Принц–чужак нежился в лучах умирающего солнца. Он пришел в храм почтить богов и поклониться в тени статуи, высеченной в их честь. Он преклонил колени в широком багряном бассейне, наполненном жидкостью вроде вина, но слишком густой и темной. Медлительными яркими ручейками она сочилась из пор каменной статуи и собиралась в мелком бассейне. Над поверхностью дрожали волны слабого, но ощутимого тепла.
Сам храм представлял собой холодное гулкое сооружение из светлого камня, с колоннами, расписанными неярко мерцающими рунами. Они напомнили принцу–чужаку о его цели, о его пути, а он в свою очередь задумался о пути Вселенной.
Он и его единомышленники, составляющие Кабал, знали, что война уничтожит Галактику. Они намеревались предотвратить эту судьбу, заменив ее другой. Это требовало определенного влияния. Кроме того, в каждой расе, которой они намеревались пожертвовать, чтобы не позволить развала Галактики древними первобытными богами, требовались соучастники.
Человечество.
Люди и их отвратительный, жалкий эгоизм. Смертность. Бесконечное требование чего–то большего, смысла, цели… Все это следовало прекратить.
Человечество должно погибнуть, стать жертвоприношением древним богам и насытить их душами до полного угасания. Слово «древние» показалось забавным принцу–чужаку, поскольку он был свидетелем Грехопадения и в свое время испытал истинный ужас его последствий.
Даже при одном воспоминании об этом в уединении храма, в присутствии охранника, он невольно потянулся к мерцающему камню, висящему на шее.
Та–что–жаждет поглотит все их души, если только…
«Да, — подумал он, — человечество должно погибнуть». Это обеспечит выживание других рас Галактики, тогда как человечество будет забраковано как ошибка, как досадное недоразумение.
Принц–чужак, хоть и ненавидел связываться с мон–кеями, тем более худшими из них, признавал их полезность и знал, как легко можно ими манипулировать. Подобные ему существа принимали бессмертие как должное, но эти люди… Они цеплялись за жизнь и были готовы на все, лишь бы ее продлить.
И тем большую досаду вызвала у принца новость, что некто, кого он считал единомышленником, если не преданным союзником, повернулся спиной к великому делу ради другой цели.
— Ты уверен? — спросил он хорошо поставленным голосом.
Посланец поклонился так низко, что его подбородок почти коснулся пола.
— Гахет мертв?
Посланец склонился еще ниже, его пестрый наряд и широкие театральные жесты никак не соответствовали торжественной атмосфере храма.
Принц–чужак слегка повернул голову. Он был полностью обнажен, если не считать набедренной повязки, и излучал угрозу, хотя и не из–за крови, омывшей его худощавое мускулистое тело. Взгляд его прищуренных глаз остановился на поднятом пальце посланца.
— Не только Гахет…
Указательный палец сменился большим.
— Он охотится за мной?
Энергичный кивок подтвердил догадку, но посланец так и не выпрямился.
— Встань, клоун, я не твой зритель.
Ему ответил сладкозвучный голос:
— Я жду твоих аплодисментов, мой принц.
— Я не твой принц.
— Ты Слау Дха, — сказал посланец, словно одного названного имени было достаточно, и поднял голову.
Прекрасная белая маска, гладкая, как полированная кость, и тонкая, словно фарфор, закрывала его лицо. Выпуклые брови и изогнутый в усмешке рот придавали ему выражение веселья, что никак не сочеталось с рожками и тремя кровавыми слезами, нарисованными на левой щеке. Одет он был в черный жакет с яркой многоцветной подкладкой, остроносые туфли и гамаши, разрисованные красными и зелеными ромбами. Настоящий шут.
Слау Дха пробормотал молитву Кроваворукому богу, поднялся на ноги и вышел из мелкого бассейна.
— Да, это я, — сказал он, — и сейчас ясновидец положит конец моему царствованию.
Он жестом позвал своего охранника, устрашающего вида воина в сегментированной черной броне и увенчанном плюмажем шлеме.
— Подготовь мой корабль.
За незастекленной аркой простирался рай, пышная зеленая утопия, созданная эльдарами до Падения.
Дха знал это место как Лилаэтан, девственный мир, на который его раса когда–то возлагала большие надежды. Падение развеяло надежды, и их сменил прагматизм. Стоя перед аркой и обозревая все, что было утрачено, Слау Дха заметил, что его охранник еще не двинулся с места.
До сих пор разгоряченный молитвами Кхаину, убийце Эльданеша, Слау Дха мгновенно пришел в ярость.
— Ты что, оглох, слуга? — крикнул он.
Он внимательно посмотрел на воина в черном, и на губах появилась улыбка.
— Отлично, — сказал он, — просто отлично.
Слау Дха пошевелил только губами, но уже ощутил, как напряглись его мышцы, готовые к действиям.
Он показал рукой в тень позади воина в черном, где рядом с колонной появилась вторая фигура. Сразу двое дерзнули нарушить священный покой храма? Неслыханно.
— Я знаю, как ты пробрался сюда, — обратился он к охраннику, — но я удивлён, что ты взял с собой еще и это. Недоволен, но удивлен. — Он нахмурился. — По правде говоря, я испытываю отвращение. Ты предатель по отношению ко мне и всей своей расе.
Охранник шагнул вперед, одной рукой отстегивая нагрудник, а второй снимая шлем. Как только доспехи были сняты, они начали таять, стали полупрозрачными, а потом и вовсе исчезли, оставив только ясновидца с Ультве в его черном одеянии.
Эльдрад Ультран поморгал, с любопытством разглядывая Слау Дха своими небесно–голубыми глазами. Затем он чуть–чуть приподнял руку в едва заметном жесте.
— Приструнил своего пса? — спросил Слау Дха. — Это мудро.
— И это говорит полуобнаженный эльдарский принц, не имеющий под рукой меча.
— Чтобы убить тебя, ясновидец, меч не нужен. Кроме того, лишить тебя жизни голыми руками намного приятнее.
— Что же тебе мешает?
— По крайней мере, ты поступил достаточно вежливо, показавшись без маски.
— Я хотел посмотреть в твои глаза, Слау Дха, когда ты будешь умирать.
Слау Дха снова отвернулся к арке и прикрыл глаза, наслаждаясь последними лучами солнца.
— Интересно… Такая ненависть… — Он искоса взглянул на ясновидца. — А ты убежден, что выбрал верный путь, Эльдрад?
— В данном случае мне придется немного подождать, чтобы ответить.
— Вот как?
— Я не могу допустить геноцида, Слау Дха. Этот план Кабала не должен осуществиться.
Принц гневно скрипнул зубами, но сдержался от других проявлений ярости.
— Ты ставишь мон–кеев, их жизни, продолжение их существования выше интересов своего народа?
— Я и забочусь о своем народе. Изначального Уничтожителя невозможно остановить жертвоприношением. Его необходимо победить. Увы, в этом отношении мы проявили недостаточную решимость, да и наши силы уже не те, что были. А человечество — юная раса…
— Чума, питающая еще более ужасное несчастье!
— А что мы сделали кроме того, что вызвали к жизни один из его аспектов? Или камень на твоей шее — просто украшение?
Слау Дха дотронулся до камня души, внутренне содрогаясь от одной мысли о том, что произойдет в случае их разъединения.
— Так зачем ты пришел, Эльдрад? — спросил он. — Тебе следовало бы знать, как опасно это место. И как ты смог меня найти? Как ты отыскиваешь любого из нас?
— Судьба указывает мне цель, и она же подсказывает, что я должен сделать ради спасения человечества.
— И ради медленной мучительной смерти Вселенной, обреченной на развращенность и проклятие.
— Её можно спасти.
— А меня, родич?
— Я не верю, что ты этого хочешь.
Слау Дха презрительно усмехнулся:
— Опять откровение судьбы…
— Скорее, вывод на основе твоих высокомерия и агрессивности.
— И ты думаешь, я поверю, что моя смерть послужит этим целям? — Слау Дха фыркнул. — Ты трус, ясновидец, ты прячешь кровожадные намерения за фасадом альтруизма.
— Возможно, но это известно только мне одному.
— А мужчины и женщины, убитые тобой, агенты, уничтоженные рукой хищника, которого ты сделал своим союзником… — Слау Дха украдкой бросил взгляд в сторону тени и неподвижной статуи, маячившей там. — Что ты скажешь о них?
— Похоже, ты тянешь время, автарх, — сказал Эльдрад, передвигаясь еще на шаг вперед и осторожно обхватывая пальцами рукоять ведьминого клинка.
— Возможно, но все равно ответь мне.
Статуя шевельнулась, словно ощущая, что беседа близится к финалу.
— Я должен увидеть, — сказал Эльдрад. — Я ищу особую душу. Пока судьба скрывает ее от меня.
— Человеческую душу?
— В сущности, да, но все же не совсем.
Слау Дха сердито нахмурился. Его меч, заботливо уложенный на красном бархате, остался в тени статуи.
— Если бы я пожелал разгадывать загадки, я для развлечения позвал бы арлекина.
Эльдрад бросил взгляд на статую Кхаина, потом снова на покрытого кровью принца.
— Я подозреваю, что твои забавы не столь эксцентричны, зато более жестоки, Слау Дха.
— О да! — воскликнул он низким, таящим в себе угрозу голосом. — Но окажи еще одну любезность, удовлетвори мое любопытство еще раз: эта душа скрывается от тебя?
— Я не могу ее увидеть. Пока. Но нити судьбы разматываются. Еще немного, и я узнаю, что необходимо сделать.
— Ага, — с довольной усмешкой сказал Слау Дха, — вот почему ты убивал людей–прислужников.
— Да, вы ведь превратили их в своих рабов, не так ли?
— И я снова буду это делать.
— У тебя не будет шанса, автарх.
— Ну, я думаю, шанс найдется.
— Почему же? — спросил Эльдрад, обнажая меч.
Пси–молния пробежала по лезвию, извиваясь между рунами.
— Потому что ты не единственный, кто заглядывает в будущее. У меня тоже имеются друзья…
Многоцветное облако окутало Слау Дха. Сначала оно менялось, подобно изображению в калейдоскопе, но затем в нем стали проявляться фигуры в масках и шутовских нарядах. Каждая фигура держала в руках пистолет и клинок странного, но не чужеродного образца, и все они с преувеличенной поспешностью отсалютовали своему повелителю.
Передний из воинов, стройный, с гротескной улыбкой на маске и тремя слезинками на левой щеке, отвесил низкий поклон, а потом взглянул на свою жертву. В предвкушении неизбежной жестокой забавы его глаза игриво сверкнули.
— Входят герои, — произнес он в сторону нелепо высокопарным тоном, а потом более резким, таящим угрозу голосом добавил: — Ну что, начнем?