Тень

Глава 21

Когда Таня положила трубку, Екатерина Евгеньевна все еще находилась в полной прострации, поэтому будущая студентка постаралась вернуть ее к созидательной жизни:

— Екатерина Евгеньевна, вы тоже чаю выпейте, он хороший. Мне его летчики знакомые из Китая привозят. Просто мне обычный пить не стоит, у него аромат более резкий, а я химией занимаюсь, иногда не очень для здоровья полезной, так что приходится за чутьем следить.

— А… да, конечно, спасибо. А на какой факультет вас записать?

— На химический. Хочется продолжить занятия этой самой химией. Как вам чай?

— Хороший… очень хороший, просто необычный.

— Называется «жасмин», только к нашему жасмину он отношения вообще не имеет. Обычный — это камелия китайская, а «жасмин» — тоже камелия, но другая. И это он так по-китайски называется, просто звучание случайно совпало.

— А… ну да. Очень вкусно, и пахнет необыкновенно. Вы когда хотите в общежитие заселяться? Просто сейчас, до выпуска, с местами там…

— Уж точно не сегодня. А когда учеба начинается?

— Первого сентября. Это в субботу, поэтому настоящей учебы еще не будет, так что можно и третьего в понедельник придти. Но лучше, если вы сможете хотя бы числа тридцатого, августа я имею в виду…

— Так и решим: я приеду тридцатого. Куда приходить?

— Куда? Наверное сюда же, мы вам направление в общежитие выпишем, уже будет известно, в какую комнату…

— Так, Екатерина Евгеньевна, поглядите на меня. Я всего лишь школьница, которая три дня назад школу закончила. Вы меня слышите?

— Что? Да, конечно…

— Вот и хорошо. Соберитесь и ответьте мне: что еще мне нужно сделать для поступления в университет?

— Вроде больше ничего. Анкету заполнили, аттестат вы мне отдали. Еще вам нужно будет в комсомольской организации отметиться, но это уже в сентябре можно будет сделать. Да, всё уже.

— Раз все, то я пошла. Спасибо, извините, что побеспокоила случайно…

— Вы чай забыли.

— Екатерина Евгеньевна, мне летчики его килограммами таскают, так что если вы здесь его попьете, то я лишь спасибо скажу. Всего вам хорошего и до свидания!

Через несколько минут, после того как золотоволосая девочка вышла из канцелярии, в нее вошел обещанный маршалом особист. Майор НКГБ, который, поинтересовавшись, не выходил ли кто из помещения, взял со всех присутствующих подписку о неразглашении. Причем у Кати сложилось впечатление, что майор сам не очень понимал, чего же девушкам разглашать не положено:

— Так, девушки, внимательно прочтите и подпишите. А в дополнение к написанному устно сообщаю: все, что вы сегодня здесь услышали, является государственной тайной и вы не имеете права никому, включая даже непосредственное начальство и ближайших родственников, рассказывать что-либо, прямо или косвенно раскрывающее суть вами услышанного. Нарушение этого будет караться по всей строгости закона… все подписали? Да, то, что я к вам приезжал и брал подписку, тоже является частью этой тайны. Всем хорошего дня и, надеюсь, прощайте.

Спустя всего лишь неделю Голованов снова прилетел в Ковров по Танину душу:

— Танюша, нашему руководству твоя бомба уж очень понравилась, а твой Ляпунов говорит, что систему наведения он хорошо если через год до ума доведет.

— Александр Евгеньевич, я просто сдохну если снова полечу бомбу такую бросать. Да и война уже закончилась, или руководство ее британцам подкинуть хочет? Ведь до Америки нам пока лететь не на чем.

— Раз уж ты лично Гитлера в ад отправила, то, думаю, тебе можно многое рассказать. Иосиф Виссарионович американцам пообещал вступить в войну с Японией через три месяца после победы над Германией, а уже полтора месяца прошли…

— У японцев разве есть такие бункеры?

— Но ведь бомбу можно и не на бункер скинуть, а, скажем, на главный штаб…

— Дяденька, вы летчик или пионер-фантазер? Я сделала именно противобункерную бомбу, а штабы, пусть они даже в подвале каком спрятаны, ей бомбить смысла нет. То есть для штабов нужна другая бомба.

— И ты знаешь, какая именно? Причем такая, которую можно будет через полтора месяца в дело пустить?

— Знаю. И даже через месяц таких уже десяток, вероятно, сделать смогу. Ваш самолет сколько поднять может, пять тонн или больше?

— Ну, если постараться, то я смогу пять тонн поднять. Сама же видела.

— Так, пять тонн общей, четыре сто, получается, рабочей… вот: бомба будет мощностью в двадцать пять тонн примерно. Ее можно и в трехстах метрах от цели взорвать, она все равно всё снесет.

— Тань, я же сказал: максимум пять тонн. А двадцать пять вообще ни один самолет…

— Я сказала «мощность», а не «вес». Весить она будет как раз пять тонн. А чтобы мне эту бомбу сделать… начальству сколько их нужно-то?

— Просили одну, но если ты сможешь сделать штуки три…

— Я сейчас напишу, что мне для этого потребуется… только вы уж как-нибудь с Устиновым договоритесь, чтобы он к нам сюда не приезжал пока я не закончу работу.

— Уж об этом можешь точно не беспокоиться, я потому к тебе и прилетел, что у него честь с тобой договариваться выторговал. Не надо ему с тобой знакомиться…

— Понятно. То есть непонятно, ну и ладно. А я вот что спросить хотела: почему вы для университета все мои ордена так быстро засекретить решили?

— Потому что ректор наверняка всем раззвонит, что у него такая вся из себя героическая студентка учится. А Иосиф Виссарионович два плюс два сложить умеет — и если он узнает, что я взял убивать Гитлера пятнадцатилетнюю пигалицу, то… ладно, я и в отставке не пропаду, а вот что с тобой он сделать захочет…

— А особист товарищу Берии про подписку, которую брал с теток в канцелярии, рассказать забудет. Я уже прям в это поверила…

— А он не знает, о чем подписка, и тебя не видел: я же тебя не просто так из канцелярии этой гнал побыстрее. А ему сказал, что случайно в канцелярии университета была озвучена несекретная информация, но если ее сопоставить с другой, в университете уже имеющейся, то враги смогут вычислить людей, выполняющих особое задание товарища Сталина. Он парень сообразительный, лишних вопросов задавать не стал…

— Вот теперь всё понятно. Но жалко: я хотела своими глазами посмотреть, как новая бомба взрываться будет.

— Посмотришь. Японцам на десяти километрах нас сбивать просто нечем, так что можно им бомбу просто на голову ронять и тебе не придется без маски полчаса сидеть. Полетишь со мной?

— Ну… я вас за язык не тянула. Полечу конечно, это же лучше любого кино будет! Тем более, что за оставшееся время я не смогу объяснить вашим наводчикам, как правильно бомбу наводить… Вот сам списочек, тут ничего невозможного нет: лист стальной, стекло борное, еще по мелочи… остальное у меня в лаборатории есть сколько нужно.

— Ох и не хрена себе у тебя запросы, ты что, решила весь город споить?

— Город столько не выпьет, и вообще это только сырье. Ладно, не буду вас задерживать… а готовность двух бомб считайте десять суток после поставки этих материалов. Насчет третьей не обещаю: элементная база у нас паршивая, а успею ли подобрать годные детали — этого вообще никто не знает. Полтора месяца, говорите…

— Иосиф Виссарионович сказал, что начинать будем тринадцатого июля.

— Тогда точно успею. У меня тут еще кое-какие дела, нужно одно поручение Устинова закончить…

Миша Шувалов, институт успешно закончивший и по общественной линии ставший парторгом инструментального, директора выслушал с еще более мрачным лицом, чем он обычно выслушивал просьбы Белоснежки. Хотя и тут без этой паршивки не обошлось:

— Миша, товарищ Устинов специально подчеркнул, что выполнение работ по проекту Серовой сейчас будет главным заданием всего завода. Он даже сказал, что завод имеет право вообще все остальные планы завалить, нам никто слова не скажет даже если мы ни одного пулемета или автомата не изготовим, но эту работу мы сделать обязаны, причем точно в срок.

— Да у нее половину того, что она просит, кроме нее самой никто вообще изготовить не может! Мы можем хоть круглые сутки в цеху просидеть, спин не разгибая…

— А ты не психуй, посмотри сначала чертежи. Я, когда Дмитрий Федорович мне позвонил, сам чуть в штаны не наложил — а оказалось… вот смотри.

— Это что? Бочка?

— Ну, почти. Оказывается, Белоснежке нашей именно бочка и нужна. Да, не самая простая, вот тут лючки, винтовыми крышками закрываемые, по нулевому квалитету должны делаться, но у тебя сколько слесарей такую работу сделать смогут?

— Да уж десяток, не меньше… И это все что ей надо?

— Она сказала, что остальное сама сделает. Что конкретно — не спрашивай, мне Устинов тоже спрашивать запретил. Хотя три цистерны со спиртом на какие-то размышления и наводят…

— Она в этих бочках спирт собирается возить куда-то?

— В спирте химики много чего растворяют. Например, при изготовлении порохов нитроглицериновых… но ее лаборатория все равно в трехстах метрах от завода, а если стекла у нас и повыбивает, то стекольный-то уже работает!

— Ага, только стекольный с лабораторией почти рядом…

— Миш, ты подписку давал? Иди и работай.

— Уже иду… да тут работы-то дня на три, не больше. Сделаем, у Дмитрия Федоровича претензий к заводу не будет.

— Я надеюсь…

Таню Серову сообщение о предстоящей войне с Японией заинтересовало лишь в плане возможного поступления большого числа раненых, Таню Ашфаль — вообще никак не заинтересовало. А Шэд Бласс сильно задумалась. Потому что, хотя в базовую программу Корея вообще не входила, но как побочный вариант она все же рассматривалась. Там, в Системе — но вариант считался настолько «побочным», что его в память перед отправкой не грузили и все, что она знала о Корее, было почерпнуто из обсуждений «маловероятных вариантов» с Решателем. То есть фактически Шэд помнила, что если американцы не займут половину Кореи, то будет хорошо — а что именно хорошего будет и как это осуществить, ни малейших даже намеков в памяти не сохранилось.

Знаний нет, но мозги-то работают! И десятого июня Таня зашла к Василию Алексеевичу:

— Доброе утро, Василий Алексеевич, я тут шла мимо и подумала, а не слишком ли вы много времени проводите у себя в кабинете?

Василий Алексеевич, едва вернувшийся из цеха, где он уже четвертый день с мастерами дорабатывал технологию производства нового пулемета, лишь улыбнулся:

— Ну, ноги у меня еще немного пройти смогут. Опять что-то принесла нам в тире или сразу на стрельбище показывать? А может, опять на процедуры? — Танины «процедуры» Дегтяреву уже начали нравиться, ведь после них он реально чувствовал, как тело наливается бодростью.

— Нет, ни в тир, ни на стрельбище я вас не потащу, и в медсанчасть не потащу. Потому что потащу на полигон, откуда вы сразу же в Москву полететь захотите.

— Зачем это мне в Москву?

— Увидите. Ну что, пошли?

— Вот приходит красивая девушка, подмигивает, приглашает пройтись — ну как тут отказать? На машине, конечно, поедем?

— Да, только на моей…

На полигоне обычно отстреливались и «приводились к нормальному бою» пушки, поэтому он — в отличие от стрельбища — был длинной под два километра и обвалован пятиметровой высоты земляными насыпями. Но, что для Тани сейчас было гораздо важнее, на нем толпы народу не шастали, так что единственное, о чем ей пришлось побеспокоиться, чтобы «не толпы» под руку не лезли:

— Так, всем слушать сюда! Можете смотреть, но близко не подходить, особенно сзади: тут будет зона огневого поражения метров на двадцать. Все свалили? Тогда начинаем. Вот это, Василий Алексеевич…

— Дай догадаться: ты фаустпатрон изобрела? Но вообще-то это не наш профиль.

— Да, пока не наш, а это не совсем фаустпатрон. То есть совсем не он. Смотрите, вот вставляем эту штуку в трубу, прицеливаемся — тут открытый прицел, но можно и без него обойтись, потом нажимаем на спуск… и все.

— Танюша, это ты что такое придумала? Если бы я не видел, как ты стреляешь, то решил бы, что это шестидюймовка…

— Ну, по мощности примерно так и будет. В радиусе десяти метров от взрыва ничего живого не остается, а метрах в двадцати пяти не будет и боеспособных подранков. Я просто другой проект делаю, а у меня немного сырья лишку химики нахимичили…

— Да уж…

— Так что вы едете сейчас к Устинову и показываете ему эту штуку. Честно говорите, что наш завод таких может уже начиная с завтрашнего для по тысяче штук в сутки изготавливать, и по три-четыре тысячи вот таких фиговин. Только взрыватели мы делать не сможем, но они довольно простые, их много где выпускать можно, и еще скажите, что на каждую такую хрень нужно по три литра чистого спирта… технически чистого, и по ведру серной кислоты. Это если срочно нужно таких штук наделать, а потом можно и без спирта с кислотой производство наладить, но потребуется месяца три-четыре…

— Затраты, выходит, невелики, а технологию ты, как всегда, уже отработала. А почему прямо сейчас мне к Устинову лететь?

— Потому что товарищ Сталин выполнит взятые на себя обязательства перед союзниками. Например, об объявлении войны Японии через три месяца после победы над Германией… только я вам этого не говорила, а вы вообще после такого грохота ничего не слышали.

— У тебя сколько таких… фиговин готово?

— Два пусковых устройства, гранат десятка полтора, вы все с собой берите, у меня к вечеру еще пара комплектов будет сделано. Но, прежде чем ехать, вам самому стоит научиться из нее стрелять, так что показываю еще раз, а потом вы сами раза три бахните…

— Важнейшей особенностью данного боеприпаса является то, что если он взорвется даже снаружи дота, личный состав внутри все равно будет поражен, — Дегтярев пересказывал Устинову «краткую инструкцию», которую ему для «почитать по дороге» сунула Таня. — Причем в силу простоты и высокой технологичности изделия завод номер два в состоянии выпускать до тысячи изделий в сутки. Думаю, не с первого дня работы, пару дней на отработку техпроцессов еще уйдет. А обучить солдат применению — меня обучили примерно за пять минут.

— Что-то не очень верится в те характеристики, которые вы назвали.

— А не надо верить, проще посмотреть. Если мы доедем до полигона Грабинского завода, вы меньше чем через час сами все увидите.

— Если рассказанное вами хотя бы на четверть правда, то не убедиться в этом было бы преступлением. Едем в Подлипки!

Шэд последние три недели работала часов по восемнадцать в сутки: изучив доступные материалы, она пришла к выводу, что вывод будущей Кореи из-под влияния США — дело вполне возможное. А для этого нужно всего лишь быстро разгромить Японию, причем разгромить ее быстрее, чем спохватятся американцы. И если успеть все проделать за две-три недели… А Егорлык — он все же не к спеху, с ним не будет слишком поздно поразвлечься и попозже, уже после окончательной победы. Но тем важнее эту окончательную победу максимально приблизить…

Утро тринадцатого июля Таня Серова встретила в Артеме, точнее, на аэродроме Кневичи. Александр Евгеньевич вчера несколько раз прошелся по аэродрому, что-то недовольно бормоча, затем не удержался и спросил у Тани, что случится с бомбой если самолет взлететь не сможет:

— Ладно мы — мы и не почувствуем ничего, но ведь аэродром разнесет!

— У нас здесь три бомбы. Хотите, я одну подожгу? Она где-то за полчаса аккуратно сгорит, а вы успокоитесь.

— Нет уж, лучше мы лишнюю бомбу на японцев сбросим…

Но утром его настроение резко улучшилось: подул довольно сильный ветер и взлетать на перегруженном самолете стало проще. Хотя окончательно он перестал волноваться лишь после того, как машина действительно взлетела…

Через три часа, которые Таня просто проспала, самолет оказался над Порт-Артуром и она приступила к работе. Которая поначалу свелась к тому, что она отдавала Голованову разные команды, цель которых Александр Евгеньевич не совсем даже понимал: он пролетел над городом сначала с северо-запада, затем с юго-востока и третий раз с северо-востока. У него даже возникла мысль пошутить на тему, что Тане нравится город со всех сторон разглядывать, но девочка после третьего пролета пояснила:

— Я уточнила разницу приборной и наземной скорости, то есть узнала откуда и как сильно ветер дует, а теперь я эту нашу бочку положу прямо на крышу этому Ямаде, пусть порадуется.

— Чему? — удивился маршал.

— Столь скорому свиданию с Аматерасу, это ихняя японская богиня. Правда, перед ней он предстанет в хорошо прожаренном виде… так, полградуса влево… так держать… пошла, а теперь уходите, как договаривались, в циркуляцию: бомбе полторы минуты падать, и мне ее все время нужно видеть чтобы в нужное место направить.

— Ну у тебя, Танюша, и зрение! Эту бочку за километры на фоне города…

— Нормальное у меня зрение, на бомбе красный фальшфайер горит, ее только слепой не заметит… сверху. А вы хорошо на цель вышли, корректировать почти не приходится… если ляжете в вираж, то тоже бабах увидите. Успели? Ну и как вам пейзажик?

— Тань, а там хоть что-то целое осталось?

— Можем спуститься и поглядеть, но я бы не стала: товарищ Сталин за такие развлечения попу надерет. Но я сфотографировала, с цейссовским объективом картинка получится четкая, так что дома посмотрим.

— Ну, раз ты обещаешь…

— Вы, товарищ Главный маршал, без меня посмотрите, мне домой срочно нужно. В университет готовиться, то-сё… Кстати, а меня в командировку в Германию нельзя на недельку отправить?

— Это зачем?

— У меня в Коврове прекрасная квартира, но в ней из мебели только табуретки ковровского табуреточного комбината. А у немцев, я слышала, сейчас можно недорого мебель красивую купить…

— Хоть ты, Танюша, и штурман высшего класса, но все равно… особа женского пола. В смысле маленькая, но женщина, о домашнем уюте даже на задании думаешь. И это правильно, кто ж как не вы об этом думать будет и о нас, мужчинах, заботиться? Я подумаю, как это устроить, и даже подумаю, как тебе под это дело Ли-2 подсунуть невзначай. А ты подумай над тем, сможем ли мы еще одну бомбу сегодня скинуть в Харбине, там неподалеку одно очень неприятное заведение японцы держат.

— А сколько сейчас времени? Да, должны успеть. А обратно тогда уж сразу в Хабаровск вернемся.

— А третью бомбу?

— А второй самолет Корею бомбить мешками с навозом полетел?

— Ты права, просто я под впечатлением от твоей бомбы забыл и захотел повторить это еще и еще… Ладно, слетаем в Харбин — и домой. А насчет мебели завтра по дороге поговорим.

Американцы очень спешили — но все равно чуть-чуть, да опоздали: третьего августа, после того как Советская армия захватила Хоккайдо, они подписали акт о капитуляции. А еще им не повезло с разделом «японского наследства»: товарищ Ким со своей почти стотысячной армией (и сопровождаемый более чем полумиллионной армией уже Советской) провозгласил независимость Корейской народно-демократической республики. Иосиф Виссарионович на всякий случай сообщил янки, что СССР республику признал и уже не только установил с ней дипломатические отношения, но и подписал Договор о дружбе и сотрудничестве, в котором, между всем прочим, говорилось, что при нападении врагов «стороны обязуются поддерживать друг друга военной силой» — что Шэд изрядно порадовало.

А с Германией все получилось просто: комиссар второго ранга Серов, назначенный командующему военной администрации Ватутину замом по делам гражданской администрации, серьезно поработал над запуском захваченных германских промышленных предприятий — и каждому такому предприятию требовались по крайней мере специалисты-плановики. Естественно, советские плановики, так что регулярная авиалиния Москва-Берлин выполняла иногда и по три рейса в день. А обратно самолеты чаше летали вообще пустыми — и один такой Голованов «передал» Тане. Товарищ Серова пару дней покаталась по Баварии, а затем, обнаружив какой-то, по ее словам, «недоделанный замок», решила посмотреть «что там внутри». Внутри ее встретила изможденная женщина с парой мелких детишек. Таня голодных детишек пожалела, а Шэд — после того, как женщина сказала, что ее муж-инженер погиб еще полтора года назад во время американской бомбардировки, довольно потерла ручки и предложила испуганной хозяйке продать ей кое-какую мебель. Исключительно чтобы было на что детей кормить. Названная сумма сделала сделку практически неизбежной, а отделение солдат из ближайшего городка с удовольствием помогло подполковнику-Герою с очень знакомой фамилией погрузить покупку в машину (удовольствие к тому же подкреплялось спецталонами на внеочередную отправку посылки домой в СССР).

Так что уже десятого августа немцы из третьего госпиталя всю мебель расставили в Таниной квартире, а Шэд, объяснив окружающим, что она «сильно вымоталась в командировке и нуждается в паре суток здорового сна», исчезла из поля зрения окружающих. Впрочем, никому особо и не было интересно, чем занимается девочка Таня Серова: всем же ясно, что на Дальнем Востоке раненых было все же немало, а девочка действительно работала всегда на износ…