Справочник существ община г. Тальска

Глава 12

Солнце уже закатилось за горизонт, стремительно утягивая за собой яркие краски. Соня, распахнув все окна, чтобы хоть немного просквозило, пыталась читать, лежа на диване. Тетка Тома так и не пришла — не то решила оставить свою подопечную ненадолго в покое, не то нашлись другие занятия. Вечер был тихим — как почти все последние вечера — и слабый ветер нежно перебирал листья яблонь, а дневные птичьи трели сменились на заунывные короткие переклики. Глухо стрекотали сверчки, бились в окно глупые мотыльки. В стекле отражался свет настольной лампы да красные огоньки индикаторов висевшего на стене телевизора. Соня видела это краем глаза, поверх книги и приняла так же — краем сознания. Только через несколько минут, когда эти факты продрались через перипетии судьбы графа Монте-Кристо, она поняла: бабушка телевизор не смотрела — он был выключен даже из розетки и уж точно никаких индикаторов на древнем «Сони» не было. Да и стоял он на тумбочке — просто она невольно подстроила реальность под воспоминания о доме родителей.

Тогда что же…

Ей еще не было страшно — простое любопытство непуганого горожанина заставило с недоумением отложить книгу и привстать на локтях, вглядываясь в синие сумерки за окном. Два красных огонька светились в глубине яблоневого сада на фоне чего-то темного, почти сливающегося с тенями от листвы. Два движущихся красных огонька.

Первобытное чувство опасности начало медленно подниматься из глубины сознания. Оно заставило заледенеть позвоночник, пустило мурашки по рукам, от которых волосы встали дыбом, словно наэлектризованные, и заперло крик в горле.

Грохот! Звук был такой, словно рухнули стены — или ей так показалось от страха.

Но если бы не это, вряд ли она смогла бы так резво подскочить и выйти из ступора. Лошадиная доза адреналина подействовала как надо — Соню буквально подкинуло на кровати. Схватив первое, что попалось под руку, она кинулась на шум, в котором к этому времени появилось уже что-то членораздельное. Но не цензурное.

— Да чтоб вас… Ой, как больно… Какой… это сделал⁈

В сенях, в дыре на месте пола, присыпанный опилками и землей, словно затычка в сливе раковины, торчал Матвей. Зеленый ирокез очень органично смотрелся с желтыми глазами, звериный оскал ничуть не мешал ему материться и даже поразительно, насколько слепа она могла быть, не замечая в этом мальчике ничего странного. Сейчас Соня видела, что он совсем не похож на человека — это угадывалось по немного иному, более угловатому, строению лица, глубоко посаженным глазам, даже уши у него были вытянутыми и заостренными, с серой шерстью на кончиках. Хорошо хоть, их в зеленый не покрасил… Рядом с ним, неловко топчась на пороге (потому что идти было некуда), виновато моргал Борис и явно не знал что ему сделать — помочь другу, сбежать от выскочившей, как ведьма на метле, Сони или все же попробовать решить ситуацию миром. Выглядел он вроде был как обычно, разве что чуть более бледный и глаза… глаза с человеческими тоже никак не перепутать — абсолютно красная, словно бокал с вином, радужка заметно фосфоресцировала в полутьме коридора.

В другой ситуации она бы испугалась. Но эти двое выглядели так нелепо и, главное, безобидно, что от облегчения даже в глазах потемнело. Соня прислонилась к косяку и прикрыла глаза, выдыхая. Сердце все еще колотилось, пот холодил лопатки и она бы не отказалась от рюмки коньяку, но согласилась бы на десять таких визитов. Два красных глаза… Приснится же такое.

— Ну что вы стоите, помогите мне! — возмутился Матвей. Выглядел он несчастным, комичным, но не опасным — многочисленные цепи зацепились за что-то под полом и каждая попытка подняться приводила к тому, что он, как собака на цепи, рывком отправлялся назад.

— Можно подумать, я тебя приглашала, — возмутилась Соня, но руку подала, пока Борис, осторожненько и опасливо обойдя шаткие доски по кругу, добрался до Моти и помог отцепиться. Тот встал, возмущенно отряхиваясь. С ирокеза посыпалась земля. — Что вы здесь делаете? В такое время.

— А тетка Тома нам все рассказала, — бесхитростно сказал Борис, заслужив предупредительный взгляд от Моти.

Соня пропустила их на кухню, но задать встречный вопрос не успела, наткнувшись на укор:

— Да и мужик ваш только недавно ушел, как бы мы при нем зашли?

— Во-первых не мужик, а мужчина, во-вторых — он свой собственный, а мне просто дом ремонтирует, — осадила она мальчишку.

У Матвея даже его зеленый хохолок приподнялся:

— Вижу, — едко заметил он. Но, наткнувшись на холодный взгляд, пошел на попятную: — Да чего вы чеку выдергиваете, не ваш, так не ваш… Дело у нас к вам, в общем. Важное.

— Еще кого-то убили? — тоскливо вздохнула Соня.

— Пока нет, — дипломатично ответил Борис, примостившись на краешке стула с идеально прямой спиной.

— Но до этого рукой подать, — угрюмо сообщил Мотя, ковыряя носком грязного ботинка щель в полу. — И мы… В общем, мы решили, что, может, вы наших убедите? Вас-то они послушают. Тем более вы теперь в курсе ситуации.

Она посмотрела на одного, на другого, мысленно спросила себя чем заслужила весь этот дурдом и призналась:

— Ничего не поняла.

Парни переглянулись.

— Покажи ты, — насупился Матвей. — Мне долго. Да и не слишком приятно, не полнолуние…

— Чего сразу я? — Борис даже на стуле подскочил. Нервно поправил очки. — Она испугается.

— А меня она испугается меньше? — огрызнулся Мотя и демонстративно сел на соседний стул. Заглянул в оставленную на столе кружку и залпом допил остывший чай. Посмотрел на Соню. Та принципиально ничего не говорила и в разговор не вмешивалась — стало интересно, чем же это закончится.

— Ладно, — неохотно протянул Боря и, чуть виновато посмотрев на нее, снял очки. Без них он выглядел странно беззащитно, красные глаза подслеповато щурились на лампу. Он почесал нос, еще раз покосился на своего спутника и сдался перед обстоятельствами. — В общем, мы решили, что лучше показать, чем рассказывать. И, если что, не бойтесь. Я… мы вас не тронем.

От этих слов стало не по себе, но сказать она уже ничего не успела. Буквально на глазах лицо мальчишки странно дернулось, кожа побледнела до синюшного оттенка, сощуренные глаза полыхнули рубиновым цветом, нижняя челюсть раздалась вперед и вниз и виноватая и жуткая улыбка ощерилась рядом по-рыбьи острых зубов — настолько тонких, что на кончиках они были почти прозрачными.

— Вош, — слегка шепелявя, сказал… сказало…

Соня попятилась, запнулась о ведро, с грохотом опрокинувшееся на пол, и плюхнулась на чудом подвернувшийся стул. Будь она чуть послабее, пришлось бы вызывать скорую, но за сегодняшний день она, наверное, исчерпала лимит сильных эмоций, так что просто молча разевала рот — кричать у нее почему-то не получалось. ЭТО было совсем не похоже на милый свиной пятачок тетки Томы и звериные глаза Матвея — каждого из них хотя бы с натяжкой можно было назвать человеком, но то, что стояло перед ней, им не было. Не было и животным, это было… существо.

Борис, так и не сменив тошнотворного обличья, участливо шепелявил над ухом:

— Можешь, вам водишьки? Или шахару? Шахар вшегда помошает. Тьфу…

Ощущения были, будто при сильной качке в море — однажды Соня ходила под парусом с родителями и больше ноги ее на палубе не было. Вестибулярная система отчаянно пыталась подстроиться под уходящую из-под ног палубу, все вокруг двигалось, включая массы воды и… ох.

Ей сунули под нос стакан с водой (горячей!), потом, переругиваясь, принесли холодное мокрое полотенце. Соня уткнулась в него лицом, часто-часто дыша.

— Я же говорил, что она выдержит, — раздался веселый голос Моти. — Ну, какой красавчик, а, Борька?

— Иди в шопу, — мрачно ответил мальчик. Соня с ужасом слезящимися глазами смотрела на него. И… Что это такое⁈

— Не что, а кто, — видимо, она спросила вслух, потому что явно довольный таким прогрессом Мотя оседлал стул и деловито пояснил: — Он живой. Пока что.

Борис, похожий на вытащенного на берег утопленника недельной давности, показал неприличный жест. Пальцы на руках у него тоже изменились — стали длинными и заканчивались желтыми когтями.

Соня икнула. От ужаса или удивления она сама не знала.

— Ну, теперь вроде прижилось, — Мотя в этот момент оценивающе ее рассматривал. — Можешь вернуться к человеческому облику.

Борис хлопнул выпученными, без ресниц, веками и снова, как в первый раз, лицо его будто повело в сторону, смяло, уменьшило — и через секунду перед ней сидел симпатичный мальчик, с ровным рядом человеческих зубов. Только красноватый блеск в глазах напоминал о том, что она только что видела. Хотя… Нет, что-то в нем было неправильно, будто он только натянул человеческую шкуру (боже, какая гадость!), но из-под нее нет-нет да и проглядывало…

— Ну, вроде тыква осталась цела, — с сомнением заметил Мотя, пока она таращилась на Бориса.

— Не тыква, а голова, — поморщился тот. И добавил, обращаясь уже к Соне: — Тетя Софико, может вам давление померить? Как вы себя чувствуете?

— Как думаешь, если она все-таки свою тыкву потеряет и кукухой двинется, тетка Тома нас сразу убьет или попозже? — продолжил Мотя тоном заправского живодера.

— Может, аспиринчику?

— Замолчали, оба! — взвыла Соня, хватаясь за голову. — Сидите… На месте.

Пошатываясь, она встала и ушла в ванну. Долго там умывалась, засовывая голову в ледяную воду и одновременно пытаясь уложить новую реальность на место старой. Главный вопрос, который ее мучил — есть ли хоть один нормальный человек среди всего этого паноптикума?

Прошла мимо мальчишек к дальней стене, стащила с полки аптечку. Полцарства за цитрамон. К сожалению, в аптечке были только те лекарства, которые сама покупала для бабушки и она с сожалением задвинула коробку обратно. Поискала взглядом кружку, щедро сыпанула кофе и залила почти холодной водой. Выпила, даже не заметив этого.

Помаргивала старая лампочка в плафоне люстры. Дребезжал в сенях холодильник. Кот крутился в ногах, надсадно мяукая — ему было наплевать, кто в миску еду положит, она или вот вампир с оборотнем.

— Сами вы вампир с оборотнем, — обиделся Мотя, невесть как угадав ее мысли. — Голливуда насмотрелись. Упырь и пе-ре-вер-тыш. Ясно?

— Нет.

— Вампир — это для девчонок сказки, а здесь все реальное, вот, потрогать можете, — терпеливо пояснил парень, но Соня такого предложения не оценила и на всякий случай отгородилась от них стулом.

— Чего, бояться будете? — недоуменно нахмурился Матвей.

Интересно, а что он думал, она таким новостям обрадуется? Ее до сих пор мутило, реальность словно шла волнами, будто пыталась удержаться на новом месте. И все же страха не было. Вот они сидят перед ней, абсолютно такие же мальчишки, как и до этого, ну подумаешь, один с клыками, а другой на несвежего утопленника похож — так не всегда же!

— Не буду, — вздохнула Соня и упала на стул. Перевела взгляд с одного на другого, размышляя, что ее сознание приняло эту информацию не то чтобы безропотно (пустое ведро громыхнуло под стулом), но стоически. Вот только ощущение, что ее разыгрывают, нет-нет да и находило. В ее реальности таких вещей быть не могло. Не должно было быть. — Значит, упырь и перевертыш?

Они закивали, явно довольные собой.

— И вы сюда явились, потому что?..

Улыбки потускнели. Парни переглянулись, без слов решая, кому из них говорить, и короткая спичка явно не в первый раз досталась более покорному Борису. Он даже очки поправил, словно лекцию собирался читать.

— Надо, чтоб вы Тальск спасли. Тетка Тома сказала, вы сможете.

Хорошо, что она уже сидела. Соне казалось, что сегодня ее уже удивить не удастся. Но парни смотрели серьезно.

— Я? — на всякий случай уточнила она. Кивок. — Почему⁈

— Нас родители не послушают, — насупился Борис. — А вы сможете им нормально объяснить, вам они поверят.

— Объяснить что⁈ — взвыла Соня. Нервы ни к черту…

Парни переглянулись и встали, Мотя протянул ей руку:

— Пойдемте, сами все увидите.

— А, может, утром? — тоскливо протянул упыренок. — Ночь на дворе…

— Тьфу, тоже мне, граф Дракула, — презрительно отозвался Мотя и тыкнул пальцем в окно. — Ты посмотри, какие тучи? Дождь пойдет, все следы смоет.

Уже взошла почти полная луна, когда они вышли к основанию лестницы, с которой не так давно сорвался патологоанатом. Тучи действительно собирались — поднялся ветер, пока легко перебиравший верхушки деревьев, он был теплым и не принес облегчения, в воздухе стояла предгрозовая духота.

Всю дорогу Борис пытался втолковать ей особенности местных реалий.

По его словам выходило, что жили существа довольно мирно, по крайней мере, по давно устоявшимся законам (которые, на ее взгляд, мало отличались от воровских), причем официальная власть в городе о них, конечно, знала. Ну, по крайней мере полиция знала точно. Ночь — для существ, день — для людей. Собственно, поэтому по ночам в Тальске так тихо — когда столько существ выходит на охоту неблагополучный контингент они подчищают довольно быстро. Ну а местные из людей по давно заведенной традиции стараются позже девяти на улицу не соваться. И всем вроде как хорошо.

Соня вспомнила как они с Мишей шли пешком посреди ночи из полиции и сглотнула. А она-то, дурочка, еще удивлялась, почему на улице ни души! И таксисты не ездят…

Смотрящим за порядком был при этом Мирча Владович. Эта новость вызвала у Сони нервный смешок. Борис посмотрел на нее с укором.

— Папа не такой, как вам кажется. У него просто… потребности.

Отчетливое фырканье донеслось от идущего впереди Моти.

— Все существа, которые хотят в Тальске поселиться, раз в месяц ему…эээ… платят, — старательно игнорируя Матвея, Борис все же чуть покраснел.

— Что значит — «платят»? — ее смутило не само слово, а то, каким тоном оно было сказано. Словно подразумевались совсем не деньги.

— Дают себя кусать, — не выдержал Мотя и развернулся к ним. — Ясно? Наш добрый хозяин сосет кровь каждого существа в Тальске. Даже если эта кровь не совсем кровь, как у русалок, например.

Соня нервно потерла запястье, в котором от неприятных воспоминаний резко запульсировала жила на запястье. Вот значит как. А она-то, дура… Домогательства! То-то тетка Тома так возмущалась. Впрочем, вспомнилось и другое.

— А бабушка? — резко спросила она. — Бабушка тоже ему… платила?

Борис к ее удивлению ненадолго задумался, потом неуверенно ответил:

— Нет. Наверное…

— Но я видела на ее запястье укус, — Соня говорила и сама понимала, как странно и вместе с тем обыденно это звучит. Она чувствовала себя так, будто только что очнулась от тяжелого, липкого сна, в котором все было не так, как должно быть. Получается, реальный мир — на самом деле не реальный?

— Я тоже, — кивнул парень. — Но до болезни отец ее точно не кусал. Может быть, он так лечить пытался…

— Я этому доктору-айболиту все клыки повыдергиваю! — гаркнула Соня, пустив эхо по пустой улице.

— Зря вы так, наша слюна правда лечебная, — обиделся за отца Борис. — Я бы и сам ей помог, но побоялся.

— Чего⁈

— Укусить легко, — вклинился Матвей. — Остановиться — сложно. А теперь не могли бы вы помолчать? Мы уже пришли и мне не хочется, чтобы кто-нибудь полицию вызвал.

Они действительно как раз подходили к лестнице — прошли через пустую парковку, мимо многоэтажки с яркими пятнами желтых окон и оказались у самого основания, полностью скрытые окружавшими пятачок деревьями. Соня заметила на перилах черную тень и за короткий миг чуть не отдала богу душу от страха, прежде чем поняла, что это чугунная фигурка чертенка, творение местного кузнеца. Такие были расставлены по всему городу и теперь она задумалась — а случайно ли? Или и кузнец тоже… из этих?

Но на этом Матвей не остановился. Оглядевшись (в темноте его нечеловеческие черты стали особенно явными, глаза словно стали больше и отражали свет луны, как у кошки), он шагнул в сторону, продрался через кустарник и, судя по звукам, крапиву, и шепнул откуда-то из-под лестницы:

— Нашел. Идите сюда.

Борис шагнул первым, она по уже протоптанному нырнула следом.

Под лестницей было еще более темно, глаза упорно не хотели привыкать и Соня едва не вписалась лбом в ступени, а затем чуть не растянулась, пропахав носом грязь — солнечный свет сюда, видимо, не доставал, поэтому оставшиеся с последних дождей лужи так полностью и не высохли, только грязь загустела и покрылась корочкой.

На этой-то корочке, от которой ее в последнюю минуту спас Борис, и отпечатался четкий след собачьей лапы.

Матвей, не иначе как специально для нее, включил на телефоне фонарик и отпечаток было хорошо видно — крупный, глубокий, чуть смазанный, будто животное какое-то время постояло здесь, а затем двинулось дальше — но дальше уже росла трава и остальные следы затерялись в ней.

— Крупная собака, — она рассмотрела след со всех сторон, но так и не поняла, чего от нее ждут. — Овчарка, наверное.

Комментарий Моти цензуре не поддавался.

— Овчарка⁈ Да вы хоть раз в жизни овчарок видели? — эмоционально высказался он. Свет фонарика заметался в темноте.

— Видела, издалека, — пожала плечами Соня. И уже устало (и так слишком много свалилось за один вечер) попросила: — Не психуй и объясни нормально.

— Вот, — Борис шагнул вперед, присел и положил свою ладонь рядом с отпечатком. Руки у него были некрупные, изящные, но не детские. И след был размером с его ладонь.

В какофонии ночных звуков Соня тоже присела рядом и убедилась, что ее ладошка даже меньше. Стало очень неуютно.

— Крупная собака, — повторила она дрогнувшим голосом. — Или?..

— Или, — подтвердил Борис, вставая и отряхиваясь. — Я сначала подумал, это кто-то из стаи дяди Марка.

Она представила каких размеров должен быть этот «кто-то» и зареклась выходить ночью на улицу.

— Только это не так, — угрюмо отозвался Матвей и снова направил фонарик на след: — Смотрите. Наши следы меньше. И от волчьих ничем не отличаются, они более вытянутые, а у собак след совсем мелкий, они как бы круглые. И у нас четыре когтя.

Соня перевела взгляд на выемки в грязи: один, два, три, четыре… пять. Пятая подушечка и острый край когтя отпечатались чуть сбоку, как большой палец у человека. Да и сами подушечки вытянутые, будто пальцы. Она наклонила голову, раздумывая что это напоминает, потом поняла — следы ежика, или, может, белки. Огромной белки.

— Что здесь смешного?

Соня постучала по груди, выталкивая от непрошенного смешка. Нервное, не иначе. Интересно, здесь, в Тальске, никаких радиоактивных отходов не сливали? Может, это все-таки галлюцинации?

— Я тоже сначала всерьез не принял, — кивнул Матвей.

Они выбрались из кустов и Борис методично раздал всем влажные салфетки.

— Давайте обсудим все под крышей, — нервно попросил он, оглядываясь.

— Идем в бар, у меня ключи есть, — согласился Мотя.

Они торопливо зашагали по улице, вышли на площадь, но нырнуть в спасительную темноту не успели. Откуда-то издалека, будто камень с горы, докатился заунывный, печальный вой. Лицо у Моти вытянулось от огорчения, а Борис побледнел до синевы и нервно вытер ладони о штаны.

— Сородичи? — мрачно уточнила Соня.

— Совражичи, — уточнил Борис.

— Родственники, — тоном ничуть не более радостным добавил Мотя. И неожиданно встрепенулся: — Берите левее, левее! Храм видишь?

— Да ни за что! — у упыренка даже волосы дыбом встали от возмущения. Похоже, перспектива встречи с соплеменниками Матвея его пугала меньше.

Едва утихнув, вой повторился. В другое время она бы даже заслушалась — было в этом звуке нечто лиричное, тягучее, особенно когда к одному голосу присоединился второй, а затем и третий, пока голоса не соединились в одну печальную, но ужасно красивую песню.

— Нас, может, и не тронут, — схватив Бориса за грудки и наклонившись над ним, тихо, но угрожающе прошипел Матвей. — А тебя загрызут. Так что выбирай — принципы или жизнь?

Новая волна волчьей песни докатилась до них — громче и ближе. Волоски на руках у Сони встали дыбом и она первая рванула к храму, уже не обращая внимания на перепалку за спиной:

— Это запрещено, запрещено! — причитал Борис. — Если отец узнает…

— Ну, тебя же не начнет корежить при виде креста? — огрызнулся Мотя. И уже на бегу окликнул Соню: — Не туда! Вниз, тут в подвале всегда открыто…

Она торопливо сбежала вниз по ступеням и завернула за угол, под внушительную лестницу, ведущую к парадному входу. Собор был большим, с внушительным каменным фундаментом и цокольный этаж тоже имелся. Прежде, чем она успела заикнуться о ключах, Матвей толкнул дверь и буквально впихнул туда поскуливающего Бориса. Соня нырнула следом. Ночь выдалась теплая, даже душная, редкая для этих мест, но в помещении было холодно, как в настоящем погребе. Когда дверь с бряканьем захлопнулась, они оказались в абсолютной темноте и холоде, словно в могиле. Соня слышала возле себя частое взволнованное дыхание Бориса и сдерживаемое, осторожное Матвея. Пошарив вокруг себя руками, она нащупала поручни и поняла, что только чудом не навернулась с лестницы — та начиналась почти сразу от дверей. Вой отсюда доносился глухо, но все равно был слышен и ей безотчетно хотелось оказаться как можно дальше отсюда.

— Вот значит, как все в Тальске устроено? — когда глаза немного привыкли, Соня начала различать в полумраке слабый рассеянный свет луны, сочившийся из щелей между косяком и дверью. К ее радости, на последней обнаружился внушительного вида засов, который она тут же задвинула. Это слегка успокоило.

— Если отец узнает, он меня убьет, — шумно вздохнул Борис. В темноте она видела только его смутный силуэт, да бликующие красным глаза, когда на них попадал лунный свет. И невольно задумалась о том, что находится в запертом пространстве с упыренком и перевертышем. Хорошая компания.

— Вам нельзя входить в церковь? Почему? — чтобы не пустить эти мысли дальше, она сосредоточилась на другом и начала спускаться.

— Церковь — это последнее убежище, так в договоре написано, — грустно, явно прикидывая какие от их выходки будут последствия, ответил Борис. Они прошли по коридору, уперлись в еще одну дверь, которая, впрочем, тоже не была заперта, и оказались в просторном помещении, разделенном несколькими арками. Вдоль стен расположились какие-то тумбы и Соня едва не села на одну из них, не сразу распознав каменные саркофаги.

— В каком еще договоре? — нервно спросила она, отходя подальше.

— Между людьми и существами, — слегка удивленно наблюдая за ее метаниями, сообщил Матвей. — Чего это вы? Это же церковь, тут нет неупокоенных.

— Там, где есть существа, церкви по договору никогда не запирают. И входить в них могут только люди.

Их голоса гулко разносились по полупустому помещению. Воздух здесь был холодный, но сухой, так что сравнение с могилой слегка поблекло.

— И что вам будет за нарушение этого договора? — осторожно уточнила она, в конце концов усаживаясь на свернутый в рулон ковер. Темноту теперь разгоняли лучи мобильных фонариков, метавшиеся по потолку.

— Ничего, если кое-кто не станет болтать, — выразительно сказал Мотя, усаживаясь рядом с ней. И блаженно вздохнул: — А хорошо здесь, правда?

Борис уселся чуть дальше от них, обиженно нахохлившись.

— Отец узнает. Вот увидишь. Он все здесь знает.

— Как выяснилось, не все, — огрызнулся Мотя. — Иначе мы не оказались бы здесь. Может быть, отец не зря говорит, что время Мирчи ушло?

— Ну так заведите свою общину и не суйтесь в Тальск, — окрысился Борис. Из-под человеческого облика на миг выглянуло существо, больше похожее на озлобленно скалившегося мертвеца. — А отец действительно за порядком смотрит, когда русалки с домовыми сцепились, кто их разнимал? Или когда пришлая ведьма пыталась власть ковена оспорить? Кто не дал общину разогнать? И кто в конце концов перед Тайной службой отчитывается?

— Будь моя воля, я бы вообще общину разогнал и заставил как люди жить, — пошел на попятную Мотя. Плечи его поникли.

— А ну, брейк! — шикнула на них Соня. Как дети, честное слово! — Нашли время… Вспомните, почему мы вообще здесь оказались! Следы. Вы знаете, чьи они?

— Нет, — хором ответили парни, проявив редкостное единодушие.

Борис продолжил:

— Мы сами только недавно все поняли. Отец и дядя Марк не догадаются, они считают, это кто-то из них. Тех, из бара, с которыми мы сцепились, убили не наши, отец про ту историю вообще ничего не знал. И я никому не говорил. И овцы… Тоже не наша работа, зачем? Отец не стал бы рисковать, война ему не нужна, даже если дядя Марк и думает по-другому.

— Но это не мешает ему думать, что война нужна НАМ, — отозвался Мотя. Уткнувшись подбородком в колени, он ковырял пальцем дырку на кроссовке. — И смерть Черныха тоже на нас списал, даже не разбирался, охоту сразу объявил…

— Я пытался с отцом поговорить, — вздохнул Борис. — Но у них с дядей Марком…эээ… старые счеты.

— Это все понятно, — кивнула Соня. Рассуждения мальчишек выглядели вроде бы логично, по крайней мере для человека, далекого от мира всех этих… существ. Она все еще с трудом верила в то, что все происходит на самом деле. — Но с чего вы решили, что я смогу все исправить? У меня знаешь ли тоже с твоим отцом счеты.

Она возмущенно фыркнула.

— Потому что с вас все началось, — так, словно все и без того понятно, сказал Борис. Матвей подтверждающе кивнул. — Первой убили вашу бабушку.

— Мирча считает, это сделали мы, — добавил Мотя возмущенно. — Отец никогда не сделал бы ничего подобного!

Соня помолчала, размышляя. Вспоминать о бабушке было больно, а говорить о ней в таком ключе казалось кощунственным, словно ворошить ее кости. Но действительно ли все так?

— Маленькое уточнение, — кашлянула она и этот звук разлетелся в темноте сухим горохом. — Все началось с овец. И я думаю… думаю это Левин попросил мою бабушку посмотреть на отару. Не знаю, может быть считал, что она знает, кто это сделал?

— Не стал бы он ее ради этого ночью поднимать, — уверенно возразил Мотя. — Да и не было тогда никаких вопросов, он думал, это волки… Ну, может, кто-то из наших не удержался, хотя до полнолуния еще далеко было. И настойку я у вас брал, она помогает.

— В каком смысле — помогает? — насторожилась Соня.

— Ну, разум сохраняет, сознание человеческое в момент оборота, — неловко пояснил парень, словно это было чем-то постыдным. — Мы ж не звери какие, — почти с обидой закончил он.

Соня устало прикрыла глаза. Затылком она ощущала холод мраморной облицовки стен и слышала шорохи одежды, дыхание сидевших рядом с ней парней, но с улицы не доносилось ни звука — можно подумать, что их занесло сюда случайно. Только вот ситуация складывалась более чем серьезная. Снаружи, для непосвященного, которым она была еще пару часов назад, все было нормально — тихий провинциальный городок, затерянный в северной тайге, в стороне от крупных дорог. Но он был домом не только для людей.

— Так бабушка была кем-то вроде вашего доктора? — осторожно уточнила она, опасаясь, что все снова закроются и начнут увиливать, как это происходило весь последний месяц.

Но ей ответили.

— Она была тарам, — выделив последнее слово, ответил Борис с грустью.

— И вы — тоже, — заметил с усмешкой Мотя. Потом поправился: — Наверное. Не знаю точно.