Справочник существ община г. Тальска

Глава 6

Утро выдалось на удивление ясным и солнечным. Гроза ушла дальше, теперь на горизонте были видны только очертания выцветающих под солнцем кучевых облаков, да изредка пролетали над головой опоздавшие тучки. Соня проснулась ближе к обеду и теперь лениво бродила по дому, пытаясь привести мысли в порядок. Блины кончились, осталась только овсянка на воде и вдохновения она не вызывала. Готовить тоже не хотелось — после полной переживаний ночи девушка чувствовала себя вялой мухой, ползающей по теплому оконному стеклу. Она не сразу вспомнила о курах и подумала, что стоит, наверное, отдать их кому-нибудь — тетке Томе, например, хотя идти к ней сейчас не хотелось. Было неловко за подсмотренный ночной спектакль. Поэтому она предпочла занять себя другими делами и к обеду отправилась в больницу. Точнее, в морг. Он находился аккурат напротив злополучного агентства «Дракулешти» которое она обогнула по широкой дуге, с омерзением вспоминая Мирчу Владовича и его ледяные руки. То ли дело его сын — за что вообще старикану такое сокровище?

На улице светило солнце, но ветер был холодным и она привычно уже замерзла. Такое ощущение, что в Тальске вовсе и не лето, хотя местные ходили в футболках, пока Соня ежилась в ветровке. Но в морге было еще холоднее — от бетонных стен буквально веяло стылостью и она с недоумением косилась на патологоанатома, лениво смотревшего на нее. Он был одет в рубашку с коротким рукавом. Зеленоватый цвет формы ему определенно не шел, от этого синяки под глазами становились совсем уж устрашающими. На ее запрос он так же медленно, никуда не торопясь, пощелкал мышкой и выдал копию заключения, которое и так уже было у Сони на руках.

— Что это? — растерялась она.

Патологоанатом (Черных В. В. — сообщал бейдж) медленно протянул руку, забрал листок и прочитал заголовок. Вернул ей.

— Я не это просила, — призвав себя к спокойствию, проговорила Соня. Она уже поняла, что Черных В. В. ее раздражает и, видимо, получает от этого удовольствие. Было в нем что-то неуловимо мерзкое, как у… как у Мирчи Владовича, вот. Такая же даже на вид нездоровая кожа, горячечный блеск глаз и влажные, красные губы. — Мне нужно подробное заключение. Отчет или как там это называется? Вы ведь вскрытие проводили?

— Ах, это, — ласково улыбнулся патологоанатом. — Простите, никак не могу. Вдруг вы незабвенной вовсе и не родственница?

— Почему вы тогда так спокойно выдали мне предыдущее заключение? — опешила Соня.

— Ну, вы ведь ее хоронили, — пожал плечами тот. — Свидетельство о смерти показали. А для других документов будьте добры предоставить доказательства родства, написать заявление… и, в течение двух недель…

Да он издевается! Бюрократ хренов. У нее закралось нехорошее подозрение, что дело тут вовсе не в бумажках. Соня много слышала о так называемой «кладбищенской мафии», но сама ни разу не сталкивалась — вплоть до похорон бабушки. И теперь подумала, что если уж Мирча Владович прибрал к рукам ритуальные услуги, то почему бы ему не посадить на хлебное место в морге своего человека? Видно, здесь принято дополнительно оплачивать подобные услуги?

Проблема была в том, что она понятия не имела как давать взятки. Вот так, родители были людьми принципиальными, не научили. А бабушка учила таких вымогателей еще и наказывать.

Но уйти ни с чем было бы совсем глупо.

Пересилив себя, она с плохо скрываемым отвращением спросила:

— А есть какой-то другой способ получить полный отчет о вскрытии? Без бюрократической волокиты.

— Есть, — улыбка патологоанатома стала совсем уж вурдалачьей. — Но об этом вам не со мной надо говорить. Шеф просил передать, если нужна помощь — обращайтесь!

— Шеф?

— Перейдете через дорогу, там и отыщете, — ласково ответили ей. — Только аккуратнее, через пешеходный переход, а то иногда здесь так гоняют, так гоняют… Зато везти далеко не надо.

Под эту мрачную шутку она вывалилась обратно на улицу, от души хлопнув дверью.

Понадобилась пара минут, чтобы успокоиться — Соня спряталась от солнца и ветра в сквере, села на скамейку напротив агентства ритуальных услуг и, пользуясь скрывающей ее тенью и проезжающими машинами как прикрытием, осмотрела витрины «Дракулешти», прикидывая, там ли Мирча Владович. Идти к нему не хотелось — да она и не собиралась. Если уж на то пошло, Соня была готова дойти до главврача (или кто там моргами командует?), нужно только все документы собрать, а то после похорон она все свалила в сундук кучей… Вряд ли Мирча Владович захочет такой шумихи? Впрочем, даже не в этом дело. Получается, Мирча знал, что она захочет узнать подробности смерти бабушки? Значит, там и правда что-то было? Соня сильно сомневалась, что раскопает в заключении патологоанатома что-то стоящее — такое только в кино бывает, а здесь, в Тальске, все тихо и мирно. Может, бабушка потому городок так любила — до последнего уезжать отказывалась…

Пока она проводила рекогносцировку и размышляла о дальнейших шагах, на сцене появилось еще одно действующее лицо. Точнее, сначала просто послышались крики — они звучали фоном, она не вслушивалась, погруженная в свои мысли. Затем, по мере приближения, стало понятно, что голоса звонкие, мальчишечьи, только уж больно насмешливые. В своем городе она бы быстро перешла на другую сторону дороги, чтобы не навлечь на себя неприятности, но в Тальске подобных уличных банд увидеть не ожидала и невольно насторожилась, высматривая, что же происходит. На противоположной стороне улицы большая компания подростков, шумно гогоча и толкаясь, тесным кружком двигалась по тротуару. С виду в них не было ничего опасного, они не были ни готами, ни панками — не имели устрашающих причесок или десятка металлических цепей на поясе, только шумели. Однако что-то в них ей очень не понравилось. Они были похожи на собак — по отдельности вполне милых и безобидных, но стаей — серьезную угрозу окружающим.

Ватага на секунду притормозила возле «Дракулешти», огибая высокое крыльцо, и двинулась дальше, будто галька, которую несет морскими волнами.

И кое-что после себя оставила. Сначала Соня даже не поняла, что изменилось — все ее внимание было приковано к мальчишкам, гогочущим на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора. Стайка слегка распалась, разбившись на группы по два-три человека и она, успокоившись, вернулась к наблюдению за агентством. На крыльце кто-то сидел. Она скорее по поникшим плечам и неловкой позе поняла, что это не просто уставший прохожий и подскочила, не зная куда бежать, — к светофору (мамино воспитание — все должно быть по правилам!) или прямо через дорогу, к скорчившемуся на ступенях мальчишке (сразу вспомнились слова патологоанатома). Но еще горел красный и ждать было долго, поэтому она, выждав удобный момент, галопом пронеслась перед машинами, игнорируя их отчаянные сигналы.

Борис сидел, прижавшись к коленям и низко опустив голову, так что Соня не сразу заметила маленькую лужицу крови, что натекла возле него ног.

— Эй, ты в порядке? — она неуверенно присела рядом с ним, заметила кровь и уже решительно приподняла мальчишеский подбородок. У него даже усы еще расти не начали — кожа была гладкая и нежная, как у ребенка. На бледном лице пунцовым пятном алели измазанные в крови губы. — Ох… Нет, не шевелись! Посмотри на меня, Борис, верно? — она постаралась, чтобы голос звучал как можно уверенней — ему и так достаточно плохо, не хватало еще, чтобы она тут в обморок рухнула.

Парень кивнул, вытирая губы рукавом белой рубашки.

— Они тебя избили? — Соня отметила, что у него странные глаза — сочно-карие, очень глубокие, с каким-то даже красновато-ореховым отливом. Не мальчик, а картиночка, ну вот как на такого рука поднялась? Твари. — Что болит? Живот?

— Все нормально, — мальчик, видимо, начал приходить в себя, потому что попытался слабо отмахнуться. — Уже ничего… не болит… — говорил он, опровергая свои слова, с длинными паузами.

— Пойдем, заведу тебя к отцу, — она попыталась подхватить его под плечо, но тот неожиданно сильно уперся. Тело было твердое и тяжелое, как камень.

— Не надо, тетя Соня! И его все равно нет… Он… Он на выезде!

На каком таком выезде может быть директор агентства ритуальных услуг, Соня уточнять не стала. От скорой Борис отказался с таким же рвением, словно она ему зубы рвать предложила, и даже поднялся, пошатываясь. Секунду посмотрел на нее жалобно, а потом его вырвало. Вроде бы без крови, что несколько ее успокоило, но оставить ребенка в таком виде Соня все равно не могла и, выудив из сумки пачку влажных салфеток и бутылку с остатками воды, со вздохом уточнила:

— Полицию тоже не предлагать? Ладно, ладно! Куда ты хоть шел?

Оказалось, в музей — и она уже уверенно подхватила парнишку под пояс, увлекая по тротуару:

— Вот и отлично, зайдешь ко мне, умоешься, может, рубашку удастся застирать, а потом иди куда хочешь, договорились?

А за это время она убедится, что с ним все в порядке.

Он диковато, с удивлением на нее посмотрел, но на губах мелькнула облегченная улыбка. Соня подумала, что оставлять эту ситуацию просто так нельзя — как бы она ни относилась к Мирче Владовичу, он должен был об этом знать.

Всю дорогу она высматривала его обидчиков, но те, видимо, уже скрылись в каких-то переулках, а в Нижнем городе вообще не было ни души — время обеденное, будний день. Так что они молча доковыляли до дома — где-то на середине пути Борис уже пришел в себя достаточно, чтобы идти самостоятельно, да и выглядел вроде слегка растерянно, но повеселее. Хотя у калитки неожиданно заробел:

— Может, я сразу в библиотеку…

— Заходи, кому говорю, — Соня решительно втянула его во двор, краем глаза заметив в тупике движение. Их переулок упирался в высокий обрывистый холм и обычно под ним паслись две козы Петровича, добросовестно утаптывая круг диаметром метров десять. Остальное заросло крапивой и лебедой. Теперь недалеко от коз стоял человек — она не успела его рассмотреть, отметила только, что мужчина. Высокий, широкоплечий, темноволосый, но какой-то неопрятный. Бомж или наркоман — закладку ищет? Надо бы Петровичу сказать, а то сожрут его козы не тот порошочек, придется их в наркодиспансер везти.

В доме мальчик чувствовал себя достаточно уверенно — он явно не раз бывал в гостях у бабушки и она невольно задумалась, что еще о ней не знает? Собственно, Соня очень поверхностно представляла себе жизнь Нины Георгиевны в Тальске. По ее мнению, старушка за восемьдесят вообще должна передвигаться только с тростью, до соседнего магазина, а ее социальные контакты — ограничиваться соседями да изредка наезжавшими внуками. Она уже здесь поняла, насколько была не права. И до сих пор продолжала удивляться.

Пока Борис умывался и застирывал рубашку, она притащила на кухню аптечку — все было закуплено для бабушки, а пригодилось только теперь — и поставила на плиту чайник. Этого показалось мало и Соня быстро соорудила несколько бутербродов, так что когда парень вошел на кухню, в одной майке похожий на худенького воробья, на столе творился небольшой хаос.

— А ну ка покажи губу, — деловито вытряхнув на ватку антисептик, она промокнула небольшую ранку — та была почти незаметна, если бы не легкая припухлость щеки. Наверное, изнутри прикусил гораздо сильнее, когда били. — Что еще? Нос не сломан? Пальцы?

Борис покорно позволил себя осмотреть и смущенно сел на краешек стула:

— Спасибо.

— Ешь, — она подвинула ему бутерброды и с умилением наблюдала как он уминает двойную порцию. — Не тошнит?

Он помотал головой, а Соня решила воспользоваться моментом и узнать подробности:

— Может, расскажешь, за что тебя так?

— Можно подумать, им повод нужен, — парень пожал плечами так спокойно, что ей стало неуютно. Не должен вот так реагировать на избиение ребенок. Это ненормально. Что она, собственно, и сказала. Зря, наверное.

— Ну, может, хотя бы отцу сказать? Пусть с их родителями поговорит… — она чувствовала беспомощность, знакомую каждому взрослому, столкнувшемуся с детской — неоправданной на его взгляд — агрессией. И хотела бы помочь, а чем?

— Вы что! — Борис вскинулся на нее с испугом, недоеденный бутерброд выпал на пол, где его тут же подхватил непонятно откуда взявшийся кот.

— Ай!.. — вскрикнула она от неожиданности, подскакивая на стуле. — Паразит, где ты шлялся?

Кот, естественно не ответил, с урчанием поедая вчерашний корм в миске.

— Если папе сказать, только хуже будет, — убежденно сказал Борис. — Он же рассердится.

По мнению Сони в этом и был весь смысл.

— Папа может слишком сильно рассердиться, — настойчиво повторил парнишка, так серьезно смотря на нее, что Соня про себя хмыкнула. — А они против него не выстоят.

— Ну не убьет же он их, — проворчала Соня.

Борис пару раз удивленно моргнул, словно она сказала что-то не то. Потом полуутвердительно сказал:

— Вы добрая. Как бабушка.

Соня воспользовалась этой фразой, чтобы узнать больше об их отношениях:

— Ты ее хорошо знал? — чтобы занять руки, она сделала еще бутербродов и поняла, что тоже проголодалась. Вдвоем они умяли и вторую тарелку.

Мальчик замялся, пожал плечами:

— Она мне помогала.

— Чем?

— Всяким, — неопределенно ответил Борис и, заметив недоверчивое выражение лица своей собеседницы, неохотно уточнил: — Ну, она мне травы укрепляющие собирала, а когда совсем плохо становилось — то и кормила. Вы не думайте, она сама предлагала!

«Что его, дома не кормят?» — с удивлением подумала Соня, но вслух ничего не сказала. Это было в духе бабушки, она обо всех заботилась. Надо бы посмотреть в бане, может, там что-то осталось из сборов для парнишки.

— Ну, еды мне для тебя не жалко, кушай на здоровье, — хмыкнула она и заработала еще один удивленно-понимающий взгляд.

Борис отставил в сторону пустую тарелку и с жалостью посмотрел на нее, как смотрят на милых, но неразумных детей. В исполнении мальчишки, которому еще и двадцати не было, это смотрелось комично:

— Вы ничего не знаете, да?

— Чего именно? — опешила Соня.

Мальчик вздохнул и встал:

— Ясно. Спасибо вам большое, но я пойду, пожалуй. Марина рано музей закрывает, а я еще хотел справочники полистать.

Она не стала его останавливать, сбитая с толку странным поведением. Рубашка, которую Соня вывесила на улицу, уже высохла, так что вскоре ничего не напоминало о причине, по которой Борис вообще оказался у нее. Часы показывали начало четвертого, когда она проводила его до калитки, погруженная в свои мысли. И неожиданно для себя спросила:

— Боря… А ты знаешь, что бабушка делала в лесу? Ну, когда ее нашли?

— Она не рассказывала, — он кивнул, словно ожидал этого вопроса. — Я только знаю, что ей очень-очень нужно было поправиться. Словно она чего-то боялась.

Да, это Соня и сама поняла.

— Вы ведь слышали, что у Левина несколько овец задрали? — парень уже вышел на дорогу и Соня остановилась на пороге. Ветер стих и сразу ощутилось, что на дворе, вообще-то, лето — солнце палило вовсю, на обочинах, в буйстве зеленых красок оглушительно стрекотали кузнечики, гомонили птицы и квакали в канаве жабы. А вот собак слышно не было.

— Он приносил бабушке газету, там было написано, — вспомнила Соня.

— Может быть, она с его фермы шла? — предположил Борис.

— Ночью? Одна? Тогда у меня много вопросов к вашему Левину, — проворчала девушка. Мальчик, видимо, понял ее слова по-своему:

— Он бы ее не тронул. Никто бы из наших не тронул. Папа ошибается.

На этих словах он словно понял, что сказал лишнего и, поспешно попрощавшись, зашагал в сторону музея. Соня задумчиво смотрела ему вслед, размышляя о причинах такой странной заинтересованности в судьбе старушки.

В тот день она больше ничего не успела — не дошла до Марины, как собиралась, не заглянула в баню, посмотреть, есть ли там нужные Борису травы (должна же была бабушка их как-то подписывать?) — а все потому, что на их разговор выглянула соседка.

— Еще одна, — стоило Борису скрыться за поворотом, как она вынырнула из-за забора, словно всплывший на поверхность озера мячик. Поверх встрепанных черных волос повязан банданой цветастый платок, на загорелом носу виднелась земля — видимо, она как-раз копалась в огороде, когда услышала их. — Вам, Светлым, жить надоело? Чего вы все с этими упырями якшаетесь?

Соня даже опешила от такого нападения.

— Поч-чему упырями? — растерянно спросила она.

— Потому как эта семейка, пока всю кровь не выпьет, с шеи не слезет, — возмущенно ответила тетка Тома. Голова ее исчезла над забором и в следующую секунду она вышла из калитки. В том же халате, который был на ней ночью. — Вот Нина с Мирчей связалась, так недолго прожила!

— В каком смысле — связалась? — она еще не переварила то, что сказал Борис, как свалилась новая информация и Соня в который раз подумала, что совсем не знала бабушку. Но если это Мирча во всем виноват, она его лично в том же лесу прикопает! Хотя, Борис вот отца защищает, да и о бабушке тепло отзывался…

— Не знаю, — проворчала Тома, отряхивая колени от земли и вытирая вспотевший лоб. Тот тут же украсился черными разводами. — Он давно вокруг нее ходил, все заманивал, но Нина была кремень, да и Борису помогала не раз — вот Мирча и терпел. А пару недель назад, аккурат тогда первый раз овец у Левина порезали, все на ушах стояли, я из магазина иду — глядь, а у Нинкиного дома бегемот этот его черный стоит! И во двор впустила, не побоялась…

Здесь Соня соседку прекрасно понимала — приглашать старшего Дракулешти в дом она бы не стала.

— Бориска-то парень может и хороший, — посмотрев вслед мальчику, соседка вздохнула и покачала головой: — Только яблоко от яблони далеко не падает.

Прямо серпентарий, а не деревня!

Тома уже собиралась уходить, когда Соня вспомнила про кур. Та их с радостью согласилась принять, даже прослезилась:

— Совсем как бабушка, а, Софико? Вот уж где сила была… Может, все-таки останешься, подумай? Ну куда мы без тебя?

Оказалось, поголовье соседкиных кур недавно изрядно пострадало от нападения куницы.

В общем, обе стороны остались друг другом довольны, но к Марине Соня сходить уже не успела — когда она вышла из душа, отмывшись от куриного помета, часы показывали начало седьмого. В начале июня в это время солнце еще и не думало заходить, но и работать уже никто не спешил — на улице слышалась далекая визготня купающейся в речке ребятни, мычали возвращающиеся с пастбища коровы, а солнце уже не жарило, а мягко обволакивало теплом, так что делать совсем ничего не хотелось. Дом был залит вечерним мягким светом, рамы и разные мелочи, присоседившиеся на подоконнике, отбрасывали длинные тени на нагретый пол. Кота опять видно не было.

Следующий день выдался таким же солнечным и даже более жарким. Ветер утих и Соня наконец-то сняла ветровку, вместо нее натянув по самый нос панамку — кожа у нее от природы была смуглая, а если еще и загорала, так вообще становилась похожа на арапчонка. Утром она зашла в баню, где обнаружила, что бабушка все методично и точно подписывала. Даже написала, для кого и зачем — словно знала, что скоро ее не станет. Поэтому Соня прихватила «Мазь от кашля, для Марины и мальчиков, состав:…» и направилась в музей. В переулке она снова наткнулась на вчерашнего «наркомана» — даже одет он был в ту же одежду: штаны цвета хаки, заправленные в ботинки на толстой подошве, футболка и наброшенная поверх нее серо-зеленая клетчатая рубашка. Все выглядело мятым и не слишком свежим. Большую часть лица закрывала черная густая поросль, словно он пару недель не брился. И не расчесывался, видимо. В общем, типичный маргинал. Она, может, и не обратила бы на него внимания в крупном городе, но в Тальске на улице таких не видела. Не было здесь бомжей, нищих, просивших милостыню у церквей или наркоманов, ползающих по канавам в поисках закладок. Она только теперь это осознала и удивилась. На этот раз незнакомец обосновался аккурат на пятачке у колонки, что стояла на перекрестке — сидел на корточках, прислонившись спиной к забору, и, похоже, спал. Вид у него был вроде мирный, но габариты внушали опасение, поэтому Соня обошла его с опаской и подумала, что надо бы вызвать полицию. Впрочем, пока он не буянил — его право было находиться где хочет, поэтому она выбросила мужчину из головы и зашагала к музею.

По раннему времени — только-только подходило к одиннадцати — там было пусто и тихо, только пылинки в воздухе летали, да чувствовался слабый запах сырости. Даже Борис еще не объявился. В кабинете Марины не было и Соня обошла все здание, обнаружив ее в дальней комнате, где, видимо, находилось хранилище. Вот здесь-то как раз отчетливо пахло не только сыростью, но и плесенью. Высокие стеллажи были закрыты пленкой, не давая рассмотреть содержимое, а на крашеном зеленой половой краской потолке отчетливо просматривались вспученные швы на стыках ДСП. Под потолком горела одинокая лампочка на длинном черном проводе и слышалось копошение, перемежающееся ругательствами. Марина нашлась в дальнем углу — стоя на шаткой стремянке пыталась накрыть пленкой последний стеллаж. Соне обрадовалась, как родной:

— Щас! — заверила она ее. — Я тут быстро закончу, можешь с того края потянуть? Я тебе перекину…

Соня опасливо обошла стеллаж. Пол был влажным и как-то странно плавал под ногами.

— Дожди эти проклятые, — сообщила Марина, отдуваясь, когда они совместными усилиями закончили спасение музейных экспонатов. — Вон, смотри!

Она показала в противоположный угол. Собственно, угла там уже не было — то ли потолок обвалился, то ли вдоль стены текло, но теперь и то и другое чернело вскрытыми гнилыми внутренностями. На полу виднелись опилки.

— Крышу-то лет сорок назад меняли, — объяснила молодая женщина, выводя Соню в коридор. — Я уже столько запросов сделала, ты не представляешь… Все течет! Когда ливень — весь пол в воде, а что я сделаю? Сама на крышу полезу? Мне еще детей растить, спасибо… Бабушка твоя, когда работать начала, — вроде что-то с мертвой точки сдвинулось, но теперь… ой, наверное, глупость ляпнула, да?

Она повернулась к Соне, хлопая огромными глазами за толстыми стеклами очков. Пухлые щеки трогательно покраснели. Впрочем, как только она узнала, что Соня хотела бы место Нины Георгиевны занять, тут же забыла обо всем остальном. Вот бы все работодатели с такой бурной радостью сотрудников встречали.

— Но это же замечательно! — Марина даже в ладоши хлопнула от счастья. Потом улыбка слегка померкла: — Погоди, а ты уверена? В смысле, ты хоть зарплату знаешь? Здесь всего десятку платят — мы ж не официально музей, а так, к местному дому культуры приписаны, методистами. Вот как методисты и получаем… Я-то хоть на двух ставках, а ты?

— Найду что-нибудь еще на подработку, — пожала плечами Соня. Зарплата ее конечно опечалила, но… если в доме не нашлось ничего, что объяснило бы бабушкино странное поведение — может быть, здесь найдется?

Надежда была слабая, но хоть что-то. К тому же, Соня все еще не собиралась оставаться в Тальске надолго и устраиваться куда-то основательно. Здесь она хотя бы никого не подведет своим уходом, да и отпроситься можно всегда — что-то не похоже, чтобы Марина перерабатывала.

После обеда они дошли до дома культуры — он находился в Верхнем городе и проходя мимо агентства ритуальных услуг Соня невольно вытянула шею, пытаясь высмотреть, что творится за стеклами витрин. Зал казался пустым, но кабинет Мирчи отсюда видно не было.

— Бррр, — поежилась Марина, заметив, куда направлен взгляд новоиспеченной коллеги. — У меня от этого места мурашки по коже.

Соня не ответила. Под палящим полуденным солнцем, нещадно выжарившим даже тени — те съежились и будто выцвели, прижимаясь к стенам домов — темное нутро «Дракулешти» казалось еще глубже.

Хорошо хоть, возвращаться той же дорогой не пришлось — от дома культуры они сели на автобус, который промчался мимо агентства с ветерком.

— Завтра часам к девяти приходи, я как раз парням своим указания раздам на день и двери открою, — Марина давала ей инструкции. — Очень удачно ты пришла, очень! На море я, положим, не успеваю, но неделю отпуска мне дали — свожу детей на озеро, здесь недалеко, знаешь, какая красота?

По мнению Сони, красота здесь была везде — начиная от видов с высокого берега и заканчивая серой лентой широкой реки, на берегу которой очень удобно валяться с книжкой. А то и покупаться.

— А волков не боишься? — невольно вспомнив бабушку, спросила она. Автобус остановился у магазина, и они вышли. Буквально за день все лужи просохли, к вечеру только на северной стороне домов остались жирные грязные пятачки, над которыми роем вилась мошкара. Мелкая и кусачая — Соня с непривычки уже чесалась, то и дело отмахиваясь. Но местные, опять же, не замечали.

— Да окстись, люди вокруг, — удивилась та и осеклась, с пониманием посмотрев на девушку. — Ну, ты меня прости конечно, но мне кажется твоя бабушка просто сама упала. Может, голову разбила — не первый же раз.

— У нее укус. На шее, — напомнила Соня.

— Так не жрали же, — пояснила Марина. — Волки падаль не едят. Ой, опять я ляпнула… Слушай, а ты приходи сегодня ко мне? У меня наливочка — закачаешься! Отметим твое трудоустройство.

На том и порешили. Соня зашла домой, с удовольствием сполоснулась в прохладном душе — а недавно еще мечтала о тепле! — и хотела было выйти на часок поработать в огороде, как взгляд ее наткнулся на раскрытый сундук. Вроде бы она его закрывала. Или нет? В любом случае, нужно было найти все документы, включая дарственную на дом. И свидетельство о смерти, которое она тоже сунула туда в ворохе бумаг — если уж сцепиться с Мирчей, так хоть подготовленной.

Поэтому остаток вечера она посвятила богине Бюрократии. Копаться в бабушкином сундуке оказалось одновременно интересно и трепетно — при жизни бабуля, особенно в детстве, не разрешала к нему подходить, а маленькой Соне, наоборот, было очень интересно. Теперь она уже взрослая, но все равно невольно опасливо прислушивается, не шуганет ли ее кто.

Дарственную на дом нашла почти сразу — аккуратно, в картонной папке вместе с другими документами, касающимися наследства. Нина Георгиевна педантично хранила все договора, квитанции об оплате коммунальных, даже трехлетней давности. Старая советская привычка, из-за чего папка с важными документами едва закрывалась.

Рядом лежали документы, которые она собирала для похорон. Бабушка родилась в Грузии — в маленьком горном ауле, который и на карте-то не сразу найдешь. Сама она никогда в подробности не вдавалась, даже если спрашивали. Говорила, что вышла замуж и переехала — все понимающе кивали. Соня только от матери узнала, что замуж бабуля вышла уже здесь, в Тальске. А из Грузии уехала, когда ей не было и восемнадцати. Что тому причиной — никто из них до сих пор не знал. Подозревали, что девушку попытались насильно выдать замуж — это было самой распространенной версией. В любом случае, о своей родне по бабушке Соня ничего не знала. Сама Нина Георгиевна никогда о них не вспоминала — даже родителей. Памятью остался только легкий акцент да привычка переиначивать их с матерью имена.

Интересно, есть ли шанс найти своих грузинских родственников? Можно было поискать — по девичьей фамилии бабушки. Если, конечно, этот аул вообще еще существует. Заинтересованная, Соня порылась в интернет-картах, но ничего не нашла. То ли название уже поменяли, то ли поселение было слишком маленьким.

В любом случае ее должно волновать не это — она с разочарованием отложила в сторону просмотренные бумаги. В самом низу, прикрытый ворохом платьев, лежал альбом.

Она осторожно вытащила его и раскрыла. Старая обложка была обтянута лакированной красной кожей, а внутри на картонных страницах были аккуратно вставлены в уголки фотографии. В основном они касались жизни бабушки в Тальске или ее приездов к ним в город. Было приятно и одновременно больно осознавать насколько сильно ее жизнь была сосредоточена вокруг них — много фотографий Сониной матери, начиная с младенческого возраста, некоторые явно сделаны в ателье, уже цветные, с рамкой и машинными подписями, серьезная девочка сидит на стульчике и, насупившись, смотрит на фотографа: «Натия пошла в школу». Или вот еще одна: бабушка с дедушкой. Он тоже часто мелькал на фото, просто Соня не сразу его опознала — дедушку она не помнила и теперь стало понятно почему — судя по внешности, он был старше бабушки лет на двадцать.

Она порылась в отложенных документах и нашла свидетельство о браке. Восемнадцать.

Фото до Тальска мало — все черно-белые, старые, очень суровые. Улыбок мало, в основном бросались в глаза натруженные руки и насупленные, напряженные брови. Места нездешние, как и люди — она решила, что это снято в Грузии, потому что на заднем плане часто мелькали горы.

Она уже собиралась закрыть альбом, когда из кармашка на форзаце, где обычно хранились пленки, выпала фотокарточка. Она была старее, чем остальные — черно-белая, частью выцветшая, частью — покрытая какими-то пятнами. Когда-то ее хранили сложенной вчетверо и теперь фото разделял белый вытертый крест. И все же кое-что можно было разобрать. Горы.

Соня наклонилась поближе, недовольно нахмурилась и, поднявшись, вышла на кухню — там лампа была помощнее и видно лучше. На карточке были изображены двое — молодой парень, хмурый, в надвинутой на лоб овечьей шапке и хрупкая и маленькая на фоне необъятного пейзажа, стояла девушка. Совсем еще юная — может быть, ей было около четырнадцати, еще подросток. И все же даже по смазанному старому фото было понятно, что она красива — или будет когда-то. Темные глаза, точеный нос, высокие скулы и гордая посадка головы, только уж больно выглядела испуганной. Словно на этот кадр ее затащили силой. Она умоляюще смотрела на фотографа и у Сони невольно защемило сердце от жалости. Девушка была богато — или по крайней мере парадно одета — высокий головной убор, длинный, спускающийся до самого пояса платок, украшения на висках. Работать в таком точно было проблематично, так что фото явно постановочное.

Могла ли это быть бабушка? Так сразу и не скажешь, слишком сильно изменилась. Хотя общие черты и остались — темные глаза, смуглая кожа, типично кавказский типаж. Соня и сама была такой же, русские дедушка и отец ничего с этим поделать не смогли. Разве что волосы больше уходили в каштановый, по лету отчетливо отдавая рыжиной, да наследственная горбинка на носу почти сгладилась. Так что при желании можно было даже сказать, что на фото изображена она — и докажи, что не так.

Она перевернула фото, надеясь найти там какую-нибудь подпись, — поперек карточки, размашистыми, уверенными, явно мужскими буквами было написано: «Я рядом».

Записка была похожа на любовную — если бы не выражение лица девушки. И почему бабушка хранила его отдельно?

Часы с кукушкой на стене затрещали механизмом, дверцы открылись, но птичка так и не вылетела — Соня еще в детстве в порыве любопытства кукушку открутила, а потом благополучно потеряла. Стрелки показывали семь вечера, нужно было собираться, так что она сунула фото в карман и отправилась искать фен.

Марина жила напротив музея — ровно через дорогу. Одноэтажный деревянный дом на два хозяина с одной стороны сиял новенькой красной крышей и пластиковыми окнами, диковато смотревшимися в старых стенах, а с другой — выглядел так, словно его пытаются держать в порядке, но денег и сил на это явно не хватает. Соня безошибочно свернула на вторую половину, заметив брошенный на заросшей травой подъездной дорожке велосипед. Точнее, его остов — сиденья не было, колес тоже.

Она не ошиблась с адресом — внутри ее встретили накрытый стол и двое мальчишек-близнецов лет тринадцати, смотревших с любопытством.

— А вы как баба Нина? — полюбопытствовал один из их (она так и не смогла понять как Марина различает где Ваня, а где Петя), за что заслужил цыканье от матери:

— Не мели ерунду, — осадила она отпрыска и, поспешно наложив каждому по полной тарелке еды, отправила в другую комнату (домик оказался почти такой же планировки, что и ее жилище, разве что поменьше).

— Какую ерунду? — заинтересовалась Соня, уплетая картошку с котлетой и алчно косясь на квашеную капусту.

— А, — отмахнулась Марина, разливая темно-красную густую наливку по бокалам. Терпко запахло вишней. — Собирают глупости — дескать, бабушка твоя, земля ей пухом, ведьма была. Да это вздор, кому-то языком надо меньше молоть. Я Нину Георгиевну давно знаю и добрее ее никого не встречала. Знаешь, парни часто болели, особенно пока мелкие были, так она с ними иногда сидела, мои-то родители давно уже померли. Или трав каких наберет — вот как ты приносила. Она в травах хорошо разбиралась, верно. Только не ведьмовское это.

Соня задумчиво кивнула. За чужими детьми присматривала, а свои на другом конце страны росли.

— Зря я эту тему подняла, тебе, наверное, ее сильно не хватает, — огорчилась Марина, заметив выражение лица подруги.

Соня заверила ее, что посиделкам это не помешает. Наливка оказалась выше всяческих похвал и пока из-за стола не встала, она не поняла, насколько сильно ударило в голову. Засиделись до поздней ночи — уже и мальчишки спать ушли, и за окном стемнело, а они все болтали. Вспоминали детство, работу, Соня незаметно для себя рассказала про жизнь до Тальска, но, в отличие от матери, Марина ее желанию пожить в доме бабушки только обрадовалась.

— А почему бы и не остаться? — не удивилась она, словно переезд из крупного города в такой вот деревенский Тальск у черта на куличках был само собой разумеющимся. — У нас знаешь как хорошо? И природа какая — где ты такую еще найдешь? А люди? Ну, я вот как новости по федеральному посмотрю, там каждый день то убийства, то ограбления… А у нас тишь да гладь, а все почему? Потому что все друг друга — и о друг друге — знают. Тем более у тебя вроде как и жених уже есть…

Соня поперхнулась грибочком.

— А, — хмыкнула Марина. — Видели, к тебе доктор новенький захаживал. И не раз, ага?

— Он бабушку лечил, — суховато одернула Соня. Такая осведомленность ее неприятно поразила. Значит, все друг друга знают, говорите? А старый человек непонятно как прошел через полгорода и сгинул в лесу — никто ничего не видел, все смотрели в другую сторону?

— Да это я так, люди ж говорят, — пошла на попятную ее собеседница. И вздохнула: — Хорошо тебе, ты вон какая видная, не успела приехать, а уже ухажера нашла. Я вот бьюсь-бьюсь одна, хоть бы какого мужичка завалящего…

Посиделки плавно перешли от стадии совместных воспоминаний к стадии слезливых причитаний. Они поплакались друг другу на горькую судьбу, прокляли весь мужской род в целом и в частности и дружно решили, что им и одним, в общем-то, неплохо. На этом Соня засобиралась домой — часы показывали половину второго, завтра первый рабочий день и хоть ее работодательница сидела сейчас рядом, явно ничего не имея против продолжения банкета, девушка банально устала. День выдался богатым на впечатления — как плохие, так и хорошие.

— Я тебя провожу, — Марина тоже набросила куртку и посмотрела на Соню: — Ты бы это… купила себе чего потеплее?

На улице действительно было холодно и это привело их в чувство довольно быстро. Фонари горели, но стояли редко и путь их перемежался светлыми и темными участками, что несколько нервировало. В тишине слышался лай собак да их собственные шаги — даже компании подростков уже разошлись по домам. Соня невольно поежилась. У нее опять возникло мерзкое чувство, будто из окружающей пятачки света темноты на нее кто-то смотрит.

Марина расценила ее нервозность по-своему:

— Да не бойся ты, у нас тут не грабят. И не насилуют, — она хихикнула. — Говорю же, очень спокойно. Ой, а чего это там?

«Чего» Соня и сама уже увидела — ее переулок был освещен, хотя обычно все ограничивалось фонарем на перекрестке, истошно лаяли собаки, слышались голоса. Она ускорила шаг, почти бегом завернула за угол и остановилась как вкопанная: возле ее дома стоял полицейский «бобик», а рядом топталось несколько человек в форме, Петрович и тетка Тома. Ее причитания было слышно даже отсюда.