Тень

Глава 34

Состоявшееся в начале августа вручение Тане Сталинских премий изрядно повеселило и Лаврентия Павловича, и Иосифа Виссарионовича. Они, конечно, на нем не присутствовали (награждение, как и в прошлый раз, прошло «в закрытом режиме»), но рассказ Николая Николаевича довел Сталина чуть ли не до слез:

— Я ей долго и старательно рассказывал, за что вручается каждая премия, она, как всегда, молчала, пока последнюю не получила. А потом сказала «Спасибо, передайте Сталину мою благодарность» и спросила: «А тут обменного пункта нигде нет? Чтобы пять маленьких медалек поменять на одну побольше? А то сказано же в положении „носить выше всех остальных наград“, а они у меня только в три ряда помещаются, и какие из них носить выше других? Опять же, если я эти в три ряда повешу, мне ордена что, на пупке что ли цеплять?»

Иосиф Виссарионович, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос, высказал свое мнение по этому поводу:

— Менять мы, конечно, ничего не будем, но мысль этой девочки о дополнительной медали, заменяющей при ношении пять маленьких… в этом что-то есть. А почему именно пять? Или она думает, что у нас для нее награды скоро закончатся?

— Она это тоже объяснила, — ответил Семенов, тоже улыбаясь во всю ширь лица. — Говорит, что в один ряд помешается максимум шесть медалей, поэтому лицам, получившим меньше тридцати Сталинских премий, не придется мучиться с проблемами, какие надевать выше, а какие ниже.

— Разумное замечание, — хмыкнул уже Лаврентий Павлович. — Особенно в свете того, что еще лето не закончилось, а у нее уже три представления на премии за сорок шестой год. Правда, одна совместная…

— Две совместных, — решился уточнить Николай Николаевич.

— Тогда уже четыре, я ваше представление еще не видел.

— А что она еще натворила? — спросил Сталин.

— Два представления написал товарищ Мясищев. Одно — на разработку каких-то невероятных авиационных сплавов, а другое — за разработку принципиально нового авиационного двигателя. Турбовинтового. Вообще-то его вроде изобрел инженер Кудрявцев, хотя и по прямому поручению Серовой, но сам он в разговоре с Владимиром Михайловичем сказал, что наша Белоснежка ему выдала довольно детальную схему мотора и подробнейший перечень материалов с указанием из чего какие узлы делать. Он, конечно, тоже постарался: у него, разработавшего первый в жизни мотор, ресурс двигателя составляет не менее тысячи часов.

— Да, это заметный шаг в двигателестроении, — заметил Сталин.

— Еще какой, ведь этот мотор весит менее ста пятидесяти килограммов и мощность имеет восемьсот пятьдесят сил. И работает на простом керосине… если его на самолетах использовать.

— А где еще его можно использовать?

— А товарищ Серова его распорядилась делать вообще для небольших передвижных электростанций, причем в таком варианте этот мотор может работать даже на дровах. То есть на генераторном газе.

— Да, такой мотор премии явно заслуживает.

— Думаю, что еще одну премию за этот же мотор потребует для Серовой Люлька: ему для постройки двигателей уже турбореактивных по ее требованию переданы рецептуры сплавов и технологии их обработки, позволяющие — по мнению Архипа Михайловича — на порядок долговечность его моторов поднять.

— Вот когда пришлет представление, тогда его и рассматривать будем. А Николай Николаевич по поводу катализаторов для переработки нефти, вероятно, представление готовит?

— Да, совместное с Еленой Зайцевой. И тут, раз уж разговор зашел, хотел узнать ваше мнение вот по какому вопросу. Насколько я понял, по катализаторам девяносто, если не девяносто пять процентов работы выполнено Татьяной Васильевной. То есть я это даже работой назвать не могу, она просто сообщила, как их получать и из чего. Но именно работы по получению этих катализаторов и их испытанию провела как раз товарищ Зайцева…

— Но это же нельзя назвать изобретением или открытием, обычная работа химика, — отреагировал Берия.

— Вы правы, но Таня… товарищ Серова, очевидно подозревая, что я ее к какой-то награде за это представить попытаюсь, мне прямым текстом сказала, что если Лена не получит такую же, то она от своей откажется. А еще я просто боюсь, что она вообще перестанет…

Сталин внимательно поглядел на Берию, тот почти незаметно кивнул, и Иосиф Виссарионович прервал Семенова:

— Мы примерно этого и ожидали, и думаем, что товарищ Серова, вероятно, лучше понимает, какая часть работы здесь важнее. Поэтому готовьте представление на обеих, мы, я думаю, его поддержим. Ну а ей, мне кажется, об этом сообщать…

— Да если она узнает, что я вам об этом рассказал, со мной здороваться скорее всего перестанет.

— А мы так не думаем, — почему-то эти слова академика опять развеселили Сталина, — но проверять наши подозрения не будем. А чем товарищ Серова сейчас занимается? Выдумывает какие-то новые катализаторы?

— Я знаю чем она занимается, но совершенно не представляю зачем. В ее лаборатории в Коврове, насколько я понял, несколько человек занимаются извлечением из угольной золы нескольких редких металлов и металлоидов, а в лаборатории университета несколько студентов с физфака, по сути сманенных Серовой на, как она говорит, «летнюю подработку», выращивают кристаллы этих веществ, их солей, окислов и интерметаллидов. И она за это ребятам платит вполне приличные деньги… но мне она сказала, что как раз к катализаторам эта работа никак не относится. К полупроводникам имеет, но, насколько я понял ее пояснения, к идеям Кенигсберга ее исследования вообще никак не относятся.

— Значит, узнаем, когда она эти исследования завершит, — флегматично подвел черту обсуждению Берия. — А что она ответила на ваши вопросы по урану?

— Что-то странное. Сказала, что уран слишком тяжелый и что про изотопный обмен можно даже не думать. А потом — что она не готова ответить на вопрос, а ответит, скорее всего, весной…

— Я так и думал! Ладно, пусть занимается чем хочет. Лично я, получив такие деньги, поехал бы домой, спал бы до обеда и ел бы шашлыки из осетра. Но мне столько денег не дают… да и не надо. Все же работать интереснее, чем брюхо набивать: работа — она каждый день новая, а даже лучший шашлык когда-нибудь приедается…

В середине августа закончилось строительство узкоколейки от Владимира до Судогды и далее до Коврова. Правда во Владимире лишь в конце августа началось строительство моста через Клязьму для этой узкоколейки, так что пока все грузы отправлялись через Ковров — но строительство завода стиральных машин и жилья в городке пошло ударными темпами. Втройне ударными, ведь в Судогду решили перебраться еще две артели: крошечная артель «Старт», выпускающая свечи зажигания для моторов и артель «Радиоприбор». Переезжать они решили по совершенно обоснованным причинам: в Коврове с местом для расширения производственных площадей стало совсем плохо.

Еще, после долгих обсуждений, в Судогду было решено переместить к следующему году производство электрогенераторов, но под это дело «артель» была учреждена более чем серьезная: «членами артели» стали Ярославский, Рязанский и, конечно же, Владимирский обкомы партии, а так же ЦК Белоруссии. Однако юридически это новое предприятие было оформлено именно как артель инвалидов, что давало участникам определенные преимущества. И главным было то, что артель работала без ценных указаний со стороны Госплана на тему кому отправлять готовую продукцию. Было, конечно, и недостатков такой организации немало, и в первую очередь это выражалось в том, что Госплан не предоставлял артели требуемого сырья, а вторым — что «артельщики» не могли обеспечить артели ни финансов, ни оборудования: полномочия местных властей ограничивалось выдачей разрешений на строительство (и выделение земли под такое строительство) и — иногда — передачей в аренду готовых помещений…

Во владимирской области это производство решили разместить по трем причинам, и первая заключалась в том, что в Коврове уже умели делать небольшие генераторы, так что новая артель стала «укрупнением старой». Вторая — что «экспериментальная химлаборатория завода номер два» производила довольно много смол, из которых делалась изоляция проводов, но тары для их перевозку куда-либо практически не было, да и «срок хранения» химиката исчислялся сутками. А третья — для небольших электростанций мощностью киловатт под тридцать использовались газогенераторные «тракторные» моторы, тоже производимые в Коврове.

Тане (точнее, полковнику Мерзликину) удалось заказать довольно дорогой станок, с помощью которого (теоретически и когда-нибудь в будущем) можно было делать генераторы аж до шести мегаватт. Но даже самый расчудесный станок — это всего лишь одна из десятков (если не сотен) нужных в производстве машин. Еще несколько станков ей удалось заказать на механическом заводе у Миши Шувалова, но обошлось ей это «очень дорого». Не в деньгах, летом девушке пришлось чуть ли не половину времени проводить в «химлаборатории», изготавливая для механического завода ведра и бочки «взбодрителя» и «тормозухи». Основная проблема этого производства заключалась в том, что реальную технологию синтеза Таня Ашфаль никому раскрывать не собиралась, так что уже почти полсотни сотрудников (то есть главным образом сотрудниц) этой, уже выделенной в отдельное предприятие, лаборатории подготавливали лишь прекурсоры ценных эликсиров. А на попытки других, главным образом фармацевтических, предприятий, наладить выпуск чего-то такого же у себя все сотрудники лаборатории отвечали просто:

— Татьяна Васильевна определяет качество продукции на вкус. А мы сами не знаем, почему иногда получается хорошо, а иногда — вообще отрава. Может быть, на синтез влияет даже состав стекла? Татьяна Васильевна как раз в стекле очень хорошо понимает, на ощупь отличает натриевое стекло от борного и оба — от кварцевого.

«Волшебные эликсиры» выпускались, конечно, и без прямого Таниного вмешательства. То есть без ежедневного вмешательства: в огромные бочки травяных и хвойных отваров и настоек лаборанты строго по расписанию вливали по полстакана «базового прекурсора», который Таня Ашфаль делала лично где-то раз в месяц. Но вообще-то этот «прекурсор» был, как правило, различный в зависимости от того, куда его отправляли. А самым «ядреным» был тот, которым Таня поила ковровцев. Причем всех: на заводах рабочие принимали «тормозуху» со спецдобавками, в школах и детсадах детишкам наливался «витаминный компот» с несколько другими «дополнениями». И то, что в городе (и вообще в районе) резко сократилась смертность, не смогли не заметить не только в области, но и в Москве…

Тридцатого августа, когда перед началом учебного года Таня Серова собиралась на учебу, к ней подошел новенький инженер, работающий у Володи Кудрявцева:

— Татьяна Васильевна, мне Володя велел вам передать, что его вызвал товарищ Хруничев и, похоже, заберет его на новый завод, на котором его турбодвигатели для авиации выпускать будут. И он сказал, что мне нужно с вами согласовать назначение меня на его должность…

— Ясно… а я-то тут при чем? Хруничев, если я не ошибаюсь, теперь нарком авиастроения, у него, думаю, Володя мотор доведет до полностью авиационного качества. И спрашивается вопрос: если эти двигатели будет делать авиапром…

— Дело в том, что я этот двигатель немного доработал, он теперь может и на генераторном газе работать, и на светильном, и на природном. Правда, для самолетов он в таком виде вообще никак не подойдет…

— Так это тебе прямая дорога в артель «Генератор», я тогда напишу распоряжение о передаче им турбомоторного производства.

— А можно им меня не передавать? Мы с Володей вроде уже проект нового двигателя вчерне подготовили, даже всего блока электростанции, на полтора и, возможно, на два с половиной мегаватта. В артели-то серийное производство только нужно будет, а на эксперименты времени совсем не останется… и денег тоже.

— Я иногда в зеркало все же гляжусь, и чего-то семейного сходства с Рокфеллерами не замечала… знаешь что, давай-ка в два часа в клубе железнодорожников соберем съезд ковровских артельщиков. Всех, ты сейчас работу притормози, разошли людей по артелям, пусть в клубе все соберутся. Вы такой, маленький съезд проведем, минут на пятнадцать…

— Товарищи! — произнесла с трибуны Таня, когда зал клуба заполнился народом, — мне тут отдельные товарищи стали рассказывать, что я — ну вылитая внучка Рокфеллера. Но, должна вам сказать, я — не она. Однако развитие нашей промышленности, в том числе промышленности артельной, нуждается в финансировании, а денег на это развитие у новых артелей не хватает. То есть их просто нет. И вот что я хочу вам предложить: все артели — и давно уже работающие, и только организуемые, могут собраться, подумать, выделить некоторые суммы в общий котел, из которого будут оплачиваться закупки всего, для развития производства необходимого. С продуктами у вас, слава богу, все довольно неплохо, жилье есть, медицина — она вообще бесплатная и, мне кажется, неплохая. В Ковровском районе неплохая, но нам, вам для развития района маловато будет. И я думаю, что расширяясь в соседние районы, было бы неплохо туда же расширить и нашу продовольственную удовлетворенность, отсутствие проблем с жильем, опять же обеспечение медицинское. И все прочее, что делает жизнь советских людей счастливой. Ну а то, что такие вложения — я имею в виду денежные — вернутся сторицей… не в виде денег, а в форме счастливых и благодарных людей, которые тоже смогут сделать очень многое для того, чтобы и вам жилось лучше…

— Татьяна Васильевна, не надо нас за советскую власть агитировать, — с места выкликнул Клим Миронович, председатель КТК. — Ты лучше прямо скажи, кому и сколько денег на то, что ты говоришь, выделять.

— А это вы сами решайте. Я тут примерно расписала, что было бы желательно сделать и во что каждое из этих дел обойдется. Так что соберитесь все вместе, я имею в виду руководителей артелей, бригадиров, инженеров. Прикиньте, что можно быстро сделать, на что нужно еще деньжат подкопить, причем за счет выпуска новой продукции. Просчитайте возможности свои — и вперед. Просто я-то уже не могу за всем уследить, и вообще я сейчас учусь, времени лишнего совсем нет…

— То есть, я понял, что теперь мы будем решать куда деньги тратить, а не ты?

— Ну сам-то, Клим Мироныч, подумай: а зачем еще я вас вылечивала? Чтобы по гроб жизни сопельки вам вытирать? Вы — люди взрослые, знаний у вас всяко больше, чем у меня — это если всех вас вместе взять. Конечно, если понадобится помощь… медицинская, вроде как кому-то мозги вправить или копчик помассировать, то зпвите, не откажу.

— Копчик помассировать — это ты про пинки? Ладно, Татьяна Васильевна, мы поняли, сделаем. Но и ты нас не забывай: если тебе вдруг помощь какая понадобится, то тоже нас звать не стесняйся. Конечно, таких пинков, как ты раздаешь, нам не освоить, но толпой мы за тебя кого хошь затопчем! Ну что, мужики, я приглашаю всех председателей… и бухгалтеров артелей ко мне: самовар у нас двухведерный, чай — китайский… Расходимся, кого не позвал — работать идите, копеечку зарабатывать на общее и личное благо…

В днем тридцать первого, в субботу, в исследовательской лаборатории университет Таню радостно встретили два студента-пятикурсника:

— Таня, смотри, получилось! — чуть ли не прокричал один, протягивая ей два небольших, почти черных цилиндрика.

— Молодцы, что еще сказать-то. А как насчет дислокаций, проверить успели?

— Ну… не совсем, — ответил второй. — То есть теоретически вот в этом их не должно быть больше одной на десять тысяч, а здесь… теории-то вообще нет, но если было так, как ты рассказывала, то скорее всего где-то в районе одной на сто тысяч. Мы этот камешек прогнали через рекристаллизатор восемь раз. А предыдущий образец мы гоняли двенадцать, и, начиная с четвертого прогона, брали пробы. Так после пятого спектрометр уже изменения не фиксировал. Это не значит, что их не было, просто чувствительности спектрометра уже не хватает. Что еще делать?

— Ребята, завтра в школу, причем к первому уроку. Так что еще — учиться.

— Тань, я вот что подумал… мы же эту работу делали не ради того, чтобы нолики после запятой считать. Может, ты через Семенова на Конобеевского надавишь, чтобы нам и на диплом тему по кристаллографии дали?

— Смеетесь? Семенов — и надавить на ректора физфака? Хотя… Сергей Тихонович же рентгеноструктурным анализом увлекался?

— Я не знаю…

— Я знаю. Попробую ему подсунуть ваши камешки на предмет определения количества дислокаций. Только я не через Семенова их подсовывать буду, есть идея и получше…

Лаврентий Павлович в пятницу сидел у себя в кабинете, прикидывая, чем он займется в субботу. Дел было слишком много, а выбрать самые важные нужно было, по-хорошему, «еще вчера». Но внезапно зазвонил телефон — и «программа на субботу» коренным образом поменялась.

— Добрый вечер, Лаврентий Павлович, это вас Таня Серова беспокоит. По очень срочному вопросу. Касающемуся, в том числе, и того вопроса, который мне Николай Николаевич задавал. Мы можем срочно встретиться? Скажем, там же, где мне маленькие медальки выдавали…

— Вручали, — машинально поправил девочку Берия.

— Главное, что вы поняли где. Мы можем сегодня встретиться, в любое удобное для вас время. Или завтра.

— Знаешь что, Серова! По тому вопросу, который Николай Николаевич задавал? Сегодня через час тебя устроит?

— Как только вашей душеньке угодно будет. Там дядька здоровенный у входа сидит, он меня пропустит? Я не в кителе ведь приеду, вдруг он меня не узнает?

— Он — узнает. Через час, на втором этаже… найдешь?

— Только я вас попрошу взять с собой карманный фонарик на батарейке. На квадратной батарейке, это очень важно.

— А ананасов с рябчиками… фонарик на квадратной батарейке?

— Ну, если нет, то можно и жужжалку с динамкой. У меня-то есть, но в общежитии, да и дядька этот меня с фонариком не пропустит.

— Не пропустит. Ладно, приеду с фонариком. И даже его тебе подарю, но если вопрос окажется не срочным…

— Срочным-срочным! Все, я побежала, а то опоздаю…

Вешая трубку, Лаврентий Павлович подумал о том, что вообще-то номер прямого городского телефона в его кабинете известен очень немногим людям…

Зайдя в небольшой зал, Берия увидел стоящую у стола Таню. И с огромным интересом разглядывал эту девочку, которую вживую вообще первый раз мог разглядеть. Да, маленькая девочка, вряд ли выше отмеченных в анкете метра сорока восьми. И какая-то… недокормленная, выглядящая очень тощей и слабой. Что данным анкеты явно противоречило. А вот снежно белые волосы — сухие слова на бумаге впечатления от их вида не могли передать даже в малой степени…

— Еще раз добрый вечер. У меня, как я сказала, очень срочный вопрос. И еще один не то чтобы очень-очень срочный, но тоже отлагательства не терпящий. Начну с первого.

— Погоди, ты хоть сядь, а то на бегу с тобой и не поговоришь толком.

— Спасибо. Так вот, насчет вопроса Николая Николаевича. Я сказала ему, что ответ дам весной, но товарищ Хруничев хочет забрать к себе инженера Владимира Кудрявцева, отчества я не знаю. Так вот, пусть он заберет другого парня, тоже Володю, но Румянцева, он с начала лета по этой же тематике работает, но Хруничеву пользы больше принесет: он уже придумал, как мотор довести до двух с половиной тысяч сил и, думаю, где-то за год его и до серии довести сможет. А если Хруничев заберет Кудрявцева, то на вопрос Николая Николаевича мне ответить будет нечего.

— Он знает, как разделять…

— Он знает, как сделать то, что разделение сделает не более сложным, чем сварить борщ в автоклаве. А с предметом работы — нет, не знаком. Да ему и не надо.

— Понятно… а ты до весны…

— Я же сказала: весной. Март — это уже весна, но и май — еще весна. Точнее сейчас не отвечу.

— Хорошо. С этим вопросом всё?

— Пока да. Теперь перейдем ко второму. Фонарик принесли?

— Вот, держи. Зачем он тебе? Впрочем… нужно — так забирай.

— Мне он не нужен, он вам нужен. Смотрите: я его включаю — и что мы видим?

— Ну, фонарик зажегся…

— А теперь — фокус-покус. Я лампочку выкручиваю, вкручиваю свою, включаю…

— Это что?!

— Это — новый источник света. Тут лампочка мощностью в пять ватт, а горит как обычная мощностью в шестьдесят. Экономия электричества на освещении — в двенадцать раз. Широка страна моя родная? Сколько в ней таких лампочек нужно, чтобы мегаватты электричества сэкономить? Вот список того, что потребуется для массового их производства. Да, еще, там ребята на физфаке хотят дипломы по кристаллографии выполнить, поможете? Эти работы очень сильно ускорят производство…

— У тебя всё?

— На сегодня всё. Я пойду?

— Иди, если понадобишься…

— То я найдусь. До свидания!