Тень

Глава 19

Шестнадцатого мая сразу несколько человек испытали бурную радость, и первым был главный инженер азотно-тукового завода в Березниках. Первым — просто потому, что у него утро наступило на два часа раньше, чем в Москве. А поводом для радости для него стала то, что на завод прибыла бригада строителей из Коврова, тут же приступившая к закладке фундамента под электростанцию. Еще он — на этот раз «ретроспективно» — порадовался тому, что когда директор устроил разнос «соседу» за то, что он неизвестно кого привел к нему в кабинет и позволил сделать звонок по ВЧ, не удержался и спросил, что же стало поводом для столь явного нарушения всех правил безопасности.

— Эта девочка пообещала мне электростанцию за пару недель поставить!

— И ты поверил? Неизвестно кому, девчонке паршивой, поверил настолько, что решил на такое нарушение пойти? Если мы сейчас позвоним в НКГБ…

— Во-первых, у нее командировка была подписана первым секретарем их обкома. А во-вторых на, читай — и он показал телеграмму, в которой сообщалось, что «комплект электростанции отправлен трехвагонным составом под литерой „срочный груз военного назначения“, сопровождается бригадой монтажников под руководством инженера Винклера» с требованием обеспечить срочную разгрузку. И «таинственным голосом» добавил: — Она сказала, что у нее несколько электростанций не распределено.

Тогда директор на следующее же утро к девчонке побежал договариваться о передаче еще одной электростанции азотно-туковому заводу, и почти договорился — но эта девочка оказалась не так проста, по сути дела вынудив «азотовцев» всеми силами помогать соседям в монтаже и пуске приехавшей через трое суток станции. Зато теперь у них намечалась электростанция куда как более мощная…

Вторым бурно радующимся человеком был Александр Евгеньевич Голованов. Как он, собственно, и ожидал, Иосиф Виссарионович втык ему устроил весьма серьезный, и единственное — по мнению самого маршала — что его спасло от немедленной отставки, был рапорт командира экипажа бомбардировщика. А в рапорте русскими буквами было указано, что штурман-наводчик отказывался лететь с кем либо за штурвалом, кроме самого маршала, по той причине, что «манера пилотирования товарища Голованова мне известна, а любой другой пилот с иной манерой пилотирования не позволит мне точно навести бомбу на цель». Командир, конечно, был очень недоволен тем, что Голованов его ссадил с самолета, но, похоже, причину глубоко осознал и счел необходимым донести свое мнение аж до Сталина.

А пятнадцатого Сталину принесли отчет о результатах этой бомбардировки, составленный по результатам допросов сдавшихся фашистов, из которого прямо вытекало, что генерал Хейнрици стал главнокомандующим именно из-за нее, и из-за нее же и подписал так быстро капитуляцию — поэтому Иосиф Виссарионович Голованова к себе вызвал и теперь уже поблагодарил:

— Александр Евгеньевич, есть мнение, что за эту бомбардировку вам нужно присвоить звание Героя Советского Союза. А весь экипаж следует наградить орденами Красного знамени.

— Товарищ Сталин…

— Мы не думаем, что здесь следует спорить. Товарищ Жуков в при взятии Берлина планировал наши потери свыше трехсот тысяч человек, из которых свыше ста тысяч убитыми…

— Я не об этом. Просто вся заслуга этой бомбардировки принадлежит штурману-наводчику капитану Серовой…

— Если вы так считаете, то, скорее всего, вы правы. И капитану Серовой тоже это высокое звание необходимо присвоить. Хотя я и удивлен: в вашем экипаже женщина…

— Капитан Серова — единственный человек, умеющий управлять это системой наведения. А я лишь исполнял ее указания по ведению самолета. Замечу при этом, что для выполнения точного прицеливания капитан Серова полчаса на максимальной высоте провела без кислородной маски…

— Но её указания вы исполнили на отлично, так что… Вы сможете завтра в двенадцать привезти капитана Серову в Кремль?

— Боюсь, Иосиф Виссарионович, это невозможно. Серова сейчас в госпитале…

— Да, я уже понял, что полет был в исключительно трудных условиях. Тогда завтра в Кремле вы получите свою звезду Героя, а её — вручите лично, когда сочтете возможным. Да, принято решение указ о награждении не публиковать.

— Понятно, товарищ Сталин!

Насчет Тани Голованов Сталину не наврал: когда командир машины начал свои возражения обосновывать тем, что «не позволит какой-то „гражданке“ занять место в штурманской кабине», маршал с ним спорить не стал, а просто в соответствии со своими полномочиями проблему на месте решил:

— Татьяна Васильевна, призвать вас в армию я права не имею. Но если вы готовы вступить в ряды армии добровольцем… скажем, часа на четыре…

— Часа на четыре? Можно. Но бумажки всякие писать…

— Мне достаточно будет вашего устного заявления.

— Тогда прошу призвать меня в армию на четыре часа.

— Ваша просьба удовлетворена. Случайте боевой приказ… мне тоже бюрократию разводить некогда: присвоить добровольцу Серовой звание капитана ВВС. Товарищ капитан, займите место штурмана!

Полет Голованову тоже запомнился, главным образом откровенным нарушением Таней всех правил безопасности. Летели на максимальной высоте — не тринадцать, конечно, километров, но все же поднялись почти на одиннадцать. И когда до Берлина оставалось чуть больше сотни километров, девочка сняла кислородную маску и приникла к окуляру своего «прицела». А на предостерегающий крик маршала она спокойно ответила:

— Команды орать не было. Я знаю, что делаю, и мне ничего за это не будет. Рядовой Голованов, полтора градуса вправо!

Александр Евгеньевич вообще не понимал, как девочка на такой высоте просидела без кислорода почти двадцать минут — но она просидела, причем при этом делая какую-то очень непростую работу. А закончив ее и сбросив, наконец, бомбу, она все же маску надела, да и то предварительно сообщив экипажу:

— Всё, пошла, родимая! Так, быстро домой, товарищ штурман, попробуйте пролезть на свое рабочее место, а я посплю. Александр Евгеньевич, что бы я не орала, через полчаса меня обязательно разбудите чтобы я не сдохла прямо в самолете, мне нужно будет лекарство принять…

После посадки девочку из самолета вытаскивали на руках, но уже через час она снова скакала как заводная. А когда радионаблюдатели сообщили, что у немца в эфире откровенная паника поднялась, подошла к маршалу:

— Ну что, пришло время гнать меня из армии.

Голованов выстроил экипаж бомбардировщика, в ряд поставив и Таню, а затем зачитал свой приказ:

— Товарищи, сегодня одна очень белобрысая девица просидела двадцать минут без кислородной маски на высоте свыше десяти километров. Можно было бы назвать эту девицу дурой, но мы так делать не будем — потому что в результате, по некоторым сведениям, нам удалось отправить к чертям в ад самого Гитлера и еще нескольких сволочей рангом пониже. Поэтому за проявленное мужество и героизм мы награждаем эту белобрысую орденом Красной звезды. Все мы понимаем, что эта награда лишь в минимальной степени отражает наше восхищение капитаном Серовой, но эта награда не от всего Советского Союза, а лишь от наших ВВС. Танюш, ты извини, но у меня просто под рукой другого ордена нет, а за такое награждать нужно сразу…

Третьим бурно радующимся товарищем стал Павел Анатольевич Судоплатов. Именно шестнадцатого он, после приглашения Горюнова и Владимирова, добрался до Коврова, где ему дали пострелять из новеньких карабина и автомата. Заодно ему показали и Танины мишени:

— Это Таня стреляла с дистанции в двести метров, — сообщил ему Петр Максимович.

— Из этих обрубков?

— Да, но она всегда очень метко стреляет. А еще она сказала, что если калибр увеличить до девяти миллиметров с соответствующей доработкой патрона, то пулей весом в восемнадцать грамм можно будет так стрелять на расстояние до пятисот метров.

— Да уж, гляжу, стрелок она от бога… и под другой патрон смогла выстрел прикинуть. Но все же мне кажется, что мнение стрелка, даже великолепного, должен конструктор все же проверить.

— А эти машинки она и спроектировала. И сама же сделала. И патроны под них сама доработала. И конструктор она великолепный, и с металлом работает лучше, чем иная с тестом на кухне. Должен сказать, что я вообще горжусь тем, что в моем автомате она не нашла практически никаких недостатков. А Василий Алексеевич именно по ее советам на основе этого автомата делает пулемет под тот же патрон.

— Да уж… придумать такое оружие — это же какую фантазию иметь надо!

— С фантазией у нее всегда хорошо было. Ее ПС — просто песня какая-то, а АКС — у меня просто слов нет от восторга. Жалко, что пока их в серию запустить мы не можем.

— А что такое ПС и АКС?

— Пистолет Серовой и автомат компактный Серовой. Подождите, мы сейчас вам и их покажем: в малом количестве их мы изготовить можем, а для вас они, думаю, будут очень полезными.

— Хм… Серова… никогда этой фамилии не слышал.

— Еще услышите, — улыбнулся Семен Владимирович. — Татьяна Васильевна у нас начальник экспериментальной лаборатории, и она такого уже наэкспериментировала!

— Тогда осталось лишь попробовать эти бесшумные машинки с девятимиллиметровым патроном. Эта Серова, она не сказала, когда это получится сделать?

— Карабин можно уже сегодня: она, как всегда, сменные стволы изготовила, а патроны у нас в мастерской переделывают. Только пока их хорошо если десяток готовых, так что на автомат не останется…

Люди — благодаря Тане — ликовали, а Шэд Бласс, вычеркнув из своего списка одну позицию, мучительно размышляла над тем, зачем Тане Серовой срочно понадобилось искупаться в речке Егорлык. Особо позитивных мыслей как-то не возникало — ровно до тех пор не возникало, пока товарищ Берцев как главный инженер завода не задал Тане Серовой простой вопрос:

— Татьяна Васильевна, вы — по мнению Семена Владимировича — придумали неплохую технологию изготовления стволов малых и средних калибров. Проблема лишь в том, что на той машине, которую вы в экспериментальном цеху поставили, даже после доработки нашими технологами мы сможем делать по одному пулеметному стволу каждые два часа, причем только для пулемета Семена Владимировича…

— Так я машинку под этот ствол и делала.

— Я не с претензиями, помилуй бог… то есть я не ругаться пришел, а за помощью. Владимиров мне сказал, что у вас практически готовы чертежи промышленной машины, и если мы ее сделаем на инструментальном производстве…

— Даже не мечтайте. В моей игрушечной машинке восемь маленьких гидропрессов, и их мне сделал Алексей Сергеевич с экскаваторного, причем исключительно в силу моего неотразимого женского обаяния — а больше он их делать не будет.

— Неотразимого женского обаяния? Это как? — товарищ Берцев с любопытством и откровенным недоумением уставился на белобрысую девочку.

— Это так: я сделала умильную мордочку и попросила мне эти гидропрессы сделать. А потом добавила, что если он их не сделает, то в тормозуху рабочим завода добавлю такое слабительное, что весь завод неделю с горшка не слезет. Ох он и ругался! Но отразить мое обаяние не смог, тогда не смог — а теперь сможет: ему уже расписали план по возобновлению выпуска экскаваторов, причем при нормальном восьмичасовом рабочем дне. Так что ему и бодрящий коктейль, и тормозуха теперь без надобности.

— А у нас эти гидропрессы…

— У нас станков нужных нет. Хотя… я слышала, что в городе Сальске есть литейно-механический завод.

— И что?

— Фашисты его, конечно, полностью развалили, но сейчас вроде завод восстанавливают. И если вы сможете Дмитрию Федоровичу внушить идею этот завод восстановить так, чтобы он начал выпуск остро стране необходимого гидропрессового оборудования…

— Забавно ты мыслишь, Татьяна Васильевна. Однако остается вопрос: сколько времени там понадобится чтобы наладить выпуск нужных нам машин?

— Думаю, что в любом случае гораздо меньше, чем нам самим такое производство налаживать. Опять же, на восстановление того завода какие-то фонды уже выделены, а нам на какие шиши его создавать? А чтобы они там особо дурака не валяли, я лично поеду в этот Сальск и всем там пинков надаю чтобы побыстрее шевелились.

— Вот если на тебя, Татьяна Васильевна, не смотреть, когда ты говоришь… И почему ты в доктора пошла, а не в главные технологи к нам?

— Потому что в войну хороший хирург нужнее хорошего технолога: если хирург напортачит, то человек умрет, а если технолог, то какая-то железяка просто окажется немного подороже. Но сейчас острая нужда в хирургах уже вроде прошла… нет, и об этом даже не заикайтесь: мне сначала нужно хотя бы школу закончить и в институт пойти учиться.

— Ну и зараза же ты, дорогая Татьяна Васильевна… ладно, я завтра же к Устинову лично поеду. Но если ты потом в Сальске налаживать производство откажешься… нет, на тебя даже обидеться — и то невозможно. В любом случае ты совершенно права: тебе и школу закончить надо, а через год и в институт поступить. Я считаю, что за учебу тебе наш завод заплатит, ты уже столько сделала, что с нашей стороны не заплатить было бы свинством. И, кстати, сколько ты своих денег в лабораторию вложила?

Из Москвы Берцев вернулся в субботу девятнадцатого — и поспешил Таню «порадовать»:

— Татьяна Васильевна, Дмитрий Федорович твои аргументы принял и Сальский завод пообещал в наркомат вооружений перевести уже к следующей неделе. Но под обещание, что мы — именно мы — наладим там выпуск нужных нам станков. А для начала требуется определить, какие станки потребуются самому заводу чтобы делать то, что ты придумала. Когда сможешь туда в командировку съездить? Устинов ее уже подписал, только дату не проставил.

— Зачем долго ездить если можно быстро слетать? Там рядом вроде аэродром шикарный фашисты построили. Только вот…

— Что?

— Знаю я, как там… то есть на освобожденных территориях, с транспортом. Небось на город полторы машины, одна в райкоме, другая в ремонте. А ножками бегать — подметки сотрутся, да и сами ножки быстро устанут.

— А ты… ты машину ведь водишь, а с мотоциклом как?

— Справлюсь.

— Тогда я тебе дам мотоцикл, чешский. Он в твой самолет должен поместиться, да и весит меньше центнера.

— А он точно в самолет войдет?

— В твой — войдет, нам его как раз на СБ притащили. По личному указанию товарища Устинова… кстати, чуть не забыл. Приказом наркома вооружений товарища Устинова Дмитрия Федоровича товарищ Серова Татьяна Васильевна награждается орденом Трудового Красного знамени. Поздравляю, держи заслуженную награду и носи на здоровье. Только учти: товарищ Устинов очень трепетно относится к своим кадрам и требует — особо подчеркну — требует, чтобы все работники, награжденные в нашем наркомате орденами, их носили.

— Пусть дальше требует: я из наркомздрава.

— Я тебе говорил, что ты зараза? Ладно, я слова его передал, а ты уж сама решай. Ведь строго формально ты не работница нашего завода, а прикрепленная на практику школьница. Но если тебе интересно лично мое мнение…

— Интересно, но я его в следующий раз выслушаю, хорошо? А пока пойду думать, как мотоцикл в самолет погрузить. Ладно здесь, мне его парни погрузят. А в Сальске как его выгружать?

— Лебедкой бомбовой цепляешь — и поднимаешь. А там так же вниз опускаешь. Ты и одна справишься, а у тебя две крепких летчицы, помогут в случае чего.

— Ясно. А зачем вам Устинов мотоцикл прислал?

— На предмет подумать, можем ли мы производство таких у себя наладить. Но парни уже его посмотрели, сказали, что лучше уж германский повторят, по крайней мере у нас для немцев производство моторов налажено.

— Тоже верно. Ну ладно, за орден спасибо, а я пошла. Надеюсь к концу следующей недели вернусь со списком необходимых станков…

— Успеха!

Двадцать первого рано утром Таня запихивала мотоцикл в самолет, яростно молча в сторону собравшихся вокруг техников и пилотов, выразивших желание ей помочь. Поэтому когда эту звенящую тишину разорвал рев моторов садящегося самолета, никто в его сторону и не повернулся: все выбирали момент, когда можно будет в относительной безопасности все же дать Тане полезный совет. Однако когда подошедший к ним Голованов обрадовано произнес «как хорошо, что я тебя застал», все к маршалу повернулись — и встали по стойке «смирно»: Александр Евгеньевич был в парадном мундире с полным комплектом орденов.

— А что это ты тут делаешь? — поинтересовался он, глядя на Танины упражнения. — А, понятно. А руль повернуть тебе кто запретил? Без этого он точно в бомболюк не влезет. Вот, смотри…

— Спасибо! — сердито ответила девочка. — Но держать руль повернутым и крутить лебедку одновременно у меня не получается. Кстати, гляжу, звездочку на вас повесили, поздравляю.

— А раньше у тебя другими командовать неплохо получалось… а за поздравление спасибо. Ладно, времени у меня в обрез, так что всем команда «строиться»!

Все окружающие тут же выстроились в шеренгу, за исключением немцев-техников, которые растворились в тени где-то за ангаром.

— Товарищи! Татьяна Васильевна, подойди ко мне и встань рядом. Да, вот так. Товарищи! За выполнение ответственного задания Родины Государственный комитет обороны постановил: капитану Серовой Татьяне Васильевне присвоить внеочередное звание подполковника. Ура, товарищи!

— Александр Евгеньевич, я же уже не в армии.

— Ошибаешься, Татьяна Васильевна. Тогда всё как-то закрутилось и я просто забыл тебя выгнать. Оказалось, удачно: не пришлось врать товарищу Сталину о том, кто у меня штурманом был. Но ты не переживай, я и подполковника на гражданку выгнать имею право, и правом этим почти немедленно и воспользуюсь.

— Ясно… а вы почему товарищу Сталину не сказали, сколько мне лет? — шепотом спросила Таня. — Тогда бы…

— Я ему сказал, — так же шепотом ответил маршал, — что штурманом у меня была капитан Серова. Но если бы я сказал, что пятнадцатилетний капитан Серова, то с тобой бы я сейчас не разговаривал, и сидел в психушке. Так что стой спокойно и молчи. А теперь вторая часть, — уже громко объявил Александр Евгеньевич. — Товарищи! За проявленные при выполнении ответственного задания Родины мужество и героизм Президиум Верховного Совета присваивает подполковнику Серовой Татьяне Васильевне звание Героя Советского Союза и награждает ее орденом Ленина. Товарищ Сталин поручил мне вручить Герою Советского Союза товарищу Серовой высокие правительственные награды… Таня, бери их и цепляй… нет погоди. Мы в штабе ВВС специально для тебя… подчеркиваю: в штабе, я тут вообще не причем, только мерки у твоей портнихи взял, так вот, мы тебе мундир парадный построили. Сейчас принесу, померяешь.

Сбегав к самолету, Голованов вернулся к ангару:

— Подполковник Серова! Разрешите от имени Партии и правительства вручить вам медаль Героя и орден Ленина!

— Спасибо, Александр Евгеньевич…

— На здоровье… действительно, из тебя подполковник как из меня балерина. Приказываю, — Танюша, слушай внимательно и запоминай, если я вдруг забуду письменно приказ оформить, напомнишь: подполковника Серову отправить в отставку с правом ношения формы. Всё, теперь ты снова простая школьница. Вольно! Разойдись! Танюша, какие у тебя планы?

— Да вот в Сальск лечу.

— А это зачем?

— Устинов тамошнему заводу план готовит по выпуску нужных нам станков. То есть второму заводу нужных, и вообще для всех заводов, стрелковое оружие выпускающих. А меня Берцев — это главный инженер — попросил составить список нужного там оборудования. Вот слетаю, посмотрю что уже есть, чего не хватает…

— А директором там кто?

— Не знаю. Завод немцы развалили, его, по сути, заново отстраивают.

— Тогда послушай совет взрослого и, главное, опытного товарища. Сейчас на восстановление в основном суют увольняемых из армии офицеров, пока чаще тыловиков. А они еще к мирной жизни не привыкли, гражданскими как солдатами командовать норовят, так что ты вот прямо сейчас мундир надевай, все, что есть, ордена и медали цепляй — вот тогда они с тобой будут нормально разговаривать. Ты уж меня извини, но сейчас ты выглядишь как школьница, стащившая у родни лётный комбинезон. А в мундире, да с медалями и орденами будешь сразу серьезным человеком. Понимаешь?

— Да. Спасибо. А медали с орденами все надевать?

— Чем больше, тем ты будешь солиднее выглядеть. Но чужие все же не цепляй, нехорошо это. Да, вот еще, — маршал отстегнул медаль со своего мундира, — и эту повесь. Тебе положено, просто отчеканить их достаточно не успели. А они без номера, и я себе потом другую возьму. Бери-бери, ты же воевала, а она всем, кто в армии хоть час в войну прослужил, вручается.

— Спасибо большое. Я тогда сейчас домой быстренько съезжу… вы сразу улетаете?

— Нет, тут тебя дождусь, ты же ненадолго? Я думал, что придется тебя по госпиталям искать или на заводе, а мне сам товарищ Сталин приказал тебе награды вручить, так что получилось, что часа полтора я сэкономил.

— Ладно, я пулей… да, Александр Евгеньевич, тут Генрих… он очень неплохой авиамеханик, просится в советское гражданство. Вы ему в этом помочь можете? А то я к товарищу Пальцеву обращалась, а он сказал, что парткомы такие вопросы не решают. А кто решает, он не сказал.

— Калинин решает. Но я как раз в пятницу его встречу… решу вопрос. Давай, беги уже…

Когда Таня вернулась на аэродром, Александр Евгеньевич был краток:

— А тебе китель наш очень идет… ого!

Стоящие рядом девушки-летчицы вообще молча смотрели на девочку, буквально остолбенев от увиденного. И тишину опять нарушил лишь удивленный голос маршала:

— Не ожидал… два Трудовых знамени, ну, Звезда — это от ВВС, а это что за орден?

— Орден Пирогова, он только для военных медиков.

— Понятно… Трудовое отличие, две Трудовых доблести, а еще…

— Медаль Пирогова, для младшего медицинского состава. Я же медсестрой в госпитале сначала была.

— Да уж… я знал, что ты молодец, но даже не подозревал насколько. Но — горжусь, что удалось с тобой летать в одном экипаже! Надеюсь, что и внуки мои будут хвастаться среди одноклассников: «Мой дедушка у самой Серовой однажды пилотом был!» В общем, так: телефон ты мой знаешь, если тебе что-то вдруг понадобится… ну хоть что-то — звони, не стесняйся. Хотя ты и так никогда не стесняешься, так что просто звони! Я буду рад… ладно, тебя уже пилоты заждались, беги!