Справочник существ община г. Тальска

Глава 16

Может быть, стресс давал о себе знать, а может — хронический в последнее время недосып, но проснулась Соня уже на работе. Точнее, она и до этого бодрствовала, просто все делала на автомате, слишком погруженная в размышления, и очнулась только когда обнаружила в своих руках фотографию из бабушкиного альбома. В музее никого не было, часы показывали начало десятого, а она разбирала стол Марины. И как эта фотография оказалась там не имела ни малейшего понятия. Честно говоря, Соня даже старалась не вглядываться в вещи, которые на этом столе лежали — слишком уж свежи были воспоминания. Теперь она, вздрогнув, положила фото обратно и осмотрелась уже внимательнее. Несмотря на то, что Марина казалась Соне существом не слишком интеллектуальным, больше заинтересованным в том, чтобы найти отца для своих сыновей, как-то так получилось, что основную работу по выставке, которую вообще-то придумала Соня, она взяла на себя. Она рассылала запросы в областные архивы, переносила данные на компьютер, даже составила пару родословных и тонкие красные линии из шерстяной нитки тянулись от Тальска в разные уголки страны, изображенной на советской еще карте — та висела на единственном свободном куске стены, прикрывая истрескавшуюся краску.

Соня подошла ближе, привлеченная похожим на алую паутину рисунком, и обнаружила, что Тальск действительно был словно магнит для переселенцев. В основном, конечно, из Украины и Беларуси — во время войны. Но были и другие нити, они тянулись к Узбекистану, одна даже уходила за пределы карты к клочку бумаги, приклеенному куском лейкопластыря прямо к стене. На нем почерком Марины было написано «Китай». Рядом висел список фамилий, часть из которых была уже зачеркнута — видимо, Марина успела их данные собрать. В конце списка, неожиданно, стояла фамилия «Светлая Н. и С.». Соня вернулась к карте и нашла сразу две шерстяных нитки — одна из них тянулась к ее родному городу и стало понятно, что Марина присвоила ей статус «переселенки». Почему-то никто здесь и мысли не допускал, что она может просто взять и уехать. В то время как билет на самолет уже был куплен… Нужно было сказать. Соня знала это, но никак не могла найти подходящего момента. А когда момент наступал, она представляла немой (или не очень) укор в глазах тетки Томы, растерянность Моти и не могла решиться.

Вторая нитка тянулась к Грузии и цеплялась там за неизвестную точку в горах, вдалеке от крупных городов, все же на карте обозначенных. Две нитки.

Соня растерянно тронула пальцами красную шерсть, разделяя перекрутившиеся волокна. Интересно. Может быть, Саид тоже участвовал в их опросе? С ней он этого не обсуждал, но ведь они с Мариной общались. Вряд ли, конечно, Саид и ее бабушка были из одной деревни — скорее всего, Марина просто поленилась искать точные координаты и поставила булавку в случайном месте. Впрочем, это можно и проверить — и она вернулась к столу, чтобы найти документы из архивов или хотя бы файл с данными, чувствуя неприятный холодок предчувствия в душе. Бабушка не хотела знать никого из своей прошлой жизни. И хотя с Саидом на первый взгляд у них были хорошие отношения — учитывая в целом отношение бабушки к больницам — но он был единственным, кто вообще хоть как-то связан с ее прошлым.

Ни бумажных документов, ни файлов она так и не нашла. Бабушкины бумаги были аккуратно сложены в отдельную папку, в том числе, к удивлению, копия запроса из архива Тбилиси, а вот файл под названием «Асатиани С.» был пуст и бумаг тоже ни одной не обнаружилось. С точки зрения человека ничуть не подозрительно. Возможно, Марина просто еще не разговаривала с Саидом на эту тему. Даже скорее всего именно так. А уж подозревать, что он убил всех этих люд…существ⁈ Даже мысль об этом отдавала абсурдом. Да если бы у него было желание ее убить — Соня уже лежала бы мертвой. Еще месяц назад. Пожалуй, Саид единственный, кто из всех знакомых Сони в Тальске не связан с миром существ — он был человеком. Ведь так?

Тетка Тома, когда вечером Соня пришла к ней со своими подозрениями, посмотрела на нее с сочувствием и подвинула ближе плошку с липовым медом:

— Теперь понимаешь, каково нам? — вздохнула она. — Вы ведь друг друга знаем… Веками измерять можно. Мирча еще наших пра-пра-прадедов помнит. А Саид… Я его плохо знаю, но он уже с год в Тальске. И я к нему конечно специально не принюхивалась, но Мирча-то следит за всеми существами, заметил бы новенького.

Это не слишком ее успокоило. Тем же вечером они снова собрались у нее на кухне «усеченным» составом.

— Мой человек в отцовских бумагах закопался, может, что-нибудь и найдет, — Миша выглядел уставшим, то и дело тер глаза и потирал затекшую спину, проведя весь день за компьютером и телефоном. В ее, между прочим, доме, явно чувствуя себя в нем как хозяин. Соню это раздражало, потому что он просто не имел права делать вид, будто их отношения остались прежними. Мотя с Борисом явились к ужину с тонкими папками уголовных дел — добровольно прошло изъятие или принудительно история умалчивала, но все фотографии и описание мест преступления были на месте и каждый из них еще раз просмотрел все на несколько кругов в поисках ответов. Поначалу она хотела возразить — все же Борис с Мотей в ее понимании были детьми. Но даже Миша этого не понял, скептично приподняв бровь:

— Думаешь, они увидят там что-то новое?

Соня сдалась.

Странный запах и отпечатки, найденные у трупа патологоанатома тоже ясности не добавили. Миша со смущенным видом признался:

— Я больше по европейской России специалист. В Сибири никогда не работал, а тут существ…

— Среди наших я таких не знаю, — категорично отозвался Борис. Вид у него был, как у чахоточной девицы — бледное лицо, лихорадочные пунцовые пятна на щеках, потемневший взгляд. Мотя, увидев такую картину, категорически рядом с ним сидеть отказался:

— У нашего Дракулы, — ехидно сказал он из-за спины инквизитора — Дефицит гемоглобина.

Она не сразу поняла, что это означает.

— Донорскую кровь только через пару дней в больницу доставят, — виновато признался мальчик. И почти испуганно добавил: — Но я никого кусать не буду, честно!

— Дурдом, — прокомментировал это Миша и отвернулся, чтобы успеть увидеть, как Мотя из горла пьет свою «противозвериную» настойку.

— Я тебе ложку дала, там же дозировка! — Соня стукнула его этой ложкой по лбу и отобрала бутылку. — Чтобы я больше такого не видела, это лекарство, а не коктейль с соломинкой! Оно ведь быстро закончится, а что ты будешь делать, когда я уеду?

Слова эти вырвались невольно, возможно потому, что она только об этом и думала и на кухне установилась тяжелая тишина. Виновато пряча глаза, добавила:

— Я, конечно, оставлю Томе рецепт, может быть, она…

— Когда? — коротко уточнил Миша. Он единственный из всех точно понял, что речь идет не о гипотетическом отъезде и Соня с досадой бросила:

— В воскресенье утром. Билет уже купила.

— А как же мы? — с обидой спросил Мотя, смотря именно тем взглядом, который она себе и представляла.

— Ну, жили же вы как-то без меня, — она неловко поерзала на стуле, встала и принялась убирать со стола.

— А как же дело? — Мотя сдаваться не хотел и потряс перед ее носом папками. Оттуда вылетел ворох фотографий, разлетевшись по кухне.

— Если вы правы и дело действительно в бабушке, то мой отъезд все это закончит, — сказала Соня. — Она ведь именно этого и хотела, чтобы я уехала.

— А если нет?

— А если нет, то я вам все равно ничем не помогу, — отрезала она. — Я не существо, ничего не знаю про ваш мир и не детектив, чтобы такие вещи расследовать. И я хочу все это — она обвела рукой рассыпанные по столу и полу фотографии. — Оставить позади.

— А тетка Тома сказала, что вы останетесь, — так уверенно, будто слово ведьмы было истиной в последней инстанции, сказал Борис, единственный из всех не проявивший ни грамма беспокойства.

Соня только рукой махнула.

С Саидом разговор вышел еще проще. Она позвонила ему на следующее утро и он даже не удивился.

— Если честно я удивлен, что ты не уехала раньше, — раздалось в трубке.

— Почему это? — Соня даже обиделась на секунду. Ей нравилось в Тальске, хотя, конечно, вся ее жизнь была сосредоточена в другом городе.

— Не думаю, что хрупко й девушке понравится жить в городе с такой криминальной историей, — Саид хмыкнул и предложил: — Может, прощальный ужин? Я приглашаю. Не свидание, по-дружески.

— С радостью, — ответила Соня.

Они договорились встретиться в семь в ресторане, так что она успевала даже подготовиться и попытаться сделать на голове что-то приличное. Но стоило положить трубку, как зазвонил стационарный телефон, древний, еще с крутящимся диском:

— Слушаю?

— Добрый день, это из архива беспокоят, — раздалось на том конце провода. — Оставшаяся часть документов пришла, забирать будете?

Наверное, это по выставке. Соня пообещала зайти, хотя смысла особого не было — выставка явно не будет открыта, потому что кроме нее заниматься этим никто не собирался. Она уже написала заявление, предупредила, что в музей нужен новый сотрудник, но до сих пор никого не прислали. Но в архиве об этом не знали и она заехала туда уже под конец рабочего дня. Суровая женщина в сером шерстяном платье и вязаной шали — хотя на улице градусник зашкаливал за тридцать, в здании архива было холодно — выложила перед Соней внушительную стопку документов, высотой в полметра:

— Вот, — она придирчиво пересчитывала количество листов в каждой папке и ставила подписи в сверочном листе. Соня расписывалась вторым рядом. — Тут копии, понятное дело, кое-где просто выписки. Это из Мурманска — долго шло, это из Москвы, это из Беларуси, это… где-же… А, это из Казахстана. Перевод заказывать будете? Нет? И Грузия, вот, тут даже две папки, это остатки — первую партию коллега ваша забрала… В субботу прошлую. А здесь только из загса выписки.

Прошлую субботу?

Соня вышла с архива в задумчивости. Получается, Марина все же забрала данные по ее бабушке и Саиду? И где они, в таком случае? Если она так же заехала в архив под конец рабочего дня, то скорее всего просто не успела отвезти их в музей и они лежали где-то в доме.

Тревожное нетерпение завладело ей, отдаваясь дрожью в руках. Соня так долго пыталась узнать хоть что-то о бабушке, что теперь просто не могла ждать до завтра. К тому же, перед встречей с Саидом хотелось бы убедиться в надуманности своих подозрений.

Она посмотрела на часы — начало шестого. Можно успеть, Тальск был маленьким городом. Но о прическе придется забыть.

Она почти бегом добралась до дома и к счастью успела застать Мотю — тот как раз собирался уходить и неохотно позволил увлечь себя в сторону:

— У меня выступление, между прочим, — ворчливо заявил он. — Это вы можете себе позволить все бросить, а мне тут еще жить!

— Не гунди, — оборвала его Соня. — Нужна помощь.

Выслушав ее, оборотненок почесал нос и уточнил:

— А дядя Илья меня не посадит? — и, уже с детским восторгом: — Папа будет недоволен! Ух, вперед!

Подростки, что с них взять? Она бросила пакет с документами в кухне и выскочила из дома. Миши не было, но за садом слышался стук молотка, перемежавшийся ругательствами, а на диване в гостиной стоял раскрытый ноутбук, по которому бежала строка загрузки файлов, так что, видимо, это был технический перерыв в работе.

По пути к дому Марины, Соня попыталась вправить мозги юному перевертышу:

— Никаких «посадит» или «недоволен». Никто вообще ничего узнать не должен, мы тихонько зайдем и сразу выйдем. Не думаю, что бумаги где-то спрятаны, Марина просто не успела их до музея донести.

— А вы уверены, что не успела? — покосился на нее Мотя. — Может, ее за них и убили?

Об этом думать категорически не хотелось, хотя и такая мысль мелькала. Соня вздохнула:

— Если за них, тогда они тем более нам нужны.

Им повезло. Несмотря на то, что Мотя пророчил, что уже через пару минут их заметят вездесущие бабки и вызовут полицию, они подошли к дому Марины в удачное время — почти шесть, самое время кормить скотину, готовить ужин и смотреть вечерние новости. По улице неспешно брели домашние буренки, возвращаясь с пастбища, пахло березовыми дровами, а во дворах слышались скрип колодезных цепей, лай голодных собак и окрики хозяев. Почти все калитки были распахнуты в ожидании возвращающихся коров и запертый безмолвный двор дома Марины резко выделялся на этом фоне. Желтая лента уже была сорвана, еще вчера в дом впустили Маринину сестру и та забрала вещи племянников, хозяйственную утварь и, видимо, кур — по крайней мере во дворе было сиротливо и пусто, в курятнике стояла тишина. Они прикрыли за собой калитку и переглянулись. Соня видела, что несмотря на браваду, Моте тоже было не по себе, как и ей. Здесь умер человек. И не просто умер, а был убит. И вторгаться вот так было почти кощунственно.

Дверь, конечно, была закрыта, но она не ошиблась со спутником — мальчишка справился с замком за несколько минут, пренебрежительно фыркнув — дескать, плевое дело! Ох, не зря он опасался Илью, видимо, были прецеденты…

Внутрь входили с опаской. Соня шла первой и невольно задерживала дыхание, ожидая почувствовать все тот же отвратительный запах, но ощущались лишь его слабые отголоски. В основном пахло пустотой, затхлостью, сухой пылью и холодом — запахи дома, из которого ушел человек. Так же будет пахнуть в доме ее бабушки.

Но нос Моти различал больше.

— Фу, — он даже нос зажал. — Мерзость… Во, у вас так же пахло, когда в дом вломились! — он с удивлением и запоздалым пониманием посмотрел на нее. — Так это та же гадость? Вы меня поэтому позвали?

— Ну, замки ты тоже неплохо вскрываешь, — рассеянно отозвалась Соня, проходя дальше. Да, родственники здесь изрядно прошлись, успели вынести почти всю посуду, со стен исчезли фотографии, зеркало в спальне было занавешено, а шторы — задернуты, отчего проникающий вечерний свет был насыщенного оранжевого оттенка. Она растерянно огляделась, не зная, с чего начать. Рыться в шкафах не хотелось, да сомневалась она, что Марина стала бы прятать документы — скорее всего положила их на видное место, чтобы в понедельник забрать на работу.

Но и журнальный столик и полки для книг пустовали. Слышно было, как на кухне хлопнул холодильник — это вечно голодный Мотя пытался найти что-нибудь съедобное. Он и у нее сразу искал глазами еду и Соня посочувствовала его матери.

В гостиной тоже было пусто. Часы показывали начало седьмого и она уже быстро и бесцеремонно открывала шкафы, заглянула в комод и даже на антресоли. Ничего.

— А ты уверена, что в музее этих бумажек нет?

Соня была уверена.

В половине седьмого она сдалась и решила, выпроваживая Мотю:

— Завтра еще раз посмотрю. Поставь банку на место.

Тот неохотно вернул в холодильник банку соленых огурцов. Похоже, нервы у мальчишки были железные, а суеверность отсутствовала как данность.

Аккуратно закрыв все замки и задвинув щеколду на калитке они выбрались на улицу. Тревожное чувство только усилилось. Что такого было в тех бумагах? Не за их ли содержимое убили ни в чем не повинного человека? И кто? Кто-то знал, что именно Марина принесла домой.

— Ну хотите, я папу позову, чтобы он все обнюхал? — видя ее нервозность, Матвей посерьезнел. — У него нюх знаете какой?

— Если бы мы еще знали что именно вынюхивать, — вздохнула Соня, останавливаясь на перекрестке у калитки. — Но кстати об этом. Я сейчас ужинаю с Саидом. Знаю, вы говорили, что он человек, но все же…

— Так давайте его скрутим и Инквизитору отдадим? — Матвей явно недолюбливал местного доктора, в отличие от Бориса.

— А если я просто себя накручиваю? — возмутилась Соня. — И он действительно человек?

Мотя разочарованно опустил плечи, задумчиво почесал нос.

— Просто пройди мимо нас, понюхай, хочешь, Борю возьми для компании, — предложила она.

— Сам справлюсь! — тут же вскинулся парень, даже зеленый хохолок воинственно приподнялся. — Щас! Погодите. Дядю Мишу предупрежу… Да вы идите, я вас найду по запаху!

Чудно. Соня потерла в какой-то растерянности шею, оглядела пустую залитую вечерним солнцем улицу и зашагала в гору. Ресторан она знала, он находился недалеко от больницы — там часто играла живая музыка, как и сегодня — уже подходя к старому деревянному особняку, выкрашенному сиреневой краской, она услышала негромкую музыку. На пятачке у входя стояла небольшая компания курящих и не очень, что-то весело обсуждая, ее с улыбками пропустили, хотя Соня в своих джинсах и футболке явно не вписывалась в общий антураж. Столики почти все были заняты, музыканты играли что-то из джаза и пятничный вечер был похож на искристое шампанское. В такой обстановке довольно сложно продумывать очередное убийство и она в который раз устыдилась своих подозрений — если Саид и хотел ее убить, в такой толпе сделать это однозначно сложно.

Может быть, легкие угрызения совести за напрасные подозрения, а может, мысль о том, что скоро она уедет и больше они не увидятся сделали их встречу более теплой и уютной, чем предшествующий этому период недопонимания. Тема прав женщин не поднималась, Саид действительно больше не пытался за ней ухаживать и это сделало беседу проще и спокойнее. Еда тоже была хорошей — без лишней вычурности, русская, а точнее сибирская кухня была символом Тальска и подавалась почти везде, так что и щучьи котлеты с картофельным пюре и блинчики с клюквой и красное вино легли в благодатную почву. Правда, ее аппетит слегка все же спутника удивил.

— Что? — доедая под его удивленным взглядом котлеты и пододвигая поближе блинчики, Соня даже фыркнула от смеха. — Я, между прочим, с работы. Точнее, с архива. — она не стала уточнять, что после этого была еще одна точка на маршруте и коротко рассказала, что пришли материалы по выставке, невольно приглядываясь к собеседнику. Если Марина заказывала данные на фамилию Асатиани, то, наверное, должна была спросить его разрешения?

— Разве выставка все еще планируется? — Саид удивленно приподнял брови. — Марина собирала данные, меня тоже расспрашивала, но…

Следующих слов она просто не услышала — они потонули в поднявшемся переполохе — на самой лиричной ноте саксофониста в зал, пользуясь распахнутыми по теплому времени дверями, вбежала огромная дворняга с зеленым, словно в зеленке измазанным загривком. Деловито лавируя между шарахающимися официантами и взвизгивающими дамами, оставив за собой звон упавших подносов, она ловко цапнула свалившуюся ей на голову жареную курицу и юркнула к ним под стол. Все произошло так быстро, что Соня даже среагировать не успела — и дернулась уже когда псина со всей дури наступила ей на ногу и оглушительно гавкнула, пустив по залу волну возмущенных криков. Саид такого тоже не ожидал — бокал с вином у него в руке дернулся и на белой рубашке расцвело темно-бордовое пятно.

— Ах ты ж… — начал было он, отдергивая скатерть, но собака уже по-пластунски проползла между ножками его стула, выскользнула позади них и рванула в коридор, ведущий на кухню. Следом пронеслись официанты, судя по лицам, они были не прочь устроить вечер корейской кухни.

Спустя пару секунд из того же коридора, оглядываясь, вразвалочку вышел Мотя, пригладил ирокез и с довольной улыбкой прошествовал мимо, на ходу показав ей большой палец — дескать, все окей, не парься!

Помощничек!

Соня мысленно пообещала себе выловить его завтра и надрать уши, а пока были более важные дела. Переполох в зале улегся, упавшие тарелки-подносы убрали, двери на всякий случай закрыли, но пятно на рубашке никуда не делось и Саиду было явно неловко.

— Может, лучше прогуляемся? — предложила Соня.

— Только заскочим ко мне, тут рядом, — попросил ее спутник. — Переоденусь… Зараза, хорошо хоть никого не покусала!

Он действительно жил близко — свернув в переулок, они прошли пару десятков метров и очутились на абсолютно деревенской улочке, тихой, совсем не похожей на шумный пятничный центр. Сюда еще доносилась музыка, но звучала словно издалека, окна домов светились уютным желтым цветом, видно было как работает у кого-то телевизор, отсвечивая на стекло, женщина с полотенцем на плече стоит у невидимой плиты, что-то напевая, умывается, сидя на подоконнике, кошка, бросая на них высокомерные взгляды.

— Может, чаю? — они остановились у калитки и Саид рылся в карманах в поисках ключа.

— Давай лучше погуляем, я еще от вина не отошла, — не то чтобы она по-прежнему его подозревала, нюху Моти Соня доверяла, только она все же была девушкой городской и заходить к малознакомым мужчинам попросту боялась.

Саид настаивать не стал, только предложив:

— Ну хоть во двор зайди, а то скажут потом, что я тебя на пороге оставил топтаться… Я быстро, пять минут.

И, подавая пример, распахнул калитку и нырнул в темноту. Небо еще было светло-сиреневым, уходя в грязно-оранжевый к горизонту, но здесь, на земле, действительно уже стемнело. Фонари по старой тальской традиции горели через один и путеводным маяком служил только фонарь над входом в дом, заботливо включенный хозяином, едва тот добрался до выключателя.

Соня несмело шагнула внутрь, огляделась, успокоилась. Двор как двор — дровяной сарай (скорее всего уже не нужный, потому что к дому тянулась желтая газовая труба), летняя кухня, на оставшемся пятачке белели висевшие на веревке простыни. Дворик был небольшим, как и на всех участках верхнего города, огородов тоже едва хватало на посадку самого необходимого, зато сюда первыми добрались блага цивилизации — она помнила, что в детстве, когда у бабушки еще не было ни газового отопления, ни водопровода, не говоря уж о канализации, в Верхнем городе уже вовсю этим пользовались, посматривая снисходительно на своих «нижних» соседей.

В глубине дома зажегся свет. Во двор скорее всего выходили окна кухни, но видно было, как дальше, в освещенном коридоре, прошел Саид, на ходу расстегивая рубашку, и скрылся за очередной дверью.

Соня потопталась по двору, досадуя на собственную недоверчивость. Запрокинула голову, любуясь звездами — здесь их, конечно, видно не так хорошо, как в чистом поле, но все же лучше, чем в ее родном городе. Она видела россыпь мелких, похожих на битое стекло, искр и солидный ковш Большой медведицы. К вечеру окончательно развиднелось и небосвод был чистым, словно умытым.

Неожиданно свет в доме погас и, не успела она порадоваться, что Саид сейчас выйдет на крыльцо, как раздался глухой, словно издалека, вскрик.

Соня встревоженно всмотрелась в темные окна. В доме стояла абсолютная тишина, словно вакуум впитывающая в себя все звуки снаружи. И граница все ширилась — она вышла за пределы дома, поползла, очерчивая круг, вдоль окон, добралась до нее и проглотила, разом приглушив уличный шум. И вместе с тишиной пришел страх. Она попятилась, положила руку на калитку, но дальше не ушла, взгляд был прикован к едва заметно колышущейся на ветру входной двери. Если что-то случилось…

— Саид! — звук собственного голоса в оглушающем безмолвии показался слишком громким, но все же придал сил.

Соня поискала взглядом что-нибудь тяжелое и схватила прислоненную к забору метлу. Посмотрела на черные окна. Идти в дом не хотелось, но и бросить Саида тоже было нельзя. Есть поступки, которые нужно совершать даже зная, что ничем хорошим они не обернутся. И потом, может быть, все это никак не связано. Может быть, он попросту упал, запнулся обо что-нибудь, потерял в конце концов сознание… Пока она будет бегать за помощью человека может уже и не стать.

Она сглотнула комок в горле, покрепче перехватила метлу и дернула дверь на себя.

В сенях было темно и тихо. Ни звука. Соня нащупала рукой выключатель и комнату залил свет. Значит, освещение все-таки есть.

Это ее успокоило. При свете со страхом бороться проще, не говоря уж обо всем другом. К дверям в дом она подходила уже решительнее: распахнула, нашарила выключатель, вспыхнула люстра. Узкий коридор с красной ковровой дорожкой на полу, затертой по центру до дыр, старые выцветшие обои, трюмо с зеркалом, легкая куртка на вешалке, три двери. Одна, распахнутая, вела на кухню — Соня заглянула туда, но ничего интересного не нашла и шагнула ко второй, дальней. Туда, как она видела, стоя на улице, заходил Саид.

— Саид! — голос подвел, прозвучало как мышиный писк и скорее напугало ее саму. Соня попробовала еще раз, подходя ближе: — Эй! У тебя все в порядке? Я зайду?

Черенком метлы она толкнула дверь, та легко качнулась и закрылась, но Соня успела увидеть темный силуэт на полу, едва вписавшийся между кроватью и письменным столом и уже без колебаний шагнула внутрь, поспешно склоняясь над телом и молясь про себя не увидеть самого страшного.

Это был не Саид. На полу, бледный, с поникшим хохолком, лежал Матвей. Под макушкой уже успела собраться темная лужица крови, она маслянисто блеснула в луче света из коридора, но Соня не успела проверить, жив ли мальчишка. Дверь за ее спиной закрылась с громким, решительным стуком. Свет пропал.

— Наконец-то, — раздалось удовлетворенное.

Опешив в первую секунду и подавив неуместное облегчение (с ним все в порядке!) во вторую, Соня отскочила в сторону, подгребая к себе Мотю. Пальцы нащупали жилку на шее — пульс был, хвала богам. Она прищурилась, всматриваясь в высокую темную фигуру.

— Он жив, — лениво заметил Саид. Комната была маленькой, втроем они занимали почти все свободное пространство и Соня находилась в явно невыгодном положении, сидя на полу, когда ее колени придавливала тяжелая голова Матвея.

— И ты тоже, — выдавила она разочарованно. В голове билось: дура, вот дура! Подозревала же… Но как? Страха не было. Он всегда уходил в самые тяжелые моменты, оставляя ее один на один со всеми проблемами. Теперь она лихорадочно отбрасывала один вариант за другим: через окно — не выйдет, оно далеко, да и не успеет, через дверь тем более, кричать погромче? Кто же ей даст? Свет Саид не включал, очевидно, тоже хорошо понимал, что их силуэты могут увидеть. Соня не собиралась узнавать зачем и почему он убил сначала ее бабушку, а затем и всех остальных, это можно было сделать позднее, когда ее жизнь и главное жизнь Моти не будет висеть на волоске.

— О, я буду в порядке, — хмыкнул мужчина. И добавил: — На столе кувшин с водой. Умой мальчишку, не хочу тащить его на руках.

Он поморщился и в ожидании посмотрел на нее. Во взгляде не было жестокости или ярости, словно все это не по настоящему. Он ничем не отличался сейчас от того человека, с которым она общалась все это время. Только глаза были равнодушными, блеклыми, как бывает от сильной усталости.

— Тащить куда? — Соня потянулась к кувшину. Мотя нужен ей в сознании, вдвоем они смогут больше. Пусть раненый, перевертыш все равно сильнее ее.

— В подвал конечно, — пожал плечами Саид и, дождавшись пока Соня приведет в чувство Матвея, распахнул дверь и скомандовал: — Вперед. И не пытайтесь бежать, двери я запер.

— Скотина, — прошипела Соня, волоча на себе ничего не соображающего Матвея. Мальчик едва переставлял ноги и явно не понимал где находится, из носа бежала тонкая струйка темной крови.

— Всего этого можно было избежать, будь ты хоть немного сговорчивей, — отрезал мужчина за ее спиной. — Вниз. Не упадите.

В коридоре она кое-как села на край открытого лаза в подпол, осторожно посадила Мотю, мешком завалившегося на нее. Посмотрела вниз, в темноту и неожиданно почувствовала запах. Он перебивался запахами лежалой картошки, сырости и плесени, но определенно был знаком. И отвратителен. Сладковатый душок с примесью мускуса раздражал ноздри, оседал пленкой в горле, вызывая рвотные позывы. По позвоночнику побежали мурашки, плечи сковало судорогой. Вот теперь она испугалась по-настоящему.

Саид, похоже, понял, что она чувствует, потому что наклонился и прошептал:

— Вы, существа, такие глупые. Считаете, что люди даже внимания вашего не заслуживают, кичитесь своей силой, живете, веками топчете эту землю… Пришла пора делиться. Вниз, живо!

Она спрыгнула сама, пока ее не столкнули, подхватила кулем рухнувшего Матвея, не удержалась и рухнула на сырую землю, явно угодив в гнилую картошку. Запах здесь ощущался гораздо сильнее, перебивал все остальные. В темноте неожиданно загорелся огонек — это Саид спускался к ним, держа в руках фонарь. Стены окрасились грязно-желтым, окружающие предметы пустили дьявольские пляшущие тени.

— Я только хотел убедиться… — прошептал Мотя едва слышно ей в ухо и Соня обняла его, поглаживая по спине:

— Ничего… Ничего, все будет хорошо…

Они отползли в угол, забившись между стеллажами с пыльными банками. Саид между тем захлопнул люк и прошел дальше, освещая себе путь. Сердце билось где-то в горле, стучало в ушах — Соня хотела и одновременно боялась увидеть обладателя этого отвратительного запаха. Она видела отпечаток в грязи и подозревала, что тварь должна быть размером с теленка, а уж следы укусов и вовсе не оставляли надежд на мирное решение конфликта, но они столько времени пытались понять что же это такое, что теперь она не могла побороть любопытство.

Но луч фонарика высветил только пустое пространство на полу — очищенное и похоже даже покрытое чем-то вроде куска линолеума, с одиноким кувшином посередине. Хотя нет, было и кое-что еще. Свет туда не доставал, поэтому выглядело так, будто Саид из воздуха достал очень знакомый Соне предмет.

— Чихти-копи, — вспомнила она.

— Позаимствовал из музея, — кивнул Саид. — Подумал, ему должно понравиться. Ты извини, сожрать тебя все равно придется, хотя я бы предпочел другой вариант, но сама понимаешь…

— Не понимаю, — со злостью выдохнула Соня, вытирая холодный пол со лба. В погребе было холодно и сыро, но по позвоночнику у нее стекали струйки пота. — И уж извини, обедом тоже становиться не хочу! Что ты такое? Кто ты? Зачем ты все это делаешь?

Саид нетерпеливо и досадливо вздохнул, аккуратно уложил ставший грязно-белым головной убор прямо на землю и, занеся руку над странным кувшином в виде арфы — темно-зеленым, словно светящимся изнутри, неожиданно передумал. Соня выдохнула, она безотчетно боялась того, что может из этого кувшина появиться, стоит только тронуть глиняную крышку.

Вместо этого мужчина подошел к ней и, подхватив за подбородок, нахлобучил на голову чихти-копи. Убор ощущался неожиданно тяжело, плотно, словно обручем, обхватывая голову и занавесив глаза мелкими бусами.

— Пожалуй, у нас есть немного времени, чтобы рассказать небольшую сказку, — почти ласково сказал Саид, легко перехватывая ее за руки и перетаскивая к проклятому кувшину. — Чтобы ты понимала — я не чудовище и не сумасшедший. И, к сожалению, пока что, обычный человек.

— Пока что? — краем глаза Соня заметила движение и вывернула голову. Кувшин едва заметно трясся будто то, что в нем находилось, желало вырваться на волю. Тошнотворный запах усилился.

— Однажды, далеко-далеко в горах, жил мудрый старик… — словно не заметив ее вопроса, Саид начал рассказ. — Он вылечил много людей и многие приходили к нему, чтобы спросить совета, женщины приносили детей на благословление, а мужчины отдавали лучшую часть добычи. И так было, пока на земли нашего народа не пришла беда. Пришли люди с равнины. Они убили наших детей, установили свои законы. Лучшая доля шла теперь им, а о старике начали забывать, — мужской голос эхом отражался от стен, вибрировал в воздухе. Саид словно перестал ее видеть, глаза смотрели в прошлое. — Наш народ был гордым и сильным, но наши князья не хотели войны. Они поднялись высоко в горы и сказали — владейте тем, что внизу, а нам оставьте небо и камень. Мы вновь построили жилища, родили детей, вырастили скот… Но люди с равнин пришли опять. Они жгли, убивали, желали наших женщин. И тогда князья пришли к старику. Они просили о помощи и обещали согласиться на любую плату. Старик согласился.

— В вашем роду есть особенная женщина, — сказал он. — Она приносит жизнь вашему аулу и бережет ваши стада. Отдайте ее мне в жены и я уберегу вас от беды.

Соня сглотнула вязкую слюну. Она догадывалась, кем была эта женщина. Саид легко, почти нежно дернул за край чихти-копи. На его губах играла странная улыбка.

— Мужчины отдали нашу женщину старику. Они сыграли свадьбу, а на следующий день он пришел в аул и предупредил: этой ночью завяжите глаза и закройте уши. И пока солнце не встанет — не выходите из домов.

Так они и сделали. И ночь была темной, как самая глубокая пропасть и даже через забитые тканью уши слышны были крики. Утром, когда мужчины вышли наружу, лагерь людей с равнины был пуст. Камни были красны от крови, но тел никто больше не видел. На камне у реки сидел старик. Руки его были красными. Он пообещал, что следующие двадцать лет их народ будет жить хорошо и вольно — болезни обойдут их стороной, враги не найдут дороги. Но когда вырастет его сын — они должны отдать ему женщину, которая несет жизнь.

Саид замолчал. Соня сжала зубы. Вот значит, кем была ее бабушка? Жертва?

— Не жертва, — это предположение его разозлило. — Ты так ничего и не поняла? Она была невестой и должна была спасти своих людей. А вместо этого сбежала, словно трусливая овца. — он презрительно фыркнул.

— Но ты все же родился, — Соня поспешно задала новый вопрос, молясь про себя, чтобы кто-нибудь их нашел. Ее пропажу должны заметить, Мотю тоже будут искать, господи, если ты есть, пусть так и случится!

Саид кивнул, глаза его зло сощурились:

— Вместо твоей бабки моему деду подсунули ее сестру. Конечно, она тоже имела силу, но не такую, гораздо слабее. Дух тарам ушел вместе с Нино и больше в село уже не вернулся. И мой отец родился без силы, полукровкой, а я и вовсе человек, мне достались лишь знания. Но я все исправлю, — мужчина зло сжал челюсти и, намотав на кулак ее косу, притянул к себе. — Я нашел дракона, я заключил новую сделку, — голос его понизился до нежного шепота, от которого захотелось съёжиться и забиться в самый темный угол. — Если бы оказалась послушной, то могла остаться в живых. Надела бы чихти-копи по-настоящему… А теперь придется тебя сожрать. Может быть, этой силы хватит дракону.

— Может, я бы и согласилась, зачем сразу — жрать? — просипела Соня сдавленно. Рука Саида причиняла боль, нещадно выдирая волосы. Казалось, что ее коса так и останется у него в руке.

Он брезгливо выпустил ее, шагнул к кувшину.

— Ты начала водиться с треклятым инквизитором. Я так радовался, когда упырь его заколдовал, но когда рядом тарам, все заклятья спадают и я понял, что это лишь вопрос времени, когда он все вспомнит. И начнет рыть носом землю.

«Значит, врал все-таки, что заклятье не подействовало», — подумала Соня. И, видя, что рука Саида уже тянется к крышке кувшина, поспешно спросила: — А другие? Зачем нужно было их убивать? Моя бабушка была единственной, кто тебе нужен…

— Старая карга успела передать тебе дух тарам, — пожал плечами мужчина. — И я решил попробовать решить все миром. Но дракону нужно было есть, так что… Овец хватило ненадолго. Перевертыши пытались убить тебя — этого нельзя было оставлять без последствий. А когда вы начали грызться между собой, как стая собак, я понял, что можно этим воспользоваться.

— И убил Черныха? — догадалась Соня, с отвращением отползая в сторону. Ей хотелось сбросить с себя проклятый чихти-копи, давивший на голову не хуже чугунной гири, но она не решалась злить Саида, всеми силами пытаясь выиграть время.

— Да его и убивать-то не понадобилось, — пренебрежительно отозвался мужчина, почти любовно погладив стенки кувшина. — Показался разочек из темноты…

— А Марина, ее за что?

— Девка сильно прилипчивая, — Саид обернулся, обнаружив, что она успела отползти довольно далеко и, недовольно цокнув, подтянул ее за ногу. Спина проехалась по земле, царапая кожу, Соня едва успела уцепиться за мешок с картошкой, но видно, тот стоял здесь уже давно, потому что раздался треск и в руках у нее оказалась оторванная горловина. — И глупая, как курица. Висла на мне, проходу не давала, а сама все мои данные по архиву пробила. Я, говорит, и не знала, что вы с Нино из одного аула, — передразнил он очень похоже.

Горечь расползлась по языку, глаза защипало. Соня часто заморгала — не сейчас.

— Пришлось документы забрать, — рассеянно добавил Саид. — Ну а девку сожрать, не пропадать же добру… Кто же знал, что ты часть бумажек тоже получишь? Это, конечно, все испортило. — жестко закончил он и неожиданно весело спросил: — Ну что? Надышалась перед смертью? Тогда начин…

Закончить он не успел. Всеми позабытый несчастный Мотя кое-как вдоль стены добрался до них и затих там, выжидая удобный момент. Соня видела, как он часто дышит, слизывая бегущую из носа кровь, как дрожат руки и глаза отчаянно ищут ее взгляд, но только теперь позволила себе посмотреть в ответ — время вышло. И Мотя прыгнул. Со звериным утробным рыком оттолкнулся от земли, меняясь в прыжке так, что на спину Саиду приземлилась уже знакомая лохматая собака с измазанной зеленкой загривком. Вцепилась в плечо обидчика, толкая вперед — начавший оборачиваться Саид вскрикнул, но удержаться не сумел — весом собака была с доброго барана и мужчина, поскользнувшись на гнилой картошке, рассыпанной ее стараниями по полу, упал. Голова со звуком расколовшейся тыквы ударилась о фонарик, разбив его и свет погас. Одновременно с этим раздался знакомый и не означающий ничего хорошего звук разбившейся посуды.

В абсолютной темноте испуганный мотин всхлип прозвучал особенно громко.

— Соня?.. — начал было он.

— Тихо, — шикнула она, замерев.

Что-то менялось. Так глухой ночью меняется воздух перед грозой, когда тяжелые тучи незаметно и стремительно закрывают звезды. Запах мускуса и гнили резко усилился до рези в глазах, одновременно с ощущением, что все пространство в комнате заняло что-то очень большое и злобное — оно было повсюду и было очень, очень голодно.

Ее руку нашарили влажные пальцы Моти, до боли сжали. Он ничего не говорил, что Соня слышала сбивчивое, неровное дыхание и понимала, что мальчик напуган. То, что было перед ними, вокруг них, определенно не было человеком. И большой вопрос, было ли оно разумно… Как Саид управлял им и управлял ли вообще?

Ей неожиданно вспомнился его рассказ: этой ночью завяжите глаза и закройте уши. И пока солнце не встанет — не выходите из домов.

Едва ли это поможет, но когда ничего другого не остается… Она наощупь, остро ощущая как тьма вокруг них продолжает сгущаться во что-то все более определенное, принимая форму как наполненный дымом сосуд, нашарила голову Моти и с силой прижала его руки к ушам, а сверху намотала-набросила горловину от мешка:

— Молчи!

Даже это короткое слово привлекло внимание чудовища — Соня сотней впившихся в кожу иголок страха почувствовала это и зажмурилась, наматывая на себя слои чихти-копи, впервые радуясь, что не выбросила эту дрянь куда подальше. В последний момент успела закрыть руками уши, сжаться в комок, когда раздались тихие, но отчетливые шаги.

Цок-цок.

Сердце пропустило удар. Кровь в ушах билась так оглушительно, что она не услышала, а скорее почувствовала кожей как скребут по твердой земле острые длинные когти.

Цок-цок-цок.

Нахлынувшая волна мерзкого запаха обволокла их, заставляя шевелиться волоски на руках. Соня даже дышать перестала, воздуха не было, потому что все пространство вокруг них заполняло оно и оно было голодно и искало, искало…

Шумный выдох обдал ее теплом и запахом гнилого мяса. Невидимые ноздри втянули воздух совсем рядом с ее лицом. Соня застыла, превратилась в камень в ожидании смерти и боли и не знала чего боялась больше. Нестерпимо хотелось открыть глаза, посмотреть что в конце концов оборвет ее жизнь, ведь это глупо — так и не увидеть собственную смерть, не попытаться уклониться. Она не шевелилась. Время тянулось невыносимо медленно, по капле вытекая из часов ее жизни.

Цок-цок.

Когда веки, казалось, против воли уже готовы были открыться, что-то изменилось. Воздуха вокруг словно стало больше, окружающее пространство вновь стало ощущаться и звуки заполнили погреб: скулеж Моти, ее собственное дыхание и отдаленно, едва слышно прозвучавшее:

— Соня!