Справочник существ община г. Тальска

Глава 14

Сложно соответствовать чужим ожиданиям, когда ты и сам не знаешь, чего ждать. Она понимала, что время уходит. Это было видно по Моте с Борисом — тревожным, вздрагивающим. Что должно было случиться, чтобы перевертыш и упырь стали работать вместе? Они в равной степени ненавидели свои истинные личины, пытались жить в мире людей, категорически отрицая свою природу, и все же пытались спасти мир существ. Или дело было не в существах, а в одной конкретной общине? Общине, которая их не принимала, частью которой они не хотели быть и желали этого больше всего на свете одновременно. И были в этом похожи на своих сородичей. Соня хорошо понимала — все, что ей показали, только верхушка айсберга. Та его часть, что так или иначе соприкасалась с миром людей и была вынуждена жить по его законам. Тетка Тома жила обычной жизнью, Мирча Владович имел свой бизнес, делая деньги на трупах, Марк Левин выращивал коров и овец, поставляя их не только в Тальск. Она даже видела носки из овечьей шерсти местного производства. Но стоило случиться чему-нибудь неординарному, как сразу становилось ясно — они не люди. Они мыслили по-другому, жили по своим законам и даже в голову не брали, что Соня все же ближе к человеку, чем существу. Она ощущала это очень остро и боялась копнуть глубже — а вдруг найдет больше, чем ищет? И увиденное ей не понравится.

Следующим утром, едва солнце разогнало туман и слегка просушило дорогу, Соня с настойкой для «Марка и щенков» отправилась в гости. У нее не было четких представлений, о том, чего она хочет добиться, скорее просто хотелось увидеть все своими глазами и она воспользовалась репутацией бабушки и Петровичем в качестве водителя, чтобы добраться до дома Левина.

Тальск, хоть и насквозь провинциальный, все же был городом и когда, едва свернув с асфальтированного шоссе, они вдруг оказались посреди густого леса, сквозь который не было видно ни дороги, ни дома, она оказалась к этому не готова. Мышцы в плечах закаменели от напряжения, невольно пробравшегося в расслабленную позу. Этот лес был не похож на светлые березовые рощи ее родного города. Солнце, затянутое утренней белесой дымкой, освещало его верхушки, но даже не пыталось проникнуть ниже — в густое переплетение кустарника, разнотравья и многоголосья деревьев. Сосны были тонкими и тянулись вверх, лиственницы жались к ним, низкие, но пышные, березы, тополя, осины и огромные ели создавали такую какофонию, что глазу просто не за что было зацепиться, чтобы заглянуть дальше. Там, в глубине, все сливалось в коричнево-зеленый сумрак и черное пятно в равной степени могло оказаться как корягой, так и медведем. И человеку там было не место. Невольно подумалось, что она понятия не имеет как живут перевертыши. То есть, Мотя ведь не просто так сбежал из семьи? И не случайно Левин со своим выводком устроился за городом.

Лес закончился так же внезапно, как и начинался — дорога вильнула, подстраиваясь под русло реки, потянулась вдоль высокого берега, мимо пшеничного поля.

Ферму было видно издалека — несколько белых ангаров окружали административное здание, чуть дальше находилась фабрика по производству колбас, но они проехали мимо, двигаясь дальше — вновь нырнули в сосновый лес, а когда выбрались на холм…

— Ого!

Петрович довольно хмыкнул и сказал так, будто это был его дом:

— Нравится? Отгрохали махину… Но у него и детей полный дом, попробуй каждому по комнате!

Дорога вышла на высокий берег реки, где на повороте, в небольшой распадке, закрытый вот ветров высокими соснами, стоял дом. Нет, особняк! Сложенный из толстых бревен, в два этажа, он занимал площадь небольшого сельского стадиона. Если считать в бабушкиных домах, то таких могло бы поместиться штук шесть. Они долго тащились по кругами огибавшей холм дороге, то выбираясь на открытое пространство, то ныряя в леса, пока наконец не уперлись в деревянный шлагбаум.

— Все! — торжественно объявил Петрович и заглушил мотор. — Дальше пешком.

— Долго? — подозрительно уточнила Соня, вглядываясь в окружавшие их сосны.

— Тебя встретят, — махнул рукой старик. — Я раньше водителем работал, детей его в школу возил. Там мышь не проскочит, поверь.

Ее действительно встретили — двое молчаливых мужчин вышли из-за деревьев почти сразу как Соня прошла за шлагбаум, шурша гравием. Она мгновенно поняла, что это не люди — даже Мотя по сравнению с ними выглядел как милый щеночек — и выставила перед собой бутылку с настойкой как защиту.

— Лекарство вам принесла, — голос дрожал. — Пустите?

Они молча кивнули и пристроились чуть позади. Никакого оружия Соня у них не заметила, но разве таким, как они, вообще нужно оружие? Она помнила того блондина в пабе, до сих пор в кошмарах снится…

Левин встретил ее на улице — судя по всему, ему уже доложили и ее ждали.

— Софья Алексеевна, — широкая улыбка была призвана изобразить дружелюбие, но только еще больше напугала. Заметив это, Марк слегка ее приглушил и уже серьезно добавил: — Мы вам рады. И еще больше — настойке. Я собирался ехать за ней завтра, но раз уж вы сами решили зайти в гости…

Дальше было очень странное знакомство с семьей. Жена Левина действительно была женщиной милой, но, пожалуй, единственной из всех — человеком. На фоне остальных она словно терялась, не имея ни такого роста, ни выраженной мускулатуры, ни желтых глаз, которые наличествовали абсолютно у всех детей, которых ей представили — на десятом она сбилась со счета.

— Это все ваши? — невольно она с уважением посмотрела на женщину, но та только засмеялась и поставила перед Соней чашку кофе:

— Что вы! Моих только трое, они уже выросли. Мотю вы, наверное, знаете? А остальные… родственники.

Прозвучало странно, явно что-то под собой скрывая, но иногда лучше не задавать вопросы, на которые не желаешь знать ответы. На залитой утренним солнцем кухне царили уют и спокойствие, словно они и правда были людьми. Так легко забыть…

Она покрутила в руках чашку, сделала глоток — кофемашина у Левиных была прекрасная, как в ресторане.

— Я так понимаю, покровы слетели? — осторожно уточнил Марк, садясь напротив. Взгляд у него был изучающий и опасливый одновременно. Соня неуверенно кивнула.

— Я разговаривала с Матвеем. Он рассказал мне, кто вы.

Имя собственного сына заставило его скривиться:

— Ну если Матвей рассказал, — насмешливо протянул Левин. — Тогда я удивляюсь вашей смелости. Решились явиться в логово зверя…

— Милый… — его жена поставила на стол тарелки. На одной красовался шоколадный торт (уже начатый), на другой — мясная нарезка. Рядом расположилась корзинка с нарезанным багетом.

Судя по лицу Левина, он с трудом удерживался от едкого комментария и только тонкая рука жены, легко сжавшая его плечо, заставила мужчину вместо этого сделать глоток кофе.

И Соня заговорила о другом:

— Вы слышали об облаве?

Марк кивнул. По его знаку все дети из кухни исчезли, их голоса вскоре послышались на улице.

— Это война, — сказал он и у Сони от неизбежности в этих словах побежали мурашки по спине. — Он претендует на мою территорию. Я вынужден отвечать.

— Глупости! — вырвалось у нее. — Вы даже не пытались договориться!

— А кто вам сказал, что я этого хочу? — глаза у Левина налились холодной желтизной. — Он убил моих людей. Не пришел для разговора, а расправился с ними. Я терпел, когда он начал собирать своих упырей, подмял весь город, терпел, когда начали резать моих овец, а Мирча только улыбался, но этого ему показалось мало. Ваша бабушка, между прочим, была единственной из всех существ, кто осмеливался ему перечить. Вы видели, что с ней стало. Если так пойдет и дальше — нас просто вырежут. Уже начали. И облава этому подтверждение.

— И смерть Черныха тут совершенно ни при чем? — насмешливо уточнила Соня.

— Жизнь за жизнь, — пожал плечами Марк и чуть удивленно посмотрел на нее: — Вы слишком молоды и к тому же недавно сорвали покровы, но это закон существ. Кодексы, тюрьмы… Этим развлекаются люди. У нас — все просто.

— Просто⁈ — изумилась Соня. Вскочив со стула, она нервно вытерла вспотевшие руки о джинсы. Мужчина перед ней был спокоен, он уже все для себя решил и она поняла Матвея — его действительно не стали бы слушать. — Это приведет к резне!

— Эй! — ей, видно, удалось расшевелить его, Марк хлопнул по столу ладонями, впечатывая их в мраморную столешницу. — Не мы это начали! У меня тут сорок душ за спиной!

— Так отройте глаза и посмотрите на ситуацию трезво! — предложила Соня, радуясь, что между ними находится массивный стол. От мужчины напротив исходила с трудом сдерживаемая сила и она ощущала ее как волны сухого горячего ветра, наполненного запахом полыни и мускуса. — Это не Мирча.

— И вы туда же, — махнул рукой Левин, усаживаясь обратно. С досадой уточнил: — Кто к вам приходил? Тома?

— Матвей, — хрипло ответила Соня. Волна силы не то чтобы стихла, скорее ее взяли под контроль.

В голосе Левина проскользнула явственная горечь:

— Матвей… И здесь лезет, куда не надо. Вы думаете, я не знаю, с кем он связался? С этим упыренышем…

— Я тоже связалась. Как с упыренышем, так и с перевертышем, — огрызнулась она уязвленно. — И если бабушка для вас хоть что-то значила…

— А для вас? — отбил ее выпад Левин. — Я видел ее тело! Кто-то очень постарался, чтобы все выглядело так, будто это мы ее убили. Вот что… Делая скидку на вашу неопытность, — он внимательно на нее посмотрел и кивнул, словно соглашаясь с собственными мыслями. — Вы не знаете Мирчу. Этой твари больше пятисот лет, он умен, хитер и всегда добивается своего. И жаждет власти. Ваша бабушка отказалась ему платить — и ее больше нет. Я хотел отделиться, создать свою общину — и вот, мои дети мрут как мухи, а меня обвиняют в вещах, которых я бы в жизни не сделал! Подумайте хорошенько! За мной мои люди, я не стал бы действовать безрассудно.

В его словах была логика. И будь она воспитана в Тальске, Соня бы, наверное, даже не усомнилась них. Но в этом ее беда и везение одновременно — она могла посмотреть со стороны, без эмоций (относительно, потому что специфическая фигура Мирчи Владовича невольно вызывала отвращение), хоть и знала о другом мире очень мало.

— Я думаю, вы не правы, — она обошла стол и остановилась на секунду возле Марка. — И ваша с Мирчей вражда играет против вас. Двоих. Итогом станет исчезновение общины. Вы ведь хотели моей помощи — я пытаюсь. Ваша задача не убить друг друга, пока у меня не будет ответов. А теперь покажите мне загоны с овцами и дорогу, на которой нашли бабушку.

Смотреть там особенно было не на что. Забор давно починили, с лесной дороги смыло все следы. Только и осталось что щемящее чувство одиночества, но Соня так и не сообразила — ее это или она уловила нечаянную эмоцию, затерявшуюся среди путаных ветвей лиственницы. Левин больше обвинениями не кидался, наоборот, старался вспомнить подробности.

— Почему вы решили, что овцы — дело рук Мирчи? — Соня поймала себя на том, что невольно принюхивается. Отвратительный запах, которым пропахли все ее вещи, был единственной зацепкой.

— Уж я насмотрелся на укусы упырей, — поморщился мужчина. — И кровь, опять же. Конечно, сам Мирча не стал бы мараться, отправил кого-нибудь… Или не уследил, это неважно. Если хотите мое мнение — он кого-то прикрывает. Отрицать очевидные вещи, нападать первым… не в духе Мирчи. Может быть, его выкормыш сорвался — все же диеты до добра не доводят. А за него… Мирча бы и людьми пожертвовал, не только общиной.

Соня попыталась представить Бориса, глухой ночью перелезающего через забор в поисках отбившейся от стада овцы. Губы невольно дрогнули в улыбке.

— Зря смеетесь, — поднял брови Левин. Они медленно двинулись по дороге. Видимо, визит нужно было заканчивать. — Что вы знаете о Борисе?

— Что он — ребенок любимой женщины, — хмыкнула она, вспомнив скорбную физиономию Мирчи.

— Погибшей при родах, — сухо уточнил ее собеседник. — Мария была человеком. Нежное создание, невинное дитя. Мирча тогда еще старался прикрываться личинами, это теперь он их отбросил.

От абсурдности рассказа, звучавшего посреди светлого, пронизанного солнечными лучами соснового леса, кружилась голова. Она ведь не верит в это. Такого просто не бывает… Впрочем, с ней сейчас разговаривает перевертыш и его можно даже пощупать. Но не нужно, наверное.

— Дальше, думаю, вы и сами догадаетесь, — Марк довел ее до шлагбаума, с другой стороны которого дрых на водительском сиденье Петрович. Идти с Соней он наотрез отказался, хотя и не мог сказать почему.

— У них, как это обычно бывает, случилась любовь, — Марк прислонился к дереву и насмешливо посмотрел на нее. — И за ее последствиями дело не стало. Ваш Борис, этот милый мальчик, появился на свет, в буквальном смысле прогрызая себе дорогу.

Соня сглотнула образовавшийся в горле вязкий комок. Эта ужасающая картина, сказанная таким будничным тоном, стояла перед ее глазами, заставляя потеть ладони, которые она поспешно вытерла о джинсы.

— Дальше романтика быстро закончилась, — перевертыш пожал плечами. — Девица навсегда осталась в памяти любимой женщиной, а Мирча вырастил сыночка в любви и полнейшей вседозволенности.

— Не похож Борис на избалованное дитя, — заметила она, пытаясь подсчитать.

Марк приподнял брови:

— С человеческой точки зрения? Наверное. Но он отрицает свою суть, вбил себе в голову, что желает жить как человек…

— И что в этом плохого? — возмутилась Соня.

— Потому что он НЕ человек! — рыкнул перевертыш. В этот момент его самого с человеком бы никто не перепутал. — Вы не понимаете? Он не человек! Конечно, он ест человеческую пищу, но ведь и мы делаем то же самое. Только для его второй ипостаси эта еда не подходит, нет. Она требует крови и рано или поздно возьмет свое. Мирча это позволяет, закрывает глаза на игры любимого дитятки, не учит его питаться. Донорская кровь — это же надо додуматься! — он возмущенно покачал головой. — Все равно что хищнику дать морковку вместо мяса. Может быть, он ее и съест, но инстинкты рано или поздно возьмут свое.

Взгляд его был тяжелым, почти осязаемо давил на плечи. Злые слова упорно не вязались с образом милого мальчика-ботаника и казалось, что речь сейчас идет не только о Борисе.

Столько подводных камней, невидимых связей опутывает этот маленький, скрытый в дремучих сибирских лесах мирок! Человеческая память коротка, люди смотрят вперед, чаще за ненадобностью отбрасывая прошлое, а эти существа помнят века и веками не меняются, застывают в своих чувствах, суждениях, решениях. Даже перевертыши — от Моти Соня знала, что живут они разве что чуть дольше обычных людей, но, вынужденные существовать в столь замкнутом сообществе, выстроили четкую и очень жесткую иерархию, основа которой — древние традиции и инстинкты. Возможно, это было единственным способом выжить — она не бралась судить.

От Левина она вернулась с неприятным осадком на душе. Много думала о Борисе, о Моте, о том, почему только эти двое нарушителей правил видели очевидные несостыковки в нынешней истории. О том, что их ждет, если община все-таки распадется. Ведь Мирча не пощадит Матвея, вряд ли он вообще понимает что такое жалость. Соня все пыталась понять, кому нужно стравливать между собой упырей и перевертышей — две самые крупные фракции в Тальске. Остальные слабее или меньше числом — как ведьмы, например. Можно было бы предположить, что как раз ведьмы-то и хотели ослабления «конкурентов», но тогда тетке Томе было совсем не выгодно привлекать к расследованию Соню. Нет, она хотела порядка.

Оставался… Мирча? Но что ему было нужно? Чего не хватало? Власть, деньги — все это было. Предположение Левина о том, что он покрывал Бориса — просто абсурд! Уж мальчишку-то Соня знала, да он вечно в кармане влажные салфетки таскал, руки каждые десять минут антисептиком обрабатывал, а о том, чтобы вот так, жестоко и кроваво кого-то убить…

Был и еще один вариант. Вариант, который становился все более реальным по мере того, как Соня узнавала больше о собственной бабушке. Она была как-то связана со всей этой историей, она была первой жертвой — человеческой. И только о ней Соня не знала почти ничего.

Она настолько сосредоточилась на проблемах существ, что даже не заметила, как неприятности подкрались совсем с другого края. Оставшуюся часть воскресенья Соня потратила на завершение уборки в старой бане — большую часть из готовых снадобий отставила в сторону, намереваясь раздать адресатам, пока не истек срок годности. Остальное хотела выбросить — оставаться здесь она не собиралась, работать местным лекарем тоже, да и не было у Сони такого таланта. И все же совесть ее грызла — бабушка помогала им большую часть жизни, а перемен существа не любили и не умели с ними справляться. Поэтому утро понедельника было посвящено приему страждущих. И когда к обеду поток рогатых, лохматых, чешуйчатых и клыкастых истек, она поняла, что чего-то не хватает.

Марины не было.

Поначалу Соня даже не забеспокоилась — мало ли, дети заболели… Добежать через дорогу или позвонить и предупредить, конечно, можно было, но… Или, может быть, она в архиве? На прошлой неделе Марина говорила что-то о справках по генеалогии, которые готовила для предстоящей выставки — многие из местных жителей о своей родословной имели весьма смутное представление, особенно если говорить о людях. И Марина заказывала данные из других архивов, включая, кстати и дело ее бабушки — Соня сама помогала ей составлять запрос и теперь очень на него рассчитывала, надеясь получить из Грузии хоть какую-то информацию. Да, наверное, она просто еще не вернулась.

Когда обеденный перерыв прошел, а подруга так и не пришла, тревога начала расти. Летний день сам по себе не располагает к переживаниям, ну кому захочется на теплом солнышке думать о плохом? Может быть, поэтому Соня до последнего момента не предполагала ничего дурного. Ни когда переходила пыльную дорогу, ни когда открывала старую скрипучую калитку — та была незаперта, так что дома кто-то все же был. Дом тоже стоял нараспашку — и это был первый тревожный звоночек. Раскрытая дверь болталась на ветру, хлопая о стену дома — слишком громкий и неприятный звук, который ни один хозяин терпеть не будет.

А потом она почувствовала запах. Острый, сильный, он ударил в нос знакомым мускусом и тошнотворной сладостью, мгновенно окутал ее плотным коконом, пригасил пробудившийся страх, не давая убежать. Словно в кошмарном сне, игнорируя бившуюся где-то в тумане разума мысль, Соня шагнула дом.

Марина лежала в сенях — красивое «парадное» платье, купленное на распродаже в областной столице (она так им хвастаталась!) было задрано до бедер и казалось темнее, чем обычно. Черные пайетки не блестели, ярко выделяя белую, словно восковую кожу. Волосы потускнели, небрежным свалявшимся комком обрамляя бледное лицо с синюшными губами. На нем застыло изумленное выражение детской обиды, словно она даже не успела понять… Соня наклонилась, медленно протянула руку, чтобы нащупать пульс, но жилка на шее не билась, да и кожа была холодная и твердая на ощупь, словно мыло. Мертва.

Соню затошнило. Абсурдность и ужасающая реальность этой картины никак не вязались в голове с образом живой Марины — улыбающейся, наивной, слегка глуповатой…

Она искала взглядом причину смерти — шарила глазами по телу, не понимая, в чем дело, и не находила.

В доме что-то щелкнуло, загудело — посторонний звук наконец вывел Соню из прострации, впрыснув в кровь приличную дозу адреналина. Шарахнувшись назад, она выскочила на улицу спиной вперед, едва не упала, запнувшись о порог, и остановилась только, добежав до музея. В висках стучало, руки тряслись и почему-то вместо скорой она набрала номер Саида. Тот ответил не сразу, суховатое «Да» прозвучало в трубке словно издалека.

— Ты можешь приехать? — наверное, она заикалась, потому что он не сразу ее понял. — Сюда. В музей. То есть… Марина. Я ее нашла.