Справочник существ община г. Тальска

Эпилог

Один месяц спустя

Август в этом году выдался жаркий и сухой. Июль был дождливый и серый, но в августе лето вспомнило, что оно лето и выдало все тепло, накопленное за месяц. Сорок градусов жары держалось стабильно, на небе за все время не было замечено ни облачка, изнывающий от зноя виноград обвис крысиными хвостами, ягоды выглядели так, словно их уже выдавили и высушили, но это был самый сладкий виноград на памяти Сони.

Впрочем, все это было там, в бывшем родном городе. Тальск традиционно встречал изморозью на траве, туманом, поднимавшимся от реки, оглушительными птичьими трелями.

Соня остановилась на выходе из аэропорта, достала из чемодана ветровку. Электронное табло показывало плюс три, шесть утра, девятнадцатое августа.

Петрович встречал на парковке — среди внедорожников его ока словно стеснялась, но когда он повернул ключ зажигания, взревело так, что соседский джип должен был заржаветь от зависти.

— Эт-то еще что такое? — она бы подпрыгнула, но конструкция машинки этого не предполагала, Соня и так сидела, согнувшись и упираясь ногами в приборную панель — переднего пассажирского сиденья традиционно не было.

— Звучит, а? — гордо покосился на нее Петрович. — Это Мишаня сподмог, у него знакомые в автомастерской. А летает — ух! Щас покажу. Ты хлопни дверью посильнее, а то она, бывает, на скорости открывается.

Соня вцепилась в ручку двери и на всякий случай зажмурилась.

До дома они допрыгали за десять минут, вместо ожидаемого получаса. Ока действительно летала — как умеет летать блоха. Прыжки ее были длинными и быстрыми, а приземления громкими, с горки в Нижний город и вовсе летели так, что она испугалась — смогут ли остановиться? Но Петрович, как опытный укротитель, справился и машинка, громыхая на кочках и пробуксовывая в грязи поехала по переулку. Заголосили собаки, со двора тетки Томы выпорхнула через открытую калитку курица, едва не пав смертью храбрых под колесами автомобиля. За ней с руганью выскочил мальчишка лет тринадцати — со стоявшими дыбом рыжими, как морковка, волосами. При виде оки он резко затормозил и, забыв про курицу, уставился на Соню. Потом подскочил и кинулся обратно во двор.

— Это что? — ока остановилась напротив ее дома и Соня с облегчением из нее вывалилась.

— А, — отмахнулся Петрович. — Томке по почте прислали.

Это, конечно, все объясняло.

Расспрашивать подробнее она не стала — не до того. Петрович помог перетаскать чемоданы на крыльцо и исчез, а Соня осталась одна посреди двора, оглядываясь с щемящим чувством узнавания: протоптанная дорожка к дому еще не успела зарасти травой, окна украшали новые резные наличники, выкрашенные зеленой краской, на двери знакомый амбарный замок.

Она прошла дальше, на задний двор: за огородом худо-бедно присматривали, но урожай уже нужно было собирать, потому что кабачки грозили по размерам превзойти тыкву, а огурцы уже пожелтели и стали похожи на кабачки. Яблони повисли ветками почти до земли, склонившись под весом плодов. Земля вокруг была усыпана красными яблоками, блестевшими от росы. Соня на пробу сорвала одно, покрутила — один бок уже налился, покраснел, другой, еще зеленый, прихватило морозом — стеклянная прозрачная мякоть продавливалась пальцами. И не было ее всего лишь месяц, а кажется, что полгода.

Она вернулась к дому, открыла найденным в валявшейся калоше ключом дверь, замерла, всматриваясь в полутьму сеней. Пол перестелили, пахло сосновой смолой и немного пропиткой, холодильник работал, при виде хозяйки задребезжав банками. Соня прошла на кухню, села на стул, прижавшись спиной к батарее (холодной, без нее никто отопление не включал, так что в доме было прохладно и сыро), закрыла глаза и выдохнула. Вернулась.

Этот месяц вдали от дома прошел для нее… сложно. Уезжала она тоже тяжело — хотя тетка Тома и была убеждена, что Софико вернется и остальные ей верили, сама Соня возвращаться была не намерена. Она отдала Моте ключи, взяла обещание с Миши закончить ремонт пола и пообещала найти покупателя, которого бы существам не захотелось съесть через неделю. И была твердо настроена забыть это лето, как страшный сон.

Хватило ее на неделю — ровно столько понадобилось, чтобы убедиться, что отец чувствует себя вполне здоровым и собирается возвращаться на работу. С матерью было сложнее. Утверждая, что не верит ни в каких существ и прочую мистику, она категорически не хотела ничего слушать о бабушке и ее «особенностях», а когда Соня попыталась донести до нее мысль, что она и сама теперь немного не обычный человек, с Натальей Петровной едва не случилась истерика.

— Так и знала, что в этом Тальске тебе мозги запудрят! — ворчала она. — Бабушке твоей голову задурили до того, что она чуть тебя не угробила…

— В каком смысле? — Соня мыла посуду и лица матери видеть не могла, но установившуюся неловкую тишину уловила.

Нина Петровна досадливо вздохнула.

— Это в детстве еще было, ты, наверное, не помнишь. Мы с тобой на лето туда уезжали, потому что в Тальске спокойнее было, чем у нас. Девяностые, сама понимаешь. Вы там ватагой целой по улицам носились, никогда я за тебя не беспокоилась, а однажды убежали на речку — и все, с концами. День не было, ночь пришла — тебя нет. Я в слезах, по улицам бегу, дороги не разбираю, кричу. А мама, — она помолчала, подбирая слова, — мама спокойно к соседке пошла. Чаи распивали, я их на веранде видела.

— К тетке Томе? — Соня обернулась, но матери было все равно, как звали соседку.

— Какая разница? Не помню уже кто там рядом жил. Пока я тебя искала, она к ней ушла.

— И где меня нашли? — Соня выключила воду, вытерла руки полотенцем, расставила всю посуду по местам. Мама беспорядка не любила.

— У соседки и нашли, — мрачно ответила Нина Петровна, прикрыв глаза. — Пока я с ума сходила, ты у нее на заднем дворе играла и заснула под деревом. И никто мне ничего не сказал. Под утро уже вернулась — а ты дома спишь, как ни в чем ни бывало.

— Бабушка как-нибудь это объяснила? — Соне было жаль мать, она представляла себе, какой та пережила ужас.

— Твердила только, что в Тальске тебя никто тронуть не посмеет, — отмахнулась та. И добавила устало: — После этого я тебя в охапку и домой. Больше туда не приезжала, хотя мама и просила тебя на лето отправить. А мне еще год кошмары снились! Нет уж. Не знаю, что там в этом Тальске творится, может, в воду чего добавляют, может, эксперименты над людьми проводят — и знать не хочу! Ты здесь, бабушки с нами больше нет и забудем об этом. Хватит.

Конечно, Соня не стала ей рассказывать сколько всего случилось со смерти бабушки. По мнению матери, она просто потеряла пару месяцев, зарабатывая гроши в медвежьем углу.

К сожалению или к счастью, сама Соня отмахнуться от воспоминаний не могла. Они приходили нечаянными сравнениями, теплыми воспоминаниями, иногда — страшными снами. Но даже эти сны были привлекательней и красочней серых будней, потянувшихся за ее приездом. Работу она не нашла, хотя искала — ходила по собеседованиям, но все это без искры, без желания, через силу. Заставляла себя, но все вокруг казалось будто серым и скучным. Иногда она, правда, видела яркие краски — они мелькали в толпе, однажды она два квартала шла за собакой, у которой на загривке было пятно от зеленки (собака оказалась просто собакой и ее тут же пристегнули обратно на поводок, заметив нездоровый интерес незнакомой девицы). Соня искала существ, иногда даже их замечала, но все они были словно напуганные, прятались под личинами и категорически не хотели разговаривать. Той свободы, что она видела в Тальске, здесь определенно не было.

Она и сама не заметила, как постепенно все это начало на нее давить — бетонные блоки многоэтажек, слишком яркие огни вечерней иллюминации, толпы людей на улицах, удушающая пыль высохших тротуаров, которую не задерживали редкие пирамидальные тополя, высаженные вдоль дорог.

И однажды просто не выдержала. Дорога с очередного собеседования шла мимо касс авиасообщения и Соня не смогла пройти мимо. Вспомнились вдруг холодные ночи Тальска, высокое ночное небо с яркими белыми звездами, утренние туманы и почему-то Миша. Может быть, потому что он остался там, хотя мог бы уехать обратно в столицу и Соня по-доброму ему завидовала. И даже их переулок, где об асфальте не стоило и мечтать, в этот момент вызывал у нее ностальгию.

Теперь она сидела на стуле, прикрыв глаза, и впитывала окружающую атмосферу, как цветок — воду. И буквально кожей чувствовала, как возвращаются краски. Это было заметно уже в аэропорту — словно стряхнули с картины вездесущую пыль, леса были здесь темнее и гуще, в пронзительно-голубом небе проносились тяжелые, налитые влагой облака, ледяной ветер пробирал до костей, а ботинки мгновенно промокли от росы. И даже покинутый месяц назад дом, казалось, только и ждал ее возвращения. Все вокруг оживало.

— Мряяя? — кот, оставленный на попечение тетки Томы, первым понял, у кого теперь нужно требовать утренней кормежки. Его бандитская морда просунулась в дверь, один клык торчал из пасти, только повязки на зеленом глазу не хватало.

Она потянулась к сумке, достала купленный по дороге фарш (вообще-то для себя купленный, но что уж теперь) и выложила половину в миску. Кот деловито прошлепал мимо, обнюхал, лизнул, посмотрел презрительно в ее сторону — магазинное! — и принялся жрать.

Хлопнула калитка. Соня прислушалась, в груди что-то неуловимо и сладко сжалось. И сердце подпрыгнуло. Она почти сердито приказала самой себе:

— Цыц!

И поднялась навстречу раннему гостю.

Миша ввалился в дом, широченная улыбка была первым, что она увидела.

Следом за улыбкой взгляд остановился на двух длинных удочках, ведре и целлофановом мешке, в котором извивалось что-то не слишком приятное.

— Я тут подумал, как бы твое возвращение отметить, — сказал он, пристраивая удочки к стене. Кот черной тенью прыснул в подпол — шума он не любил, а от Миши его было много. — И решил карасей наловить. Может, и щука клюнет. Я, правда, понятия не имею на что ее брать, но на всякий случай накопал червей и взял вареных яиц. И хлеба.

— Я ни разу в жизни не рыбачила, — призналась Соня, подходя ближе и с любопытством рассматривая как удочки, так и самого Мишу. За время ее отсутствия он немного изменился. Исчезло из глаз это холодное выражение, с которым он прикидывал судьбу местных существ, снова отросла борода, а движения стали спокойнее и шире. Но самым приятным было, пожалуй, видеть радость в улыбке, обращенной к ней. Радость и немного хитринки.

— Так на то и расчет, новичкам же везет, — он вручил ей удочку, потом присмотрелся и забрал обратно: — нет, в таком виде тебя рыбы засмеют. Иди, переодевайся. Сапоги резиновые есть, или у тетки Томы спросить?

Соня представила себе, как он вваливается в шесть утра к главной ведьме Тальска и поспешно сказала:

— Найду, найду… Сядь уже, я быстро…

И она ушла в зал, где в шкафах должно было найтись что-нибудь не городское и желательно теплое. Чемодан с вещами так и остался лежать у порога.