Старая Земля

Глава 18 ЖЕЛЕЗНЫЕ СЕРДЦА ЖЕЛЕЗНЫЕ ГОЛОВЫ

—Ты спал?

Горгонсон в половинном комплекте брони проводил инвентаризацию медикаментов на борту «Железного сердца». Скоро они понадобятся. Не дождавшись ответа, он поднял взгляд от инфопланшета.

Медузон ощутил молчаливое недовольство апотекария, даже не видя его хмурого лица.

— Спать мне было некогда. Проверь биометрические показатели, и ты убедишься, что все в порядке.

— Сколько ты бодрствовал?

Горгонсон отложил планшет. В стерильном воздухе ощущался резкий запах антисептика с примесью крови. Медузон тряхнул головой и задумался.

— Несколько дней, я думаю. Может, неделю. Проверь биометрию.

— Проверю.

Горгонсон потянулся за другим планшетом. У него под рукой имелась целая стопка таких устройств. Там, помимо записей о припасах, содержались сведения о потерях и индивидуальные медицинские карты. Он отыскал планшет с данными о Медузоне.

— Вот это твой мозг, — сказал он, доказывая Медузону рентгеновский снимок его головы. Горгонсон обвел стволовую часть. — Твой каталептический узел не предназначен для подмены сна.

— Мне известна его функция, Горан.

Они сели рядом в небольшом помещении архива, расположенном перед главным апотекарионом.

— Твой мозг страдает от дефицита сна. В каталептическом узле заметны признаки напряжения.

Медузон приподнял бровь:

— Я пришел спросить, что ты думаешь об Ауге, а не за медицинской помощью.

— В таком случае ты бы не назначал встречу в апотекарионе. — Горан отложил инфопланшет, — Ты что–то видишь? Или слышишь?

— Я вижу и слышу постоянно. Военачальник обязан быть внимательным.

— Я о галлюцинациях, Шадрак, — с упреком сказал Горгонсон.

— Я понял. Нет, ничего подобного не было. Я ощущаю усталость, это верно. И сомневаюсь, что спал с тех пор, как начался сбор. Ты знаешь, сколько у нас теперь кораблей?

Корабли начали прибывать еще две недели назад. Медузон отдал приказ, и Железная Десятка его выполнила. Боевые звездолеты всех типов приходили ежедневно, некоторые — неполными эскадрильями, другие — отлично организованными флотилиями, были и одиночки, радующиеся шансу присоединиться к крупному соединению. Размеры и состояние космолетов были самыми разными, но Медузон радушно принимал всех. Ремонт и пополнение запасов начинались по возможности немедленно.

Все вместе они вышли в окрестности Цепи Арагны огромного астероидного поля, что на несколько тысяч километров растянулось в третьей части сектора Boрдрал. Названия не имели особого значения. В прошлом в секторе Вордрал находилось скопление промышленных миров–ульев, носящее название Картанон. Терранские когорты аналитиков присвоили планетам класс «Альфам», но гордые картанонцы яростно сопротивлялись присоединению к Империуму.

На закате Великого крестового похода миссия приведения к Согласию выпала легиону Железных Рук. Горгон даже тогда не был склонен к дипломатии. Обитатели Картанона — тоже. Они ответили силой. Когда их боевые корабли вернулись в виде изуродованных остовов, сгоравших в атмосфере, а самые крупные обломки обрушились на континенты, уничтожая население, картанонцы поняли, что победа для них недосягаема. Гордость не позволила им покориться и преклонить колени перед монархом, которого они никогда не видели, и его полководцем в черной броне, чьей власти они не признавали. Они принесли в жертву свое общество, предпочитая смерть служению далекому и чуждому правителю.

Ядерная реакция боеголовок, долгое время хранимых межпланетной цивилизацией, опасавшейся пустить их в ход, но слишком воинственной, чтобы разоружиться, разнесла миры Картанона в клочья, оставив после себя радиоактивный мусор.

Медузон тоже участвовал в этой весьма недолгой кампании. Он наблюдал за концом Картанона и беззвучными атомными солнцами, которые стремительно вспыхивали и так же стремительно угасали.

— Бессмыслица, — сказал тогда Горгон, — Полная бессмыслица.

Его оскорбили расточительность и глупая гордыня общества, слишком упрямого, чтобы признать свое поражение.

Только сейчас Медузон понял, почему они предпочли капитуляции самоуничтожение. На какой–то момент он задумался, как сам поступил бы в подобной ситуации, но быстро убедил себя, что это совсем другой случай. Просто близость Цепи Арагны пробудила воспоминания. И они наряду с перспективой крупнейшего сражения, в котором ему предстояло не только участвовать, но и командовать, не давали ему спать. Встречи с заслуженными лейтенантами, боевыми капитанами и, конечно, железными отцами не прекращались ни днем, ни ночью.

— Мне надо только продержаться еще немного, Горан, — сказал он. — А потом я посплю. Даю слово.

— Что касается твоего вопроса, Шадрак, то я не знаю точно, сколько кораблей в этой армаде, но я знаю, что ты несешь ответственность за них, как и за миллионы душ, что на них находятся. Военачальник должен не только планировать сражения, но и спать. Пусть тебя заменит Лумак, или Мехоза, или этот чертов Далкот. Но тебе необходимо отдохнуть, чтобы не рисковать всем, что удалось достигнуть.

— Я только и делаю, что оцениваю риск, брат. Ayг — это риск, Железные отцы — это тоже риск. Я хочу использовать всех, поскольку бросаю в эту битву всё, что у меня есть. Всё. Мне надо расставить корабли, продумать диспозицию войск, тактику, дислокацию. Цепь Арагны велика, но и она не в состоянии скрывать силы, которыми я командую. По–твоему, я не знаю, что он делает?

— Он ждет тебя.

— Он ждет меня. Точно. А это означает, что он уверен в своих силах. Что у него есть ресурсы. А у меня что есть, то и есть. Мой заслуженный меч. Его кромка кое–где выкрошилась и не такая острая, как мне бы хотелось, но я пущу его в ход и буду наносить удар за ударом, пока не сломается оборона Марра либо мой клинок. Так или иначе, все закончится. Я готов умереть. А он?

— Его смерть меня не интересует, — с раздражением ответил Горгонсон. — А вот твоя речь прекрасна. Тебе следовало бы заложить ее в память и в подходящий момент дать прослушать своим капитанам. Но, если ты не отдохнешь, если твой мозг будет работать хуже, ты можешь не увидеть, что сломается раньше. Вот это я знаю наверняка.

Медузон, устав от этого разговора, поднялся:

— Я жду тебя в командном пункте, как только прозвучит сигнал к началу.

Горгонсон кивнул:

— Конечно. Но ты хоть попытаешься отдохнуть?

— Если это тебя успокоит, то да, попытаюсь.

— Не успокоит, но хотя бы порадует.

— Ну, а что ты думаешь об Ауге?

Горан пожал плечами:

— Он стал другим.

— Другим? Как это?

— Холодным, как машина.

— Мы все частично машины, брат, — ответил Медузон.

Он повернул бионическую руку и стад сжимать и разжимать пальцы, наблюдая, как работают сервоприводы.

— Да, плоть слаба, — намеренно повторил Горгонсон избитую фразу и махнул рукой в сторону главного апотекариона. Несколько Железных Рук неподвижно лежали на медстолах, и, возможно, им уже не суждено было встать. — Никто не знает это лучше, чем я. Адепты Марса с ним что–то сделали. Я не могу понять, что именно. Я пытался, но с имеющимися приборами ничего не выходит. Меня тревожит даже не его плоть, а его разум. С ним что–то произошло.

— Возможно, это скорбь по нашему павшему отцу?

— Возможно. Думаю, именно поэтому они создали изображение погибшего примарха. Они верили, что он жив.

— Они верили, что это он. Это смутило меня, когда я увидел на троне статую, закутанную в мантию и полускрытую тенью.

— Ты хотел, чтобы это было правдой, но здравый смысл отверг эту возможность.

Медузон покачал головой:

— Дело не в здравомыслии. Я чувствовал обман, чувствовал инстинктивно. Металл прочнее плоти, но он не в состоянии полностью ее заменить. Он не может оживить мертвеца. Верить обратному — значит поддаться гордыне. С нашими братьями так и случилось.

— В таком случае, как ты объяснишь присутствие на борту нашего корабля живого, дышащего примарха?

— Вулкана? В каком смысле?

— Он умер Шадрак. Если верить слухам, он умер не раз. Саламандры покинули Макрагг, увозя с собой труп.

Медузон прищурился:

— Ты не веришь, что он тот, за кого себя выдает?

— О нет, это он и есть. В этом невозможно обмануться. Такое нельзя повторить, да еще настолько безупречно. Я только спрашиваю, как он может быть живым?

— Я думаю, Вулкана и самого это волнует.

Горгонсон усмехнулся:

— А тебе известен хоть один воин Саламандр, кого не интересовали бы экзистенциальные проблемы?

— Нурос?

Горгонсон громко засмеялся:

— Он слишком долго пробыл на борту «Железного сердца».

— И пробудет здесь еще дольше.

— Вулкан не забирает с собой Змиев?

— Только своих спутников.

Горгонсон явно удивился, но больше не задавал вопросов.

— Я не знаю, как Вулкан восстал из мертвых и был ли он вообще мертвым, — сказал Медузон. — Но я видел, как он разбил руку отца. Я видел, как молот влетел ему в руку, и несокрушимое серебро с одного удара рассыпалось на части.

— Они подобрали руку?

— На Истваане — иначе она не могла к ним попасть.

Горгонсона ужаснуло подобное святотатство, хоть и совершенное с благородными намерениями.

— Как долго они ею владели?

— Достаточно долго, чтобы создать тело, чтобы основать культ в его честь. Подозреваю, что сначала это была просто реликвия, повод считать нашего отца живым даже после смерти. Ты слышал о Ключах Хель?

— «Они будто огонь, который отняли у горы. Они — то, чего быть не может и не должно», — ответил Горгонсон, цитируя древнюю легенду — «Лишь в последние дни человечества, когда закон уже ничего не значит, можно подумать о том, чтобы довернуть их в замках». Это же область безумия, — добавил он.

— Кибернетическое воскресение.

— Ты думаешь, что Ayг и другие братья пытались повернуть Ключи Хель и с их помощью воскресить нашего отца из мертвых?

— В каком–то смысле — возможно. Но вместо тела у них имелась только рука, его рука.

Горгонсон судорожно выдохнул и потер подбородок. На какое–то мгновение его взгляд устремился в невидимую даль.

— Неужели наше отчаяние так сильно, что мы обращаемся к подобным вещам? Ведь смерть освобождает от долга.

— Что бы они ни сотворили, их ждала неудача. Вулкан положил конец их попыткам. Позже Ayг осознал содеянное ими — я увидел это по его глазам. Отчаяние толкает на отчаянные поступки. Я верю в его раскаяние

— Я ничего не видел, так что не могу судить. Это, как и многое другое, предстоит решать тебе, Шадрак. — Горгонсон поджал губы. — Ayг изменился, это я могу сказать с уверенностью.

— Война всех нас изменила, Горан, и в этом Джебез неповинен.

— В таком случае ты получил ответ.

— Кажется, да.

Медузон покинул апотекарион, чтобы подготовиться к битве. Сон может подождать. Ayг ждать не может.

«Железное сердце», несмотря на вибрацию работающих вхолостую двигателей, казалось, замерло. Экипаж с безмолвным усердием занимался своей работой. Даже почти лишенные плоти воины разошлись по своим каютам, оставив пустыми тренировочные клетки. Залы для упражнений на мечах заполнила оглушительная тишина.

В коридорах лишь слабо мерцал свет.

Корабль затаил дыхание.

Казалось, только сервиторы работают в обычном режиме.

Медузон встретил одного из них в длинном нижнем коридоре — мужская особь, лишенная волосяного покрова, с бесцветной кожей, двигалась из расположенных на корме мастерских. Сервитор ничего не говорил, проходя мимо военачальника, а только бессмысленно смотрел перед собой, выполняя заданную команду. Ленточные гусеницы, шумно скрежетавшие по палубе, заменяли ему ноги, а руками служили зажимы для инструментов. Он нес ящик е тяжелыми боеприпасами, предназначенными для электромагнитных катапульт.

В бездушных глазах застыло нечто вроде дурного предчувствия, которое трудно было не заметить. Медузон увидел в них свое холодное, мертвое изображение.

Светильники на несколько секунд погасли, погрузив корабль в темноту, но генераторы восстановили освещение. Только теперь это был серый полумрак, тусклый и неприятный.

Из полутени навстречу ему ковылял Лумак с рассеченным надвое черепом. Следом за ним тащился Мехоза, наполовину обгоревший, волочивший за собой отказавшую ногу. Потом показались Нурос и Далкот, преображенные почти до неузнаваемости поршнями и бионическими элементами. То ли ожившие мертвецы, то ли призраки.

И наконец, он увидел Ауга, сопровождаемого братьями по культу; его порывистые движения больше напоминали работу механизма, чем шаги человека. Судьба поманила его.

— Такова воля железа, — раздался механический, лишенный эмоций голос. Похожий на голос Ауга, но все же не его.

Он стал машиной, кровь превратилась в масло, сухожилия — в проволоку, кости — в стальные прутья, глаза — в горящие диоды, разум… его разум… У Ауга не осталось разума — только вычислительное устройство, неподвластное концепциям чести и братства.

Холодные металлические пальцы медленно обхватили запястье Медузона, руки, торс, впивались в плоть, отрывая кусок за куском, словно резину, пока под ней не сверкнула окровавленная сталь…

Медузон очнулся, сердце бешено колотилось, воздух со свистом вырывался из легких. Сервитор двигался своей дорогой. Он слышал удаляющийся скрежет его гусениц. В коридоре все еще держался тусклый полумрак.

Но вот снова вспыхнули светильники, и тени исчезли. Свет резанул Медузона по глазам, и он заморгал, стараясь избавиться от сухого жжения.

— Биоанализ, — прохрипел он, с трудом узнав собственный голос.

Доспех выполнил команду, и на планшете, вмонтированном в наручник, развернулась длинная инфолента. Физиологические параметры в пределах нормы.

— Неврология.

Вторая лента развернулась рядом с первой, показывая результаты анализа мозговой деятельности и химического состава. Параметры ниже нормы, прогноз неблагоприятный. Медузон отключил диагностику. Сердечный ритм и дыхание понемногу восстанавливались. Внутренний хрон просигналил, регистрируя проведенное без сна время. Он отключил и его тоже.

После этого он не встретил ни души — ни воображаемой, ни реальной. На корабле было тихо, как в могиле. Впереди показался вход в мастерские. Ayг должен быть там.

Двери разошлись по его команде, но их механизм протестующе заскрипел. Внутри темнота царила над светом, излучаемым натриевой лампой, которая висела под потолком на толстой проволоке. Коридор от входной двери выходил в просторное рабочее помещение, совершенно пустое, если не считать высокого каркаса, держащего почти неповрежденный комплект брони легиона. Брони Ауга. Черный лак на керамите блестел в лучах света, а на левом плече выделялся незапятнанный символ в виде белой латной перчатки. С Льякса Ayг вернулся обновленным и сильным, поэтому выделялся среди других воинов Десятого, в большинстве своем сильно потрепанных в боях.

— Ты выглядишь усталым, военачальник, — раздался голос откуда–то сверху.

Медузон поднял взгляд к широкому помосту и фигуре, которую не заметил, войдя в помещение. Он подавил беспокойство, вызванное удивительным выбором времени для этого замечания, и приветствовал старого друга:

— Избранная Длань. Джебез. Мой брат.

— Я рад, что ты так обо мне думаешь, — сказал Ауг, полускрытый разделявшей их сетчатой оградой помоста. — Присоединяйся ко мне, Шадрак.

Медузон прошел к металлической лесенке, ведущей на верхний уровень, где находилась настоящая мастерская Ауга. Поднявшись и увидев, во что превратился его брат, он широко раскрыл глаза:

— Кровь Медузы…

Он не мог удержаться от возгласа. После Оквета Медузон еще ни разу не видел Ауга без доспехов.

Тело почти сплошь покрывали шрамы. По крайней мере, там, где еще осталась плоть. Металла стало больше, чем кожи. Была заменена изрядная часть торса, и внутренние синтетические и аугментические органы просвечивали сквозь закаленную прозрачную пласталь. Правая нога и правая рука присоединялись к телу сервоузлами. Трубки и провода направляли электрические импульсы и искусственную машинную кровь через сосуды и нервную систему, в которой давно не было настоящих нервов.

— Горгонсон говорил мне, что адептам Марса пришлось тебя основательно отремонтировать, но я не ожидал таких масштабных операций, — признался Медузон.

Джебез сжал свою бионическую руку, и ее механизмы загудели мощно и послушно.

— Как я и рассказывал, после возвращения на борт «Даннанга» меня пришлось основательно переделать. Если честно, я стал сильнее, чем когда–либо.

— Меня это… немного смущает.

— Выглядит ужасно, согласен, — сказал Ayг и накинул одеяние, скрывшее большую часть тела, составленного из множества деталей. — Что еще говорил тебе Горгонсон?

— Что я должен больше спать.

Медузон осмотрел несколько предметов, над которыми корпел Ayг. На рабочем столе лежал отлично сделанный болтер, разобранный на части, рядом отключенный топор, два мономолекулярных клинка на одной рукояти и несколько бронебойных гранат.

Ayг прикоснулся бионической рукой к шее Медузона, и тот вздрогнул, почувствовав под кожей тонкий механодендрит.

— Прошу прощения, я должен был сначала попросить разрешения, — сказал Ayг. — Порой совсем забываю об этом. Имплантаты подавляют социальные барьеры.

Медузон потер шею. Боль была незначительной, но сам поступок его удивил.

— Это было бы кстати.

— Как кстати было бы последовать совету Горана. Я обнаружил повышенный уровень норэпинэфрина, серотонина и гистамина. Вкупе с постоянным для тебя недостатком сна это может свидетельствовать о временном спаде когнитивного функционирования, замедлении исполнительных и автономных функций и давлении на таламус и префронтальный мозг.

— И все это ты узнал сейчас?

Ауг кивнул:

— Сильнее стало не только мое тело, Шадрак. Мой разум — тоже.

— И, как я полагаю, это помогает тебе в твоих занятиях? — Медузон указал на разложенные на столе предметы

Ауг взял в руки болтер, словно оценивая его.

— Несколько модификаций, чтобы увеличить разрушающую силу, дальность и точность стрельбы.

— А как насчет другого твоего занятия?

Ayг обернулся и прищурил глаза.

Медузон решил объясниться:

— Того, которому помешал Вулкан. Что ты хотел улучшить в этом случае?

Лицо Ауга помрачнело:

— Честно говоря, я и сам не знаю. На Льяксе ко мне подошел Кернаг. Он рассказал мне о культе.

Железный отец произнес это слово, не задумываясь об его истинном значении, и Медузон сжал челюсти.

— Он сказал, что может вернуть нашего отца из царства мертвых.

— Подобные занятия запрещены, Ayг. Не говоря уж о невозможности этого действа по отношению к Горгону.

Ауг подавленно кивнул:

— Я знаю. Сначала я отверг идею Кернага, не поверил его речам и подозрительным слухам, дошедшим до меня от некоторых железных отцов.

— О так называемых Ключах Хель?

Aуг опять кивнул:

— Возможно, проводимые на Льяксе процедуры притупили мои инстинкты. Но мне стало любопытно. Кернаг показал серебряную руку, и тогда во мне что–то изменилось. Это трудно описать. В ней ощущалась психическая сила, какое–то влияние.

— Ты хочешь сказать, что она была живой?

— В какой–то мере. В ней тлела жизненная искра.

— Но тебе следовало понимать, что это не может быть наш отец. То, что сделал Кернаг, — даже не просто кощунство.

— Увы, когда мы создали тело, опровергнуть ложь стало труднее.

— Если бы я отказался преклонить колени перед обновленным Железным Советом и признать созданного вами голема, что тогда?

Ayг опустил голову:

— Я надеялся, что до этого не дойдет. Я надеялся, что ты поймешь смысл этого действа.

— Смысл победил только благодаря молоту Вулкана. Если бы не он, вы бы убили меня, Ayг. После всего этого я не отступлюсь.

Железный отец поднял голову, и Медузон смог встретить его взгляд.

— Ты пришел, чтобы убить меня, Шадрак? По старой дружбе?

Медузон медленно выдохнул, словно принимая решение, хотя сделал это еще несколько недель назад в полуразрушенном зале.

— Нет, ничего подобного. Ты поклялся быть верным — поклялся на моем мече. Я хотел быть уверенным. На самом деле я желал бы во всем разобраться.

— С появлением руки что–то вернулось, — сказал Ayг. — Это все, что я могу сказать. Нечто выше моего понимания. Я думал, что в ней заключена сущность Горгона, каким–то образом переплавившаяся в металл. Но теперь я знаю, что это было что–то другое.

— Я не буду притворяться, что мне известны все тайны Галактики, — признал Медузон. — Я простой солдат. До Никеи я нечасто заглядывал в библиариум, а теперь и того реже. Хотя я знавал нескольких псайкероа и верю в сверхъестественные явления. После резни, после нашего сокрушительного поражения, намного позже, я встретил ветерана, побывавшего на Истваане. Звали его Эразмус Рууман, Железнокованный. Он рассказывал, что творится на той проклятой земле, о тотемах из черепов, о распятиях и мольбах древним богам на языкax, недоступных человеческим губам. Более того, сказал он, боги отвечали.

Я видел ужасы, сулящие проклятие человечеству. Я чувствовал их, Джебез. Я не сражался на Истваане, моя нога никогда не ступала на пропитанный кровью песок, но сейчас там творятся жуткие дела. И даже когда все воины погибли, а в крепостях гуляет эхо, как в пустой могиле, призраки остаются. Вот и в серебряную руку нашего отца могло вселиться какое–то зло. Мы так мало знаем о происхождении этого металла. Он может оказаться проводником неизвестной материи, но призвать такое — значит попытаться обуздать безумие здравым смыслом, а это не удается.

Нашу судьбу предсказать нетрудно. Мы выстоим все вместе или погибнем, как погибли многие. Легион должен выжить, брат. Вот и все.

Медузон протянул руку:

— Ты хочешь сражаться, и ты будешь сражаться. Я был неправ, удерживая тебя на расстоянии вытянутой руки. Думаю, я не доверял изменениям, произведенным в тебе техножрецами. Я словно переключился на другой режим, в котором тебе не было места. Я ошибался. Теперь я это понимаю.

Ауг кивнул и крепко сжал предплечье Медузона, ощущая такое же крепкое ответное пожатие. Он твердо посмотрел в глаза старому другу:

— Легион должен жить.

Медузон тепло улыбнулся:

— Значит, пора нести бурю.