Справочник существ община г. Тальска

Глава 10

Неизвестно, кто из них удивился и испугался больше — Соня отчетливо видела панику в глазах Моти, тот дернулся, затем пугливо обмяк на стуле под внимательным взглядом тетки Томы. Подозревала, что сама смотрелась не лучше. Илья вообще походил на козодоя — с выпученными глазами и приоткрытым ртом переводил взгляд с них на мать и обратно. Потом подскочил на стуле:

— Когда⁈ Кто⁈

Не то чтобы Матвей сдался без боя, но если от следователя он еще мог бы что-то утаить, то от острых как буравчики глаз тетки Томы скрыться было негде. Она словно насквозь видела мальчишку и достаточно было скептически приподнять одну бровь, чтобы тот начинал дрожать. Соне такое отношение было непонятно, но она хорошо помнила ночные пляски вокруг яблони и не хотела проверять, на что еще способна ее соседка.

Поэтому Мотя рассказал все. Тетка Тома мрачнела на глазах, лицо ее неуловимо потемнело — а может, свет переместился так, что глубокие тени от носогубных складок словно выросли, вытянулись, даже нос-картошка стал острее, походя на острый клюв. Соня искренне порадовалась, что ее участие в этой истории ограничилось случайным присутствием, потому что и так от страха уже начало подташнивать. Она машинально потянулась к бутылке и обнаружила, что та уже опустела.

— То есть, — когда парень закончил и как сдувшийся шарик опал на стуле, с нехорошим спокойствием сказала она. — Бориса избивали твои… сородичи.

Последнее слово явно в последний момент заменили исключительно для нее — Сони.

— И субботу он снова столкнулся с ними же, — продолжила тетка Тома. Вопросов она не задавала, но каждая фраза почему-то звучала приговором и Матвей встрепенулся:

— Да не он это!

— Цыц, — рявкнул на него Илья. Но его мать только покачала головой:

— А я и не думаю, что он. Только кажется мне, Мирча за свою кровиночку еще и не такого натворить может. Об этом ты подумал? Софико, вот ты мне скажи, знал Мирча, что Левинские прихвостни его сына как чучело для битья используют?

— Борис говорил, что нет, — неуверенно ответила Соня. Сама мысль о том, что кто-то из ее знакомых (пусть даже таких отвратительных, как Мирча) мог сотворить подобное с другим человеком, ее потрясла и соглашаться с ней не хотелось. Да и… как?

— Мало ли что он говорил, — хмыкнула тетка Тома и встала. — Вот что, Илюша… Ты расследуй, расследуй… свидетелей опроси, неделька мне нужна, чтоб разобраться, сможешь?

— А потом? — хмуро возразил «Илюша».

— Суп с котом, — огрызнулась маменька. — Разберусь я, сказала же. Посоветуюсь кое с кем.

Она двинулась к выходу, следом за ней автоматически потянулись и остальные. Путь до их переулка прошел в задумчивом и удрученном молчании, даже природа вокруг словно притихла в опасливом ожидании — почти стемнело, фонари не горели, в густой листве росших вдоль дороги деревьев приглушенно перекликались ночные птицы, короткими обрывистыми трелями стрекотали кузнечики и изредка резкой ноткой вскрикивали жабы. И зудели комары — Соня отбивалась от них как могла, другие вовсе не замечали.

Мотя не выдержал первым.

— Не Мирча это, теть Том, — жалобно и как-то неуверенно протянул он.

Мимо прогромыхала машина Ильи, на пару секунд выхватила их желтым светом фар и свернула в сторону Верхнего города.

— Ну не стал бы он… так. Борис же, — поскольку женщина молчала, он попытался снова. Соне этот разговор был предельно непонятен — как и большая часть бесед местных жителей. Но она прислушивалась, чувствуя, что внутри что-то поднимается, какая-то… правда. И эта правда не была ни приятной, ни удобной.

Тетка Тома молчала. Они дошли до дома, остановились возле ее калитки. Мотя продолжал шаркать следом, как привязанный, явно чувствуя себя виноватым за Бориса. Только здесь соседка остановилась и внушительно, всей массой, развернулась к ним.

— Борис бы не стал, Мирча — не стал, — передразнила она и прищурилась: — Почем тебе знать? Друзьями вы никогда не были, а чужая душа — потемки. Я вот знала Мирчу… До Бориса. И такой уверенности у меня нет.

— Я овец видел, — упрямо возразил Мотя. — И отцовских людей тоже. Борис бы так не смог.

— Я тоже видела, — кивнула тетка Тома. — И не мне тебе говорить, на что они похожи.

Глаза у парнишки удивленно и недоверчиво раскрылись, блеснуло в темноте грязной, мутной желтизной, Соня даже шаг назад сделала, опешив. Но моргнула — и словно ничего и не было, привиделось, показалось…

— Папа этого тоже не делал! — с таким возмущением воскликнул он, что тетка Тома даже улыбнулась.

— Тихо, тихо… Ишь, защитник. Давно ли сам был готов на отца с кулаками броситься? Сколько нам трудов стоило вас разнять?

— Так это ж не то, это другое, — смутился Мотя, покосившись на Соню, тетка Тома только рукой махнула.

— Мне одно от тебя нужно, — веско сказала она, пристально вглядевшись в мальчишку. — Чтобы ты сидел тихо и ни во что не вмешивался. Я обещала разобраться — разберусь и виноватого найду. Веришь?

Не то чтобы Матвей поверил, скорее уж решил не спорить — судя по упрямо выдвинутому подбородку, времени он давал немного.

Соня вызвала ему такси и отправила домой, так и не спросив даже номера телефона — а ведь хотела. Просто тетка Тома смотрела на нее уж очень задумчиво, словно прикидывая, с какой стороны лучше в печку засовывать — это нервировало.

— Ну и что же мне с тобой делать? — задумчиво пробормотала она, едва такси отъехало и в переулке снова стало темно.

По мнению Сони, с ней как раз ничего делать не требовалось. Она вообще чувствовала себя очень неуютно в обществе странной соседки и все происходящее ей категорически не нравилось. Хотелось прыгнуть в первый попавшийся самолет и улететь из Тальска подальше. Останавливало одно — бабушка. Если есть хоть малый шанс докопаться до правды — она должна это сделать.

— Рассказать правду? — на пробу выдала она, не особо надеясь на результат. И добилась лишь усмешки:

— Ну-ну, — скривилась тетка Тома. И проворчала, открывая калитку и собираясь оставить Соню наедине с самой собой: — Будто это так легко, покровы рвать… Кстати, на-ка, пока не забыла…

Какие покровы, зачем рвать — не объяснила, но не ломиться же в дверь? Соня сунула ключ от музея в карман и отправилась к себе.

Два дня все было относительно тихо. Относительно — потому что определенно что-то происходило, но словно бы исподволь, тайно. Соня это чувствовала по едва заметным изменениям в поведении окружающих, особенно в Нижнем городе — на улицах стало меньше людей, а те, что встречались, выглядели очень целеустремленными — только до магазина и обратно, с работы сразу домой, какие уж тут разговоры по душам, на их пятачке у магазина, где раньше собиралась молодежь теперь лениво лежала в пыли собака. Большая, серо-песочного цвета, она почти сливалась с дорогой, тем более что почти не шевелилась — только смотрела исподлобья, устало положив голову на вытянутые лапы. Выделялась только полоска зеленой краски на загривке — может, кто-то случайно зеленку пролил, а может, дети шалили. Агрессии от нее, вроде бы, не исходило, но поди пройди мимо такой зверюги — она и в лежачем-то положении доставала Соне до колена. Лохматая, что медведь. Ей, наверное, было жарко, но со своего места она не уходила. Сердобольная Соня на второй день отрезала от бутылки-пятилитровки донышко, налила воды и осторожно поставила чуть в отдалении, в тени кустов. Собака удивленно покосилась на нее и с места не сдвинулась.

— Ну и сиди там, — обиделась девушка.

Бориса она не видела, в музей он не заходил, Матвей тоже исчез, зато с утра пораньше в переулке уже стоял пикап Левина. Об этом сообщил Михаил, к удивлению Сони дисциплинированно явившийся в половине восьмого. Она даже растерялась, не зная, что ему поручить.

— Давайте я пока забором займусь, — предложил он. — Не дело это, когда даже курица его перейти может.

— Только я понятия не имею есть ли у бабушки инструменты, — предупредила она, чувствуя себя до крайности глупо. Прав, наверное, был Андрей, когда говорил, что ее дело — труд интеллектуальный, а все хозяйственные вопросы лучше оставить мужчинам. Правда, она ни разу и не видела чтобы он таковыми вопросами занимался…

Вдвоем с Михаилом они растрясли хлам в пристройке к коровнику и все-таки нашли и молоток и пилу и даже плоскогубцы. Уже убегая на работу, Соня остановилась на крыльце, неуверенно зажав в руке ключи. Она собиралась вернуться в обед, но не держать же человека все это время на улице?

Михаил посмотрел на нее пристально:

— Уверены?

— Брать там нечего, — пожала плечами Соня. — А соседку я предупрежу. Если вы вдруг захотите холодильник вынести (Бирюса, между прочим, ядерную войну переживет) — она встанет на его защиту грудью.

Словно почувствовав, что речь зашла о ней, тетка Тома объявилась собственной персоной. Хлопнула дверь соседского дома, раскричались выпущенные из курятника куры, а затем над покосившимся забором выросла ее встрепанная шевелюра, еще не покрытая привычным платком.

— Софик… — что она хотела от Сони в такую рань так и осталось неизвестным: едва увидев рядом с девушкой мужчину, соседка булькнула, охнула и, судя по звукам, навернулась со своей подставки. И на настойчивые вопросы только отмахивалась неловко: — Да ничего, деточка, ничего, ты занята поди…

«Опять сплетни пойдут» — тоскливо подумала Соня.

То ли присутствие Михаила было тому причиной, то ли ее попросту решили не включать в список посвященных, но почти всю следующую неделю никто через забор не заглядывал, в переулке не караулил и вообще стояла такая тишь да гладь, что зубы сводило. Пикап уехал, пока она была на работе, и больше не появлялся, зато вечером, возвращаясь домой, Соня обнаружила в переулке катафалк Дракулешти. Это ее изрядно взбудоражило и во двор она влетела, ожидая увидеть сцену побоища, но нашла только Михаила на крыльце — он спокойно строгал какую-то деревяшку, вокруг все было в опилках, часть забора, отделявшая ее от тетки Томы, была выровнена и выправлена, а другая — наоборот снята и лежала штабелем неопрятных досок вдоль малиновых зарослей.

— Никто не приходил? — вопрос прозвучал нервно и Соня тут же об этом пожалела, наткнувшись на внимательный изучающий мужской взгляд.

— А должен был? — осторожно уточнил Михаил, вставая. День был солнечный, хоть и ветреный, и он успел загореть докрасна — футболка висела на периллах крыльца, а на белой коже плеч хорошо были видны красные пятна. Заметив, куда она смотрит, он пожал плечами:

— Может быть, я и правда какой-нибудь ученый? Который солнце видел только по телевизору. Сидел себе в кабинете, книжки писал… — тон у него был не очень уверенный и Соня тоже хмыкнула скептически — таких мышц у кабинетных ученых не бывает.

— Идемте, намажем вас облепиховым маслом, — вздохнула она.

— Лучше простоквашей, — авторитетно раздалось позади. — Бабушка говорила, так оно эффективнее… Бабушка… Бабушка! Вот видите, не зря я к вам пришел!

У сделался такой гордый и счастливый вид, будто наличие бабушки (даже имени которой он так и не вспомнил) было личным достижением.

В остальном вечер прошел на удивление спокойно и даже как-то по-домашнему — машина Мирчи все еще стояла в переулке и Соне не хотелось оставаться одной, так что она позвала Михаила на ужин. Тот радостно согласился и, откусив громадный кусок от соленого огурца, пояснил:

— Вы простите, но столовская еда у меня уже поперек горла стоит.

Оказалось, все это время он питался в благотворительной столовой при храме и ей даже совестно стало за свои корыстные интересы. Вот у человека — горе, а у нее что? Соседи страшные?

Ел он при всем при этом удивительно аккуратно — движения были точные, скупые: взял картофелину, срезал верхушку (а давайте я вам ножи наточу? А то смех же один…), посыпал солью и откусил ровно половину. Еду он пробовал с интересом, все еще, видимо, экспериментируя — понравится или нет? Пока явных предпочтений заметно не было.

Так они и сидели — Соня с неожиданным удовольствием наблюдала, почти не ела сама, и мужчина напротив, с эполетами из сметаны на плечах.

Ушел он уже по сумеркам, отмывшись в душе от сметаны и снова натянув футболку — та, правда, от холодного ветра на улице мало спасала.

Следующий день прошел в том же размеренном ритме, забор был выправлен, а Михаил перешел собственно к дому, занявшись для начала наличником. Соне даже стыдно стало — действительно ведь работает человек, а она даже заплатить ему не может. Впрочем, непохоже, что он вообще расценивал это как работу, скорее уж как возможность опробовать свои способности в максимально возможных видах труда — и не всегда результаты были в его пользу. К четвергу она уже перебинтовала ему отшибленный молотком палец, вынимала занозу, обрабатывала порез от ножа (хорошо наточил) и — вишенкой на торте — лечила тепловой удар.

— Михаил, вы уверены, что работа руками — это ваше? — когда он открыл глаза, Соня сурово сдвинула брови. Затащить его в дом не смогла, поэтому пришлось приводить в чувство прямо посреди огорода. Что его туда понесло так и осталось загадкой. С работы она вернулась пораньше совершенно случайно — сотовый забыла. А не то неизвестно сколько бы он так пролежал! Лето наконец и в Тальске вспомнило, что оно лето и теперь нещадно выжаривало все, до чего доставали его лучи. В полдень на улицу решались высунуться только самые отчаянные, но даже при этом вечерами никто в реке не купался, хотя буквально неделю назад она постоянно слышала визги дурачившейся в затоне ребятни.

— Зовите меня Миша?

Улыбка у него была обезоруживающей — открытой, чуть стеснительной и очень светлой. Не улыбнуться в ответ было невозможно и Соня только головой покачала, подавая ему руку и помогая встать. Для такой внушительной комплекции двигался он удивительно легко.

— Миша, не попробовать ли тебе что-нибудь другое?

— Например? — он смотрел на нее с любопытством исследователя, готовый, похоже, заняться чем угодно.

— Ну, не знаю, — смутилась Соня. — В автомастерскую сходи, может, ты машины чинить умеешь?

Он обещал попробовать.

— Вот закончу у вас с делами и сразу…

Соня вздохнула — ему явно не хотелось уходить. И ведь приходит каждое утро как на работу, что, спрашивается, ищет? Если бы ее бабушка была с ним как-то связана, наверное, что-нибудь за это время в памяти всплыло.

Еще одним признаком надвигающихся Событий было возвращение Марины раньше срока. На вопросы Сони она искренне не знала как ответить — просто что-то потянуло, стало тревожно, да и остальные с озера разъехались очень поспешно. Вот и…

Вернулась она во вторник и в среду уже вышла на работу, а музей стал местом паломничества местных старожилов. Пока Соня была одна, они не приходили, видимо, с подозрением относились к чужачке, зато теперь просиживали часами, а тема для разговоров была одна — недавнее убийство. Как поняла Соня, событие это было из ряда вон, с таким Тальск давно не сталкивался и теперь все были уверены — однозначно, чужак. Уж их-то, местные, ни в жизнь… К сожалению, чужаков в городе можно было по пальцам пересчитать и она невольно оказалась в центре внимания — как девушку, родственницу местной старушки ее не подозревали, но уже весь город знал, что Софико дала работу пришлому, да еще какому! Без рода, без племени, о себе ничего не помнит — или говорит, что не помнит⁈

Дошло до того, что она всерьез начала за здоровье Михаила опасаться — а ну как устроят самосуд?

Доставалось и Илье — за бездействие. Свидетелей он опрашивал исправно, только ведь никого не арестовал — непорядок. А тот бордель в подвале давно надо было прикрыть, неизвестно еще чем они там занимаются ночами, ясно же — ничем хорошим!

Был, впрочем, один плюс от этого нашествия — они провели с десяток экскурсий, Соня оказалась особо востребованной, видимо, каждый надеялся ее разговорить. Заодно и про новую выставку рассказала, хотя большого энтузиазма эта идея не вызвала.

Михаилу она сначала ничего говорить не собиралась, только он и сам все выяснил, в среду утром наткнувшись на парочку «доброжелателей», душевно посоветовавших пришлому катиться от Тальска подальше. Чем закончилась беседа он не уточнял, но костяшки на левой руке были сбиты, а больше повреждений не обнаружилось.

— Совсем сдурели, — проворчала на эту новость Марина, когда Соня поделилась с ней своим беспокойством. Но восприняла ее своеобразно: — Нормальных мужиков и так в городе днем с огнем не сыщешь, а они последних распугивают. Сонь, а Сонь, а зачем тебе сразу два? Поделилась бы одним…

— Забирай, — рассеянно предложила Соня, воюя с допотопным компьютером, который упорно отказывался видеть интернет-провод. Ей и правда в последнее время казалось, что мужчин в ее жизни стало как-то уж слишком много и они, словно частицы с одинаковым зарядом, начинают друг от друга отталкиваться: во вторник Саид встретил ее после работы, предложив себя в качестве гида по исторической части города. Идти никуда не хотелось, тем более что дома был Миша, работал он бесплатно и оставить его еще и без ужина не хотелось. Прогонять Саида не хотелось тоже — она как раз вспомнила, что дома так и лежит тот странный головной убор.

В общем, мужчины встретились и познакомились — исключительно вежливо, но все равно складывалось ощущение, что они друг друга оценили и сделали выводы.

— Похож на свадебную чихти-копи, — не слишком уверенно сказал Саид, когда Соня, быстро протащив его мимо работающего на улице Миши в дом, достала из сундука странную вещь. — Я не эксперт. Но ты говорила, есть фотография?

— Я ее в музее оставила, — огорчилась Соня. — Весь альбом туда унесла…

— Я зайду завтра, покажешь, может, по мужской одежде больше скажу, — пообещал Саид. И, покосившись на дверь, осторожно спросил: — Не слишком хорошая идея — так доверять незнакомому человеку.

Что тут скажешь? Он был прав. Если рассуждать логически. Соня подозревала, что если бы такое случилось до Тальска — она бы шарахнулась от Миши, как от прокаженного. Мало ли? Большой город быстро учит осторожности.

Но в Тальске с ней что-то случилось. Этот городок, размеренная жизнь, люди вокруг меняли ее и Соня делала и говорила вещи, которых от себя и сама не ожидала. Внутри нее словно заработал маленький радар, подсказывающий как нужно действовать — иногда она буквально нутром чуяла, как будет лучше, хотя рациональная часть сознания кричала об обратном. Но смерть бабушки уже научила ее — иногда рациональное не значит лучшее. Вечерами, перед сном, она иногда думала — а что, если бы сразу прислушалась к бабушке? Что, если бы не отмахивалась от ее слов, не смотрела, как на выжившую из ума старушку? Что, если тогда все случилось бы по-другому?

Да, можно назвать это чувством вины. Может быть, так оно и было.

Разговор о мужчинах происходил аккурат на следующий день, а уже вечером Саид снова появился в музее с букетом цветов наперевес. Марина от такого явления едва не рухнула в обморок — зрелище и впрямь походило на девичью мечту.

— Повезло тебе, — вздохнула она, пока Соня искала куда бы букет поставить, выбирая между вазой из шестидесятых (экспонат номер пятьдесят четыре) и полулитровой кружкой с выщербленными краями.

Выглядела Марина при этом так печально, что хоть икону пиши. Соня скептически посмотрела на розы в кружке, осторожно прислонила букет к стене. Цветы были красивые. Мужчина тоже.

— Мне тут еще кое-что нужно доделать, — медленно, размышляя правильно ли поступает, она отступила к черному ходу. — Ты не могла бы пока отнести Саиду альбом?

Дважды просить не пришлось. Вернувшись спустя полчаса, она застала раскрасневшуюся Марину и несколько настороженного Саида. Последний посмотрел с укором, явно рассчитывая оказаться в другой компании. Ну, по крайней мере она сделала все, что могла.

— Простите, выставку готовлю, вот и задержалась, — неловко извинилась Соня. На столе перед Саидом лежал раскрытый на середине альбом, рядом ворох фотографий. — Успели все посмотреть?

— Я вообще-то шел за одной конкретной, — хмыкнул Саид. Прозвучало двусмысленно, Соня проигнорировала — она ему ничего не обещала и уж тем более не просила дарить цветов. Это было неожиданно и, пора признаться, очень неловко. Поэтому она порылась в стопке отдельно лежащих фото и выудила оттуда нужную карточку. Втроем они еще раз внимательно ее осмотрели.

Все та же девушка в странном головном уборе, рядом с ней юноша — темноволосый, темноглазый, с тяжелым, будто проникающим через пленку взглядом. Они стояли рядом как пара, однако даже не касались друг друга и особенно счастливыми не выглядели. Он — слишком серьезный, смотрит с вызовом и затаенной гордостью, она — испуганно и растерянно.

— Это твоя бабушка? — с сомнением уточнила Марина, поправив очки.

— Может быть, — пожала плечами Соня. — Вроде похожа…

— Наряд определенно свадебный, — заметил Саид. — Она выходила замуж в Грузии?

— Этот мальчик не похож на деда Петю, — покачала она головой.

— К тому же дед всю жизнь в Тальске прожил, — заметила Марина. — Моя мама его знала, все рассказывала как он их в яблоневом саду ловил. С хворостиной. Но бить никогда не бил, так, пугал только.

— Может, это был ее второй брак? — предположил Саид, продолжая вглядываться в фотографию. Чем-то она его привлекла, причем рассматривал он не девушку, личность которой обсуждали, а парня. Ни одного грузина кроме самого Саида Соня не знала, поэтому и удивилась. Впрочем, может быть, и показалось.

— Теперь я уже не уверена, — призналась она, забирая фото. — Я поговорю с мамой, может быть, она что-то вспомнит. Но спасибо, что попытался.

Как-то так вышло, что из музея они возвращались уже втроем — рабочий день у Сони и Марины заканчивался в одно время и хотя жила последняя прямо напротив работы, но по улице пошла вместе с ними и напросилась идти дальше вместе с Саидом:

— Мне как раз в Верхний город нужно, а одной больно боязно, — призналась она, чуть виновато посматривая на подругу. — Говорите что хотите, но в последнее время в городе неладное творится. Стало… неспокойно.

И это было самым точным определением для того, что НЕ происходило в Тальске. Соня ее отлично поняла, а Саид нахмурился:

— Ты про трупы в баре? В больнице только и разговоров было. Черных ходил сам не свой, но молчал как рыба, только со следователем и говорил…

— Тот патологоанатом? Вскрытие опять он проводил? — поняла Соня.

— А кто еще? — пожал плечами Саид. — Больше-то некому.

Ей было интересно все, что касалось этого дела, но Саид больше ничего не знал, а Марина и подавно — ей эта тема не очень нравилась и разговор постепенно скомкался, как плохая бумага.

Они ушли. Соня осталась. Посмотрела на солнце, которое только начало крениться к закату и продолжало нещадно припекать макушку, на пустынную пыльную дорогу — здесь и идти-то всего ничего, дорогу перейти да напрямки, через сквер… и бар, в котором, как она слышала, в последнее время тихо, как в могиле. Сравнение показалось жутким, но она заставила себя встряхнуться. Илья обязан с ней поговорить, по крайней мере о домогательствах Мирчи Владовича — ведь заявление было написано, а ответа так и не пришло!

Честно говоря, даже внутри ее головы эта причина для беседы казалась смехотворной. Соня уже по реакции тетки Томы поняла, что ход этому делу не дадут. Поэтому решила для уверенности прихватить с собой еще одного «потерпевшего».

Она развернулась и пошла домой, продолжая рассуждать. С точки зрения логики смысла идти туда не было совсем. И все же тянуло, тихий голосок предчувствия нашептывал — еще есть шанс найти ответы, если задать правильные вопросы, держать руку на пульсе… Илья ей виделся слабым звеном в цепочке «Тетка Тома — Марк Левин — Мирча Владович — Следователь» и кто знает, если он что-то расскажет, возможно, она выяснит что-нибудь и об остальных.

— Приезжал катафалк, — с порога огорошил ее Миша. Он всегда встречал Соню на крыльце, словно случайно оказываясь там с разными делами. Дескать, на теплых ступеньках удобнее дерево стругать. И наличник красить. А теперь он и вовсе доски с пола в сенях снял — пробирайся, как хочешь.

Она резко остановилась. Началось. Вот знала же, что неладно.

— Вышел какой-то дед, на свечку обтекшую похож, увидел меня и быстро смотался, — пока она таращилась, не зная куда бежать, Миша обстоятельно закончил и с любопытством посмотрел на нее: — А у тебя интересные знакомые.

— Очень, — с чувством сказала Соня и присела на ступеньки. От мужчины терпко пахло потом и деревом. Миша тем временем продолжал все тем же беспечным тоном, щурясь на солнышко:

— Еще явился лейтенантик, сказал, Илья Евстигнеевич меня видеть желают.

— Может быть, что-то выяснил? — с надеждой предположила Соня, радуясь появившемуся поводу навестить полицию.

— Что он мог выяснить, когда я сам про себя ничего не узнал? — проворчал Миша, но покосился на нее и поднялся: — Ладно, погоди, в душ схожу, а то целый день на улице… Схожу, узнаю.

— Тебя проводить? — не то чтобы ей очень хотелось снова видеть Илью — тот был отчетливо неприятен — но надежда узнать хоть что-то вновь возродилась. Не по одному, так по другому вопросу, а то в последнее время казалось, что она дрейфует в море неизвестности и любое событие как кусочек огромной головоломки, который непонятно куда приладить.

— Обычно наоборот бывает, парень девушку провожать должен. — расплылся в улыбке Миша. И, скрываясь в доме, добавил: — Хотя я все равно «за». Не волнуйся. Никто нас не тронет. — это он, видимо, вспомнил «доброжелателей». Прозвучало весомо и как-то уверенно, что ли. Она внимательно поглядела на него. Мужик как мужик, вон, физиономия довольная, простая, как у валенка. И двигается как большой медведь — неповоротливо, шаркая огромными ступнями. Лапищи — ее ладонь в два раза меньше.

Вернулся он уже с влажно блестевшими волосами, свежий и в футболке. Это отчего-то Соню расстроило, но она даже секунды не дала коварной мысли, чтобы оформиться. Они вышли из дома и неторопливо двинулись по улице. Собака проводила их внимательным взглядом. Продавщица, разморенная послеполуденным зноем, сидя в облаке табачного дыма на крыльце магазина — тоже.

— Пойдем, покажу короткую дорогу, — она подтолкнула Мишу в один из тенистых переулков.

Мрачная громада полуразрушенного завода источала безмолвие — несмотря на вечерний час, из-за наглухо закрытой двери не доносилось ни звука и когда она для пробы дернула ручку, та не шелохнулась. Миша внимательно и любопытно наблюдал.

— Что это за место?

— Бар, — сдуру брякнула Соня и тут же, наткнувшись на хитрую улыбку, поспешно добавила: — Там просто мой знакомый работает, думала, может он на месте.

— Ну вот, — расстроился ее спутник. — А я решил, ты меня на свидание хотела позвать.

И снова смотрит хитро, так, что сразу понятно — подсмеивается и не всерьез. Соня невольно улыбнулась. Если бы он всерьез намекнул на интерес к ней, она бы, наверное, побоялась пускать его в дом. Не столько из страха, сколько из нежелания снова ввязываться в любовные дрязги. Нет уж, она еще от Андрея не отошла. Но ее новый работник, казалось, очень четко это понимал и ничего, кроме легких шуток, себе не позволял ни словом ни делом. Даже дистанцию ни разу не нарушил, хотя ожидать чуткости от такого громилы можно в последнюю очередь.

— Вот вспомнишь что-нибудь о своей жизни, тогда и позову, — проворчала Соня вполушутку. — А вдруг ты женат?

Этот вопрос заставил ее спутника всерьез задуматься. Они успели миновать затяжной подъем на гору по деревянной лестнице (триста три ступеньки!) и через высокую арку войти под каменные стены кремля, когда он наконец серьезно, но не слишком уверенно ответил:

— Нет… Наверное. Я бы почувствовал, если б был влюблен, как думаешь?

Что она могла ответить? Соня понятия не имела что должен чувствовать — или не чувствовать — человек в такой ситуации и уже пожалела, что ляпнула глупость.

Был уже седьмой час, солнце клонилось к горизонту, но по-прежнему стояла жара, когда они добрались до пункта полиции. Встретили их не очень радостно.

— Илья Евстигнеевич занят, — дежурный с интересом смотрел на нее и Соня заподозрила, что новость о том, что на Мирчу Владовича подали заявление о домогательствах, успела разойтись по всему городу. — Но можете в коридоре обождать.

Стульев, конечно же, не было. Они неприкаянно встали в узком коридоре, прижимаясь к стене каждый раз, как кто-то протискивался мимо. Но по крайней мере в пыльной полутьме было прохладно и это скрасило получасовое ожидание. Поэтому, когда дверь кабинета открылась, выпуская высокого человека в кольце оранжевого света от заходящего солнца, она увидела только темный силуэт.

— Иди, — шепотом сказала, подтолкнув Мишу. — Тебе нужнее.

Он не стал спорить и исчез в дверном проеме. Предыдущий посетитель, наоборот, буквально шарахнулся в сторону и поспешно зашагал к выходу — в сумраке, вновь установившемся, когда дверь в кабинет захлопнулась за Мишей, был виден только его смутный сутулый силуэт, да ноздри запоздало уловили специфический запах. Она не сразу поняла, что он ей напоминает. Формалин. Черных!

Соня и сама не смогла бы объяснить что толкнуло ее двинуться следом за ним. Любопытство, желание поговорить, убедиться в правильности своих догадок? В любом случае она поспешно зашагала следом, едва не бегом проскочила турникеты и удивленно проводившего ее взглядом дежурного и выскочила на улицу, суетливо оглядываясь. Высокая фигура патологоанатома мелькнула на углу улицы и исчезла за поворотом. Соня бросилась следом. На улице было тихо и малолюдно, только поднявшийся ветер шумел кронами берез, сквозь густую листву которых на асфальт пятнами ложились отблески заката. В этом мельтешении света и тени она едва не потеряла стремительно удаляющийся силуэт — Черных шел быстро, переставляя свои длинные ноги, как тощая цапля, и очень целеустремленно. Сначала она подумала, что он собирается вернуться в морг, но тот свернул направо, а не налево и стало понятно, что направляется он в «Дракулешти». Впрочем, и там не задержался — не успела Соня добежать до дверей, как он уже снова выскочил на улицу под обрывок фразы секретарши:

— … не вернулся еще!..

На узком тротуаре деться было некуда, а стоило ему повернуть голову, как Черных бы ее увидел, так что Соня заскочила в единственное возможное место — узкий проулок не больше метра шириной, в котором стояло четыре вонючих мусорных контейнера. Заскочила и согнулась за одним из них, только голова торчит.

Патологоанатом постоял на крыльце, оглядываясь, затем достал телефон. Ей было слышно только его голос, но и без того понятно, с кем шел разговор:

— Але… Да, босс, все узнал. Илюха сам не верит, трясется, того и гляди от злости лопнет. Да понял я, чего вы, — в голосе патологоанатома зазвучало странное для такой каланчи заискивание. — И… Там баба эта у кабинета терлась.

Соня замерла. Видимо, речь про нее.

— Да не знаю я, она меня поди не узнала, я быстро ушел, — донесся ленивый голос. — Только че ей там надо, а? Еще и с мужиком притащилась, чтоб ему пусто было. Может, грохнуть обоих, да и дело с концом?

Ответа она не услышала, потому что одновременно с этой фразой к тротуару подкатил катафалк и из него злобной фурией выскочил Мирча Владович собственной персоной. Сцену на крыльце Соня не видела, но отлично представляла по звукам: хлопок, ойканье Черныха и злобное шипение.

— Идиот! Подставить меня хочешь? Я тебя самого в железном гробу закопаю, лет на двести, чтобы неповадно было! Мы законопослушное агентство, ясно тебе⁈

— Так сольют же нас, хозяин, — проскулил Черных. Слышать жалобные нотки в его голосе было странно и почему-то стыдно, словно она стала свидетелем чего-то позора. — Как пить дать, ну не верит Илюха, что мы тут ни при чем!

— Чхать я хотел на твоего Илюху, — огрызнулся Мирча Владович. — Он за место трясется, так что сам молчать будет. А мы тем временем разберемся. Иди к щенку, скажи, я его не трону. Пусть с папашей переговорит… Не нравится мне все это.

Хлопнула дверь агентства. Через несколько секунд Соня рискнула высунуть нос из своего укрытия, но на улице уже никого не было. Ругаясь про себя — упустила! — она завертела головой, но до морга Черных вряд ли бы успел дойти, да и видно ей было ту дорогу, так что уйти он мог только вперед, к площади и кремлю. В голове кружились вопросы — что за щенок с папашей? Почему следователь не верит патологоанатому? Что значит «сольют»? Как минимум один из вопросов можно было прояснить, не потеряй она этого клятого патологоанатома — тот словно сквозь землю провалился.

— Соня? — недоуменный вопрос заставил ее обернуться. На повороте к зданию полиции, буквально метрах в пятидесяти от нее, стоял на светофоре Миша. Даже отсюда она видела удивленно вскинутые брови. Опасаясь привлечь внимание Мирчи Владовича, исчезнувшего где-то в недрах «Дракулешти», она заторопилась к своему спутнику.

— У тебя все в порядке? — спасибо, хоть подождал с вопросами пока она не утащила его за поворот.

— Не уверена, — вздохнула она, прикидывая, стоит ли втягивать во все это еще и Мишу. И без того вокруг нее много неизвестных, а ведь о нем она даже имени, если подумать не знает. Это он себя Мишей назвал, а как оно на самом деле? С другой стороны, из всех ее знакомых в этом городе он выглядел самым нормальным, как бы странно это ни звучало.

Может быть, именно поэтому ей не хотелось втягивать его в свои проблемы — и без того человеку досталось. Поэтому Соня заставила себя улыбнуться и сказала:

— Хотела поговорить с патологоанатомом, который бабушку оформлял, но не догнала. Поздно спохватилась. Извини, что убежала… Зачем тебя Илья вызывал?

Если у Миши и возникли сомнения в ее версии событий, оспаривать ее он все же не стал и послушно переключился на другую тему, показав временное удостоверение личности.

— Вместо паспорта, — пояснил, аккуратно складывая бумагу в карман. — На работу меня с такой фитюлькой, конечно, не возьмут, но хоть что-то…

— А паспорт?

— Через пару недель, — махнул рукой он. И с кривой улыбкой признался: — Вот я вроде радоваться должен, правда? Жизнь свою восстанавливаю, а только у меня ощущение, что я не свою, а чужую примеряю. Что мне теперь, фамилию тоже выдумать? Прямо шпионская история получается… А может я правда шпион?

— В Тальске? — скептично уточнила она.

— Верно, — признал Миша. — Мало секреты выкрасть, нужно ведь еще их из страны вывезти, а тут до цивилизации два дня поездом.

Они дружно фыркнули от смеха и обстановка немного разрядилась, перестав напоминать похоронную.

— Пойдем, теперь я тебя провожу, — с улыбкой предложил мужчина и добавил, больше для себя, чем для нее: — А то у вас тут черте что творится…

С этим Соня была абсолютно согласна.

Идти через агентство и морг не хотелось, поэтому она повела их кружным путем, через частный сектор вдоль высокого берега. В тридцати метрах под ногами плескалась река, горизонт просматривался далеко вперед и было видно, как лучи закатного солнца тают, истончаются на огромном, покрытом сосновым лесом пространстве. Ближе к ним он уже был непроглядно черным, но вдалеке еще охрился под светом, почти сливаясь с розовато-оранжевым небом. Над головой оно уже потемнело до густого синего и бледная луна проявлялась все ярче, словно фотография на старой пленке. В обход центральных улиц они добрались до площади у кремля — здесь играла музыка, работал фонтан, мерно работали разбрызгиватели, поливая темную в тени белых стен зелень газона, толпами слонялись китайские туристы — от них шума было, пожалуй, как он десяти групп туристов русских. Музеи уже не работали, но на территории кремля была гостиница где всех, видимо, и разместили. Продравшись через них, как через воробьиную стаю, Соня с Мишей поспешно нырнули под арку ворот и вышли на лестницу. Здесь, под прикрытием холма, было почти как ночью — и если небо еще не набрало густоту, звезды проглядывали пока белыми молочными шариками, то внизу, в густой листве окружающих лестницу деревьев и кустов, было темно и тихо. — Дай-ка я тебя поддержу, — скептически посмотрев на теряющиеся в темноте ступени (фонари горели только на самом верху и внизу, освещая невидимую сейчас площадку) Миша перехватил ее под локоть.

Соня даже возражать не подумала — по сравнению с гомоном, оставшимся за спиной, здесь было как-то уж слишком тихо. Их шаги далеко разносились по лестнице, но тонули в листве. Через нее же пробивались далекие отголоски музыки.

Миша неожиданно остановился — они как раз спустились до очередной площадки между пролетами, от нее уже было видно основание лестницы. Она спускалась осторожно, видела в темноте не очень хорошо, а потому смотрела больше под ноги — не хотелось лететь триста с лишним ступеней, поэтому не сразу поняла в чем, собственно дело. Ощущение беды дошло через другие сигналы — сжавшиеся на ее локте пальцы, застывшую позу, нарастающее молчание. И легкий шорох внизу. Соня машинально повернула голову, всмотрелась, пытаясь осмыслить картинку — не привыкший к таким зрелищам мозг судорожно искал подходящее объяснение темному силуэту в основании лестницы. Человеком это быть никак не могло, потому что у людей не бывает таких ломаных линий. Было ощущение, что внизу распластался выкорчеванный пень, раскинувший в разные стороны корявые корни. Или…

— Подожди здесь! — Миша сообразил первым, начал поспешно, запинаясь, спускаться, она потащилась следом, несмотря на просьбу. Он не оглянулся, но попросил, отвлекая: — Звони в скорую. Ты знаешь номер?

Номер Соня знала, к сожалению.

Дальше было как в страшном сне. Несмотря на попытку ее спутника закрыть тело, она сразу его узнала — в первую секунду по одежде. Смерть очень сильно исказила черты лица, застывшие, словно в гротескной маске, перекошенные. И свернутая шея не добавила им красок. Как это ни странно, при жизни Черных был ей безотчетно неприятен, — землистое лицо, алый крупный рот, по-жабьи влажный блеск водянистых глаз — но после смерти все это словно угасло и перед ней лежал совершенно обычный человек, чуть более бледный, с остекленевшим взглядом куда-то вверх, даже губы успели выцвести и отдавали синевой.

Разве что выражение искаженного судорогой лица безотчетно тревожило.

— Наверное, оступился где-то на самом верху, — предположил Миша, снизу вверх прикидывая расстояние полета. Поначалу он выглядел растерянным, озирался, словно ожидая увидеть кого-то еще, но потом взял себя в руки — и ее заодно, потому что для Сони этот труп был уже не первым и их количество ее изрядно выбило из колеи.

— Это Черных, — она все продолжала смотреть на тело, понимая, что надо бы отвернуться. Это лицо… Разве такие лица у тех, кто падает с лестницы?

Видимо, она сказала это вслух, потому что Миша несколько недоуменно, словно ему это в голову не приходило, пригляделся:

— Не знаю, я не специалист… Наверное. А что с ним не так?

Теперь они оба пригляделись уже с нездоровым интересом. В пятне желтого света от фонаря их было трое — все остальное тонуло в опустившейся темноте, а вдалеке и все ближе слышался вой сирен скорой. Птицы наконец вспомнили о своих обязанностях и нежно разворковались, намекая, что для такой теплой тихой ночи есть более интересные занятия, чем рассматривание остывающего трупа.

Ответ застрял в горле. Соня не решалась его произнести и тем самым сделать реальным. Пока все было в ее голове, можно было списать на разыгравшееся воображение. Что-то слишком много она в последнее время списывает на воображение…

В такой тишине их и нашли. Дальше — хуже. В бригаде уже обнаружились ее знакомые, так буднично («рассказывайте, Софья Алексевна, процедуру знаете!») общавшиеся с Соней, что Мишины брови неумолимо поползли вверх. Для всех, конечно, было шоком узнать в погибшем патологоанатома, но обыденность процедуры скоро взяла вверх, только водитель, цыкнув губой, недовольно проворчал, садясь за руль:

— А кто теперь вскрытие проведет? Эй, Федька!

— Из города кого-нибудь пришлют, — донеслось из кузова. — Да я и так вижу, что он с этой треклятой лестницы навернулся… Опа, Илюха на дежурстве.

Илюха действительно был на дежурстве и увидев их второй раз за день, совсем не обрадовался. А опознав тело, разразился трехэтажным матом, так что у водителя даже сигарета изо рта выпала. И даже очевидная причина смерти его не обрадовала.

— Случайно упал? — донеслось до них его скептичное фырканье. — А точно ли? Мой главный эксперт отдает богу душу как раз во время важного расследования, по-вашему, это случайность?

Его недовольство перекинулось на них. Их снова отвезли в полицию и около часа мурыжили в отдельной комнате — спасибо хоть не в камере. В остальном здании царила, несмотря на позднее время, суета. Когда она немного улеглась, к ним заглянул молоденький дежурный и пригласил в кабинет следователя. Причем у Сони возникло ощущение, что с гораздо большим удовольствием последний никогда бы их не видел. Почти с отвращением переводя взгляд с одного на другую, он, наконец, небрежно сунул им чистые листы.

— Пишите.

— Что писать? — то ли от шока, то ли по позднему времени — часы показывали начало одиннадцатого — Соня плохо соображала.

— Все, что видели, слышали, нюхали… В общем, как труп нашли, — сидевшему перед ней человеку явно приходилось не в первый раз перечислять эти пункты. — Был ли он мертв, когда именно вы его увидели, как увидели, каждый свой чертов шаг. Особенно хотелось бы знать какого хрена вас понесло по этой лестнице.

В общем, беседа вышла не слишком вежливой. Она устала, была напугана, выбита из колеи видом мертвого человека (а могла бы уже привыкнуть!), так что выйдя на улицу, даже не сразу сообразила куда идти. С них, словно с преступников, взяли подписку о невыезде и отправили восвояси с напутствием:

— Пока провожу вас как свидетелей, — размашисто расписываясь под показаниями, Илья угрюмо посмотрел на них. — Но дело квалифицирую как подозрительную смерть. Так что сидите по домам… И ни во что не вмешивайтесь. Вас, Софья Алексеевна, это особенно касается.

Прозвучало обидно.