Старая Земля

Глава 4 ПЛОТЬ И МЕТАЛЛ СОГЛАСЬЯ НЕТ

Всё начинается с темноты.

Темноты наверху, которую с оглушительным грохотом раскалывают трещины из света.

Темноты внизу, более плотной, осязаемой, постоянно меняющейся.

Его броня окрашена в тот же цвет, но темнота внизу почему–то чернее, чем его славный доспех.

Он стоит на четвереньках, пытаясь подняться, но не может. Его настигает новый удар, и появляется боль. Она соперничает с яростью, отвращением, возмущением и скорбью. За круговоротом эмоций трудно уследить, ещё труднее подчинить его холодной логике.

Побеждает гнев, жаркий и желанный. Необходимый. Обязательный для выживания.

Сын Железа, словно жалкая тварь, карабкается, протискивается между наголенниками и сабатонами.

Железные пальцы тянутся вперед, как хищные когти, но их добычей становится лишь горсть пропитанной кровью земли.

Крепкая рука под его локтем обеспечивает необходимую опору, и он поднимается на ноги. Гул цепного топора становится громче. Сострадательный брат принимает удар на себя, и горячая эманация его последнего мгновения бьет в лицо Сына Железа яростным ливнем.

Он отмахивается, поглощенный горем утраты, но тоска заставляет его двигаться дальше. Цель близка. Он видит ее, осталось совсем немного, хотя ему кажется, что ради этого ему пришлось пересечь бездну. К нему подтягиваются другие. Не все они — его родичи, и их боевое искусство отличается от мастерства, усвоенного Сынами Железа.

Он рвется вперед, забыв о воинских навыках, но ярость усиливает его удар и прорывает защиту противника. Его кровь окрашивает черноту доспеха, и этого достаточно. Он продолжает идти вперед, пока не достигает своей цели.

Снова на четвереньках. Приевшийся повтор. Он вытаскивает нож и начинает резать. Кусок отрезан, но бродячий пес, схвативший его, уже сбежал. Древняя пословица помогает превозмочь туман, неохотно расходящийся под натиском разума.

Сухожилия так крепки, что больше похожи на металлические тросы, чем на плоть. Кровь горяча, настолько горяча, что способна оставить шрам. Она прожигает броню, выдерживающую кислоту. Последний взмах ножа, и добыча у него в руке. Она мерцает, холодная на ощупь, но не мертвая. Нет, внутри еще что–то обитает. Сын Железа пытается не поддаться ужасу при виде своего собственного отражения. Его лицо залито кровью, рассечено во многих местах. Лицо призрака, который говорит и ходит как человек.

Он убегает, спотыкаясь и падая, но железные братья окружают его кольцом, защищая от погони голодной стаи.

Он карабкается наверх. Гора мертвых тел расползается под ногами. Она стала выше, намного выше, чем он помнил. Монумент бойне.

Сверху доносится рев, а поток воздуха, гонимого двигателями, приносит резкий запах масла и крови. Открывается проем. Внутри — снова темнота, беспокойная, кричащая, обвиняющая, сулящая возмездие.

Он начинает подниматься со своей тяжкой, но невесомой ношей.

Навстречу тянутся руки. На некоторых недостает пальцев, но их хозяева пытаются помочь тем, что есть.

А потом он падает и погружается в темноту иного рода.

Ayг пришел в себя, слыша рядом ободряющее жужжание когитатора. Он просмотрел результаты диагностики, скользящие в левом глазу. Показатели бионики оптимальны. Давление и пульс немного повышены, но уже начали приходить в норму. Уровень адреналина соответствует состоянию после боя, хотя последние семь часов он был заключен в апотекарионе «Железного сердца». Показания хрона, передаваемые на внутреннюю склеру правого глаза, это подтверждают.

— Твоя биохимия меня беспокоит, брат.

При звуке скрипучего голоса Горгонсона Ayг открыл глаза — человеческие глаза из плоти.

— Я чувствую себя сильным, — сказал Ауг, осознавая, что его вид не противоречит этому заявлению.

Апотекарий из клана Локопт задумчиво нахмурился, но не высказал своих сомнений. Кроме них двоих, в помещении никого не было. Горгонсон сидел перед Аугом, распростертым на медицинском столе с присоединенными к аугментациям и плоти диагностическими приборами.

Ayг сел и начал отсоединять провода. Его почти лишенное плоти тело не оказывало сопротивления. Когитатор запищал, но Горгонсон сразу же его отключил.

— Крови маловато… — пробормотал он.

— Я много пролил ее на Оквете, — ответил Ayг, сопровождая слова полуулыбкой.

Горгонсон снова нахмурился и перевел взгляд на инфопланшет в левой руке.

— Чувство юмора прежнее, — негромко произнес он.

— Техножрецы Льякса хоть что–то тебе оставили.

— И многое добавили, — подхватил Ayг.

Он протянул руку и коснулся плеча Горгонсона. Но ободрить апотекария не получилось.

— Если ты намерен убедить меня, что беспокоиться не о чем, — с грустью сказал тот, то ты только напрасно потратишь время. Беспокойство — мой долг. Любая, даже самая незначительная процедура, которой я не понимаю, таит в себе риск. А тот факт, что на Льяксе ты подвергся масштабной аугментации, увеличивает его вдвое.

— Это было возрождение, Горан. Магос–доминус Фармакос спас мне жизнь и вернул в строй, к Шадраку. Какой в этом может быть риск?

Горгонсона его слова ничуть не убедили.

— Я не знаю, брат, в том–то и дело. Во всем, что касается Марсианского Механикума, слишком много тайн.

Ayг не сдался:

— В таком случае поверь своим глазам. Что они тебе говорят?

— Что ты здоров и крепок телом…

Железный отец улыбнулся, уверенный, что настоял на своем и спор окончен. Озадаченное выражение лица Горгонсона рассеяло его уверенность.

— Но тем больше значение твоей моральной травмы, — выдал он заключение. — Такие жестокие раны, как твоя… Они оставляют след, шрам, который не виден на плоти.

— Обещаю, Горан, если мне потребуется твоя помощь или совет, я обязательно к тебе обращусь. — Джебез посмотрел ему в глаза. — Я говорю это вполне искренне.

Горгонсон ответил ему таким же прямым взглядом, словно взвешивая слова Ауга и ощущая в них весомость правды.

Он кивнул:

— Обязательно так и сделай. — Он отодвинулся от медицинского стола, позволяя Аугу спуститься на пол. — На данный момент я закончил. Но я бы хотел, чтобы ты вернулся сюда после совещания.

Он занялся оборудованием, вздыхая над изношенностью приборов.

— Просто чудо, что со всем этим я еще могу кому–то помочь, — задумчиво пробормотал он. — Хорошо хоть, что у нас достаточно ножовок.

— Скажи, Горан, ты так настойчив со всеми своими пациентами?

Горгонсон искоса взглянул на Ауга:

— Только с теми, кто близок мне.

Джебез усмехнулся:

— Тебе никто не близок.

Горан нахмурился, обдумывая ответ. Затем пожал плечами:

— Верно.

Смех Ауга эхом отдавался в переходах на всем пути от апотекариона до капитанского мостика «Железного сердца».

Они летели скрытно, на корабле темном, как сама пустота.

Медузон стоял за командным пультом, слегка приподнятым над остальным мостиком, в окружении целого атолла ячеек для сервиторов и аскетических рабочих станций. Многие из тех и других пустовали. Единственными источниками света, кроме тусклых огоньков приборов и слабых лучей далеких звезд, проникающих сквозь большой изогнутый иллюминатор, были четыре гололитические проекции, созданные для совещания.

Каждый из светящихся зеленоватых конусов генерировало устройство, вмонтированное в переднюю часть помоста. Медузон стоял в центре, повернувшись лицом к полукругу смоделированных изображений старших офицеров Железных Рук. Его крепко сжатые в кулаки руки уперлись в бока.

Он опаздывал. Отказ плазменных двигателей. Непредвиденный. Поломка поправимая, но повлекшая за собой задержку. Теперь ускорители работали на полную мощность, что, судя по показателям термодатчиков, было рискованно. Медузон сумел отыграть несколько дней. Но, похоже, этого оказалось мало.

— Мы не можем медлить, — послышалось заявление со стороны призрачного облика Надуула Норссона.

Суровый нрав железного отца клана Атраксий был виден даже в несовершенной передаче гололита. Тонкие губы сжаты в прямую линию, глаза постоянно прищурены, а один из них неизлечимо налит кровью. Частично оголенный череп, испещренный шрамами, свидетельствовал о богатой боевой истории. На остальной части головы торчали клочки жестких волос. Его нога не ступала на поверхность Истваана V, тем не менее он получил немало ран в этом сражении. Даже отступление с боями в атмосфере после того, как открылось предательство Хоруса, превратилось в настоящую резню. Несмотря на тысячи погибших, о той битве предпочитали не говорить.

— Из–за тебя мы прождали здесь три дня, — поддержал его Рааск Аркборн.

Окулярный имплантат фратера, заменявший левый глаз, непрерывно вспыхивал и терял фокусировку, и этот наглядный признак неполадок скрыть было невозможно. Его бионическая рука покоилась на груди, словно в невидимой повязке. Один из пальцев на ней каждые несколько секунд непроизвольно подергивался, выдавая неверное совмещение нервных окончаний и аугментики.

— Три дня, — излишне подчеркнуто повторил Кулег Равт из клана Раукаан. — Три дня, за которые Сыны Хоруса могли нас отыскать и уничтожить. А они будут искать нас после всего, что мы натворили на Хамарте. Они жаждут нашей крови.

Рядом с остальными Равт выглядел почти невредимым, поскольку видимой бионики в нем не было. А вот под доспехами — совсем иное дело. Одной рукой он опирался на силовой топор с длинным топорищем, металлической оковкой на конце древка, хотя это скрывал гололитический туман, заканчивающийся на уровне поножей Равта. Кроме того, на его нагруднике еще сохранилось Бдительное Око — честно заслуженное, а теперь безвозвратно очерненное. Око, окруженное шестерней, указывало, что Равт когда–то сражался бок о бок с Хорусом. Теперь оно служило напоминанием о его клятве убить магистра войны и стереть знак отличия изменнической кровью примарха.

— Я удивлен, что в твоих жилах еще сохранилась кровь, железный отец, — сердито буркнул Медузон, мгновенно пожалев и о своих словах, и о тоне, которым они были сказаны.

Гололитический облик Равта ярко вспыхнул, словно отражая настроение железного отца,

— Кое–кто считает, что твоя кровь слишком горяча, Медузон.

— Ты должен называть его военачальником! — рявкнул Лумак.

Он стоял за левым плечом Шадрака, массивный, грозный и не склонный к уступкам.

Взгляд Равта, как и остальных железных отцов, принявших бразды правления от лидеров кланов, погибших в резне на Оквете, обратился к капитану Аверниев.

Медузон приготовился выслушать гневную тираду, проклиная в душе несдержанность Лумака и прикидывая, не поздно ли вытолкнуть его из шлюза.

«Бесполезно, — решил он. — Он попросту затеет спор со звездами и навлечет на нас ярость самой пустоты».

К немалому удивлению Медузона, Равт отреагировал иначе. Он не высказал ни возмущения, ни упрека. Он уступил.

— Прошу прошения, военачальник, — произнес он, не сводя глаз с Лумака. Затем снова посмотрел на Медузона. — Думаю, все присутствующие согласятся, что последние несколько недель были чрезвычайно напряженными. После Оквета логично соблюдать осторожность.

«Естественно», — мысленно добавил Медузон, отчасти признавая его правоту.

Остальные двое железных отцов кивнули в знак одобрения.

— Мне понятна ваша озабоченность, братья. Это самый полный сбор Железных Рук и их союзников со времен…

Он помолчал, не желая произносить название.

— Истваана, — раздался далекий и искаженный голос четвертого участника. Облик его из–за слабости сигнала был размыт и потрескивал. — Самый полный сбор со времен Истваана.

Медузон повернулся к конусу гололитического света:

— Да, брат Кернаг. Со времен Истваана… Но наша встреча очень важна, и потому я прошу проявить терпение и подождать еще два дня.

Гололитические призраки одновременно кивнули, изображение Кернага рассыпалось статическими помехами и пропало. Остальные задержались лишь немного дольше, ровно настолько, чтобы Равт успел озвучить окончательное решение:

— Два дня, военачальник. В противном случае нам не останется ничего другого, как улететь и перегруппироваться в другом месте.

Изображения погасли, оставив Медузона в темноте.

В голосе Лумака отчетливо прозвучало хмурое недоверие:

— Мы сумеем добраться до места встречи за два дня?

Шадрак, уже направившийся к выходу с мостика, обернулся:

— Должны.

— Они преуспели там, где терпели неудачи отцы кланов, — сказал Медузон, проявляя сдерживаемое раздражение.

Жаркая атмосфера машинариума «Железного сердца» окутывала их маслянистой пеленой, но вовсе не расслабляла. Огромные плазменные двигатели гудели с едва сдерживаемой мощью и придавали воздуху кисловатый привкус.

Ayг почти не чувствовал его: биологические органы чувств давно привыкли к такой стимуляции. Только искусственные сенсоры проводили детальный анализ, передаваемый непосредственно в подсознание.

— Не принимай их осторожность за недовольство, — посоветовал он, не отрывая взгляда от диагностического экрана главного блока двигателей.

Свет дисплея, сиявшего в тусклом свете и дыму, обрисовывал тень железного отца. В дымном сумраке двигались и другие тени, принадлежащие слугам и сервиторам, без чьих усилий и жертв «Железное сердце» не могло бы функционировать.

Медузона беспокоила эффективность двигателей, но никак не эти жалкие существа, обреченные обитать в самой глубине корабля.

После изменения баланса некоторых бортовых систем Ayг позволил себе самодовольно улыбнуться: плазменные двигатели из недостаточно оптимального режима перешли к почти оптимальному. Общая производительность возросла на двадцать три процента. Задача оказалась нелегкой, и она отвлекала его от других важных дел, но ее удалось решить.

— Теперь ты сможешь уложиться в два дня, — торжествующе заявил он.

Медузон довольно кивнул и хлопнул Ауга по плечу:

— Отлично, Джебез! И теперь у наших братьев меньше поводов для жалоб.

— Верно, — ответил тот притворно печальным тоном. — Им не придется упрекать военачальника в медлительности.

Шадрак нахмурился.

— Не заставляй меня сожалеть, что попросил тебя о помощи, достаточно добродушно произнес он.

— Я твой покорный слуга, — кланяясь, сказал Ayг. — Кроме того, ты избавил меня от утомительной прогулки до капитанского мостика, встретив у самой двери.

Медузон невольно рассмеялся.

— Я хотел извиниться, Джебез, за свое недавнее поведение.

Ayг похоже, так растерялся, что опустил инфопланшет.

— О чем это ты, Шадрак?

— Я уверен, ты и сам знаешь.

Джебез медленно кивнул, словно припомнив нечто, почти забытое в силу своей незначительности.

Медузон раскусил его уловку:

— Тебе не понравилось, что я говорил с тобой таким тоном. И это действительно было недостойно нас обоих.

— Твоя ноша тяжела, Шадрак, — произнес Ayг с печальной полуулыбкой на бледных губах. — И в некотором роде ее на тебя взвалил я. Но ты не один. Я, как твоя Избранная Длань, способен сделать больше, чем просто поддерживать твой настрой.

Медузон обдумал его ответ и намек, возможно в нем скрытый.

— Ты считаешь, что я поторопился, решив атаковать флотилию?

— Это… — Ayг постарался тщательнее подбирать слова. — Дерзкое решение.

— И ты уверен, что другие фратеры тоже так подумают.

— Я уверен, что их надо убедить...

Медузон грустно усмехнулся:

— В этом–то и загвоздка. Мы не должны их убеждать. Слово военачальника — приказ. Если моё звание хоть что–то значит, мой приказ необходимо выполнять. И не только если братья с ним согласны или понимают его важность.

— Я не хотел проявлять неуважение, — поспешил ответить Ayг, примирительно подняв руку, — Я полагал, что было бы полезно обсудить стоящую перед тобой задачу.

Медузон отвернулся и раздраженно выдохнул:

— Мы уже видели это раньше, Джебез. Правление Совета кланов.

— Правление? — многозначительно повторил Ауг.

— Руководство, — отрывисто поправился Шадрак. — Разве я непонятно говорю?

— Ах, — вздохнул Ayг. — Я не решаюсь ответить из опасения вызвать еще более сильное раздражение. И что стало с Советом кланов? Его нет, уничтожен одним ударом.

— Они собираются как один и говорят как один, — сказал Медузон, сердясь все сильнее. — Если мы хотим двигаться вперед, я должен сломать это ярмо.

— А куда ты хочешь нас повести, Шадрак?

— К Терре, на Хоруса — к чему–то более важному, нежели прятки в тенях, нежели это… пиратство.

— Ты намерен бросить вызов магистру войны? Это не просто смелость, Шадрак. Это больше похоже на гордыню.

— А почему нет? Разве может быть у нас иная цель, кроме укрепления Тронного мира или убийства того, кто погубил нашего отца? Месть или долг, годится и то и другое.

— Смертельный удар нанес Фулгрим, — напомнил ему Ayг. — Ты и его собираешься убить?

— Да, — без колебаний ответил Медузон.

— Я не могу поверить, что у нас нет другого выбора, кроме как погибнуть со славой или жить до старости.

— Я не ищу славы, Джебез, я стремлюсь к своей цели. Следую моему предназначению. Отец выковал нас не для того, чтобы его сыны стали падальщиками.

Ayг слегка склонил голову, изображая раскаяние:

— Боюсь, я сделал совсем не то, что собирался, Шадрак. Я хотел лишь сказать, что железные отцы будут недовольны, и тебе надо бы подготовиться к их сопротивлению.

Медузон вздохнул, мысленно сетуя, что позволил разговору принять подобный оборот.

«Я настроил его против себя», — решил он.

— Извини, Джебез. Я устал, вот и всё.

— Может, тебе стоит повидаться с Гораном?

— Обязательно это сделаю, — ответил Медузон, стараясь рассеять опасения своей Избранной Длани. — Я надеялся, что так будет легче.

— Без отцов кланов? — догадался Ayг.

Медузон неохотно кивнул:

— Не хотел бы об этом говорить, но так и есть. Я лелеял надежду, что мы будем говорить одним голосом и действовать как один кулак.

— Твоим голосом и твоим кулаком.

Медузон удрученно покачал головой:

— Другого пути я не вижу.

— В таком случае я помогу тебе этого добиться.

Ayг поднял руку, и после секундного колебания они пожали друг другу предплечья, как принято у воинов.

— Один голос, один кулак, — сказал Медузон.

— Все вместе, — откликнулся железный отец.

Нерроворн умер давным–давно. Мир, ставший одной из первых жертв войны, был разбомблен вдребезги, а его население превратилось в пепел и пыль. Жители мира не оказывали сопротивления магистру войны. Они едва ли знали, что Галактика раскололась надвое, а благородные сыны Императора сражаются и убивают друг друга за власть. Хорус продемонстрировал на нем свою силу, как не раз делал это с другими мирами. Нерроворн оказался одним из первых. Заявление о намерениях. Акт бессмысленной неоправданной злобы, превративший процветающую агропромышленную планету в обезвоженную могилу. С тех пор никто не ступал на его отравленную поверхность, об этом позаботились разрушители Сынов Хоруса. От мира не осталось ничего, кроме мрачного напоминания о безрассудной ярости Луперкаля. И токсичных веществ в атмосфере, способных прожечь керамит.

Корабли, как правило, старались обходить его по широкой дуге.

Но останки разгромленного флота держались рядом: слишком большие, чтобы упасть на поверхность, и слишком слабые, чтобы оторваться и улететь в безграничную пустоту, они так и остались по краям постепенно исчезающего гравитационного колодца. Кладбище, где обитали призраки десятков тысяч членов экипажей, похороненных в своих звездолетах.

Один из таких кораблей, под названием «Ардентина», почти не получил повреждений. Несколько пробоин в корпусе, утечка воздуха и тотальный отказ системы жизнеобеспечения — такова история его гибели. Быстрая и бесславная кончина.

Экипаж не сумел спастись; в конце концов, члены команды «Ардентины», хоть и крепкий народ, не были уроженцами Медузы.

Железные Руки выбрали и приспособили для своей встречи именно этот корабль. Безжизненная атмосфера Нерроворна послужила отличной «глушилкой» против сенсорных авгуров дальнего действия. Бывшая полетная палуба, корабли с которой взлетели, чтобы врезаться в поверхность или уйти по крутой спирали в пустоту, вполне могла вместить собравшихся офицеров и их спутников.

Там устроили что–то вроде аудитории, где снова загорелся свет, мерцающий и не слишком яркий из–за ненадежности источников питания. Он отбрасывал длинные тени от стоявших плечом к плечу участников совета.

Они прибыли сюда тайно, откликнувшись на тщательно зашифрованные призывы. Инстинкт преследуемой жертвы заметно усилился, и прибытие проходило раздельно. Понятие уязвимости нечасто использовалось в медузийском языке, но в последнее время стало ясно каждому.

Тяжелые штурмовики, десантные катера, лихтеры, космолеты других категорий привозили на «Ардентину» свой бесценный груз и тотчас уходили, спеша к крупным кораблям. Их носители ждали на краю системы, в пределах излучения умирающего солнца Нерроворна или в многочисленных изменчивых туманностях, которые глушили как входящие, так и исходящие импульсы сенсориумов. Рассеивались в пустоте. Рассредоточивали свою силу, некогда несокрушимую.

Предосторожность стала необходимой. Череду побед Шадрака Медузона сочли в лучшем случае отсрочкой краха, а в худшем — ошибочной тактикой, которая давала ложное ощущение безопасности, но вела к неминуемому угасанию.

И все же они собрались согласно желанию военачальника, наводнив корабль–призрак, словно выходцы с того света.

И они сердито хмурились, будто неупокоенные души, завидующие живым и жаждущие разделить их боль.

Медузон в сопровождении своего совета и Избранной Длани прибыл последним и, едва сойдя с трапа штурмовика, понял, что пропустил нечто важное. Взгляды железных отцов, хоть и избегающие его глаз, говорили о многом.

Подготовка этого конклава заняла несколько месяцев — несколько месяцев секретных посланий, поисков тайников, обманных сообщений и приказов с разграничением доступа. Не только его тактической группе, но и всем без исключения тактическим группам, которым были известны частоты вокс–сигналов и коды. Несмотря на свою рассредоточенность, эти сыны погибших и пропавших примархов все же пользовались общими понятиями. Главной задачей стало выживание. Беспощадная суровость ее отражалась на лицах железных отцов, капитанов и других полководцев, собравшихся по воле Медузона.

Кто–то просто устал. У других слабость имела другие причины. Несколько лидеров предпочли не присутствовать лично и участвовали в совете в виде мерцающих гололитических изображений, которые и впрямь напоминали призраков.

И на всех лицах читалось нетерпеливое ожидание.

— Мои братья, — начал Медузон, стараясь не показывать, как раздражен тем, что за его спиной велись дискуссии.

Он заметил, что Равт и другие братья, с которыми он два дня назад разговаривал на борту «Железного сердца», держатся вместе. Молчаливая когорта недовольных, пытающихся занять места убитых вождей кланов. Другие — линейные офицеры, в основном капитаны и лейтенанты да еще сержанты–ветераны — были не так сплоченны, но все они ждали, чтобы военачальник опроверг аргументы, выдвинутые в его отсутствие.

Медузон нисколько не возражал против свободного обсуждения, но он хотел, чтобы оно происходило открыто и беспристрастно. Предвкушая массу серьезных противоречий, он предпочел сразу заявить о своей позиции:

— Я прошу прощения за опоздание и не сомневаюсь, что вы уже обменялись мнениями, выслушать которые я не мог.

Его голос гулко отдавался во временно восстановленной атмосфере корабля и достигал самых дальних уголков полетной палубы, тонувшей в сумраке.

Полукруг предполагаемых оппонентов выстроился прямо перед ним. Рядом плечом к плечу стояли их вооруженные спутники. Любое подозрение могло погубить замысел Медузона не хуже злейшего врага.

— Я обязательно выслушаю всех, — заявил он, буравя взглядом Равта. — Но сначала позвольте мне высказать мою позицию.

Установившаяся на короткое время тишина каким–то образом подчеркнула жалкий вид истрепанных знамен, свисающих со сводчатого потолка. Каждый стяг свидетельствовал о былой славе Нерроворна, что при взгляде на нынешних обитателей корабля вызывало мрачную иронию.

— Никто не собирается тебе препятствовать, военачальник, — сказал Равт. — Но говори быстрее, ведь каждая секунда промедления увеличивает опасность.

— Помню, не столь давно Железная Десятка была менее пуглива, — ответил Медузон, смыкая челюсти на горле своих противников.

— Осторожнее, — прозвучал предостерегающий шепот Ауга в воксе.

Шадрак проигнорировал его и продолжал сверлить взглядом Равта, но ответил ему железный отец клана Атраксиев.

— Ты ошибаешься, принимая благоразумие за страх, — заговорил Норссон. — И возможно также путаешь смелость с самонадеянностью, — холодно добавил он.

Норссон явился в сопровождении Бессмертных с надетыми шлемами, чьи прорывные щиты, хотя и не активированные, все же создавали вокруг него барьер.

Медузон позволил себе грустно улыбнуться и даже слегка покачал головой, но не попался в расставленную ловушку.

— В таком случае давайте перейдем к делу, — тщательно подбирая слова, сказал он. — Мы побеждаем.

Шадрак обвел взглядом аудиторию, встречая каждый ответный взгляд, природный или бионический.

— Нельзя упускать успех. Это наши победы, братья. Вы помните их вкус? Я помню. Но я помню и горечь пепла унизительных поражений. Горечь бойни, учиненной над нашими родными и друзьями, — все более громко продолжал он. — Мы были разбиты. Сломлены. Иначе описать то состояние невозможно. Но мы выдержали. Мы жили. А потом и боролись.

Военачальник зашагал по палубе, заглядывая в лицо каждому из собравшихся воинов, говоря с ними, как легионер с легионерами.

— Это работало… некоторое время, — признал он и кивнул, словно прикидывая в уме значение былых достижений. — Но война ослабила нас. Будет ли кто–то из вас отрицать, что мы уже не те, какими были прежде? Нет, не каждый по отдельности, — добавил он, предваряя яростные возражения. — Слабее стало наше братство — даже три братства.

И Медузон бросил взгляд в тот угол, где собрались небольшие группы Саламандр и Гвардии Ворона. Вместе они составляли едва ли десятую часть от боеспособного состава Железных Рук.

— Это оскорбляет меня, — сквозь стиснутые зубы заявил он. — И вас тоже должно оскорблять. Наше положение вызывает у меня неиссякающее раздражение. Я не могу терпеть его и дальше. Мы нападали на них. Убивали их. Грабили. И тем не менее мы… здесь.

Он широким жестом обвел аудиторию.

— Посмотрите на нас. Посмотрите на себя, — предложил Медузон, и многие так и сделали, поскольку в глубине души понимали, о чем он говорит. — Прячемся в развалинах старого корабля, не смея показать свою силу, чтобы не привлечь внимание противников. Так пусть они увидят ее. Пусть придут.

Голос подал старый боевой капитан по имени Аркул Тельд.

— Ты говоришь о сплочении легиона, военачальник, — сказал он, сверкнув в сумраке аугментикой, заменившей правый глаз. Его бионическая рука прижала к груди меч в ножнах. Тельд получил в сражениях множество шрамов, а вот веры в нем было поменьше. — Я считаю, что не стоит с этим торопиться.

Шадрак вздохнул и на миг опустил голову, но тотчас вызывающе вздернул подбородок.

— Уроженцам Медузы не привыкать к страданиям. Адовы круги, да они неотступно сопровождали каждого жителя Медузы, Ноктюрна и бледнокожих сынов Освобождения с самого первого вздоха Галактики. И мы страдали. Возможно, этим и объясняется наша способность к выживанию. — Он грустно усмехнулся и заглянул Тельду в глаза. — Возможно. Да, я хочу, чтобы мы снова стали легионом. Все мы. В этом есть определенный риск, и процесс будет длительным. Я просто предлагаю сделать первый пробный шаг.

Теперь он полностью завладел вниманием слушателей и мог продолжать:

— Мы уже долгое время сражаемся, не выходя из тени. Пора перестать прятаться, словно побитые псы, и бояться встревожить тех, кто считает, что властен над нашими жизнями. Сынам Горгона не пристало прятаться в тени.

Громкое заявление вызвало у многих искреннее одобрение. Капитаны и лейтенанты, даже некоторые железные отцы, били кулаками по нагрудникам доспехов и энергично кивали. Тельд почти незаметно наклонил голову.

Далкот посоветовался с другими легионерами Гвардии Ворона и, если слова военачальника и вызвали у него раздражение, выказал мудрую сдержанность, его не проявив.

Змий Hypoc был не так осмотрителен. Недвусмысленное намерение исключить всех, кто не принадлежит к числу Железных Рук, заставило его крепко стиснуть зубы и прикусить острый язык.

— Так что же ты предлагаешь, Медузон? — спросил железный отец с обритой наголо головой.

Шадрак не сразу понял, кто это такой.

Несмотря на очевидную молодость, полуприкрытые веками глаза выдавали немалый опыт. А еще в них таилось нечто темное.

— Я прошу тебя придерживаться правил, брат, — с угрожающим спокойствием сделал замечание Лумак. — Перед тобой твой военачальник.

Железный Отец пренебрежительно усмехнулся:

— Не мой, брат. Как мне кажется, вместо него говорят разрозненные останки клана Аверний.

Теперь Медузон его узнал, вернее, узнал когтистый символ клана, начертанный на доспехах. Он поднял руку, предупреждая язвительный ответ Лумака, а косой взгляд в сторону капитана заставил того отвести руку от меча.

— Железный отец Аутек Мор, — произнес Медузон, после чего в их сторону обратилось немало угрюмых взглядов, — мне известна твоя репутация, хотя лично мы не знакомы. Но ведь это ты, не так ли?

Мор неторопливо кивнул:

— Я и не подозревал о своей славе.

— О бесславии, — проворчал кто–то из железных капитанов, за что заслужил убийственно презрительный взгляд Мора.

— Он пролил кровь Десятого легиона! — выкрикнул другой воин.

Чувство товарищества, которое Медузон так старался воспитать, оказалось довольно хрупким.

— He стану этого отрицать, — сказал Мор, и Медузон почти физически ощутил исходящие от него жестокость и презрительность. — Я бился на дуэли с моими братьями и убил их во имя чести. Грех гордыни присущ не одному мне.

Мор нанес татуировки на тело, что в Железной Десятке было не принято. Темные угловатые контуры подчеркивали глубину глаз, а от поджатых губ к вискам пролегли утолщающиеся зигзагообразные линии, которые имитировали электрическую схему.

Его безволосую голову обрамлял капюшон из адамантия, а доспех «Катафракт» настороженно гудел.

— А еще я слышал, что он бросил свой корабль в огонь битвы на Истваане, — сказал Ayг, подошедший к военачальнику. — Пытался добраться до нашего поверженного отца.

— Было такое, — подтвердил Мор, поблагодарив Ауга коротким взглядом. — Тщетный жест, стоивший клану Моррагул много крови и железа. Я уже пожалел об этом.

Его слова вызвали в толпе сердитые возгласы, напомнив Медузону, что Мора здесь не ждали и не рады ему. К счастью, никто из присутствующих не обнажил оружия.

— Я задал вопрос, военачальник, — напомнил Мор.

Он и его свита, точно отверженные, стояли в стороне от остальных.

— Позволь, я научу этого щенка хорошим манерам, — сердито пробурчал Лумак, зло глядя на дерзкого железного отца.

Медузон проигнорировал его слова. Драчливость Лумака сейчас могла погубить все дело.

— Мое предложение состоит в том, чтобы дать бой Хорусу и предателям, обезглавившим наш легион.

Он слегка повернулся к Мехозе, бросившему на пол шар гололитического проектора. Сфера звонко лязгнула на металлическом покрытии, но магниты удержали ее на месте. Звон едва затих, как над полом появился конус зернистого света.

— Найдено в развалинах на Хамарте Три, — пояснил Медузон.

В разборе захваченных припасов участвовали не все присутствующие офицеры — не было там и Мора, — но все знали, что это такое. Гололит выдавал бесконечный поток информации, звездные карты и схемы.

— Это же трассы кораблей! — воскликнул Боргус, лейтенант из клана Вургаан, о чем свидетельствовала эмблема в виде пронзенной молнией горы, заключенной внутрь зубчатой шестерни. — Патрули, схемы снабжения?

— Вражеская флотилия, — объяснил Медузон, как только на схеме появились знакомые силуэты боевых кораблей.

— Большая, — заметил капитан по имени Яккус, наблюдая, как схемы звездолетов возникают перед зрителями, а затем исчезают.

— Тем крупнее будет улов, — резко и энергично бросил Медузон.

— Насколько актуальна эта информация? — спросил Боргус.

— Дата изменения блока показывает, что она совсем свежая, — ответил Медузон.

— Значит, у них не было времени, чтобы изменить планы, — заметил Яккус.

— Я сомневаюсь, что они вообще знают, что данные попали к нам в руки, — добавил Медузон.

Он остановил взгляд поочередно на Равте, Норссоне, Аркборне и Кернаге, полагая, что теперь–то они должны прервать свое молчание.

И не ошибся.

— Атака такого масштаба потребует большого сосредоточения сил, — сказал Аркборн.

— И привлечет к нам чрезмерное внимание, — подхватил Норссон. — Это огромный риск. Не стоит забывать о нашем безрассудстве на Оквете.

При напоминании о катастрофе, непреднамеренно вызванной ныне покойными отцами кланов, Медузон до скрипа сжал зубы.

— Именно поэтому нам нужны перемены, — сказал он.

— И ты точно знаешь, какие именно, не так ли? — поинтересовался Равт.

— Если не я, то кто? Нам необходимо единоначалие.

Равт озадаченно нахмурился:

— У нас оно есть. Этот совет железных отцов и есть продолжение воли Горгона.

— Нет, вот его воля! — крикнул Медузон, ничуть не сожалея о своей несдержанности. — Сражаться, истреблять наших врагов. Вы что, не следите за событиями? Ультрамар атакован. Калт пал, а вслед за ним еще десятки из Пятисот Миров. Я слышал от наших союзников, что жестокой атаке подвергся даже Бета—Гармон, врата Солнечной системы. Хорус и его приспешники повсюду нас подстерегают. Он угрожает даже Трону Терры. Это не просто мятеж, фратеры, он стремится к полному завоеванию. Мы долгие годы скрывались и прислушивались к новостям, но теперь пришла пора действовать. Уничтожение флотилии ослабит позиции магистра войны. Более того, оно напомнит ему, что Железных Рук нельзя списывать со счетов. Мы должны вернуться на поле боя настоящим легионом.

— А, так вот в чем состоит твоя возвышенная цель, — протянул Равт. И Медузон сразу понял, что именно об этом шла речь в его отсутствие, а теперь он сыграл на руку недовольным братьям.

— Перед тобой маячит опустевший трон, и твоя гордыня требует его занять. Не просто настоящий легион… — Он сделал паузу, указывая рукой на военачальника. — Твой легион. Восславьте же Шадрака Медузона.

— Ты говоришь опрометчиво, брат, — предостерег его Ayг, опередив Лумака.

Медузон жестом призвал их обоих к молчанию.

— Я бы не хотел взваливать на себя такую ношу, — ответил он Равту. — И никогда к этому не стремился. Но если мы будем бездействовать, то ослабеем. Наш гнев остывает, а убийца нашего отца остается безнаказанным. Я бы этого не допустил.

Ряды собравшихся всколыхнулись в поддержку военачальника. Несколько самых прямодушных капитанов, самых молодых и, вероятно, несдержанных, сразу выразили свое одобрение. Кое–кто обнажил меч, салютуя Медузону по воинскому обычаю. Аутек Мор мрачно усмехнулся — похоже, он единственный увидел в этой серьезной ситуации повод для веселья.

— Вместе мы намного сильнее, — обратился Медузон к четверым железным отцам, всем своим видом выражавшим неодобрение. — Общая цель рождает единство. Эти корабли, — он показал на мерцающий конус гололита, — эта флотилия нашего заклятого врага — и есть наша цель. И мы должны использовать свой шанс.

Он вскинул вверх сжатый кулак бионической руки.

В зале раздались громкие крики, топот ног усиливал шум. Засверкали поднятые клинки, кулаки в латных перчатках били по нагрудникам. Корабль–призрак загудел от голосов воинов, рвущихся в бой.

Медузон не сводил глаз с четверых железных отцов. Их ответные взгляды были холодными и бесстрастными, под стать их черной броне. Наконец Равт кивнул, а за ним выразили свое согласие и остальные.

Шум в зале все усиливался, и Медузон тоже кивнул.

Первая битва была выиграна.

— Атака на флотилию — только начало, — заявил военачальник.

На борту штурмовика, направлявшегося к «Железному сердцу», пятеро легионеров сидели плечом к плечу, словно заговорщики. После громкого успеха на покинутой «Ардентине» уже составлялись планы по расстановке сил. Хотя Медузон и не знал пока, сколько кораблей и воинов окажется в его распоряжении, он намеревался выбрать лучший план атаки и сообщить о своем решении, как только вернется в капитанскую рубку.

— Шадрак, я боюсь, что для возрождения легиона тебе будет мало одной победы, — сказал сидящий напротив него Ауг. — Тебе потребуется поддержка железных отцов. Каждого из них.

— Они согласятся, — ответил Медузон, все еще поглощенный планом нападения.

— А если предположить, что все вы будете заодно, что случится с изгоями?

— Нурос, — Медузон повернулся, положил руку на плечо воина Саламандр и заглянул в его настороженное лицо, — ты и твои братья — не изгои. Легион примет вас в качестве братьев, как принимаю вас я.

Он взглянул в противоположный угол кабины, где в одиночестве сидел шестой легионер, наполовину скрывший в тени свое белоснежное лицо.

Слова Медузона рассеяли сомнения Нуроса и одновременно избавили Далкота от необходимости просить объяснений.

В вибрирующем отсеке стало тихо, если не считать гудения двигателей и дребезжания металла. Настороженное молчание, неловкое, противоречащее недавнему духу товарищества, заполнило корабль.

— Я уже присягнул мечом твоему делу, — заговорил Далкот в своей обычной резкой и немногословной манере. — Присяга остается в силе.

Его черные глаза, блестящие, словно кусочки кремня, смотрели прямо в лицо Медузону.

Мехоза хлопнул Медузона по плечу перчаткой:

— Ты останешься военачальником до самой смерти.

Лумак кивнул.

— Первый шаг, — объявил Ayг. — Один голос, один кулак.

Все взгляды обратились на Нуроса, в свою очередь внимательно оглядывающего каждого из братьев. Он рассмеялся, прислонившись спиной к вибрирующей стене, и скрестил на груди массивные руки.

— Вы ждете, что и я присоединюсь к вам? — спросил он, прищурив глаза и облизнув губы.

Его излишняя, но забавная театральность вызвала вздох Мехозы.

— В этом нет необходимости, — сказал Нурос, сверкая белозубой улыбкой. — Твое стремление «истреблять наших врагов» меня устраивает.