Тень

Глава 18

Несколько удивительным было то, что печальное состояние содового завода в Березниках в значительной (если не основной) степени было «спровоцировано» Таней. Завод почти всю войну выпускал необходимые фронту лекарства: сто процентов медицинского гипосульфита, больше половины производимого в стране стрептоцида — но уже летом сорок четвертого потребность в них резко упала. Зачем стрептоцид, если достаточно на любую рану разок брызнуть из «хрустального флакончика»? И на кой черт нужен производимый там же хлороформ, если тяжело раненому бойцу достаточно перед операцией дать пару столовых ложек «тормозухи»? К тому же после хлороформа пациенты просыпались с тяжелой головой, тошнотой и кучей прочих осложнений, а процента два из них вообще засыпали навеки — а после «тормозухи» просыпались полные сил и энергии?

Ну а то, что производство соды упало вдвое — так на фронте и без нее можно обойтись. А вот в тылу… но уже запустился (хотя и не на полную мощность) завод в Лисичанске, так что потеря казалась не критичной. Пока не критичной. В глобальном, так сказать, масштабе. На то время, когда «все для фронта, все для победы».

А с фронтом и с победой дела шли более чем неплохо. Когда Таня полетела в Березники, армии маршала (уже) Ватутина могучим рывком заняла почти всю Австрию. А первого апреля пошла в наступление на Баварию, причем так мощно, что третьего был полностью взят Мюнхен, а шестого советские войска полностью взяли территории южнее Дуная, местами успев его форсировать «на плечах отступающего противника». Успех Ватутина в известной степени был обусловлен и тем, что фашисты все силы бросили на отражение намечающегося наступления советской армии на Берлин, однако решающую роль в успехе наступления сыграло исключительно грамотное управление штабом Ватутина своими армиями.

А тут еще вовремя подсуетился товарищ Конев: видя успехи Ватутина, он начал наступление в сторону Баварии с севера. И эффект превзошел все ожидания: немцы, опасаясь крупного окружения, начали массово отступать на запад — что дало еще один побочный эффект: наступление союзников почти остановилось. Потому что американцам и англичанам пришлось бросить все силы на прием в плен огромных масс сдающихся солдат фюрера…

Однако фронтовые новости Коврова касались лишь очень опосредованно, ведь даже поток раненых сократился до минимума: было уже достаточно госпиталей и поближе к фронту. Так что теперь основной контингент раненых составляли направляемые из других госпиталей «погорельцы», а контингент врачей — хирурги, осваивающие пересадку кожи пациентам. Причем обучение вели исключительно две Оли, так что Таня как врач оказалась совершенно свободна.

Впрочем, свободного времени у нее все же не было, она на заводе трудилась как пчелка. В инструментальном цехе ее последний заказ инженеры и рабочие вообще наперегонки делали, ведь «времени осталось очень мало»…

Десятого апреля Таня позвонила Голованову и пригласила «срочно приехать для получения нового оружия и нового задания». Александр Евгеньевич, услышав такую просьбу, вслух выражать свои эмоции не стал, а затем, немного подумав, приглашение принял. Но, так как человеком он был весьма занятым, в Ковров прилетел уже поздним вечером — и очень удивился тому, что «доктор Серова» встретила его на аэродроме и сказала, что здесь же, в город не заезжая, она ему «все передаст» — после чего повела его в уже знакомый ангар.

— Вот, товарищ Главный маршал авиации, это мой подарок. Не вам, конечно, а гражданину Гитлеру — а вам будет необходимо доставить его адресату.

— Хм… это что такое?

— Это — бомба, а это — система наведения этой бомбы. Этой конкретной бомбы.

— Ну, что бомба — это я и сам заметил. А ради чего вы меня сюда-то позвали?

— Бомба очень тяжелая, я сама ее не донесу. Но с этой системой наведения… Значит так: бомба весит почти четыре тонны, а мощность ее составляет примерно пять тонн тротила.

— Неслабо так…

— Но главное, что с этой системой наведения она с высоты тринадцать километров попадает в пятачок диаметром в полсотни метров. Вот этими ручками устанавливается скорость полета, высота — заранее выставляются. А вот этими двумя — тоже заранее — выставляется точка прицеливания. Самое сложное — уже вот этим шариком постоянно на карте отмечать текущую позицию самолета. Сразу скажу: никакой штурман или вообще кто угодно нужную точность выставить не сможет.

— Тогда зачем все эти заморочки?

— Я нужную точность выставить смогу. Слушайте дальше, пока я вас снова в рядовые на разжаловала: Гитлер сидит вот здесь, в бункере. А эта бомба, падая со страшной высоты, наберет такую скорость, что войдет в землю достаточно глубоко, чтобы при взрыве весь этот бункер обрушить. Нам необходимо Гитлера убить, не два ему самоубиться и избежать таким образом наказания.

— Нам — это кому?

— Советскому Союзу. Поэтому вы грузите эту бомбу на Пе-8 и садитесь за штурвал. А я рядышком со штурманом приткнусь и бомбу уроню точно Гитлеру на бункер. А если учесть, что в этом же бункере и половина высшего командования фрицев сидит… Потом вас товарищ Сталин попинает, конечно, за самоуправство…

— А тебя?

— А вы ему не скажете, что я рядом со штурманом сидела. Зачем зря волновать пожилого человека? Его нужно только порадовать успешным результатом бомбардировки.

— Таня… Татьяна Васильевна…

— Таня звучит лучше и, я бы сказала, естественней: вы же взрослый дядя, а я — маленькая девочка.

— Это ты снаружи маленькая, а внутри — очень даже большая. Но… а если самолет собьют? Там же, над Берлином, сейчас вся немецкая авиация! Ладно я, но тебе помирать точно рановато.

— Вы, Александр Евгеньевич, очень точно заметили: над Берлином. А эту бомбу мы сбросим километров двадцать до Берлина не долетая. У нее свои крылышки есть, и даже свой моторчик реактивный. А инерциальная система наведения на таком расстоянии как раз пятидесятиметровый круг рассеивания и даст. Соглашайтесь, ведь второго такого случая вам не представится!

— Сталин меня убьет…

— Да. Но — потом. А я вас оживлю и дальше работать маршалом отправлю. Не в первый раз ведь, дело для вас уже привычное и особо бояться вам просто нечего.

— А как бомбу в самолет загрузить? То есть где?

— Здесь. Полосу мы удлинили до полутора километров, так что машина и сядет, и взлетит с бомбой. Думаю, что самым сложным шагом будет посадка с этой бомбой в Минске, но это разве что насчет шасси подломить: без установки взрывателя бомба не взорвется даже если ее бензином облить и поджечь…

— Ты все уже продумала.

— Так без этого и смысла делать такую бомбу не было.

— И когда летим?

— Чем раньше, тем лучше: Гитлер может в любой момент самоубиться, у немцев же на фронтах полная задница. Только к Берлину нужно обязательно днем лететь: если земли не будет видно, то привязку к местности выполнить будет невозможно.

— Тогда готовься. Машину я сюда к утру, думаю, приведу, а из Минска вылет уже по погоде будет…

Число «тринадцать» — несчастливое. В основном для немцев, а еще — для товарища Жукова, примерявшего на себя лавры «победителя немецкого фашизма». Двенадцатого апреля в Берлине «что-то громко бумкнуло» — и старшим военачальником вермахта внезапно оказался генерал-полковник Готхард Хейнрици (остальным «повезло» двенадцатого оказаться в бункере Гитлера на совещании). Будучи генералом весьма грамотным и понимая перспективы, он как раз тринадцатого подписал акт о безоговорочной капитуляции, а с советской стороны капитуляцию приняли маршалы Конев и Ватутин…

Правда, далеко не все немецкие войска побежали сдаваться: СС практически в полном составе продолжили сопротивление, отдельные части вермахта тоже отказались подчиниться «новому командующему» — но это была уже агония фашистов, и двадцать первого боевые действия закончились. Вызвав, правда, определенные мысли у союзников: советская армия заняла большую часть немецкой территории и покидать ее явно не собиралась…

А еще третьего апреля, сразу после того, как Таня вернулась из Березников, ее пригласили в КБ завода — то есть «позвали посовещаться» лично товарищи Дегтярев, Владимиров и Горюнов:

— Татьяна Васильевна, — начал Василий Алексеевич, — мы вас пригласили… вы же изобрели замечательное оружие, хотя и совершенно необычное. А перед нами, перед заводом, партия и правительство поставило новую задачу: разработать оружие под новый патрон. Автоматическое оружие, и, хотя Петр Максимович уже предложил очень неплохую, на наш взгляд, конструкцию, мы бы были очень признательны, если и вы ее оценили бы и, если сочтете необходимым, сделали бы предложения по ее улучшению, как в конструктивном, так и в производственно-технологическом плане. Товарищ Симонов из Саратова еще в том году разработал весьма неплохой самозарядный карабин — но нам все же интересно предложить стране более мощное оружие.

— Да, Василий Алексеевич, конструктор из вас куда как лучше, чем оратор. Но я поняла, и скажу так: посмотреть или что-то самой предложить — это я могу. Но, скажем, недельки через две: во-первых, это сейчас вообще не к спеху, война уже почти закончилась. А во-вторых, я сейчас просто немного занята. А этот новый патрон — его-то посмотреть можно?

— И посмотреть, и попробовать, — улыбнулся Горюнов. — Мы для исследовательских целей этих патронов уже несколько тысяч получили.

— Отлично, вы тогда отложите для меня полсотни — как освобожусь, то из вашего автомата постреляю, посмотрю что в нем может быть не так. Если увижу, конечно: к вашему пулемету у меня претензий вообще не нашлось. Разве что ствол по новой технологии начать делать, но это когда уже станки ковочные подоспеют.

Шестнадцатого Таня вернулась в Ковров «из Минска» — пропустив бурное ликование и стихийный праздник тринадцатого, двадцатого — когда Левитан объявил по радио о том, что «последние очаги сопротивления фашистов подавлены» — тоже никуда ликовать не пошла. По этому поводу Петр Максимович даже выразил свое видение ситуации Семену Владимировичу:

— Мне кажется, что Татьяна Васильевна вообще какая-то… ненормальная. Все победу празднуют, а она на заводе работает. Вообще одна, по крайней мере в инструментальном цехе одна!

— Петя, ты, наверное, сам слегка переутомился и от жизни отстал. Белоснежка на самом деле не очень-то и нормальная. Во-первых, она, как доктора в госпитале говорят, один раз уже умирала. Во-вторых, разве может нормальный человек быть и лучшим конструктором оружия, и конструктором еще всякой очень полезной всячины, и врачом, лучшим даже не в городе, а во всей стране и, возможно даже, лучшим в мире? Она не нормальная, она — гений. А что у гениев в голове, то нам, нормальным людям, не понять. Те же ее станки: пока она не покажет, как они действуют, никто понять не может зачем они вообще нужны. А когда она все покажет и расскажет, никто понять не может почему до этого раньше не додумались и как раньше без них обходились.

На самом деле Тане Ашфаль, как и Шэд Бласс, победа в войне была… безразлична. То есть она (или они) знали, что эта победа произойдет, а когда именно — этого «попаданка из будущего» не знала. Победили — и хорошо, теперь можно в спокойной обстановке своей работой заняться. Не особо спеша, зато выполнить ее качественно. А всякие попутные дела — они же попутные.

В понедельник тридцатого апреля Таня снова зашла в КБ и положила на стол Семену Владимировичу два очень странных изделия:

— Я сделала что вы просили. Это — карабин самозарядный, а это — автомат. Сразу скажу: автомат Горюнова, за мелкими не особо важными деталями, получился практически идеальным, да и карабин Симонова, насколько я с ним ознакомиться смогла, у меня вопросов не вызвал. А эти игрушки и в производстве гораздо сложнее и дороже, и ресурс у них весьма ограниченный…

— А… зачем…

— Зовите Петра Максимовича, я покажу их в работе на стрельбище. Только обратите внимание, — продолжила она уже по дороге, — я тут патроны тоже немного доработала. Так, мишени установлены, смотрите…

Оба конструктора лишь едва бросили взгляды на принесенные мишени, в которых — практически лишь в «десятках» — очень кучно собрались дырки от пуль.

— Ну что, нравится? Звука нет потому что и пули дозвуковые, и вот тут глушитель интергированный. Сами понимаете, в армию такие штучки отправлять не стоит, а вот спецназу, мне кажется, они очень даже пригодятся. Ладно, сами разберетесь: я их вам оставляю, можете порезвиться. Только стандартный патрон в них все же пихать не стоит: глушитель после пары выстрелов разнесет. А теперь извините, мне пора… да, конструкторскую и технологическую документацию я вам по внутренней почте отправила…

Утром девятого мая Таня снова отправилась в Березники. Потому что оттуда пришла телеграмма о том, что завод готов отправлять в Ковров «всю сверхплановую соду до пятидесяти тонн в сутки» — и торжества по этому поводу Таня пропустить не могла. Правда Ира во время полета тихонько ругалась сквозь зубы: в телеграмме говорилось, что полоса возле города «расширена для приема самолетов СБ», но девушка опасалась, что сейчас эта полоса состоит больше из грязи, чем из земли.

Однако все оказалось не так грустно: взлетную полосу действительно хорошо расчистили и укатали, так что посадка прошла без проблем. И даже самолет получилось закатить в сарай — а уж предоставленная экипажу гостиница оказалась вообще выше всяких похвал. Только вот майору Ереминой Таня «предоставила почетное право» выступить на митинге, посвященном отправке соды в Ковров, резонно заметив, что выступление на митинге «совершенно гражданской девочки пятнадцати лет от роду» народ может неправильно понять. Да и время нужно беречь: пока майор выступает, Татьяна Васильевна сумеет решить уже сугубо производственные вопросы на азотно-туковом заводе.

На этом, двести тридцать седьмом, заводе Таня плодотворно пообщалась с директором, главным инженером, начальником отдела строительства и рядом других специалистов: из Минска она связалась (через Голованова) с Ватутиным, а затем и непосредственно с Мерзликиным, которого — вместе с повышением в звании — назначили начальником трофейной службы в Венгрии. Григорий Григорьевич Таниным запросам откровенно удивился, но пообещал «по возможности их обеспечить» — и еще неделю назад прислал достаточно подробную спецификацию «обеспечения».

— Я все же не пойму, почему нельзя поставить генераторы, как на содовом заводе, прямо на территории? — недовольным голосом высказал свое мнение главный инженер.

— Потому что там электростанцию ставили мои специалисты, которые таких же уже три поставить в Коврове успели. Конечно, если вы будете настаивать, и я у вас могу поставить один генератор на шесть мегаватт, но ведь два по десять будет лучше?

— Гораздо лучше…

— Я тоже так думаю. Проблема же в том, что генераторы будут венгерские, нам незнакомые, и ставить их будут именно венгры. Проще говоря, недобитые фашисты. Ну, не совсем уж фашисты, однако таких пускать на оборонное производство…

— Теперь понятно…

— Я вижу, что не до конца понятно. Генераторы… весь комплект электростанции будет доставлен уже в первых числах июня, и к этому времени по крайней мере фундаменты должны быть уже полностью готовы. Стены и крышу электростанции тоже было бы неплохо иметь, но их-то можно и позже поставить, по крайней мере никто не запретит их поднимать пока венгры будут оборудование монтировать. А если не будет готовых фундаментов, то венгры оборудование просто сгрузят и домой уедут. И, поверьте мне, без них вы эти электростанции еще год запускать будете!

— Вы, Татьяна Васильевна, вероятно не совсем себе представляете объем необходимых работ…

— Я-то представляю. Я, между прочим, руководила зимой сорок четвертого строительством госпиталя на тысячу раненых, и этот трехэтажный госпиталь был выстроен меньше чем за три месяца в чистом поле. Знаете что? Дайте мне покопаться в кадровых документах отдела капстроительства, и я уже завтра-послезавтра смогу сказать, каких специалистов для этой стройки вам не хватает. Тогда смогу их, понятное дело, от сердца оторвав, вам из Коврова прислать.

— Вы серьезно?

— Дяденька, я на своем втором заводе только за эту весну подняла два новых цеха и выстроила отдельный стекольный завод. Конечно, строитель из меня вообще никакой, но как раз с кадрами, для строительства необходимыми, я разбираюсь очень хорошо. Так, по вашим сияющим физиономиям вижу, что вы мне не верите. Но вон телефон простаивает, позвоните по ВЧ Курятникову, он вам в деталях и красках расскажет, кто на стройки второго завода людей набирал…

Спустя час Шэд Бласс с огромным интересом просматривала личные дела строительных подразделений завода. Пожилая кадровичка, скривив губы, по очереди передавала ей папки с бумагами, искренне считая, что девочка лишь притворяется, будто что-то читает — но та время от времени некоторые «дела» откладывала в сторону, а иногда, изображая откровенное недовольство увиденным (или прочитанным), что-то записывала в блокноте. Впрочем, продолжалось это занятие не очень долго: прибежала секретарша директора и позвала Таню на обед.

— Я, конечно, только немного дел успела просмотреть, — заметила Таня, закончив с очень неплохим вторым, — но, кажется, догадываюсь, кого вам остро не хватает. И, боюсь, среди оставшихся дел я нужную кандидатуру не найду, но это не страшно: я пришлю своего прораба. Он, правда, немец, из пленных, но уже подал заявление о приеме в советское гражданство и успел заработать орден «Знак почета». В любом случае с ним приедет и наш НКВДшник, который будет его охранять, так что эта кандидатура вам проблем не создаст.

— Отрадно это слышать.

— А вот кого вам придется искать на месте, так это землекопов и грузчиков: я не думаю, что вам сверху отсыпят цемента для такой стройки, у нас полстраны в цементе остро нуждается — но в Коврове есть собственный завод, и я, отправляя назад вагоны из-под соды, погоню их не порожняком, а загруженные цементом. На постройку электростанции вам хватит, а вот где конкретно ее строить… Я еще денек похожу тут вокруг, посмотрю, подумаю…

— Ну уж не знаю, ходить вокруг оборонного завода…

— Во-первых, майор Еремина не только мой личный пилот, но еще и чемпион ВВС по стрельбе из пистолета. Во-вторых, я же не одна ходить буду, обязательно приглашу сопровождающих из отдела капстроительства: сквозь землю-то я глядеть не умею, а кто мне про грунты еще рассказать сможет?

— Про грунты? Это, пожалуй, вам не строители нужны будут, я пришлю вам Зыкова. Он токарь, но раньше, когда еще завод строили, у геодезистов подвизался и все про территорию эту знает.

— Договорились, я с бумагами завтра до обеда закончу, вы его к этому времени в отдел кадров и пришлите.

На следующий день товарищ Зыков — мелкий мужичонка «неопределенного возраста» — ходил по грязи вокруг завода и рассказывал непонятной девчонке о том, как там или там много лет тому назад копал шурфы. Пару раз девочка, сунув ему в руки лопату, «раскопки» просила повторить — но токарь не возражал: после каждого такого раскопа девочка устраивала неплохой перекус, да и над душой во время работы не стояла. А вечером, «вернув» его в отдел кадров, даже попросила:

— Мне товарищ Зыков очень помог, да и для завода то, что он сегодня сделал, много пользы принесет. Вас не затруднит по форме, на вашем заводе принятой, приказ на премирование его написать? Я его у директора сейчас подпишу… думаю, в размере половины месячного оклада…

Двенадцатого мая начальник райотдела милиции лениво выслушивал отчет участкового. Дело было простым, как три копейки, однако приходилось все положенные бумаги заполнить — а так как участковый и фамилию свою без ошибки написать не мог, он диктовал результат «расследования» дежурному. А так как райодтел весь размещался в одной комнате, не услышать его рассказ было затруднительно, да и случай был, в принципе, довольно забавным:

— Не повезло пацану, подавился, на лестнице поскользнулся, башкой об лестницу хряп…

— Ты так не пиши, а пиши: головой о лестницу ударился, — поспешил начальник сообщить дежурному.

— Да знаю я, в какой раз рапорты за Петровичем пишу уже…

— Видать, сознательность потерял и выкашлять не смог, от чего и задохнулся. Я только одно не понимаю, где он в мае яблоко нашел…

— Да эти, из Коврова которые прилетели, яблок центнеров пять с собой привезли. На содовом в столовую почти все отдали…

— Так то на содовом!

— Будто бы ты Борьку этого не знаешь: отобрал у кого в школе. Заводские-то, поди, все яблоки детям приберегли…

— Мораль, — с серьезным видом провозгласил участковый, подняв вверх палец и изобразим серьезность на лице, — не обкради ближнего своего! Да ладно, хрен с ним. Ты рапорт-то мой записал?

— Петрович, а может, тебя в школу отдать? Война-то закончилась, сейчас народ с фронта возвращаться будет, а у нас участковый неграмотный. Стыдоба!

— Грамотный я, только вот пишу с ошибками. Между прочим, не такого приказа, чтоб рапорты без ошибок писать!

— Нет. Но есть приказ рапорты отдавать начальству сразу, а не через неделю. Ладно, со школой потом решим. А вот где мы сегодня обедать будем, решать нужно уже сейчас. Петрович, твоя Матрена из наших продуктов обед нам не сварганит? А то я уже проголодался почти…