом, и вот уже оказался на улице, где ему открылась неожиданная картина. Вход в больницу окружили трое конников в узкополых шляпах с перьями и один пеший оборванец, а оскалившийся Дэйн Кавигер стоял на пороге, выставив вперёд меч. Из-за его спины выглядывала испуганная принцесса.

Услышав Грегориона, всадники обернулись, а тот, что был безлошадным, указал на инквизитора пальцем.

— Вот он, это про него я говорил! Огромный, как медведь!

— Толпой и медведя валят, — отозвался один из всадников. У него было изрезанное шрамами лицо, а на шляпе красовалось сразу три пера. — Вы же говорили, что позаботитесь о здоровяке.

— Я сделала всё, что от меня зависит! — послышался голос настоятельницы. Она стояла на пороге монастыря с лампой в руке, а позади столпились монахини.

— Снотворное на меня не действует, — прорычал Грегорион. — И никакая отрава не подействует тоже. Тронете моих спутников хоть пальцем, останетесь без рук.

— Правду говорит, господин! — заверещал пеший. — Я сам видел! Собственными глазами! Одному моему кузену руку оторвал, а второго…

— А ну заткнись! — рявкнул всадник в пернатой шляпе. — Вижу, дело несколько осложнилось. Мы пришли сюда по следу принцессы Мерайи. Настоятельница, пообещала, что принцесса и её спутники будут спать мёртвым сном, и проблем не возникнет. Однако, что же мы видим? Или все трое ходят во сне, или же ты, настоятельница, нас подвела. А может и вовсе обманула, заманив в ловушку.

— Пред ликом богов и людей, Троих и многих, и владыки нашего Калантара, клянусь, что действовала лишь на благо его величества! — воскликнула матушка Ферлисса. — Я… Я не знаю, почему на них отвар не подействовал! Добавила его в вино и…

— От вашей кислятины у меня изжога! — вскрикнул Дэйн. — Сегодня я пил только воду. А принцесса вовсе вина не пьёт!

— Благодари свой нежный желудок, рыцарь, — усмехнулся всадник. — Чёрт… Ладно! Раз такое дело, лучше мне представиться. Айден, капитан вольной роты «Терновые клинки».

— Псы войны, наёмники, — процедил Дэйн. — Я сир Дэйн Кавигер, командующий королевской гвардии…

— Бывший, надо полагать? Слышал, его величество устроил турнир, чтобы выбрать нового командующего гвардии.

— Пусть и бывший, но я поклялся защищать эту девушку ценой собственной жизни!

— И это ваше неотъемлемое право, — кивнул капитан наёмников. — Как и сражаться левой рукой за неимением правой. А кто ваш рослый приятель? Тоже какой-нибудь рыцарь?

Инквизитор стиснул зубы, но всё же решил ответить:

— Нет, я Грегорион Нокс, бывший инквизитор Церкви Троих, карающая длань богов.

— Не думал, что инквизиторы бывают бывшими. Говорят, вы убили троих и притом голыми руками.

— У меня не было выбора… — горько проговорил Грегорион.

— Итак, что мы имеем? — вздохнул капитан Айден. — Вы, сир Дэйн, при всём уважении, нам не соперник, но, чтобы повязать вас силой, придётся сначала одолеть крепыша. Эх, как знал, что надо было ещё ребят брать. Ну, что ж…

Наёмник с лязгом обнажил меч, и монахини ахнули.

— Во имя всех богов, вы собрались устроить резню в монастыре⁈ — вскрикнула настоятельница.

— Сама виновата, — бросил капитан. — Мы потратили слишком много времени, чтобы остаться без награды. Король ищет двоих беглецов, но, думаю, принцесса ему всё-таки ценнее. Не покалечьте её высочество, парни!

Грегорион стиснул зубы и сжал кулаки. Лучше всего будет стащить ближайшего всадника с лошади и размозжить ему голову тяжёлым сапогом. Потом рвануться к больнице, пока Дэйн будет отбиваться… Но что делает Дэйн⁈

— Стойте! — воскликнул рыцарь и опустил меч. — Выслушайте моё предложение.

Капитан Айден поднял руку, и наёмники остановились.

— Я видел, на что способен Грегорион, — продолжал Дэйн, — и не уверен, что его вообще можно убить оружием. С вами человек, который видел то же, что и я. Он может подтвердить мои слова. К слову, он не говорил, что за обстоятельства свели наши пути?

— Этот ваш здоровяк напал на него и его друзей, а ему удалось сбежать. Так он нам рассказал.

— Они с дружками отняли у меня меч, покалечили мне руку моим собственным оружием… А ещё, что хуже, пытались лишить её высочество девичьей чести.

Капитан наёмников нахмурился и покосился на оборванного человека, который сделался бледнее монастырской стены, в которую вжался. Инквизитор заметил, как лицо настоятельницы исказило отвращение. Всё-таки в этой женщине ещё осталась монашеская добродетель.

— Если бы не Грегорион… — продолжал Дэйн. — Я даже не хочу думать, что могло произойти.

— Допустим, засранца мы вздёрнем, — легкомысленно проговорил капитан Айден. — Но что же дальше? Пожмём друг другу руки и разойдёмся? Не думай, что твои слова меня напугали. Так уж вышло, что я эльф, и за свою долгую жизнь повидал немало ублюдков, которые похвалялись, будто бы их невозможно убить. Знаешь, что у них общего? Они все мертвы. Теперь я тоже предпочту рискнуть.

— Думаете, король будет к вам щедр? По его воле фрейлинам вырывают зубы, служанкам выдирают ногти, а музыкантам вливают в горло кипяток. Едва ли королевский двор в одночасье превратился в свору грешников и негодяев, достойных подобных наказаний. Нет. Эдвальд Одеринг превратился в жестокого безумца. Насколько ужасного, что принцесса предпочла такой жизни бегство, полное опасностей. Сменила платье на лохмотья, а пирожные на сухари.

— И теперь живёт так, как почти всё остальное королевство, — усмехнулся наёмник и двое других всадников расхохотались.

— Я не пытаюсь воззвать к состраданию, — невозмутимо сказал Дэйн. — Но мой друг, Явос Таммарен, служил верховным казначеем и говорил, что корона погрязла в долгах. Стоит королю найти предлог, и вы не получите ни единой монеты, не говоря уже о том, что вместо благодарности он может жестоко покарать, если просто будет не в духе. Увидит синяк на бедре принцессы и отрубит ногу кому-то из вас. Заметит ссадину на её локте — лишит руки…

— А если у неё будет царапина на лбу, отрубит голову, — проговорил капитан Айден. — Что же ты предлагаешь?

— Помогите нам. Отведите нас в Высокий дом, где правят Таммарены, родня моего друга Явоса. Самый богатый род Энгаты.

Наёмник хмыкнул и почесал подбородок.

— До Высокого дома не так далеко… А они точно заплатят?

— Я… упрошу их, — принцесса вышла из-за спины рыцаря, держась за живот. — Клянусь, что без награды вы не останетесь.

Капитан наёмников посмотрел на принцессу, потом на Дэйна. Перевёл задумчивый взгляд на сжавшего кулаки инквизитора и обескураженную настоятельницу с толпой монахинь за спиной. Наконец, он вздохнул и заговорил:

— «Терновые клинки» сражались при Лейдеране, сир Дэйн. Защищали замок твоего отца от моих нерадивых собратьев. Лорд Аран Кавигер пообещал моим ребятам по пять оггенов за день службы, и выплатил всё до последней монетки. Такое бывает нечасто. Уж поверь, я немало нанимателей повидал, каждый норовит вычесть десяток-другой монет за «непредвиденные расходы», но твой отец оказался честным человеком. Мы пробыли в замке ещё некоторое время, пока его величество не велел увезти этого честного человека в столицу, дескать, тот воспитал предателя. И знаешь, сир Дэйн, — сказал он, пряча меч в ножны, –я не верю, что сын Арана Кавигера оказался предателем. Мы поможем вам добраться до Высокого дома. А ты, настоятельница, в следующий раз старайся лучше, прежде чем просить долю от награды.

Множество глаз обратилось на матушку Ферлису, которая тут же сделалась пунцовой и поспешила скрыться за дверью монастыря.

— Вы ведь не думали, что она старалась только из высоких побуждений? — капитан Айден хохотнул. — У всего есть цена. Даже у веры и верности. Ну, проведёте ночь здесь или отправимся к переправе? Там мои ребята заняли постоялый двор. Думаю, там и уютнее и кормёжка получше, чем здесь.

— У меня есть одна просьба… — тихо проговорила принцесса. — Просьба к вам, капитан. Тот человек, что пришёл с вами. Где он?

— А, этот… К слову, где он, парни?

В опустившихся сумерках никто не заметил, как тот оборванец, что прибыл со всадниками, куда-то исчез. К счастью, острый глаз капитана Айдена разглядел его, улепётывающим вдоль берега со всех ног. Тягаться со всадниками ему было явно не по силам, и вскоре один из наёмников уже доставил его обратно, протащив по земле добрые полмили.

— Вот и верёвка пригодилась, — усмехнулся наёмник, вернувшись. — Стоило только петелькой попасть…

— Славно сработано, Орвин, с меня выпивка, — усмехнулся капитан. — Он ваш, принцесса. Делайте, что хотите.

Этот рослый широкоплечий мужчина с густой щетиной плакал навзрыд, когда его волокли к берегу. Он пытался вырваться, молил богов и своих пленителей, пока, наконец, его не поставили на колени, связав руки за спиной. Принцесса встала перед ним, глядя прямо в глаза. Грегорион и Дэйн остались позади.

— Вы пытались обесчестить меня, — холодно проговорила она. — Ты смотрел, как я кричу, не помня себя от ужаса. Держал мои руки, пока твои дружки рвали на мне платье и наслаждались моей беспомощностью… И вот теперь ты здесь. Беспомощный. Связанный. Один.

Человек снова принялся умолять. Принцесса дождалась, пока его слова не слились в бессвязное бормотание, утонув в плаче, и продолжила:

— Мой отец наверняка придумал бы тысячу способов убить тебя как можно более мучительно. Он велел бы посадить тебя на кол, медленно содрать кожу или же отрезать от тебя кусочек за кусочком… Он мог бы сделать это как публично, в назидание и устрашение, так и в самой глубокой из темниц, просто для собственного развлечения… Но я не мой отец. Мне не доставят удовольствия твои мучения. Даже напротив — мне отвратительна каждая секунда, что я смотрю на тебя. Поэтому, — принцесса обернулась, — сир Дэйн, сделайте это быстро.

Сказав это, Мерайя не спеша побрела обратно к монастырю.