Справочник существ община г. Тальска

Глава 11

Домой добрались ближе к середине ночи. Таксисты в Нижний город ехать отказывались и пришлось, плюнув на все, идти пешком. Ночной город был тихим и темным — даже фонари уже выключили, а на улицах не было ни души. Редкие окна светились теплым желтым светом. Они — и она и провожавший ее Миша — были без курток, когда выходили из дома, так что теперь синхронно стучали зубами. Ночи в Тальске всегда были холодными, каким бы жарким ни был день. Соня не могла вспомнить, чтобы вообще хоть что-то говорила — все происходило так естественно, словно они внезапно стали понимать друг друга без слов. Миша не спрашивал, нужен ли ей провожатый — он просто шел рядом. Не задавал вопросов, потому что у нее не было ответов. И она точно так же ни о чем не спрашивала, молча пропустив его в дом. Первыми словами, которые прозвучали с тех пор, как они вышли от Ильи, были:

— Ты ложись на диване, в зале. А я посплю на бабушкиной кровати.

— Уверена? — она так и не поняла, что имелось в виду. И слишком устала, чтобы уточнять.

Никаких переживаний о том, что спит на месте покойницы (пусть даже и родной бабушки), тоже не возникало — по крайней мере, ночью. Соня просто легла и выключилась, разом отрезая все случившееся от сознания. Наверное, какой-то защитный механизм сработал.

Ну и проспала, понятное дело — про будильник и не вспомнила. Поэтому следующим утром обсудить случившееся тоже не удалось.

Марина уже о новом трупе знала — сарафанное радио донесло.

— Сильно страшно было? — как ребенок, слушающий страшную сказку, она смотрела на Соню глазами, в которых можно было различить и предвкушение, и испуг.

Страшно? Вот страшно ей точно не было — тогда. Но чем больше Соня об этом думала, тем меньше верила (сомнения заразительны, не иначе!) в несчастный случай. Причем подозрения у нее были узконаправленные. Судя по словам Ильи Черных помогал ему в расследовании. Судя по подслушанному разговору — не столько помогал сколько направлял в нужную сторону. Вопрос только в том, дошел ли он до пресловутого «щенка» и стоит ли рассказывать обо всем следователю? Соня бы рассказала, если бы Илье доверяла полностью — а этого не было. Она вообще никому в Тальске до конца не верила — поняла она с кристальной ясностью.

Весь день был словно наполнен густым молочным туманом — звуки доносились словно издалека, мысли ворочались так медленно, что Соня иногда ловила себя на том, что застыла посреди темного коридора и забыла куда вообще направлялась. Но все это она осознавала уже потом, анализируя прожитый день. Позже пришло и предчувствие перемен и ощущение туго сжавшейся пружины, которая вот-вот должна распрямиться. В моменте же ей было не до анализа.

Саид написал уже утром, встретил ее после работы, изрядно встревоженный. Марину он словно бы и не заметил, хотя она старалась, выйдя к нему в полной боевой раскраске.

— Ты как? — наверное, вид у Сони был не самый цветущий, потому что в голосе его она отчетливо услышала сочувствие.

— Как могильщик, только трупами и живу, — мрачно призналась. — В больнице сильный переполох?

— Спрашиваешь! — они снова медленно шли по улице, провожаемые взглядами сидевших, как конвойный коридор, на лавках бабками. Соня буквально чуяла, как рождаются новые сплетни. — Я тебе больше скажу, ночью полиция морг опечатала. С утра народ пошел тела забирать, на похороны, а там желтой ленточкой все перевязано и дверь на замке.

Похоже, Илья все же решил убедиться в своих подозрениях. Или воспользовался случаем, чтобы покопаться в бумагах или компьютере патологоанатома.

— А Мирча Владович что?

— А он не появлялся, — пожал плечами Саид. — Думаешь, это связано? Под него полиция копает? Было бы неплохо, он себя в городе королем чувствует, монополию развел…

— Тихий городок, чтоб его, — пробормотала она, вспоминая слова Марины.

Они как раз добрались до ворот (незапертых) и Соня собиралась прощаться, когда из глубины двора раздался стук молотка и следом за этим краткое, но емкое ругательство — очередное сражение Миши с инструментами шло не в его пользу. Ей стало неловко, тем более, что Саид явно все это услышал и воспринял… Не очень хорошо. Перехватив ручку калитки, он снова ее захлопнул и тихо сказал:

— Вот о тихом городке я и хотел поговорить. Это, конечно, дело не мое и ты сама себе хозяйка… Но если нужно, я могу помочь твоего работника… выселить.

Темные глаза внимательно следили за ее реакцией. Поначалу Соня хотела возмутиться — как раз-таки потому, что это не его дело. А потом неожиданно поняла — да он же решил, что она просто выгнать Мишу не может!

Ей стало смешно.

— Что он, по-твоему, в заложники меня взял?

— Тогда объясни мне причину, по которой ты незнакомого мужчину в дом пускаешь, — то ли ее смех его задел, то ли сама ситуация, но Саид отступил и теперь смотрел свысока (а при ее росте это не каждому удавалось) и, казалось, заново пересматривал не в лучшую сторону мнение о девушке. В глазах его читалось непонимание и злость. — Ты что, не понимаешь как это опасно?

Если бы он ограничился этим, Соня бы его поняла. Наверное. Но он добавил с искренним недоумением:

— Ты не понимаешь, как это со стороны выглядит? Что люди подумают?

— Конечно, — процедила Соня, молясь про себя только о том, чтобы голос не дрогнул и не сорвался. С недоумением наклонила голову, рассматривая мужчину. И как она такое пропустила? — Я же женщина, что я вообще могу понимать?

— Я не это имел ввиду! — возмутился Саид. От волнения он начал говорить с явным акцентом. — Ты хрупкая девушка, совсем одна, кто о тебе еще позаботится?

Не слушая, Соня сбросила его руку и толкнула калитку.

— Я смотрю, помощь тебе не нужна, — с разочарованием сказал Миша, заглядывая ей через плечо. И тут же с надеждой уточнил: — Может, дать ему в морду? Очень уж она холеная.

Соня захлопнула калитку и задвинула засов. С глаз долой! Уедет из Тальска и забудет.

— В морду я и сама могу дать, — отрезала она, проходя мимо.

— Всех филологов этому учат? — хмыкнул он, не настаивая. Саид, слава богу, скандал устраивать не стал и даже соседские собаки вскорости угомонились.

— Меня папа научил, — буркнула она, потому что Миша продолжал смотреть с явным интересом, хоть вопросов больше не задавал.

— Ты же говорила, он профессор!

— Да. В институте МВД.

Судя по задумчивому выражению на заросшей физиономии, отношения требовалось пересмотреть с учетом открывшихся обстоятельств.

Она вздохнула. После разговора с Саидом осталось очень нехорошее послевкусие. Неужели так все и думают?

— Не хочу прерывать твои терзания, — вклинился в ее размышления Миша, — но у меня возникли небольшие проблемы. Приходили из полиции…

— Сюда? — она тут же выбросила из головы красивого доктора.

— Так все знают, где меня, да и тебя тоже, искать, — пожал плечами тот. Прозвучало так бесхитростно, будто он уже здесь поселился. — Проверяли, не уехали ли мы из города… И тут вот как неудобно-то получилось…

Росту в Мише было под два метра, да и комплекции он был богатырской, поэтому видеть, как мужчина смущенно топчется на пороге, не решаясь продолжить, было смешно. То есть действительно было, пока Соня не открыла дверь и не попыталась зайти в сени.

— Доски-то гнилые давно… — виновато пробубнил позади нее этот детина. — А мы с товарищем лейтенантом люди немаленькие…

Посреди сеней в полу зияли чернотой проломленные доски. Часть пола, где до этого был пролом, Миша снял, но теперь пройти на кухню и вовсе было проблематично.

— Но я все починю! — видимо, она слишком долго молчала, он решил, что разозлилась. — Вот увидишь, будет лучше, чем было!

— Чини, — вздохнула Соня, по краешку пробираясь в дом и прикидывая, хватит ли у нее бинтов, потому что до сих пор все, что «чинил» Миша непременно требовало крови. — Но денег на новые доски нет. Если только сарай разобрать…

— Разберемся, — отмахнулся он. — Погоди-ка… Я тут картошки сварил, садись.

Ее, словно гостью, усадили за собственный стол. На столе появилась присыпанная укропом вареная картошка и первые огурчики — маленькие, но свои.

— Я подумал… — воспользовавшись тем, что она как раз откусила от дымящейся картошки, посерьезнев, сказал Миша. — Тут один фермер сезонных рабочих нанимает…

Огурчик встал поперек горла. Соня слишком хорошо знала этого фермера. И он ей не нравился. С другой стороны… С другой стороны это был шанс ответить на некоторые из давно стоящих вопросов. Слабый, но все же.

Поэтому возражать она не стала — хоть и чувствовала себя при этом слегка корыстной.

В тот вечер о произошедшем они так и не поговорили — вообще возникло странное ощущение, что все, хоть сколько-нибудь выходящее за рамки обыденного, просто затирается из памяти, будто карандашные пометки ластиком — вроде и было что-то, но так смутно… И, наверное, неважно? Только увидев этот эффект на другом человеке, Соня начала понимать, что и она вела себя примерно так же. Но вспоминать на что именно не обратила внимания и что именно забыла было мучительно до тошноты в прямом смысле: пульс начинал скакать, ее бросало в пот, а в глазах двоилось и ощущения были до того неприятными, что она предпочла не рыться в собственной памяти.

А утром в пятницу пришла газета. Вообще-то явление довольно обыкновенное, по средам и пятницам проходил почтальон, только Соня прессу не выписывала, к ней новости приходили чаще ногами. Правда, в последнее время посетителей изрядно поубавилось — и возможно, это было как-то связано с поселившимся у нее во дворе «работником».

Эту же газету кто-то заботливо оставил в почтовом ящике — не то почтальон перепутал, не то специально — на первой полосе красовалось объявление о наборе добровольцев для облавы на волков. Она пару минут медитировала на текст, размышляя — хорошо это или не очень? С одной стороны, так и не собралась осмотреть ферму Левина и место, где нашли бабушку (о последнем и вовсе знала только примерно), с другой — без волков делать это явно будет сподручнее? Если дело и правда в них. Пока что единственным человеком, который в это верил, была Марина. На следующее утро она пришла на работу при полном параде, явно рассчитывая на визит Саида, и, хоть пыталась выглядеть виноватой, у нее не слишком-то получалось:

— Ты же сама сказала забирать, — смущенно краснела она, хотя Соня не сказала ни слова. — К тому же видно ведь, что он тебе не нравится… Что, на пришлого запала? Зря. Саид хороший мужик. И врач, опять же — моим пацанам лишним не будет.

Похоже, она уже все распланировала. Соня покопалась в себе и… не нашла ничего. Ни печали, ни злости, ни, впрочем, радости за Марину. Только уверенность, что ничего из этого не выйдет — бог весть почему. Рассказывать о том, как они вчера нехорошо расстались тоже не стала, не желая пускать сплетни о докторе.

Явным плюсом, который принесли с собой газетные новости, была смена тональности местных слухов — она повернула в сторону грядущей облавы и о Мише временно забыли. Записаться можно было тут же, в музее, по рукам ходил альбомный лист, уже наполовину исписанный фамилиями. Летучий батальон в виде местных бабок засел в главном зале и комментировал приход каждого желающего в духе:

— О, вот Васька-то да, добрый охотник. Сынок у него непутевый, а он мужик… А это кто? Антоха… Это Клавкин сын? Я думала он помер… А, это другой?

Соня с интересом следила за процессом, обрадованная, что ее тоже временно оставили в покое. Марина, изрядно погрустневшая к вечеру, принялась просвещать:

— Мирча Владович облаву организует! — с апломбом, явно обрадованная, что удалось поделиться такой сплетней, заявила она, усаживаясь рядом и рассеянно перебирая фотографии из Сониного альбома. — Давно пора, волков в последнее время страсть развелось… Ну, ты и без меня знаешь. — она несколько виновато покосилась на Соню, намекая на бабушку. — Вот всех отдыхающих с озера-то и сдуло, кому понравится, если на него стая выйдет? Или пулей шальной прилетит. Лет пять назад одного из людей Левина так случайно и убили, скандал был…

Тетка Тома новостям об облаве категорически не обрадовалась — ей так хотелось поделиться негодованием, что она даже пересилила себя и заявилась к Соне, когда Михаил еще заканчивал трудиться над наличником с торца дома. На выходных он собирался попытать счастья у Левина или поискать работу в городе, так что задержался допоздна.

— Нет, ты видела? — она яростно помахала газетой перед носом девушки. Та как раз решила под вечер выполоть пару грядок и теперь с неудовольствием смотрела на соседку снизу вверх, щурясь на заходящее солнце. — Это же курам на смех! Мирча совсем ополоумел!

— Почему ополоумел? — на ее громкий голос из дома явился Миша. Он иногда и правда напоминал медведя — обманчиво неповоротливый, когда нужно передвигался удивительно быстро. Вот она слышала стук молотка за домом, а теперь раз — и он уже здесь, стоит позади соседки, которая от неожиданности шарахнулась, наступив на грядку с капустой. Миша этого вроде бы и не заметил. — Я от местных только и слышу, что о волках, за грибами боятся выйти. Я вот собрался давеча, так меня отговорили.

— Нет там никаких волков! — с досадой бросила тетка Тома и поспешно эвакуировалась на свою территорию.

Соня переглянулась с Михаилом и тот пожал плечами, повторив:

— Странная она у вас.

Суббота началась мирно, можно даже сказать, лениво — Миша отправился искать «нормальную» работу, то есть наниматься к Левину (или еще куда, все же в Тальске, как в любых «деревенских» городках, привыкли больше обходиться своей силой), а потому на дворе было тихо, можно позволить себе поспать подольше, а затем до одури нанюхаться трав в старой бане — Соня давно собиралась либо выкинуть либо раздать бабушкины запасы.

Выбросить рука не поднялась — Нина Георгиевна держала все в образцовом порядке, подписанное, даже кое-где и состав указала и назначение. Правда, больше персональное: «от хворей для Мариши» или «Томе чтоб не болела». В травах Соня не разбиралась, но выкинуть сборы, на которые было потрачено столько труда, не решилась. Так и сидела, откладывала в одну кучу мешочки и мази, чтобы раздать кому следует, в другую — пучки чистых сушеных трав. Ничего удивительного, что бабушка здесь в обморок упала — до того стоял плотный травяной дух.

«За три дня до полнолуния М. Левину и щенкам»

Короткая записка на ярлычке двухлитровой банки с плавающими внутри травами заставила ее встряхнуться. В полумраке было плохо видно, так что Соня схватила банку и выскочила на улицу. Нет, все правильно — Левину и щенкам.

Она даже на лавочку присела, так в голове зашумело — не то от свежего ветра, не то от всплывших воспоминаний. Ведь Мирча тоже говорил о щенке? Может быть… Может быть…

А что может быть? Соображалось почему-то очень плохо, казалось, даже воздух стал густым, плотным и чтобы сделать вдох приходилось прикладывать усилия. Может быть, не так уж и не права она была, предполагая, что Левин разводит у себя каких-то экзотических животных? А если эти животные не экзотические, а просто… дикие? Волки, например? Можно ли волка приручить? Тогда получается, что Мирча об этом знает? И… и бабушка тоже⁈

Соня чувствовала, как сходятся, словно паззл, детали головоломки. Она еще не знала зачем это нужно Левину, не знала, собственно, ничего конкретного, но догадки слишком хорошо ложились на имеющуюся у нее информацию и чем больше она об этом думала, тем больше понимала — рассказывать о них никому нельзя. Если знает Мирча, знала бабушка — то тетка Тома наверняка в курсе, ведь именно к ней Левин приезжал с чем-то, накрытым тканью в багажнике!

Стоп.

В вихре выстраивающихся логических цепочек неожиданно возникла брешь. Мирча сказал — идти к щенку. Тогда получается какая-то глупость, словно бы Черных стал с волками разговаривать. Или, может быть, это какой-то код?

Так и не придумав больше ничего путного, Соня осторожно вернула банку на место и быстро пролистала календарь. Со смерти бабушки прошло три недели. Полнолуние близко — а значит, Левину понадобится его лекарство и он придет к ней.

Она еще раз посмотрела на календарь и поняла, что облава тоже была назначена не случайно — все же Мирча действительно пытался решить проблему «своими способами»? На чьей же он стороне?

Взбудораженная, она попыталась было вернуться к травам, но сосредоточиться больше не смогла. Словно пчелиный рой, мысли, догадки, картинки из прошлого жужжали в ее голове, слепо бились в череп, вызывая головную боль. Образы прошлого то и дело вспыхивали, будто лампочки в темноте — вот тетка Тома скачет посреди ночи по огороду, голая, только ноги у нее будто и не ноги, а копыта! Или — следующая вспышка — мерцающие красным глаза Бориса, когда она увидела его в больничном коридоре. Навалившийся на нее в тесном пространстве машины Мирча — опухший, скользкий, будто несвежая рыбина, с острыми иглами зубов. На глазах обрастающий шерстью блондин в баре — и видела-то всего миг! Желтые глаза Марка Левина — волчьи глаза, совсем не человеческие, смотрят на нее, словно оценивают…

С каждым таким воспоминанием становилось все хуже, но чем больше она пыталась об этом не думать, тем стремительнее они появлялись, менялись до неузнаваемости, быстрее, быстрее, еще быстрее!

Тонкая струна рассудка с ощутимым звоном хрустнула и распалась, головная боль бильярдным шаром с размаху ударила в виски, носом хлынула кровь и единственное, что она успела сделать, так это выбежать на улицу, в тихие розовые сумерки.

Соню тошнило. Даже не так — выворачивало наизнанку, словно из нее выходило что-то нечистое, лишнее. Мучительными спазмами рвало даже тогда, когда весь обед (и, по ощущениям, вообще вся пища за последнюю неделю) из нее вышел и она упала на колени, хватаясь пальцами за влажную зеленую траву.

— Ну-ну, девочка, — погладили ее по голове. — Ничего, это пройдет. Покровы они, знаешь, всегда с трудом рвутся…

Соня с трудом повернула голову, слезящимися глазами взглянула на склонившуюся над ней тетку Тому. У той вместо носа красовался аккуратный свиной пятачок.

Очередные спазмы сотрясли все ее тело, включая мозг — тот тоже бился в агонии, пытаясь принять новую реальность.

— Ну не могли мы тебе раньше рассказать, — чуть виновато похлопала ее по плечу соседка, выразительно хрюкнув. — Нино клятву взяла, да и не получилось бы ничего, покровы они, знаешь какие прочные? Ну-ка, вставай. Вот так… пойдем.

Она подняла пошатывающуюся и дезориентированную девушку и, поддерживая за талию, довела до крыльца. Там Соня с облегчением села, привалившись к перилам. Мир, словно умытый дождем, казался удивительно ярким. Сочная зелень под ногами, теплое дерево — шершавое, неровное — под рукой, яркие неоново-розовые перья облаков на палевых небесах. Все чувства будто обострились, выдавая слишком яркую картинку.

— Выпей, — тетка Тома в это время сходила в дом и принесла воды. Соня выхлебала кружку залпом и никогда еще обычная вода не казалась ей такой вкусной. Она покосилась на соседку. Свиной пятачок никуда не делся. Впрочем, она ведь и раньше его видела — не появился же он внезапно! Или нет?

— Подумаешь, пятак, — фыркнула небрежно тетка Тома, заметив, куда она смотрит. — Ты остальных еще не видела.

— Ос-стальных? — слабо переспросила Соня.

— Ведьм, — буднично и просто ответили ей. — Ну, чего смотришь? Такие вот мы. Без покровов.

— Покровов? — она определенно понимала отдельные слова, но не общий смысл. Сознание сопротивлялось новой информации, категорически не желая ее принимать.

— Ох, как с вами, неофитами, сложно, — опечалилась тетка Тома. — Покров, это… Даже и не знаю как объяснить. Ну, завеса что ли. Между людьми и… и нами.

— Ведьмами? — Соня могла собой гордиться, голос ее звучал твердо и она не начала глупо хихикать, хотя очень хотелось.

Оказалось, ведьмами дело не ограничивалось. Были еще упыри (Мирчу Владовича ты помнишь…), перевертыши (Марка Левина тоже видела), домовые, русалки и лешие и уйма других тварей. И все они жили в Тальске.

— Тут, понимаешь, какое дело, — видя, что пациент скорее мертв, чем жив, тетка Тома взялась отпаивать ее чаем с малиновым вареньем. Соня завороженно следила за деловитым подрагиванием свиного пятачка. Как ни странно, смотрелся он вполне органично. — Общину ведь Мирча основал, когда русских здесь еще и в помине не было. Так что это, считай, они к нам подселились, а не мы. Ну, это еще в шестнадцатом веке было, давно. Тогда никто и не думал, что до Сибири цивилизация дотянется. Да и сейчас, честно говоря… А, завеса. У людей разум, знаешь, немного по-другому устроен, они очень хорошо игнорируют то, что в их картину не вписывается. Или, может, это колдунство какое, не знаю — завеса всегда существовала. Вот обычный человек мысли не допускает, что, например, у него упырь в соседях поселился, он его и не замечает. То есть, видит, конечно, но как бы… отбрасывает лишнее что ли? Некоторые из людей погибче, конечно, им иногда наш мир открывается.

— Как мне? — чай, как ни странно, помог. Как минимум горло перестало саднить и Соня решилась отодвинуть в сторонку железное ведро, которое соседка поставила недалеко, на случай «эксцессов».

— Тю! — присвистнула ее собеседница. — С тебя-то как раз завесу сдернуть было посложней! Мы уж чего только не пробовали, кого только к тебе не посылали! А оно видишь как получилось…

Тетка Тома вздохнула и испытующе посмотрела на Соню, явно пытаясь понять насколько она освоилась в новой реальности.

— Бабка-то твоя, земля ей пухом, страсть как не хотела тебя впутывать, — добавила она с грустью. — Только и выбора у нас нет. Дела такие творятся… Сама, небось, видела, народ мрет как мухи. Ох ты ж…

Она бросила рассеянный взгляд в окно и неожиданно суетливо подскочила, сразу став похожей на перепуганного таракана. В то же время с улицы донесся стук калитки и знакомые шаги — Мишу Соня узнавала не глядя.

Через минуту соседки уже во дворе не было — она торопливо поправила платок, сунула ноги в домашние тапки, в которых, видимо, и прибежала и пулей проскочила мимо мужчины. Скомканное приветствие долетело до него уже из-за калитки.

— Это что за явление народу? — добродушно уточнил он у выглянувшей на крыльцо Сони и с грохотом сложил к ее ногам три оструганные, пахнущие свежим деревом доски. Вид у него при этом был донельзя гордый.

— Во! Аванс!

— Мне казалось, это я тебе платить должна, а не наоборот, — улыбнулась она через силу, одновременно настороженно к нему приглядываясь. Но с Мишей все было в порядке — простодушная улыбка, усталый, но веселый взгляд серых глаз. На темных волосах осела древесная стружка, на футболке — опилки, рукава под мышками потемнели от пота. Никаких тебе свиных пятаков, клыков, желтых волчьих глаз и прочего.

— Тебе казалось, — весело подтвердил Миша, усаживаясь рядышком. И так это вышло обыденно и неожиданно уютно, что она на секунду даже опешила. Вдруг представилось, что она не насквозь городская девица, не мыслящая жизни без горячей воды, кондиционера и обязательной культурной программы месяца, а давно живет здесь — греется на солнышке в ожидании мужа с работы. И может быть, даже слышит неподалеку детские визги…

Картинка была настолько реальной, что Соня даже вздрогнула, заморгала растерянно — привидится же. Да ее маму бы удар хватил только от того, во что она здесь одевается! Раньше Соня даже за хлебом бы не вышла, не переодевшись в «приличное», а теперь сидит на теплом крылечке в шлепках, легинсах и дырявой футболке, а на голове… Так, про волосы лучше вообще молчать.

— Ужинать будешь? — все эти мысли промелькнули в секунду и все равно опоздали, прежде, чем она успела себе напомнить, что вскоре уедет и ей вообще, совсем не нужны здесь друзья. После сегодняшних потрясений Соне очень хотелось побыть рядом с кем-то нормальным. Ведь если он уйдет, к ней немедленно заявится тетка Тома, а она пока была к этому совсем не готова.

Поэтому они переместились на кухню и Соня начала раскладывать по тарелкам гречку и сосиски. Последние были совсем не похожи на те, что она привыкла брать в магазинах — похожие на жеваный картон. От этих, пожалуй, и мама бы не отказалась — делала их местная фабрика, небольшой заводик на базе хозяйства все того же Левина, и мяса в них было наверняка больше восьмидесяти процентов (если не сотня).

— Я на лесопилку устроился, — рассказывал между тем Миша, с аппетитом накалывая на вилку кусок огурца. — Пока неофициально, но мужики сказали, что хозяин не обидит, здесь в основном все свои, так что… Странно это, правда?

Они переглянулись, понимая без слов — странно знать друг друга не по наслышке, а лично, понимать, как твоя работа отразится на жизни окружающих, что все будут знать, если ты вдруг сбросил отходы в реку или задолжал своим рабочим — а когда вернулся домой, родная мать будет смотреть с осуждением, потому что каждый друг другу брат и сват.

— А у Левина что? — Соня поспешила перевести тему, чувствуя себя неловко, словно вторгалась во что-то слишком личное.

— А, — махнул рукой Миша. — Не поймешь. Сначала они вроде как обрадовались, а потом твой Левин на меня глянул и передумал. Ты, говорит, не с теми дружбу водишь. Это с кем это, интересно? Когда ты ему дорогу успела перейти?

Если бы она знала! Но прежде, чем Соня успела задать новый вопрос, раздался звонок. Она с некоторой опаской откопала телефон в сумке (Саид⁈) и с облегчением увидела: «мама». Получила причитающийся нагоняй за то, что пропала с радаров, порадовалась, что папа активно идет на поправку, увильнула от вопроса про возвращение и поспешно, пока мама не решила на эту тему подискутировать и мысль не забылась, спросила:

— Я тут бабушкин альбом нашла… Ты не знаешь, дед Петя ее первый муж?

— Первый и последний, — с недоумением подтвердила Наталья Петровна. Даже через трубку было слышно удивление в ее голосе. — А с чего такие вопросы?

— Пытаюсь понять как она жила до Тальска, — призналась Соня, раскладывая по тарелкам остатки гречки. И автоматически пожелала вернувшемуся с улицы («пойду я доски пока в сарай уберу, от греха») Мише: — Приятного аппетита. Нет, это я не тебе… Не важно. Так что с бабушкой?

— Странные ты вопросы задаешь, — проворчала мама. — И ведешь себя странно… Не знаю я, как она жила. Бабушка про это рассказывать не любила.

Конечно не любила, как про такое рассказывать? В ком-ком, а в матери Соня была уверена на сто процентов — человек. Настолько человек, что даже подозрительно, как это она умудрилась ничего не знать.

— Ну что-то же она упоминала? — нажала Соня, разглядывая Михаила и задаваясь вопросом — а что, если память к нему так и не вернется? А ей придется когда-нибудь уехать и оставить его одного? Среди всех этих существ? — Может быть, родственники приезжали…

— А что, кто-то объявился? — Наталья Петровна тут же насторожилась. — Софья, кто? Гони в шею, бабушка ни с кем из них не общалась! Она вообще твердила, что семьи у нее кроме нас нет и точка.

— Но ты знаешь, что кто-то все же есть, — Соня хорошо знала маму. В трубке повисло молчание, затем неохотно и тихо раздалось:

— Знаю. Я как ты была, вечно нос не туда совала. Ну и нашла по свидетельству о рождении, — неохотно прозвучало из трубки. — Даже письмо написала.

В трубке стало тихо. Соня не выдержала первой:

— И? — поторопила она. — Тебе ответили?

— Бабушка твоя ответила, — нервно отозвалась мать. — Я ей рассказала, потом остаток дня в углу стояла. Так злилась… А те родственники… Нет, дочка, ничего они мне не ответили. Поэтому и ты не вороши.

Разговор оставил тревожное послевкусие. После него уже было не до уютных разговоров и Михаил, заметив это, довольно быстро ушел. Соня смотрела ему в след и думала, что отношения их складываются более, чем странно. С одной стороны — его в Тальске она знала меньше других, с другой — доверяла определенно больше. Хотя как можно доверять человеку, который и собственного имени не помнит? Она все пыталась понять что он из себя представляет и внешнее наблюдение никак не вязалось с внутренними ощущениями. Снаружи он был похож на неповоротливого медведя, простого, как валенок, но при этом отличался завидной наблюдательностью и способностью всегда оказываться в нужное время в нужном месте. Случайность или намерение? Впрочем, всерьез подозревать его в чем-то не получалось — угрозы не чувствовалось абсолютно. Хотя она и свиной пятак у тетки Томы не замечала. Новая реальность все еще приводила ее в замешательство, казалось одновременно дико и странно нормально, что есть другой мир, мир нелюдей и она может его видеть. Соня все пыталась найти в себе страх или удивление — но стоило однажды увидеть изнанку привычного мира, как ей стало казаться, что она действительно видела ее всегда. Видела, только не понимала.