Справочник существ община г. Тальска

Глава 1

Той ночью ей плохо спалось. Душно, липко — из открытого настежь окна не доносилось ни ветерка. Соня вертелась на своем жестком — ортопедическом — диване, переворачивала подушку (с эффектом памяти), а потом все же не выдержала и встала. Босые ноги коснулись прохладного ламината. Часы на столе показывали начало четвертого — ночь на улице выцветала, теряла краски.

Она подошла к окну. Оно выходило во двор многоэтажного дома, картина более чем типичная: заставленные машинами тротуары, неподвижные скелеты турников, напротив слегка покачивались верхушки деревьев, черные на фоне начавшего сереть неба.

Где-то вдалеке клубились тучи — сизые, периодически подсвечивались внутренним огнем, но к ним не долетало ни звука, ни ветерка. Далеко гроза.

Парило. Воздух был наполнен горячей влагой и дышалось с трудом. Не дождавшись облегчения, Соня набросила халат и тихонько приоткрыла дверь. Из отцовского кабинета доносилось тиканье больших напольных часов, из родительской спальни — мерное похрапывание в два голоса.

Серой тенью она прошла по длинному коридору на кухню и, прикрыв дверь, щелкнула пультом от телевизора. Тот исправно загорелся экраном, предложив на выбор больше двухсот каналов. Соня привычно включила новости. В такую рань показывали только низкорейтинговые документалки про маньяков и она занялась кофе под зловещий речитатив ведущего:

— Еще вчера утром Марина думала, как будет отмечать выпускной, а уже сегодня вечером ее нашли убитой и изнасилованной, за сотню километров от дома…

— Вот, насмотришься всякой гадости, потом спать не можешь.

Мерная ложка выпала из рук, со звоном покатилась по кафелю, кофе рассыпался по столешнице.

— Бабушка⁈

Соня прыжком обернулась. Но кухня была пуста — и она испытала жгучую смесь облегчения и разочарования. Показалось.

Или нет?

Зная бабулю, та вполне могла бы и посреди ночи заявиться, никого не предупредив. А может, родители ее просто будить не стали, решили сюрприз устроить?

Голос был ее — ба, ласковый, слегка ворчливый. Соня на всякий случай прошлась по комнатам, даже в кабинет заглянула, но лишних квартирантов не обнаружила. Сердце медленно успокаивалось, осталось недоумение. Она могла бы поклясться… чего только жара не вытворит. В душ сходить?

Сходила и кофе доварила — но так и не успокоилась. Было тревожно, непонятно от чего. Муторно. Позвонить что ли старушке? Давно не говорили… И еще дольше — не виделись.

А в Сибири сейчас, наверное, хорошо… Там даже в конце весны снег лежит, оттого ночами жарко не бывает. И от ледяных рек прохладой тянет… Ни тебе комаров…

Она с раздражением прихлопнула одного — и долетают ведь, пятый этаж!

— Не спится? — в дверях появилась мать. На шелковую пижаму наброшен халат, но уже расчесана, глаза из-под очков смотрят чуть сонно.

— Жарко, — посетовала Соня. Поутру разговаривать не хотелось. Но часы показывали четыре и она все же спросила: — А ты почему встала?

Мать долго не отвечала. Наливала кофе, добавляла сливки, придирчиво отмывала ситечко. Все в полутьме, тишине спящего дома.

— Муторно мне, — наконец, сказала она, расположившись напротив дочери. — А почему — сама не знаю. Бабушка снилась.

Соня вздрогнула и бросила на мать быстрый внимательный взгляд.

— Глаза открываю — а она над кроватью стоит, — словно предлагая оценить шутку, та слегка улыбнулась и недоверчиво покачала головой: — И смотрит так тревожно, Натиа, говорит, беда пришла…

— Какая беда? — вырвалось у Сони.

Наталья Петровна бросила на дочь насмешливый взгляд:

— Ну какая может быть беда во сне, Софья? Так, причудилось… Жарко, вот и снится всякое.

На этом странный разговор был закончен. В комнате повисло молчание, все более гнетущее, выжидающее, но уже обыденное — с тех пор, как вернулась домой, словно побитая собака, зализывать душевные раны, Соня сталкивалась с ним постоянно.

Она смотрела в окно, наблюдала, как просыпается спящий город и невольно сравнивала себя — нынешнюю и себя — прошлую. Ну кто бы мог подумать, что все настолько изменится? И не в лучшую сторону… Хотя это как посмотреть.

Две недели назад у нее было все, о чем только можно мечтать — хорошая работа в институте лингвистики, выигранный грант, на который можно было безбедно существовать ближайшие пару лет, почти выплаченная ипотека, любящий мужчина и планы на совместную жизнь.

Если у нее и были какие-то сомнения, Соня их игнорировала. У нее был хороший семейный пример перед глазами — родители. Родители, которые и дня друг без друга прожить не могли. В ее семье не устраивали безобразных скандалов, не повышали голос, она всегда чувствовала между отцом и матерью глубокое уважение друг к другу. Оба научные работники, он — профессор, она — доцент, педагоги с почти двадцатилетним стажем, они шли в одном направлении всю жизнь и Соня невольно искала того же.

Кто же знал, что она так ошибется?

Теперь вот ни жениха, ни квартиры, а она вынуждена вернуться в свою детскую комнату. Единственный плюс — диссертация писалась ночами исключительно хорошо, особенно в отцовском кабинете. Если он и знал о ее ночных набегах, то ничего не говорил.

С родителями она объяснилась коротко, без подробностей, а они расспрашивать не стали, давая блудной дочери время прийти в себя. Но прошло уже две недели и в воздухе незримо висел вопрос. Она знала, что мешает их уютному существованию своим не вписывающимся распорядком дня (и ночи), занимает ванну в неподходящее время и вообще… взрослые дети должны жить отдельно. Точка.

И да, про квартиру так ничего и не рассказала. Не смогла — первый взнос дали родители, а у папы в последнее время сердце шалило… Ну, может и смалодушничала, конечно, не без этого.

В тот день все шло наперекосяк. Утро не принесло облегчения, к обеду тучи закрыли небо, но духота по-прежнему стояла ужасная. Они пораскрывали все окна — не помогло. Соня съездила на работу, взяв волю в кулак зашла к Андрею. Положила на стол заявление, чувствуя, как все внутренности сжимаются от всколыхнувшейся обиды и непонимания. Он внимательно прочитал — спокойный, как и всегда. Даже когда она его вещи на улицу выбрасывала, ругаясь последними словами, он невозмутимо их собрал и спокойно сказал:

— Не устраивай сцен. Ты же из интеллигентной семьи.

А теперь смотрел на нее в недоумении и удивлялся:

— Уходишь? Зачем?

— Видеть тебя не могу, — честно ответила Соня, чувствуя невероятное облегчение от возможности и смелости сказать это в лицо.

— Как ребенок малый… — проворчал Андрей, но увидел что-то в ее глазах и все же подписал заявление, не преминув напомнить: — Две недели не забудь отработать. В кадры я сам занесу…

Она молча развернулась и вышла — и пошла прямиком в больницу, жаловаться на головные боли, нервное расстройство и больной желудок. Тетя Маша на нее посмотрела и вздохнула:

— Разошлась со своим?

— Разошлась, — пожала плечами Соня. Выговаривать это страшное когда-то слово становилось все проще. Так, глядишь, и родителям сможет сказать.

— Ну и правильно, — тетя Маша оформила ей больничный легкой рукой. — А на физио ты все же походи, старые травмы они такие.

Соня вышла из больницы во влажную духоту майской улицы словно в баню и в тот же миг над головой громыхнуло, сверкнуло, вокруг потемнело и разразился ливень. Горячие дождевые капли стучали по бетонному крыльцу, сгоняли под него, как бабочек на огонь, редких прохожих, а она посмотрела на клокочущие лужи и шагнула под дождь. Намокла в секунду — темные, заплетенные в тугую косу волосы потяжелели, тянули голову вниз — она их распустила и пряди тут же зазмеились по спине, на висках закрутились в ненавистные колечки.

Соня шла по дорожке через сквер, пахло мокрой травой и хвоей, птицы попрятались кто куда, кормушки покачивались от ветра, рассыпали шелуху от семечек. Платье прилипло к телу, показывая явно больше, чем положено, но она только расправила плечи и пошла дальше. Черт с ним.

Потом она будет думать о новой работе, о том, как выплатить банку просрочку за квартиру, как вернуть ее в свои — законные — руки. Сядет и расскажет все родителям, должны же они понять, в конце концов…

Но сейчас она просто подставляла плечи под теплый дождь, позволяя воде смывать всю грязь последних недель. Все проблемы. Все беды…

Вернулась домой под вечер — после дождя выглянуло солнце, но уже садилось, изредка выглядывая из-за крыш домов. Платье успело просохнуть на легком ветерке, плечи — чуть обгореть, волосы — окончательно запутаться. Стоило, наверное, привести себя в порядок прежде, чем заходить домой, но у подъезда стояла скорая и Соня мгновенно почувствовала новую беду. Сердце пропустило удар, кольнуло страхом — она бросилась по ступеням, кляня себя за то, что так долго отсутствовала. Телефон лежал в сумочке черным безмолвным обелиском — сама выключила, не хотела ни с кем разговаривать…

В квартире пахло корвалолом, а на полу заметны пыльные следы от порога и до спальни родителей. На кухне сидела мать и мужчина в медицинской форме. Здоровый, что бык. При виде нее — встрепанной, с испуганными глазами, оба вздрогнули.

— Папа? — еле слышно прошептала Соня, боясь услышать ответ.

— В порядке уже, — коротко ответила мать и посмотрела на нее. Обе вспомнили бабушку. И сон. Беда пришла…

Соня прокралась в родительскую спальню, отец спал. Дыхание было ровным, глубоким, но кожа все еще бледная, под глазами виднелись синяки. Одна рука безвольно свисала с кровати. Тумбочка была заставлена лекарствами.

Не зная, чем помочь, она достала из кладовки швабру и вытерла пол. За это время доктор ушел, но мать осталась на кухне и Соня не сразу решилась туда зайти. Щелкнула выключателем, разгоняя собравшийся по углам синий сумрак, включая маленькое теплое солнце для них двоих. Поставила чайник — родители упорно отказывались покупать электрический, она пару раз дарила, но с подарочными все время что-то происходило — то электрика замкнет, то носик неудобный… Так и пользовались старым, еще советским, на три литра — роту солдат можно напоить, не то что двух женщин.

Чай тоже заварила в чайнике, чтобы не из пакетиков. Порылась в глубинах шкафа, выискивая прошлогодние запасы сибирского чабреца и иван-чая, — бабуля передавала с оказией. У нее вечно гостил кто-то из родичей. А она вот последний раз была еще в детстве. Почти вечность.

— Отцу пока волноваться нельзя… — когда чай был разлит по красивым фарфоровым чашкам и золотистый липовый мед, таинственно сверкая, потянулся за ложками длинными прядями, мать заговорила.

Соня с жалостью и пониманием смотрела на нее — утратившую уверенность, спокойствие, силу. Мать выглядела потерянной, в глазах плескалась пустота, заменившая отступивший страх.

Впрочем, длилось это недолго. Стоило пробить десять часам в кабинете, раздаться слабому шуршанию в спальне, как она выпрямилась, упрямо выдвигая вперед подбородок. Темные глаза сверкнули и Наталья Петровна стала напоминать себя прежнюю — энергичную, деятельную, готовую к борьбе.

— Ничего, — сказала она, убеждая то ли себя, то ли дочь. — Все живы, отец немного отлежится и встанет. Заставлю его в больницу сходить, пусть пройдет все обследования… Софья, налей-ка чаю. И сахара брось, ему пить надо.

Соня с готовностью подскочила, засуетилась, сахар был найден с трудом — мама, поборница здорового питания, держала его исключительно в кулинарных целях.

Легла она уже заполночь, когда в доме наконец все успокоилось и родители — оба — заснули.

Снова ворочалась, выискивала удобное место, натыкаясь взглядом то на свои детские игрушки, засунутые на шкаф, то на компьютер матери, то на стоявший посреди спальни тренажер. Диван приютился среди всего этого, но использовался исключительно редко — когда она съехала на свою квартиру родители превратили ее спальню в рабочую зону. И это было еще одной причиной уехать как можно быстрее, пока не начали задавать вопросы. Может, квартиру снять? Если продать что-нибудь ненужное…

К сожалению или к радости все разрешилось — по крайней мере, на время — без ее участия. На следующий день Наталья Петровна подняла все свои и отцовские связи и потащила мужа в диагностический центр. Соня осталась на хозяйстве, неприкаянно бродила по квартире, пыталась искать работу, но быстро бросала — не до того. Спустя неделю отцу выдали путевку в реабилитационный центр, и мама начала активно собирать чемоданы. Ее ворчание было слышно то в одном конце квартиры, то в другом:

— Давно надо было собраться… — удовлетворенно говорила она, вываливая из шкафа одежду. — Сколько мы уже с тобой в отпуске не были? А, Лёш? Три, четыре года? Вот. А не нужно работой отговариваться, не нужно, организм тоже не железный… Тебе какую футболку брать — зеленую или серую?..

Голос отца слышался слабо, но он уже ходил, чувствительность к рукам вернулась, хотя иногда было заметно, что улыбается только одной стороной губ. В такие моменты Соня старалась сразу на что-нибудь отвлечься, потому что изнутри поднимался страх — а если бы?..

Вечером перед отъездом они сидели на кухне, залитой желтым ламповым светом, Наталья Петровна давала последние инструкции:

— Пальму не залей, я тебя знаю. И алоэ с балкона забери, ему там жарко, я так и не успела… Если будет звонить Марина Анатольевна…

— Она же на сотовый позвонит, — напомнила Соня, что на дворе двадцать первый век, вообще-то.

— Точно, — кивнула мать. — Тогда если вдруг отцу будут звонить, всем говори, что вернемся через месяц. Нечего, знаю я их… Но если вдруг что-то срочное, то можешь дать мой номер. Но только в КРАЙНЕМ случае, правильно я говорю, Лёш?

Отец кивнул. Говорил о редко, а потому мать заполняла возникающие паузы, словно боялась, что они разрастутся и поглотят все вокруг, как черная дыра.

Зазвонил телефон.

— Началось, — закатила глаза Наталья Петровна и пошла в спальню.

Соня переглянулась с отцом, погладила по неподвижно лежавшей на столе руке — теплой.

— Как ты?

— Справимся, полковник, — он улыбнулся, назвал ее детским прозвищем и понимающе посмотрел в глаза. — А ты — как?

От этого всеобъемлющего вопроса у нее перехватило дыхание, но прежде, чем Соня смогла ответить, на кухню, шаркая тапочками, медленно вошла мать. И Соня сразу поняла — что-то случилось. Вид у Натальи Петровны был испуганный и растерянный одновременно, словно она хотела бы немедленно начать действовать, но не знала за что хвататься и переводила взгляд с мужа на дочь в поисках ответа. Телефон был неловко прижат к плечу.

— Звонили из больницы в Тальске… — выдавила она сухими бледными губами. — Мама в реанимации.

— Бабушка? — невольно переспросила Соня и было от чего. Она ни разу не видела бабулю больной. Не то что в больницах лежать, она даже таблеток в доме не держала… — Что случилось?

— Нашли на дороге в лесу, — явно кого-то цитируя, мать тяжело села на стул. — С пробитой головой… Хорошо, охотники возвращались, заметили, а то замерзла бы насмерть. Доктор сказал, сейчас угрозы для жизни нет.

Все понимали, что за этим следует «но». Но бабушке уже далеко за восемьдесят, ей может потребоваться уход, не говоря уже о том, чтобы просто в доме кто-то был, а может быть, придется везти ее сюда, в город, потому что жить в Тальске никто из них явно не захочет…

Все эти мысли пронеслись у них в глазах и Соня почти сразу поняла, кто именно поедет в Тальск. Мать с отцом смотрели друг на друга, разделиться для них было смерти подобно, да и как? Отец еще не поправился, жена ему нужна как воздух, мама же явно разрывалась между супружеским и дочерним долгом и оттого в глазах ее было мучение пополам с неизбежной виной.

А ей… Ей не придется объяснять почему она без работы, куда делась квартира и такой со всех сторон перспективный жених.

— Я поеду, — сказала Соня и с этого момента жизнь ее изменилась, словно она свернула с хорошей проложенной трассы на узкую сельскую колею. И кто знает, что ее ждет за поворотом? — А самолеты туда летают?