Тень

Глава 17

Семен Владимирович к «заводской медицине» относился, мягко говоря, не очень позитивно. Недолюбливал он эту медицину (как, впрочем, и все советские мужчины). Но указания ее все же старался выполнять: в последнее время она наглядно продемонстрировала, что очень неплохо купирует определенные «инициативы» особо шустрых рабочих, причем — что особо врачами подчеркивалось — благодаря заранее составленным «медицинским картам». Конечно, сам он не носил — как большинство рабочих — нашивку с указанием группы крови и какими-то сугубо врачебными дополнительными буковками, просто потому не носил, что и спецовку надевал не часто, но прекрасно знал, что вся эта информация в медсанчасти где-то записана и хранится. И, если там решили, что нужно еще из народа кровушки попить чтобы эти записи пополнить чем-то для врачей полезным, то на просьбы врачей стоит откликнуться согласием. Так что он смело пошел в медсанчасть, причем всего-то после двух напоминаний…

Однако его ожидания совершенно не оправдались: Белоснежка, вместо того, чтобы тыкать в него своими иголками, начала ругаться:

— Семен Владимирович, ну сделали вы очень нужный стране пулемет — но сделали-то вы его не лучшим образом!

— Что вы имеете в виду?

— А сами не догадываетесь? Вот вы мне скажите сколько выстрелов подряд может произвести этот пулемет? Я имею в виду до того, как потребуется ствол менять.

— Девушка, вы просто не понимаете, о чем говорите. Пулемет это крупнокалиберный, в патроне и пороха больше, и пуля в стволе дольше движется — так что он нагревается гораздо быстрее, чем ствол в ДП.

— Да я вообще не о том: при нагреве ствол достаточно сильно ведет и он еще до того, как перегреется, пули отправляет куда бог на душу положит.

— А вы знаете, как этого избежать? Расскажите, я пос… мне это было бы очень интересно.

— Все вы, гениальные конструкторы, ехидничать мастера, а чтобы послушать знающего человека… Не буду я вам рассказывать, я лучше покажу. Идемте в мой экспериментальный цех. Идемте, или я распоряжусь вас на обследование в госпиталь на две недели положить!

Семен Владимирович про себя выругался, но с девочкой все же пошел: Петра Горюнова эта девочка года полтора назад как-то умудрилась в госпиталь законопатить, и его там три полных недели продержала! Правда тогда Петр Максимович действительно чуть не помер…

Кроме того, именно эта девочка придумала великолепные пистолет с автоматом — так что вероятность того, что она все же не очередную благоглупость выдаст, была велика. А на ее экспериментальный цех посмотреть было бы интересно, ведь для него в инструментальном производстве делались станки, предназначение которых почти никто понять не мог. То есть до того, как она эти станки показывала в работе. Та же литьевая машина для пластмассы…

Шэд в производстве оружия разбиралась более чем неплохо. А еще перед путешествием ее через обучающую машину накачали и разными технологическими знаниями, причем — поскольку временной диапазон путешествия мог варьироваться от первой четверти девятнадцатого века и до конца двадцатого — знаний было закачано очень много. Таня, узнав, куда и когда она попала, успела зафиксировать основы знаний, необходимых как раз для этого времени. Знаний было не особо много, но вполне достаточно для выполнения миссии. В которой предполагалось и широкое использования различного оружия…

Когда они зашли в этот очень маленький цех, Таня Серова кое-что сразу пояснила Семену Владимировичу:

— Честно говоря, чтобы избежать неприятности, о которой я говорила, нужно и материал использовать подходящий, и технологию правильную. Насчет материала — я сварила нужную сталь у себя в тигле, но её и в электропечке нашей наварить несложно столько, сколько понадобится. А по технологии — так это и так каждый знает: чтобы стальное изделие вышло достаточно качественным, то его нужно ковать.

— То есть вы предлагаете перед сверлением ствола заготовку предварительно отковать?

— Семен Владимирович, я хоть и абсолютная блондинка, но не абсолютная дура. Кованную заготовку просверлить в разы труднее, а уж нарезку такого ствола… я вам сейчас весь процесс покажу, если хотите. А нет — я вам скачала покажу результат, а потом вы и процесс изучить точно пожелаете. Просто сейчас у меня машина готова, заготовки прошиты и нагреты, а если позже все заново запускать, то ждать придется уже больше часа.

— Ну, давайте тогда сейчас посмотрим… сколько времени работа займет?

— Долго, минут пятнадцать: машина-то у меня опытная, даже, скорее, демонстратор технологии. Итак, поехали: вот заготовка, вот оправка…

Через пятнадцать минут девочка извлекла из машины светящуюся железяку, воткнула в какую-то рядом стоящую приспособу — в результате чего из железяки вырвался столб пара, а затем, немного подержав ее под струей воздуха, показала Семену Владимировичу:

— Теперь надо тут немного обточить, здесь подправить… смотрите: канал ствола совершенно ровный.

— И сразу с нарезами? Как вы это…

— Вы все сами видели. Ствол, конечно, нужно еще отхромировать… но можно уже и так из него стрелять. Пойдемте на стрельбище, я покажу, что мы имеем в результате.

На стрельбище, где Таня отстреляла шесть лент подряд, она удивила его дважды: и тем, с какой скоростью меняла ленты, и как кучно посылала пули в мишень. А, закончив стрельбу, девочка удивила его еще раз:

— Жалко, что патроны закончились, я хотела ствол докрасна раскалить. Он все равно не испортился бы, но вы бы увидели, что даже в таких условиях его не ведет. Хотя, надеюсь, вам и увиденного достаточно.

— Вот уж… более чем достаточно. Значит, на вашем станке можно по четыре таких ствола за час изготовить…

— Нельзя. То есть я смогла бы, но только я: я же хирург, привыкла руками точно шевелить и заранее продумывать каждое движение. А самый квалифицированный рабочий на нем хорошо если за час что-то приличное сделает, и не потому, что он криворукий, а потому, что станок на обычных людей не рассчитан, я его под себя, то есть под квалифицированного хирурга делала. Да и я на нем хорошо если час проработать без перерыва смогу — но даже пытаться делать это не буду: мне руки для основной работы пригодятся. Вам нужно будет попинать технологов, чтобы они придумали какой-то копир, который процессом ковки без рабочего управлять станет… Да, а насчет специальной стали… я инструкцию нашим плавильщикам составила, ее почти сразу можно будет для всего нашего оружия использовать. Вот только тогда заготовки придется обязательно проковывать, у меня записано как: эта сталь без проковки, как и любой быстрорез, по прочности может поспорить с гвоздевой и отпускается чуть ли не от нагрева на солнышке. И там нужны кое-какие присадки, которые, впрочем, изыскать не очень трудно. Только со снабженцами я разговаривать не буду, они и так готовы меня сожрать.

— Со снабжением, думаю, мы договориться сумеем, — задумчиво произнес Семен Владимирович. — А вот все остальное… скажите, а на вашей машине возможно делать стволы для пушек ШВАК?

— На этой — точно нет: ствол просто в нее не влезет. Но если хотите, я чертежи со всеми доработками технологам передам.

— Вы еще спрашиваете!

— Я не спрашиваю, а просто говорю. Только имейте в виду: я послезавтра где-то на недельку отъеду и до возвращения с технологами разговаривать не буду потому что не готова. А вот как вернусь…

Чтобы вернуться куда-то надо это «куда-то» сначала покинуть — а с этим все оказалось не очень просто. То есть Александр Евгеньевич сильно нетрадиционным образом выполнил данное Тане обещание «подарить ей нормальный самолет», однако чтобы на этом самолете куда-то улететь, требовалось как минимум командировочное предписание. А так как Второй инструментальный к химзаводу в Березниках вообще никак не относился, командировка требовалась от другой организации, причем организации соответствующего уровня. Товарищ Егоров, например, такую выписать не мог — но мог выписать товарищ Пальцев. И выписал, но его пришлось перед этим три дня ловить, товарищу Егорову пришлось. Так что покинуть Ковров Тане удалось лишь двадцать девятого марта. Утром двадцать девятого, а обедала она уже в Молотове: когда есть достаточно быстрый самолет, такое проделать нетрудно.

А самолет у нее был действительно быстрый: Александр Евгеньевич передал в ее распоряжение «не годный для боевого применения» СБ. Таких в авиации было немало: некоторые разбившиеся машины как-то восстанавливались авиамеханиками «своими силами», однако считалось, что они могли летать, но резко маневрировать уже нет: силовой набор мог нагрузок не выдержать. Один такой, фактически собранный из трех разбившихся, был капитально отремонтирован на двадцать втором заводе — но, потяжелев в процессе ремонта более чем на полтонны, там же превратился в «санитарную машину». И именно этот самолет Голованов выделил Тане, для того, чтобы «при необходимости и возможности самый опытный хирург мог быстро добраться до фронтового госпиталя». Две «старые» летчицы из Ковровского авиаотряда — Вера и Марина — были направлены на переобучение, а вместо них «временно» в Ковров приехали сразу шесть девушек-пилотов. Правда троих («с искажением природной красоты морды лица») Таня тут же отправила в свой госпиталь к Олям, а три других… самолет они водили уверенно, и Шэд больше от них ничего и не надо было.

Лететь ей пришлось именно в город Молотов, так как в Березниках аэродрома не было, а дальше Таня думала добираться на поезде — но когда она выяснила, что поезд идет туда почти десять часов… в общем, легкий шантаж (причем со стороны командирши самолета майора Ереминой) проблему решил пока Таня быстренько подкреплялась в офицерском буфете аэродрома: выданный (очевидно Головановым) приказ по ВВС «оказывать любую помощь, самолет заправлять с высшим приоритетом» помог «взять во временное пользование» простенький У-2ВС. Открытый, но если очень спешишь, то и на нем пролететь сто шестьдесят километров все же быстрее, чем проехать чуть меньше трехсот на поезде, который, вдобавок ко всему, вообще раз в сутки ездит. К тому же местные летчики рассказали, где в Березниках находится «летная площадка» в паре километров от центра города, и где даже есть сарай, куда можно У-2 закатить чтобы его дожди не промочили.

В Березники вылетели ранним утром тридцатого: комендант аэродрома в Молотове сказал, что если прилететь туда вечером, то из мест для ночевки получится найти только КПЗ в горотделе милиции (где периодически приходилось ночевать пилотам, летавшим туда по разным делам): все руководство после обеда бегает по заводам так как с выполнением плана там полная задница, а утром кого-нибудь можно и в горкоме отловить — тогда могут и в гостинице место выделить. И он оказался прав: Таня едва успела — в десять утра — поймать уже расходящихся с утреннего совещания городских руководителей. Впрочем, это помогло лишь с очередной ночевкой: секретарь райкома, прочитав написанное в Танином командировочном предписании, криво ухмыльнулся и сказал:

— Если вы хотите что-то получить с содового завода, то можете сразу домой лететь: завод план не выполняет и ничего никому выделить сам не может. И обком не может: никто не может дать то, чего нет.

— А на заводе что за проблемы? Почему план-то не выполняется?

— Девушка, шли бы вы… вот вам ордер в гостиницу, если завтра к семи сюда придете, то главный инженер завода вам все объяснит. Хотя, думаю, вам его объяснения лучше не слышать: места у нас суровые, люди говорят что думают…

Гостиница представляла из себя две комнаты на первом этаже обычного бревенчатого жилого дома о двух этажах, где в большой («мужской») комнате стояло штук шесть двухэтажных нар, а в маленькой, где жила и заведующая — две двухэтажных все же кроватей и диванчик самой заведующей. Из «удобств» был один унитаз, в крошечном закутке имелись две раковины с латунными кранами, из которых текла очень холодная (видимо, по зимнему времени) вода. Рядом с этим закутком, в котором хотя бы окно было, располагался еще один, без окон, который использовался в качестве прачечной.

А средних лет женщина, заведующая этим учреждением (заодно исполняющая обязанности всех прочих работников, включая обязанности истопника) оказалась более словоохотливой:

— Девушки, вы на содовый завод даже не ходите: как в Лисичанске завод запускать стали, так нам сюда ничего больше не дают. А оборудование все разваливается: мастера-то, мужики все почти на фронт ушли, а бабы не справляются. Опять же, с электричеством перебои каждый день…

На следующее утро Тане удалось поймать главного инженера содового завода. Вопреки обещанию секретаря райкома, он произносить те слова, которые ему первыми пришли в голову, не стал: все же в предписании было отмечено, что «направляется начальник экспериментальной химлаборатории завода номер два» — а у него были серьезные проблемы и с химией, и с инструментом, и если эта странная девушка сможет хоть часть их решить… Так что он пригласил обеих (и Таню, и майора Еремину) в свою машину, отвез на завод (до него от горкома было километра три), а затем, усадив в своем кабинете и предложив чаю, поинтересовался:

— И что конкретно вы хотите от нас получить?

— Я сейчас скажу, только пообещайте не ругаться сразу матом и вообще все же меня до конца выслушать.

— Считайте, что мы договорились.

— Мне нужно начиная где-то с середины мая получать от вас по двенадцать-пятнадцать тонн кальцинированной соды.

— Милая… — он замялся, припоминая написанное в предписании имя-отчество, но, похоже, не вспомнил: — девушка. У завода план составляет пятьсот пятьдесят тонн этой соды в сутки. А выпускаем мы сейчас хорошо если триста. Продолжение нужно?

— Я же просила дослушать до конца. То, что у вас дела не лучшим образом на производстве обстоит, я еще в машине почувствовала: тут аммиаком так несет…

— Я вроде не замечал…

— Вы просто принюхались, но и сами травитесь, и народ на заводе травите. Впрочем, эту проблему я помогу быстро решить.

— Устранить утечки?

— Устранить заболевания, с отравлением связанные. Но это для меня вопрос вообще десятый по важности. Вы же должны знать, сколько у вас аммиака течет? В сутки, скажем? Или в час.

— Течет… прилично, но про час или даже про сутки я ничего сказать не могу: у нас течет главным образом когда нам электричество отключают. Да и черт бы с утечками, ребята с двести тридцать седьмого нам аммиак подкидывают — но насосы встают и процессы останавливаются. А электричество постоянно отключают, к нам же в город два десятка заводов эвакуировали, а новую электростанцию уже три года как строят и конца этой стройке не видно…

— То есть если у вас будет достаточно электричества…

— Если бы да кабы да во рту росли грибы…

— А с дровами у вас как?

— Что, в доме командировочных опять дров нет?

— Я не об этом: у нас электростанции в основном на дровах. С углем у вас как?

— Так угля достаточно, но насосы на угле…

— Откуда можно позвонить? Мне срочно с Ковровом связаться нужно.

— Можно и отсюда. Если телефонистам заказ сделать, то где-то через час может и соединят. Или вообще к вечеру. Вы мне номер скажите, я сам закажу: им велено руководство заводов быстро соединять.

— Час — это долго. А у вас ВЧ есть?

— Вы что, смеетесь? ВЧ разве что на азотно-туковом… то есть на двести тридцать седьмом.

— Едем к ним. А вы сегодня-завтра прикиньте, где на заводе поставить электростанцию на пять мегаватт, я скажу, чтобы сегодня же ее сюда отгрузили.

— Издеваетесь?

— Нет, у меня есть несколько лишних… то есть которые мы еще не придумали, кому ставить.

— Даже так? Ну, пойдемте к соседям, попросим их пустить позвонить…

То, что произошло в кабинете директора у «соседей», в памяти главного инженера завода под номером семьсот шестьдесят один осталось, вероятно, на всю оставшуюся жизнь. На завод их пустили без особых проблем: машину «содового начальника» охрана знала. А вот в приемной директора секретарша злобным голосом сообщила: нет его! Не от природной злобы так сообщила, а потому что знала, что у директора и без чужих посетителей забот хватает.

— А он нам и не нужен, — ответила беловолосая девушка, нам только телефон позвонить… вы тоже заходите, — позвала она остолбеневшую от наглости визитерши секретаршу, — чтобы потом не говорили что пришла Серова и что-то важное пропало.

Затем она подошла к аппарату (ни секунды не потратив на размышления, какой из них подсоединен к линии ВЧ), сняла трубку:

— Здесь Серова, соедините меня с заводом номер два в Коврове, с Курятниковым… — а затем, спустя где-то полминуты, продолжила: — Это Серова. Последний генератор, который мне Ватутин прислал, срочно грузите и отправляйте в Березники на содовый завод. Нет, вместе с угольным котлом и турбиной. Оформите как литерный… что Татьяна? Я уже пятнадцать лет Татьяна. Что? Мне самой Устинову по такому пустяку звонить? С генератором пришлите Гюнтера из энергетического, пусть возьмет бригаду монтажников, чтобы они за неделю максимум электростанцию тут запустили. А еще… секундочку, — девушка повернулась к «содовому инженеру»: — у вас-то энергетики найдется? — и, дождавшись утвердительно кивка, продолжила в трубку: — А за это у нас будет стекло. Что? Я тут останусь пока электростанция не заработает, так в госпитале и скажите. Что? Подтверждение телеграфом на содовый… на завод семьсот шестьдесят один. Ладно, завтра выезжаю. Или послезавтра… Всё, до связи.

Положив трубку, она поблагодарила секретаршу и вышла из кабинета. Оставшиеся в нем посмотрели друг на друга так, как будто увидели невероятное чудо и хотели убедиться, что им не показалось. Впрочем, это чудом в какой-то степени и было: на их памяти никто и никогда по этому телефону никому не звонил. Сюда звонили, и довольно часто, а вот отсюда…

Вернувшись в гостиницу, Таня поинтересовалась у словоохотливой заведующей, где в городе можно купить какую-нибудь еду. Та ответила, что на рынке искать уже поздно, там после двух уже нет никого, а в коммерческом все слишком дорого — и вообще, следовало там, куда командировка выписана, «прикрепиться» к столовой. На что Таня, пробормотав «ну, не прикрепились, так не помирать же с голоду», позвала с собой майора-пилота посетить «коммерческий».

— Татьяна Васильевна, — замялась та, — у меня с собой денег нет. А сухпай есть…

— Что за сухпай? Пара сухарей? Ты, товарищ майор, человек военный, и паек тебе начальство должно предоставить. Сегодня я у тебя начальство, и паек по норме я и обязана предоставить. Пошли!

— Татьяна Васильевна!

— И ты решила меня достать! Зови меня просто Таня, или, как полгорода зовет, Белоснежкой. Понятно?

— Понятно, Тать… Таня. А я — Ира.

— Вот и познакомились, пошли, изучим ассортимент Березниковской торговли: нам еще пару дней тут сидеть — и желательно делать это в сытости.

— А может, вернемся в Молотов? Там на аэродроме офицерский буфет… Вы же тут вроде уже обо всем договорились.

— Может и вернемся, но не сразу.

На следующее утро уже в начале восьмого в гостиницу прибежал уже директор азотно-тукового, и буквально с порога принялся убеждать Таню в том, что для ненужных ей электростанций лучшим местом на земле будет как раз его завод.

— Не сказать, что я не разделяю вашего мнения, — таинственно улыбнулась уже Шэд Бласс, — но сейчас я не могу принять какого-либо решения. Где-то через месяц, когда на содовом заводе сделают то, что мне пообещали, я специально приеду сюда чтобы в торжественной обстановке отправить в Ковров первый вагон соды. И вот тогда мы сможем поговорить на эту тему более подробно — а сейчас я завтрак закончу и мы улетаем домой.

— А раньше решить этот вопрос…

— Никак не получится: если сода отсюда ко мне не поедет, мне придется у себя содовую установку делать. Которой, сами понимаете, электричество потребуется — а забирать обратно ту, что на содовый я присылаю, просто слишком долго…

Шагая от гостиницы к «летной площадке», Ира не удержалась:

— Вы думаете, что теперь этот директор бросится помогать соседу?

— Я не думаю, а знаю что бросится. Надеюсь, что в середине мая содовый вернется к полноценному производству, и я получу от них что хочу.

— Но, как я поняла, вы хотите снова сюда вернуться когда они готовы будут. Зачем?

— Сейчас снег еще не сошел, а снег очень много гадости впитывает. Я же пообещала, что помогу горожанам здоровье поправить — а в мае уже пойму, как это сделать. Я же врач… да и просто хочется посмотреть на город, когда зеленая листва прикроет всю эту… Хочется запомнить город красивым, а не как помойку. А в мае любой город красив…