Тень

Глава 24

Утро вечера мудренее, особенно если утро сытое. Вчера вечером Танины соседки активно делились с обитателями общаги «средством от клопов и тараканов», и в результате при их появлении на кухне плита мгновенно освободилась: одна ночь — и народ серьезно зауважал борцух с мелкими домашними тварями. Таню, правда, в число борцух не включили: пока девушки перезаправляли из канистры брызгалки, она спокойно лежала на кроватке в углу комнаты и «не отсвечивала». Зато соседки попытались ей скормить чуть ли не половину «подарков от поклонников»: им половина обитателей общаги принесли в дар печеньки, карамельки, пряники и прочие незамысловатые вкусняшки.

И Таня, выбирая печеньку повкуснее, решила, что прежде чем принимать решение, нужно сначала решить, что же собственно она собирается решать. Заводить разговор с соседками она не рискнула, зато уже в университете смогла кое-что выяснить. Например то, что заинтересовавший ее институт посещают отнюдь не товарищи в гимнастерках: там учились дети людей солидных, способных чад своих и приодеть, и во время войны от учебы на пустяки не отвлекать.

Не то, чтобы это Таню смущало, однако Шэд запятнала бы свое имя, явившись туда без должной подготовки — поэтому девушка сосредоточилась на визите к наркому. Так что после занятий она забежала на Центральный телеграф. Директор завода на самом деле волновался по поводу вызова товарища Серовой к наркому, а потому передал ей через Иру талон спецсвязи, являющийся мощным виртуальным ускорителем для советских телефонистов — и, к тому же, исключающим прослушивание линии: за такое нарушение наказание было «вплоть до смертной казни». Так что когда Таня сунула этот талон вместе с бумажкой, на которой был записан «вызываемый абонент», в окошко переговорного пункта, сидящая там женщина тут же пригласила ее «в первую кабинку», правда, предупредив, что возможно придется пять минут и подождать. Но уже через пару минут в трубке раздался голос директора.

— Добрый день, это Серова. Я завтра к Дмитрию Федоровичу иду, и мне хотелось бы знать, что ему обо мне известно: не хочется не оправдать его ожиданий. Конечно, пинать я его точно не собираюсь…

— Вы бы, Татьяна Васильевна, посерьезнее к этому отнеслись, как-то попараднее оделись бы, и по поводу наград…

— Все это будет в лучшем виде. А все-таки, что ему про меня известно?

— Имя-фамилия, должность. Должность начальника экспериментальной лаборатории. Вроде всё… хотя вроде Василий Алексеевич упоминал про вашу… седину, но, говорят, вы волосы покрасили? Во всяком случае фотографию вашу Дмитрий Федорович не запрашивал… или вы про возраст? В наградных листах он, конечно, указывается… но вы же сами свой год рождения не знаете точно, у вас даже в копии свидетельства о рождении написано «неизвестно, возможно двадцать девятый» — а такая запись в графу просто не поместится, так что в ваших только «неизвестно» указано…

— Спасибо, все, что хотела, я узнала. И не беспокойтесь: я не подведу!

После телеграфа Таня забежала в магазин ВТО на Герцена, который поразил ее совершенно копеечными ценами, затем заглянула в парочку коммерческих магазинов. Продуктовые ее вообще не интересовали: свои студенческие карточки она отдала Антонине вместе с полутора сотнями рублей (стипендию, как и карточки, выдали в понедельник на факультетах), а вот промтовары ее заинтересовали. Правда и в коммерческих выбор был… небогат, но Таня нашла примерно то, что искала: четыре метра серого «подкладочного» сатина. А затем зашла в попавшееся по дороге ателье, где ей меньше чем за час сшили из этого сатина юбку и что-то вроде пиджака. Хотя — видимо ателье было из «пафосных» — ей поначалу ничего шить даже не захотели, но когда Таня сказала «мне для спектакля, чтобы из зала на английский костюм похоже было», отношение к ней изменилось… а окончательно изменилось, когда закройщица назвала стоимость работы и Таня, глазом не моргнув, выложила сумму заметно большую:

— Мне бы еще таких белых отложных воротничков, шелковых, штуки три. Это возможно?

Около шести вечера в общежитие заехала Ирина, передала Тане сверток с одеждой. Критически оглядела комнату и на вопрос Тани «останешься?» отрицательно мотнула головой:

— Меня машина ждет, минут через сорок домой летим. Побегу уже…

На вопрос соседок Таня ответила:

— Знакомая, из Коврова. У нас там авиаотряд, они в Москву что-то самолетами каждый день возят. А мне завтра в гости нужно идти, я попросила мне все же платье захватить. Жалко, телефона у нас нет: я бы все нужное, что дома забыла, через них и перетаскала бы потихоньку — но они и сами не знают, когда у кого рейс на Москву. Сюда они просто так заехать не смогут — а на аэродроме, не зная расписания, их ждать бесполезно…

Без пятнадцати четыре на проходную Наркомата вооружений пришла женщина:

— Мне Дмитрий Федорович приказал к шестнадцати к нему прибыть, я Серова, вот мои документы — и она протянула потертое заводское удостоверение. — Я в Москве по делам, паспорт не захватила, так что если этого недостаточно, то вы уж товарищу Устинову сообщите, что я приходила.

Сотрудница бюро пропусков, которой из секретариата наркома уже дважды звонили, спрашивая насчет Серовой, лишь кивнула:

— Вполне достаточно, вам на третий этаж по лестнице и направо до конца коридора.

Никакой инструкции она не нарушила, в наркомат часто приходили сотрудники многочисленных заводов с подобными документами, так что даже рассматривать «корочку» она пристально не стала: фамилия-имя совпадает — и достаточно, там лучше знают кого приглашают.

Таня не спеша поднялась, прошлась по коридору, зашла на пару минут в туалетную комнату…

Ровно в шестнадцать секретарша поднялась и пригласила посетительницу в кабинет — предварительно все же спросив у Устинова, освободился ли он. Когда Таня вошла в кабинет, Дмитрий Федорович тоже поднялся ей навстречу, остановился в паре шагов и внимательно посмотрел на посетительницу. Увидел он примерно то, что и ожидал: явно молодящаяся женщина, скорее ближе к сорока, чем немного за тридцать, темная блондинка вроде как с проблесками седины… наверное даже немного за сорок все же… несколько нелепое платье, на груди аккуратно прикреплены две медали и орден…

— Татьяна Васильевна, рад с вами познакомиться лично.

— Мне тоже очень приятно, — ответила та низким и каким-то хриплым голосом. — Извините, химия на здоровье не лучшим образом действует.

— Вы присаживайтесь, — засуетился нарком.

— Спасибо, но я имела в виду голос: нюхнула какой-то гадости, теперь и говорю с трудом.

— Тогда постараюсь говорить сам… хотя у меня один вопрос остался: в наградном… вы, вероятно, уже знаете, что я вас пригласил, чтобы награду вручить, так в наградном почему-то пропущен год вашего рождения.

— А я и сама его не знаю. Память-то я еще в ту войну потеряла, а милиция… ну, нашли они подходящую, по их мнению, потеряшку, сказали, что я двадцать девятого, что ли, года… вам смешно? А мне вот ни капельки. А в документах у меня так и записано: год рождения неизвестен.

— Извините… поступим проще: я графу заполнять не буду, а вы сами, когда вспомните… если вспомните, его в свое удостоверение и впишете. А в постановлении так и напишем: неизвестен. Ладно, с этим покончили. Татьяна Васильевна, Государственный комитет обороны и Советское правительство за разработку серии боеприпасов объемного взрыва, способствующих быстрой победе Советской армии в войне с Японией, присуждает вам высокое звание Героя социалистического труда и награждает вас орденом Ленина. Мне поручено от имени партии и правительства вручить вам эти высокие награды.

— Спасибо…

— Не напрягайтесь, я вижу, как вам больно, а вручение награды — все же не пытка. Единственное, что я хочу сказать в дополнение: постановление это, как и по вашей предыдущей награде, — нарком кивнул в сторону ордена на платье, — закрытое. Поэтому… товарищ Сталин лично просил вам передать — некоторое время вам не стоит носить эти награды на публике… без особых поводов, конечно. Надеюсь, это некоторое время будет не очень долгим… хотя, честно признаюсь, как нарком вооружений я бы желал, чтобы оно все же оказалось максимально продолжительным: вы изобрели очень эффективное, но весьма простое в производстве оружие и лично мне бы не хотелось, чтобы враги его скоро сами смогли воспроизвести.

— Да и я бы не хотела, но вы не волнуйтесь: я наградами при людях сверкать вообще стесняюсь…

— Вот и замечательно. Скажу прямо: я хотел бы устроить для вас праздничный обед, но — дела…

— И у меня дела: защита государства — это работа, которую откладывать ну никак не получается. Еще раз спасибо, и товарищу Сталину мою благодарность передайте — а я, пожалуй, пойду.

— Вам машину вызвать?

— Спасибо, не стоит беспокоиться. Да ножками-то оно и для здоровья полезней: гимнастикой некогда заниматься, а вот пешие прогулки ее неплохо заменяют…

Все же Шэд не зря называли неуловимой: изменить за две минуты внешность так, чтобы «постареть на двадцать лет» не очень и просто. Но вполне возможно, а «обратно помолодеть» и за полминуты несложно — так что охранник на проходной выпустил ту же молодую женщину, которую и впустил полчаса назад. Шэд по дороге зашла в пару школ (которые работали в две смены и не запирали двери аж до семи вечера), прокатилась на метро до Павелецкой, за десять минут дошла до нужного места — и в канцелярию института вошла черноволосая женщина средних лет с явными восточными чертами лица. Там ей через десять минут все интересное рассказали, а через полчаса эта женщина зашла в довольно замызганный подъезд старого, еще, похоже, дореволюционного дома неподалеку от Пятницкой.

Оттуда Шэд вышла еще минут через сорок, в течение которых ей удалось узнать «много нового и интересного». Причем вышла она уже привычной соседкам по общежитию светлой блондинкой, и скорее даже школьницей, чем студенткой… По дороге в общежитие Таня Ашфаль размышляла о том, может ли современная московская медицина определить примененный ею препарат через сутки или стоит еще день подождать. Или даже неделю…

Когда Таня Серова появилась в общежитии, девушки-соседки чуть ли не лопаясь от радости, рассказали ей, что в общежитие заходил сам Главный Маршал авиации, и не Новиков, которому они подчинялись во время войны, а Голованов. И что маршал даже расстроился, увидев, как живут бывшие летчицы, выбравшие свой дальнейший жизненный путь в науке — и пообещал «что-то сделать», а потом еще о чем-то долго разговаривал с комендантом. Почти пять минут он с ним говорил!

— Ну, поздравляю вас, товарищи офицеры… а маршал вам руки-то пожал?

— Да! — от восторга голос у Нины, которая воевала все же в пехоте, поднялся чуть не до визга.

— Значит, теперь вы до весны руки мыть не будете… а хотите, я вам перчатки резиновые привезу в следующее воскресенье? Я могу их в госпитале попросить, а вы сможете в баню ходить, не боясь, что рукопожатие маршала смоется!

— Дура ты, школьница, — совершенно беззлобно ответила на предложение Евдокия, — ну да ничего, поумнеешь со временем. Ужинать садись, мы картошку поджарили, на настоящем сале: к Ленке родня заезжала, сала ей привезли, и она нам кусочек отрезала приличный.

— Картошка — это хорошо, а я на рынке огурцов соленых купила.

— Дорого же!

— Надо знать когда и у кого брать, тогда совсем дешево будет. Там тетка какая-то из бочек рассол выливала, а оказалось что в бочке огурцы на дне завалялись. Покупателей-то больше не было, вот она мне эти огурцы и продала всего за трешку. Да какая разница, дорого, дешево, да хоть бесплатно — огурцы есть и их нужно съесть. Кстати, а маршал не обещал героическим вам мясца прислать пару кусков таких по полпуда?

— А зачем столько? Самим нам не съесть, а на все общежитие не хватит. Столько разве что зимой хорошо заполучить, когда мясо за окном мороженное долго хранить можно. Тьфу ты, опять издеваешься?

— Я просто шучу. Потому что устала немного, вот и стараюсь отвлечься. А мяса… мяса я привезла. Тушенки, вон в сумке лежит. Может, добавим в картошку? Банку на всех совсем же понемногу получится.

— А потом, когда картошки не будет, и ничего не будет, что жевать-то станешь? Банка — она вещь, конечно, вкусная — но маленькая.

— Да одну-то банку можно…

— А у тебя их что, много?

— Не очень… — Таня несколько смутилась. — Я всего десять штук привезла…

— Ох и ничего себе у тебя родители заботливые! — удивилась Дуня.

— И богатые, наверное, — добавила Люба.

— А у меня нет родителей…

— Ой, извини.

— А чего извиняться-то? Ты их, что ли, убивала? Они еще до войны умерли, отец — так я еще не родилась, а мать — мне лет семь было.

— И как же ты? В детском доме? — действительно ужаснулась Антонина.

— Нет, с теткой жила, под Ленинградом. Но она тоже погибла, в сорок втором… ладно, все это давно было.

— Ой ты бедненькая, — расстроено пробормотала Нина.

— Я — богатенькая, у меня вон сколько тушенки!

— А… а где ты ее взяла? — с подозрением в голосе поинтересовалась Люба.

— Я же на заводе работала… они меня не уволили, а на учебу направили. Я же говорила, «второй фронт» пока еще в пайки входит, вот я ее и взяла за две прошлых недели и за следующую. Я за весь сентябрь взяла, просто больше привезти не смогла потому что тяжело. Жалко, что больше ее не будет: мне в ОРСе сказали, что американцы нам тушенку перестали отправлять, вот они там и постарались ее побыстрее раздать тем, у кого усиленный паек. И поэтому у меня и деньги есть: мне зарплату тоже завод платит.

— Заботливое у вас на заводе начальство…

— Это да… А давайте сегодня картошку так съедим, а завтра на сале из тушенки новой нажарим.

— Умнеешь на глазах, школьница, — улыбнулась Тоня. — Сколько там у тебя огурцов-то?

В вечерний чай Таня по уже заведенной традиции (своей личной традиции) сыпанула девушкам «тормозухи», и, когда они уже заснули, уселась на кровати: лежа что-то думалось плоховато. Заинтересовавший ее мальчик в «программе» был отмечен как цель глубоко второстепенная, но обстоятельный с ним разговор заставил Шэд задуматься о том, достаточно ли точно Решатель расставил приоритеты. Вчера еще она ничего, кроме фамилии, о парне не знала — а теперь размышляла о том, насколько глубоко здесь, в СССР пустили корни те, кто очень много погодя создал Систему. Хотя… скорее всего здесь просто покровители мальчика сыграли на чьей-то жадности: ведь если исключить мысль о том, что кто-то что-то сделал за приличные деньги, то объяснить даже то, что парень, в восемь лет даже по-русски не говорящий, через пять лет окончил семилетку, а еще через год — в нарушение всех правил и даже законов — проучившись год в сельской узбекской школе (при этом по-узбекски так и не выучивший ни слова) вдруг поступает в институт, который в Самарканде и Ташкенте русские называли не иначе как «институт будущих баев». И уж совершенно невозможно понять, как он, отучившись три года в Самарканде, легко переводится в самый престижный (в определенных кругах) институт Москвы сразу на пятый курс!

Шэд хмыкнула, вспомнив, как пересказал ей парень слова самаркандского раввина: «ты должен знать, что перевести тебя в Москву и на пятый курс — это примерно как торговца дынями с нашего базара перевести на должность заведующего отделом тканей в московский ГУМ». Но парня в Москву перетащили — и Шэд знала, кто именно. Правда, пока не знала как — но уже начала понимать для чего. И уже совсем поняла, почему Решатель и его включил в первый список — но Решатель не смог вычислить того, что самая опасная террористка Системы даже изначально не собиралась становиться простым исполнителем непонятно как рассчитанных планов и списком может не ограничиться. А может быть и смог, поэтому и подсунул ей такую мишень… Так что мальчика можно пока не трогать: пусть побудет живцом, на которого Шэд поймает… судя по всему, много кого. А вот то, что одновременно невозможно, причем чисто физически, учиться в двух институтах — это было грустно. Ведь интересно же, чему там молодежь учат… и кто конкретно. Впрочем, если найти там какого-нибудь не очень обеспеченного студента — что, хотя бы теоретически, возможно — то материалы тамошних лекций заполучить выйдет. А вот потом… Шэд «выключилась», а Таня Ашфаль запустила «программу индуцированных снов»: во сне иногда в голову приходят довольно интересные идеи.

Ничего нового сон Тане не принес, но сон индуцированный — он мозг загружает очень активно, поэтому после него наступает эдакая «интеллектуальная расслабуха». И Таня Серова, на водной лекции по физике химии, которую студентам читал Николай Николаевич Семенов, расслабилась до такой степени, что при упоминании вопроса о катализаторах искренне удивилась — причем вслух — замечанию профессора, что «механизм действия катализаторов в целом неизвестен».

— Ну почему неизвестен? Там же все просто…

— Вот как? — улыбнулся профессор. — Вы знаете, как работают катализаторы?

— Да все это знают: они работают в три этапа: адсорбция, реакция адсорбатов на активных центрах, десорбция. И единственное, что требуется при синтезе или выборе катализаторов, так это учет того, что энергия адсорбция исходных реагентов должна быть на порядки мощнее чем энергия дисорбции полученного продукта при том, что энергия основной реакции имеет значение лишь в случае эндотермического ее прохождения, а это — задача вообще для старших классов школы…

— Хм… вы, как я понимаю, школу закончили, и следовательно, по вашим же словам, задачки подбора катализаторов решать умеете. Тогда скажите мне: если требуется, допустим, окислить этилен до окиси так, чтобы его полностью не сжечь… вы можете предложить подходящий, по вашему мнению, катализатор?

— Конечно. Серебро на окиси алюминия, и активными центрами будут как раз места соприкосновения серебра с глиноземом. А если серебро при этом еще активировать эрбием или, лучше, иттербием…

— И вы думаете, что такая комбинация будет работать?

— Так работает же!

— И где?

Последний вопрос был задан таким тоном, что Таня окончательно проснулась:

— Давайте, я вам после лекции расскажу? А то вы не успеете весь материал нам дать сегодняшний…

Так как заданный вопрос в голове Семенова всплыл не случайно, он мгновенно сообразил, что девушка имеет в виду и, закруглившись с обсуждением химического катализа, перешел к другим вопросам. Но вот после лекции он Таню отловил, приволок на кафедру и явно был готов устроить ей допрос третьей степени с пристрастием. А вот Таня была к этому совершенно не готова:

— Николай Николаевич, вы же вопрос свой не из головы выдумали, сами понимаете: я подписку давала о неразглашении. А вот если вы мне покажете соответствующую форму допуска и вдобавок отдельное разрешение на разглашение от НКГБ, то я вам все, конечно же, расскажу. И, подозреваю, рассказать я могу гораздо больше, чем вы можете сейчас предположить — но кое-что я могу сказать уже сейчас. Мне, честно говоря, физхимия вообще неинтересна, я хочу заняться химией органической.

— Тогда я задам, с вашего позволения, вопрос по органической химии. Сейчас у нас в стране наблюдается острая нехватка авиационных бензинов…

— Достаточно, я поняла ваш вопрос. Давайте так сделаем: после второй пары у нас будет перерыв на обед, мы с вами пойдем куда-нибудь пообедать в тихое спокойное место… вы не волнуйтесь, финансовый вопрос приличного обеда меня вообще не волнует. И там я вам подробно расскажу, как дешево и быстро получать высокооктановые бензины, причем с заранее рассчитанными параметрами по испаряемости, температуре вспышки и так далее…

— Даже так?

— Ага. А вы тем временем подумайте вот на чем: есть такой странный металл под названием рений — и вы подумайте пока о его странности с физикохимической точки зрения.

Когда закончилась вторая пара, Николай Николаевич уже ждал Таню возле аудитории. Когда они вышли из здания, Таня, на минутку остановившись, вдруг спросила академика:

— Николай Николаевич, вы же тоже подписки разные давали? О неразглашении?

— Ну да…

— Тогда я предлагаю пойти пообедать в ресторан гостиницы «Москва».

— Да уж, неожиданное предложение… а какое отношение к этому имеют подписки?

— Такое: вы не разгласите, почему мы туда пошли. Вы знаете, что автору рацпредложения положено выплачивать премию в два процента от нанесенного экономического эффекта, причем три года подряд?

— Что-то такое слышал.

— А я нанесла нашей стране эффект примерно на семьдесят миллионов в год. Детали я вам как-нибудь попозже расскажу, а сейчас у нас разговор о важных вещах пойдет и я не хотела бы, чтобы вы, вместо вопросов химии, думали о цене предстоящего обеда. Ну что, пошли?

Когда обед закончился и Николай Николаевич с некоторой грустью высказался в том плане, что теперь ему не осталось смысла заниматься наукой, Таня возразила:

— Вы совершенно не правы, наука, наоборот, становится еще более интересной. Ведь даже по простым веществам, тем же металлам: можно прогнозировать свойства интерметаллидов, но чтобы прогнозы оправдывались, необходимо еще более глубоко исследовать как раз физические свойства этих самых простых веществ. А если мы шагнем всего лишь чуть-чуть глубже, в область хотя бы солей, то уже объемы подлежащего исследованию материала увеличиваются на пару порядков. Я уже не говорю о химии органической, а там и кремнийорганика пойдет, и металлоорганика — и даже для того, чтобы просто систематизировать уже имеющиеся знания, потребуется гигантская исследовательская — и очень интересная — работа. И вот когда эта работа хотя бы частично будет выполнена, великие умы вроде вас должны будут увидеть и сформулировать общие закономерности процессов, выработать работоспособную теорию всей этой вонючей дряни…

— Но получилось-то это у вас, а не у, как вы говорите, великих умов…

— Николай Николаевич, мне просто не повезло: я когда-то один раз умерла, причем по-настоящему умерла, а когда меня реанимировали, оказалось, что полностью утратила память. И мой мозг — чтобы выжить в абсолютно незнакомом обществе — приспособился строить какие-то модели этого общества, причем модели адаптивные. И если модель по результатам оказывается отражающей действительность, то она начинает развиваться дальше. И с химией у меня то же самое: я построила на основании каких-то обрывочных знаний модель, попробовала — работает. Но это модель очень узкой области, шаг вправо, шаг влево — и она уже ломается. Потому что знаний как раз не хватает для построения более адекватной модели. А у вас знания есть, и, по сути, я в вашу модель добавила лишь ма-аленкую детальку. Но вы, с вашими знаниями и опытом, сможете эту детальку поставить на нужное место, а я даже не представляю механизма, от которого эта деталь…

— Таня, у нас организовано эдакое общество исследовательское, студенческое. Вы бы не хотели присоединиться? Вообще-то в него берут студентов начиная с третьего курса, но мне кажется… я бы вас рекомендовал.

— Будете моим научным руководителем? Я согласна…

— Я вообще-то так вопрос не ставил… но тоже согласен. Вы закончили? Когда у вас следующее занятие?

Вот интересно устроен мозг человеческий: пока Таня Ашфаль рассказывала академику Семенову про «коварство» рения, Шэд «по аналогии» решила задачку о коварстве хомо сапиенсов. Например о том, что подсадная утка приносит охотнику пользу лишь пока она крякая привлекает диких тварей. Но если вдруг утка крякать перестает, то охотник высовывается из камышей, чтобы узнать, куда она делась. И если стоит задача обнаружить охотника, то утку можно — и даже нужно — куда-то убрать…