Сорок апрельских дней (Сергей Савенков) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Ночь. "Ничьи дети"

Уже не понять, где Облако, где Луна...

— Послушай, сын... Ведь, у тебя нет тут друзей? Придётся нам улететь. Подождать, пока уляжется шум.

Можно подумать, мои отношения хоть когда-то мешали ему сорваться на другую планету, бросив меня в яму со змеями под названием: «новый класс»!

— И Мэйби возьмём. Без неё, я не полечу!

— Кого? — удивляется он. — А, Мэйби... Конечно, возьмём. Она много места не занимает, верно? — почему-то, отец подмигивает и улыбается. Глаза только грустные.

— И куда мы летим?

— На Землю. Помню, тебе там понравилось.

— Куда?! Там ничего нет! Ни людей, ни школ — одна радиация!

— Что до радиации — поздно о ней волноваться. А школу ты, можно сказать, закончил — осталась пара недель. Договорюсь... Всё, детство прошло! Ты взрослый — такой же, как я.

Такой же, как ты? Ну уж нет!

— Сын, я этого ждал десять лет. Теперь, либо пан, либо пропал.

«Пан»? Наверное, это очень удачливый человек, один из любимцев Вселенной. К примеру — Президент Союза, мой одноклассник Бурундук или Фиест.

— Отец, что ты будешь там делать?

— Мне нужен Маяк, — он уточняет: — Одинокий Маяк.

Я догадываюсь, для чего. И молчу.

Звездолёт похож на громадное морское животное. На кита — во всяком случае, как я его себе представляю, выброшенного на раскалённый бетон. Чёрная кожа-обшивка, датчики-глаза и антенны-усы. Хвост улёгся на плиты, и по нему, военные в экзоскелетах-погрузчиках затаскивают контейнеры.

Из трюма появляется командир корабля — брюнетка лет тридцати в звании капитана. Вокруг неё, широко расставляя ноги, будто служит не на космическом корабле, а на морском, бегает совсем молодой лейтенант.

Картина комичная, но мне не до смеха.

Отец долго, будто навеки прощаясь, смотрит на далёкие небоскрёбы. Шумно вздохнув, говорит:

— Пошли.

Мы не успеваем сделать даже пары шагов, как раздаются глухие хлопки и треск. Из ниоткуда, на взлётной площадке возникают штурмовики.

Нуль-транспортировка, без создания червоточин! У Союза, такой технологии нет!

Словно во сне, я вижу, как один из них наводит на меня автомат — между стволом и пластинами брони, в которую закован солдат, проскакивают разряды статического электричества. Время замедляется, всё становится ясным и чётким. Мне даже кажется, что я вижу палец на спусковой скобе.

И медленно, будто в ускоренной съёмке, солдат разлетается на куски. Рука, всё ещё сжимающая автомат, голова и часть туловища, остатки ранца — всё летит в стороны. Кровавая пыль смешивается с дымом.

Время вновь ускоряется.

Штурмовики продолжают прибывать. Хлопки заглушает стрёкот автоматических пулемётов, установленных по периметру взлётного поля, и грохот разрывных пуль. Не успев сделать ни единого выстрела, люди превращаются в фарш.

Новое мясо всё прибывает.

Но зачем? Ошибка? Что же, повстанцы не предполагали, что космодром охраняется? Не знали про пулемёты с системой определения «свой-чужой»?

Абсурд! Конечно, знали! Но, есть такое слово — «война», и этим всё сказано.

Хлопки звучат всё чаще и чаще. Теперь, взлётная площадка больше похожа на скотобойню. В памяти всплывает ферма, электропилы, популюсята. По белым плитам неспешно текут алые ручьи.

Из пустоты проявляется танк. Я вижу, как в стороны расходится волна сжатого воздуха. Вспоминаю, что надо открыть рот — а через мгновение меня ударяет в грудь.

Звенит в голове, уши болят. Я непременно валялся бы на земле, закрыв голову руками, но отец — стоит. Значит, не лягу и я. Если не слушать животные чувства, становится ясно, что ничего нам не угрожает.

Вокруг танка вспыхивают переливчатые защитные поля, но пока они набирают мощность, броню прошивают снаряды электромагнитных пушек. Взрывается боекомплект, башня отлетает, оставляя в небесах дымные следы, вокруг нас шлёпаются осколки.

Да уж! Ничего не угрожает?

Но не лягу я всё равно.

Бой, которого не было, стихает...

Полыхает танк, бьются в конвульсиях искалеченные бойцы. Кто-то бьётся о бетон головой, кто-то, безногий, ползёт на руках к одному ему ведомой цели.

Хорошо, что я ничего не слышу.

Жаль, что вижу. Есть благостная человеческая способность — чуть что, шлёпаться в обморок. Но — нельзя, я не девчонка. Рядом отец, считающий меня взрослым, равным себе.

Может быть, я привыкну — ко всему привыкаешь. Может быть, буду спокойно давить на курок.

А может, буду метаться в кровати, видя во сне падающие друг на друга ошмётки.

Время покажет. Сейчас мне всё равно, я — как андроид, словно автомат...

Над городом поднимается дым. Рассыпается, охваченный пламенем, полицейский дирижабль.

Значит, десант выбросили во многих местах. Естественно, если у тебя появилось оружие, которого нет у врага, логично применить его массированно и внезапно.

Как бы там ни было — баланс нарушен. К чему это приведёт — неизвестно, может маятник просто качнётся и вернётся назад.

Я слышу, как отец дёргает меня за руку. Повернувшись, читаю по губам:

— Пошли.

И мы шагаем по крови к нашему кораблю...

— Ты чего?

— Я не хочу!

— Что случилось?

— Слушай, мы ведь друзья, а ты непрерывно ко мне пристаёшь!

Друзья? Только Мэйби очутилась на корабле, как её подменили. Целыми днями сидит на кровати, словно робот, утративший управляющий радиосигнал и перешедший в режим энергосбережения.

— Не приставал бы, если бы ты...

— Нет!!!

Смотрит она совсем не по-дружески. Но всё-таки, я беру её за руку.

— Ты чего?

— Пойдём, погуляем.

— Нет! Не хочу! Только пустышки нуждаются в развлечениях. Чем ты скучнее — тем отчаяннее ищешь способ избавиться от тоски.

Вторые сутки полёта девчонка не желает выходить из каюты.

— По-твоему, самые интересные и весёлые люди — дни напролёт в стенку втыкают, не шевелясь?

— Именно так!

До столь высоких идей, я пока не дорос...

— Ну и сиди тут, обнимай коленки. А я — пошёл!

— Ага, — она утыкается носом в планшет.

Пожав плечами, выхожу в залитый холодным светом коридор. Поблёскивает потолок, и слегка шумит вентиляция. Мрачновато, но было бы странно обнаружить на военном транспорте домашний уют...

Что дальше? Я хотел повеселится с Мэйби, а не бродить в одиночку по стальным коридорам. Но вернуться в каюту сейчас, было бы глупо, и я шагаю мимо дверей соседних кают.

Коридор поворачивает, но ничего не меняется. Всё те же мрачные стены. А за следующим поворотом, я упираюсь в заблокированную дверь с надписью «Вход только для экипажа».

Ну, красота! Развернувшись — с достоинством, будто так и планировал, шагаю обратно.

А я ещё мечтал быть звездолётчиком! Да тут не выдержать и пару недель! Похоже, астронавт — самая неинтересная профессия, а Вселенная — самое скучное место!

Дойдя до дверей каюты, повинуясь внезапному импульсу, вхожу.

Мэйби всё так же, комочком, сидит на кровати. Не поднимая голову, произносит:

— Что, уже нагулялся?

— Нет! — я вновь открываю закрытую секунду назад дверь.

— Да сядь ты уже! Признай — там нечего делать!

Но, я не слушаю.

Спустившись по лестнице, попадаю в грузовой трюм.

Ого! Здоровенный!

Жаль, Мэйби осталась в каюте. Было бы круто бегать тут друг за дружкой, и потом...

— Да заткнись ты уже, пусть старшина расскажет!

— Точно!

— Во-во!

Двигаюсь на голоса. Выглянув из-за контейнера, вижу компанию матросов, рассевшихся на тюках.

— А хотите историю о настоящей любви? — вопрошает бородатый мужик с золотыми полосками на погонах.

Раздаются смешки... Ну да, флотских я знаю прекрасно, лечу не впервой. Любовь, в их понимании, сводится к посещению портовых борделей. Такая любовь и есть —настоящая, а думающих иначе, военные презирают.

— Так вот, слушайте... Давно это было, в эпоху фотонных движков... — голос старшины тонет в одобрительном гоготе — всем становится ясно, что рассказчик мастак заливать.

— Да хватит вам ржать! Чего я смешного сказал?! — его искреннее возмущение вызывает у толпы новый приступ. Но он, уже не обращает внимания: — Летёха — зелёный совсем, вроде нашего, втюрился в капитаншу — командира эсминца. Чипы в те времена были не то, что сейчас — а их ему только поставили. Не успели они ещё глупые чувства полностью подавить, только память стёрли. Так вот, видит он капитаншу и млеет — хотя сам не поймёт, отчего. Для всех она — стерва, а для него — Любимая, с большой буквы...

— С большой? — матросы надрывают животы. Сама мысль о том, что к старшему по званию можно испытать те же чувства, что к вожделенной шлюхе, находится за рамками их понимания. — И что же они, обнялись и расцеловались?

— Да нет, ничего подобного! Раздражал он капитаншу, а чем, она и понять не могла. И как-то раз, не совладав с собой, шею ему и свернула. За невыполнение воинского приветствия — он вечно рот разевал, как её встречал. А после, возьми, да и вспомни, что летёха тот, был её парнем. В школе, ещё до того, как она чипов армейских в башку понаставила и забыла всё, что военному только мешает: детство, родителей, беготню по траве и любовь... И вдруг, одно за другим, всё это вспомнилось... Заперлась она в кубрике, да пулю в висок пустила...

— Медленную?

— Чего?

— Пуля-то, медленная была? Такая, чтоб метра два пролететь, не повредив оборудование? Оружие с быстрыми пулями на корабль не протащишь!

— Да чтоб вас всех! Отдала наноботам приказ на уничтожение тканей. Вообще не в том суть...

— А в чём?

— В том, что не видите вы красоты настоящей истории! Слушайте... Дело-то, после боя было — корабль потерял массу. И всех, кто погиб или кого восстанавливать после ранений было излишне дорого — использовали для устранения повреждений. Трансформировали разбитое оборудование и трупы — в обшивку, переборки, шлюзы. И хоть сто двадцать килограмм вещества наверняка бы не помешали, старпом — тоже девчонка, в знак уважения к чувствам бывшего командира, решила сделать иначе. Уложили их с летёхой рядышком на погрузчик, да засунули в масс-преобразователь, где они превратились в энергию, а после — пучком фотонов были выброшены из двигателей корабля. Так, влюблённые, слившись в луч света, отправились в бесконечное путешествие сквозь ледяную тьму...

Последнюю фразы старшина произнёс тихим голосом, полуприкрыв глаза, видимо ожидая, что и слушатели проникнутся красотой неземной военной любви.

Напрасно. Последовал новый взрыв хохота и подколки:

— Так если она — капитанша, а он — летёха, выходит она в первоклассника когда-то влюбилась? Вот знал, только извращенки на службу идут!

Толпа загудела, восторгаясь историей, в которой действующими лицами были офицеры их собственного корабля, погибающие в финале по собственной глупости.

Что за народ! Обсуждают чужие утраченные чувства, а то, что у самих в головах нейрочипы их не волнует. Как и то, что они безвылазно болтаются в пустоте — без дома, и без семьи.

И рассказ! До чего он нелеп!

Но, сколько иронии! Это ведь сейчас, а не в прошлом, трупы отправляют в переработку — для производства пехоты не напасёшься козлов. Из фекалий и мусора делают еду и вещи. С загрязнением покончено, на всех планетах Союза — замкнутый цикл. Наверное, этим стоит гордиться.

А вот Вселенная точно не экономит. Похоже, у неё всего до хрена — даже достаточно сложных структур, над которыми пришлось попотеть. К примеру, людей.

Наша — точно не из числа тех никчёмных вселенных, вечно ноющих о сострадании. Гуманизм — человеческое понятие, миру о нём ничего не известно...

Заложив приличный крюк, обхожу травящих байки матросов. Да уж, лететь с обычным движком искривления — не то, что мгновенно скакать от Маяка к Маяку. Рехнёшься от скуки!

Ни иллюминаторов, ни экранов. Звездолёт, из которого не увидишь звёзд — разве люди об этом мечтали?

И набит идиотами. Хотя, к ним я привык, не впервые летаю с военными.

Только и остаётся, что бесцельно слоняться по трюму.

Контейнеры — тщательно запечатанные и опломбированные. Зелёный штамп: «Дзета-6».

Не распечатывая понятно: волокут наркоту на богатые полезными ископаемыми планеты. Дикари, отказавшиеся от имплантации нейрочипов, тоже нуждаются в счастье. А промышленность Союза — нуждается в дешёвом сырье. И вероятно, следующие поколения свободолюбцев, будут не такими несговорчивыми противниками прогресса.

— И что, пацан, ты тут забыл? — откуда ни возьмись вырастает «морской» лейтенант.

— Ой, дяденька, прости! Забыл у тебя разрешения спросить!

Он хмурится.

— Смотри допрыгаешься, запихаю к этим, из «Гелло». Узнаешь настоящую жизнь!

— К кому?

Но он и не думает отвечать — только спина раскачивается в проходе.

Очередная дверь, в очередной переборке, и — я сталкиваюсь нос к носу с...

Моего возраста. Личико, смазливое до отвращения. Тряпочные кроссовки, из которых торчат длиннющие ноги, чёрная плиссированная юбка и бордовая блузка. Странный знак на нагрудном кармане — скрещённые на фоне парусов шпаги. Хрупкая фигурка перекошена от тяжести ведра с пенной жёлтой жидкостью.

Ну и везёт мне на них! Встретить девчонку на боевом корабле!

Но я уже знаю, что это везенье — в кавычках. Столкнулся с девчонкой — жди неприятностей. Наверное, противоположный пол для того и придуман.

Как бы в подтверждение этих идей, она делает такое лицо, словно вступила в кучу дерьма. И тут же, расплывшись в белозубой улыбке, суёт мне в руки ведро:

— Поможешь? Ты ведь мужчина!

— Что с того?

Я будто сижу на крыше рядом с Фиестом и вглядываясь в красные вспышки... А ведь раньше, до Диэлли, я с радостью бы ухватился за ручку.

Улыбка мгновенно сползает с её лица.

— Тогда отвали!

Она упирается рукой в мою грудь, решив, что отпихнуть худого мальчишку будет легко.

Как бы не так! Я твёрдо стою на ногах, а девчонка, потеряв равновесие, клонится в сторону. Ведро цепляется за ногу, плеснув содержимым ей на кроссовки.

— Ну ты и козёл! — в глазах неподдельная ненависть.

Отодвигаюсь. Она проходит, возмущённо шипя, а я провожаю глазами бордовую блузку.

— Как тебе Терция? — кроткий голосок, но я вздрагиваю. Отчасти от неожиданности, но больше — оттого, что не могу определить пол.

Обернувшись, вижу, что это — пацан. Помладше девчонки, в такой же дурацкой одежде, только не в юбке, а в шортиках. И столь же слащавый.

— Секст! — он тянет ручку с длинными музыкальными пальчиками.

— Чего?

— Зовут меня так — Секст. Могу стать тебе другом! Лететь ещё долго, а Терция не простит унижения, девчонок подговорит. На милое личико не смотри. Вас, людей, они ненавидят. Убить не убьют — блок стоит, но поверь, будет больно. Потом из ведра обольют. Так что, тебе нужен друг — я.

Смотрю на протянутую ладошку. Нет никакого желания её пожимать, уж слишком похожа она на девчачью. И весь он, от золотых кудрей до тоненьких ножек — вылитая девчонка.

Друг! Это нужно мне больше всего. Перед глазами проносятся лица друзей с Ириды... Вот кого я хотел бы сейчас видеть рядом с собой, а не загадочное существо неопределённого пола.

Они геноморфы, из его слов это ясно. Можно было понять ещё по девчонке. Слишком идеальная внешность — не бывает такой у людей, сколько операций не делай.

Главное, козлом обзывалась!

Нет! Это ты, милая, сделана из козла!

Но что они все тут забыли?

Устав держать руку, Секст прячет её за спину. А я говорю:

— Кирилл.

— Что?

— Моё имя — Кирилл.

Он приходит в восторг.

— Ну вот! Уж было подумал, что ты туповат. Примешь неправильное решение.

Всё-таки ухватившись за пальцы, Секст волочёт меня куда-то в проход, за контейнеры.

— Ни к чему тут стоять! Нам контакты с людьми не позволены.

Мы идём, пролезаем под ящиками, поворачиваем и снова идём, до тех пор, пока я не утрачиваю ориентацию. Наконец, затащив меня в какой-то укромный угол, он с ногами забирается на контейнер, откидывается спиной на другой, и хлопает рукой рядом с собой.

— Давай, залезай!

Делать нечего. От странного геноморфа тошнит, но это неважно. Я уже стал понимать, что в реальной, не детской жизни, желания и симпатии — недостойная внимания чепуха. Имеет значение лишь информация.

Пацан тут же укладывает ладошку мне на колено. Заглядывает в глаза:

— У тебя необычное имя, Кирилл.

— У тебя — тоже.

— Ага! Мы с тобой — необычные, — его пальцы сжимаются.

— И много вас тут таких?

— Не-а. Пятнадцать. Основную партию — полтысячи, давно отвезли. Нас прогоняли на дополнительных тестах.

— Так ты, значит — брак?

Мальчишка так дёргается, что убирает руку.

— Сам ты — брак!

Дёргайся или нет, а на дополнительные прогоны оставляют именно брак! Впрочем, раз пацана не утилизировали, тест он прошёл. Но возможно, именно из-за каких-то особенностей, он и пошёл со мной на контакт. Нужно его разговорить!

Вести себя так, как учил Фиест. Как делают девчонки — иллюзия и манипуляция!

— Да ладно тебе, успокойся, — я запускаю пальцы в золотистые волосы. Он закатывает глаза.

— Кирилл... А ты... Куда ты летишь?

— Не могу говорить — военная операция. Прости, — мечтательность на его лице сменяется удивлением, и я убираю руку.

— Военная? Разве ты геноморф?

— Нет.

— Ладно, — он кладёт голову мне на плечо. — Всё это не важно...

Противные кукольные кудряшки щекочут щёку. Кожа источает синтетический ванильно-кокосовый запах.

Интересно, а что для него важно? Тереться об меня, словно кот?

— Знаешь, Кирилл, там только девчонки. Четырнадцать штук. Вот основная партия — почти целиком была из мальчишек. Им было хорошо. Не полёт — улёт! А ты не переживай, я с Терцией поговорю. Она меня слушает. Решим.

— И куда вас везут?

— Дурак? Кто нам будет докладывать? Ты разве беседуешь с кофеваркой?!

— Я не про то. Вы для чего предназначены?

— Нет, ты — дурак, и не спорь! — мальчишка хохочет. — Ой, не могу! Не могу! Я Терции расскажу, она тебя пальцем не тронет, наоборот — пожалеет... Хочешь девчонку?

— Нет.

От удивления Секст прекращает смеяться. С тайной надеждой заглядывает в глаза.

— Точно? Тебе они что, не нравятся? — и, видимо, вспомнив столкновение в дверях, делает неправильный вывод: — Ну конечно, я сразу заметил!

Не объяснять же про Мэйби. Не в моих интересах разубеждать пацана.

— Ну хорошо, не для чего — для кого? Так понятней?

— Правительственный груз.

— Ты из какой серии?

Секст отстраняется.

— Не твоё дело! Зачем это тебе? Проект называется: «Гелло».

— Просто хотел узнать возраст.

— А... — пацан смягчается. — Справедливо. Возраст имеет значение! Мы же с тобой не такие, как эти...

И замолкает.

Давить на него ни к чему. Задаю новый вопрос:

— Что за корпорация?

— «Aeon», разумеется! Всё-таки, ты туповат. У кого ещё есть подобные технологии?

Я не тупой. Просто не хочу верить в то, что к этому причастен отец.

Но, всё сходится. Теперь мне понятно, откуда у него связи в правительстве.

А Фиест полагал, что подобных созданий не существует! Наивный романтик, которого я считал воплощением вселенского зла — раньше, пока о нём ничего не знал. Пока не смотрел его сны.

Похоже, отец его просто использует.

— И чем вы от людей отличаетесь?

— С одной стороны — ничем, практически. Простейшая модель. Ведь главное — себестоимость. Схемы контроля, да слегка специфический мозг. С другой — дело в деталях...

— А возраст какой?

Он хмурится.

— Не стоит тебе это знать.

Понятно...

Кажется, Вселенная позволяет людям всё, что угодно. Лишь не разрешит нарушить физические законы: взлететь в небеса или вылечить смертельно больного мальчишку...

На затылок будто ложится чья-то злая рука, слюна становится кислой, и контейнеры начинают водить вокруг меня хороводы. А от мысли, что я упаду без чувств в жаркие объятия этого пацана, потеют ладони. Похоже, самое время валить...

Делаю слабую попытку подняться, но ничего не выходит.

Секст продолжает:

— Бывает, строят нервную систему так, чтобы мы тоже тащились. Ну, будто взрослые... А бывает, и нет. Могут сделать наоборот.

— Наоборот?

— Чтобы любое прикосновение боль приносило.

Тошнота проходит. Всё это просто за гранью... Исчезают все чувства, оставив после себя лишь холодную пустоту.

Но так даже лучше.

— Секст, а почему главное — себестоимость?

— Думаешь, чиновники за нас платят? Нет! А модели, бывает, ломаются.

— Ломаются? В смысле?

— Ну, совсем. Приходится заменять... Кирилл, пойми. Когда-то это было полезное поведение — поэтому и закрепилось. Забота старших о молодняке и передача знаний. А в качестве пряника и кнута природа использовала сексуальный инстинкт. Всё было нормально, никто не умирал. Но, человечество давно не в саванне, а среди звёзд — и тут теперь так. Наследуемые программы меняются медленно, за развитием техники не успеть.

Минут пять я молчу, позабыв, что сижу здесь не просто так... Очнувшись, спрашиваю:

— Откуда ты всё это знаешь?

— Да в меня столько инфы загружено, в том числе и секретной! Девчонки — те ничего не знают. Дуры набитые! Значит, их и такие устраивают. А с мальчиками, наверное, им интересно ещё и поговорить.

«Ещё и поговорить...» Чувствую, как накатывает тошнота.

— Так что, тебе всё на свете известно? И можно спросить?

— Ну, не всё. Почти ничего — меньше процента, от накопленных человечеством знаний. Но ты ведь не знаешь и процента от того, что известно мне... А спросить: да пожалуйста, спрашивай! Только секреты мне не разболтать, сам понимаешь — блок. Но, попробую намекнуть...

В глазах мальчишки загораются хитрые огоньки, и он придвигается ещё ближе ко мне.

— Кирилл, ведь мне скоро к ним. Думаешь, я когда-нибудь встречу такого красавчика? Ты ведь, как будто девчонка!

Вот оно как! Значит, и он меня считает девчонкой! Выходит, у нас болтовня двух подружек! Может, расквасить его идеальную мордочку?

Вздыхаю... Нельзя. Надо мучится и узнавать.

— А разве у тебя нет установок на интерес именно к таким?

— К старикам? Нет.

— Почему?

— Откуда мне знать? Может, хотят, чтобы мучился. Или из экономии — производство ускорить.

— Но ты ведь не напрямую из прототипа скопирован? Был в симуляторе?

— Конечно! Все в «Гелло» через это проходят. Да и вообще, почти все геноморфы.

— Значит, могли скорректировать личность?

— Могли, да не захотели.

— Секст, а ты жизнь прототипа помнишь?

— Ага! Скукотень... Симулятор намного круче! Мне казалось, что я учусь в школе, а ребята после уроков...

— Пожалуй, не стоит! Не хочу это слышать.

— Ну и как хочешь! — он дует губки. — Думал, ты такой же, как я...

— И каково это, быть в толпе одинаковых клонов, с одними и теми же личностями и воспоминаниями?

— Ха! Можно подумать, вы, люди, такие уж уникумы! Вас же не по одиночке воспитывают, а сразу — толпой. В яслях, в школе... Стандартное образование и массовая культура: учите, смотрите — одно и тоже, в игры одинаковые играете. Думаете, вы не клоны?

Всё перечисленное — не про меня, но спорить я не собираюсь. Вместо этого, не выдерживаю и выдаю очевидную глупость:

— Но закон запрещает создание таких, как ты!

— Ага! — он словно наслаждается своей нелегальностью. — Но ведь создают! И нас, и элитные боевые модели — они тоже чувствуют. А гибнут — сотнями тысяч... Всегда есть те, чьими страданиями оплачено счастье. Сейчас, это мы.

Я размышляю о том, что все что-то чувствуют — геноморфы, люди, популюсята, козлы. Наверное, даже андроиды. Чувствуют заказчики этих детей. Фиест тоже был полон эмоций... Да видимо, чувства — чувствам рознь.

— Понимаешь, Кирилл, законы общества зависят от того, какой инстинкт сильнее. Инстинкт заботы о потомстве, к примеру, сильнее инстинкта размножения — возникает договорённость: «я не трогаю твоего ребёнка, ты — моего, а нарушителей вместе накажем». И она работает. Но, лишь до тех пор, пока не появляемся мы — ничьи дети. Сначала создают лишённую чувств серию HEF, но людям с куклами скучно... А тебе интересно со мной? — он изучающе смотрит в мои глаза.

Я оставляю его вопрос без ответа. Пожалуй, с ним не соскучишься — в этом ведь и заключается его предназначение.

— А как же все эти фильмы и книги, все разговоры о любви, сопереживании, самопожертвовании? Ладно, пускай это тоже — проявления инстинктов. Но как же разум? Разум?!

— Думаешь, люди не знают, что они — лишь животные? Знают прекрасно! Принимать этот факт не хотят. А напоминать им о нём не стоит, себе дороже.

— А как же правда?

— Правда? Кирилл, ты сошёл с ума! Вспомни Закон толерантности — шестьсот шестьдесят шесть вопросов, которые запрещено обсуждать. Именно этот закон и поддерживает шаткое равновесие. Ложь — фундамент нашего мира, истина его сразу разрушит! Начнётся война. Не такая, как сейчас, когда люди сами не знают, что ими движет. Нет, война настоящая: противоборство идей! А война за идею, Кирилл, самое страшное, что только бывает...

— И всё же, я не могу понять, отчего...

— Оттого, что одни люди считают себя лучше других.

Не хотелось бы признаваться в таком геноморфу. Но, пожалуй, придётся.

— Каждый человек считает себя особенным...

— Вот тебе, Кирилл, и ответ.

— А ты, Секст? Ты — считаешь себя особенным?

— Ты чего! Я ведь серийный! Даже не знаю, сколько наштамповали таких, как я. Клонов, в которые загружена та же самая личность.

— Ваши тела не штампуют, а выращивают. А личность — не загружают, а воссоздают.

— Будешь мне ещё объяснять! Я — про суть!

— Секст, ну а Маяк?

— Что, Маяк?

— Как он всё это позволяет?

— Думаю, у него нет выбора — как нет ни у кого. Пойми, существует вектор развития Вселенной, ему невозможно не подчинится, как нельзя выбраться за пределы и взглянуть на Вселенную со стороны! Я, ты, Маяк — неотъемлемые элементы. Глупо обвинять звёзды в том, что они «убивают» водород, животных — что рвут друг друга на части. Люди построены определённым образом, они не могут стать чем-то другим. Они — лишь отражение Вселенной, один из этапов её развития. И геноморфы — отражение и этап. Даже Маяк вторичен и не свободен. Всё на что он способен: действовать оптимально — как ему кажется. А нормы морали рождены из потребностей, это лишь договор. На перенаселённой Земле в школах пропагандировались однополые отношения. Сейчас, во время экспансии, они вновь под запретом, а ВДК из тебя сделает, кого нужно: хоть гея, хоть гомофоба. Разглагольствования о нравственных ценностях подходят только для книг. Если для счастья миллиардов, понадобится убить ребёнка — люди убьют. Маяк, полагаю, тоже.

Как это похоже на идеи Мэйби. На то, что она говорила мне в трейлере. Неудивительно, они ведь сошли с одного конвейера!

— Оттого мне плевать на мораль! И ценности у меня — свои! Никто меня не убедит, что убийство ради благой цели — меньшее зло. Что жизнь любого человека бесценна, но некоторых — дороже.

Пацан усмехается.

— Да, но откуда у тебя взялись эти «твои ценности»? В геноме записаны, что ли? Уж поверь, они не твои. Твою личность вылепили, будто из пластилина. И ценности твои — пластилиновые, — он по-отечески кладёт руку мне на плечо: — Кирилл, в человеке есть всё. Есть и тьма. Она спит там, где ты её не заметишь. До поры... Думать, что ты от чего-то свободен — ошибка, из-за которой начинаются войны, из-за которой сжигают миллионы людей.

— Тьма? Откуда ты знаешь про Тьму?

— Ты это о чём?

Я догадываюсь, что он имел ввиду другое — непринятые и вытесненные в бессознательное части личности.

— Слушай, давай уж начистоту. Толку от твоей «объективности» и «понимания», ты ведь людей ненавидишь!

— Конечно! С чего бы мне их любить?

— Хотел был поменяться с ними местами? Получить власть?

— Власть нужна, если подчинённый тебе интересен...

— Врёшь!

Он пожимает плечами.

— Зачем спрашивать, если знаешь ответ?

— Готов убивать?

— Нет, ведь сработают схемы контроля. Неохота окунаться с головой в боль и ужас.

— А если бы их не было?

— Да какая разница! Ты чепуху какую-то спрашиваешь.

— Ну, а меня? Меня бы убил?

— Тебя-то за что? — мальчишка таращит и без того огромные глазищи. — Ты ведь не взрослый! Да и вообще, дурачок безобидный!

Мне уже не хочется драться, перегорело. Остаётся только смириться, что для геноморфов, я — козёл или дурачок. Ну, не сложилось у нас... И ведь, не по моей вине — попадаются наглецы!

А разве, я плохо к ним отношусь? С одной из их племени даже целуюсь! Вернее, целовался — ведь и у Мэйби случился заскок.

Правда, отношения с человечеством у меня ещё хуже. Когда-то я не считал людьми геноморфов, теперь — не считаю людьми людей. Одно интересно: окажись мы на их месте, получи геноморфы власть, что тогда будет?

Да всё, то же самое! В самой глубинной сути — они не лучше, они точно такие, как мы.

Значит, нет никаких «хороших». Нет «заботливого» Маяка...

— Кирилл! — пацан теребит мой рукав. — Ладно, не злись! Ты просто какой-то другой. Неплохой, как для человека. Все бы такими были!

Спасибо, утешил! А то, я не спал бы, переживал...

Мальчишка вдруг хмурится...

— А знаешь, Кирилл — ты странный! Тёмная лошадка! Я, на радостях, что встретил мальчишку, сразу и не заметил. Разговариваешь затейливо, интересуешься всем. Сразу видно, что логика и речевые центры усилены! Сейчас не средневековье, когда люди в тепличных условиях совсем деградировали. Но всё равно, обычный человек даже задницу свою не найдёт! И ничем не интересуется, за исключением удовольствий! — Секст хмыкает, видимо, вспомнив что-то своё. — Но, это ладно. Ты достаточно взрослый, и сам признался — летишь на задание. Значит, шпион... Но почему чепуху ляпаешь, вот в чём вопрос? Ты геноморф? Дефектный? А ещё на меня обзывался — «брак»! — Секст отворачивается. — Пожалуй, болтать с тобой ни к чему...

Опять! Опять мне рассказывают, что мои способности усилены чипами! Сговорились, что ли?.. Но теперь я — дефектный! Ха!.. И что ещё за лошадка? Почему тёмная? Бред!

— Секс, хватит выделываться! Никуда ты не денешься, кроме меня тут мальчишек нет. Лучше скажи: как считаешь, может вообще уничтожить Маяк?

— Уничтожить? Видишь, ты — странный! И задаёшь опасные вопросы... А про Маяк... Проблема рабов не в том, что на свете есть господа, а в рабском мышлении. Не станет Маяков — люди подчинятся кому-то другому. Не важно кому! Сверхразумным трансгенным котятам. Примутся рассуждать: «Котята ещё ничего! Они, по крайней мере, свои — белые и пушистые. Не будет котят, власть захватят крысята! Неужто разумно что-то менять, в столь критичный момент?»

— Котята, крысята! Абсурд!

— А подчиняться транспортной сети — не абсурд? Всё равно, что трамваю!

— Кто бы вообще рассуждал о рабах! Мальчик, в которого встроены схемы контроля!

— Да. Они — моё оправдание. У вас, у людей — его нет.

Не сдержавшись, дёргаю рукав его пиджачка.

— Что это за дурацкая форма? Заношенная, как будто... От утилизированных осталась? Все эти паруса и шпаги...

Он хлопает ресницами.

— Не знаю... Все носят форму — на фабрике и в порту. Военные — тоже.

— Нет, не все. Но, неважно. Скажи лучше, где ваш штрих код?

— Не ставят, чтобы не портить внешность. Да и смысл?

— А почему вы не заперты?

— Хотел бы на цепь посадить?

— Нет, но мы же на боевом корабле. Правда, доступ есть только в каюты и подсобные помещения...

— Боевом? Насмешил...

— Но, можно яд подсыпать в еду.

— Идиот? Где я его возьму, и зачем мне это нужно? К тому же, меня уже брали в рубку — взглянуть на звёздное небо! Пилоты скучают, ведь корабль ведёт нейросеть!

Странный он, всё же! Будто этим гордится! Ну и мерзость...

Меня передёргивает. Но мальчишка словно не замечает.

— Понимаешь, Кирилл, всё скоро изменится, и людям непросто придётся! Учёные из «Aeon» нашли способ удешевить производство. Я видел, строят новые фабрики... Сейчас у геноморфов просто нет ниши. Где их использовать, при такой себестоимости? Люди дешевле! А в довесок — андроиды и роботы, автоматические заводы и транспорт...

— Что толку, пока не решена «основная проблема» — брак при копировании личности!

— Раньше «основной проблемой» была невозможность выращивать взрослые клоны. И что? Сейчас их штампуют тысячами... Со временем решаются любые вопросы. А пока, будут утилизировать брак. Если клоны недорогие, то...

— Считаешь, найдётся выход из всех тупиков? А фундаментальные законы?

— Фундаментальные законы оказываются лишь частным случаем, их сменяют другие — фундаментальнее. Вселенная не имеет ограничений! Думаешь, вам много осталось?

— Чего осталось?

— Времени, Кирилл. Времени... Сам подумай! Решат «основную проблему» — и всё, не нужны станут люди! Ну а пока, жди «внезапного» уменьшения продолжительности жизни. Постарел — добро пожаловать в переработку. Аминокислоты в цене, козлов не хватает!

— Не нужны? В каком это смысле? Кому не нужны?

— Правительству. А потом, когда власть перейдёт к Маяку, будут не нужны и ему. Зачем, если есть геноморфы?

— Ну конечно! А ты не думал, что Маяку не нужен никто?

— Возможно. Только это ничего не меняет, в глобальной перспективе вы нежизнеспособны. Не всё ли равно, от чего вы исчезните: эгоизма вождей или создания оружия, геноморфов и Маяков! В вас присутствует стремление к самоуничтожению, а значит, уйти вам придётся. И знаешь, во что я верю, Кирилл? Это стремление заложено во всём, что существует на свете. Всему отмерен свой срок!

Что тут сказать? Мальчишка оказался философом — постарался производитель. Будущему хозяину скучно не будет...

Но... О чём он говорит? Что «заложено во всём»? Изнанка, Тьма?

— Кирилл, теперь ты понимаешь, почему эта еле тлеющая в Галактике война никогда не закончится?

— Еле тлеющая? Сгорают планеты!

Мальчишка пожимает плечами.

— Когда человечество торчало на Земле — горели города, теперь — планеты. Растёт население, масштабы меняются. Но, если бы не контроль Маяка — сгорело бы всё! Надейся, что вы ему не наскучите — люди уже не могут сами позаботится о себе. Человек создан для жизни в мире полоном страданий — он приспосабливался к нему сотнями тысяч лет. Думаешь, отчего ты идёшь в тренажёрку — а потом, неожиданно для себя самого, отправляешься в клуб и пьёшь алкоголь? Это ведь нелогично!

— Я не пью. И в зал не хожу.

— Ну да! Ты ещё маленький! Ничего, всё впереди.

Маленький? Эта сопля ещё и подкалывает?

А пацан продолжает, как ни в чём не бывало:

— Обществу нужна не только стабильность, но и доля неопределённости. Иначе не будет развития, а люди впадут в безумства и извращения. Чем дольше мирный период, тем больше накопленной агрессии, больше противоестественности, отклонений и вычурности в человеческом поведении. В конце концов, это приведёт к вымиранию. Вот только, его не допустит природа: агрессия прорвётся, отклонения перейдут границы, став в искусстве и масс-медиа рекламой насилия — и начнётся очередная война... Думаешь, чем занят Маяк? Только лишь сглаживанием пиков на синусоиде человеческого развития!

— Не верю, что люди не могут жить в мире!

— На планетах, которых не коснулась война, у людей исчезают эмоции. В попытках хоть что-то почувствовать, они впадают в безумства и извращения. Конечно, можно качнуть маятник в другую сторону, в сторону наслаждений. Скидывать не бомбы, а наркоту. Думаешь, это выход?

— Уже скидывают. Видел контейнеры?

Он ухмыляется.

— Ну да...

— Неужели, по-другому нельзя?!

— Есть один способ, но и он тебе не понравится. Догадываешься, какой?

— Да.

Ладно... Хватит с меня.

Бесцеремонно отодвинув мальчишку, я встаю и направляюсь в проход.

— Эй, ты куда?! — в его голосе звучат истеричные нотки.

— Пока! Спасибо за информацию.

— Кирилл! Ты чего? Почему ты меня ненавидишь? За что? Ведь я таким создан!

Остаётся лишь бросить через плечо:

— А я — не таким! Ненависти к тебе нет никакой... Но, как ты там говорил? «Всему отмерян свой срок»? Ты прав! Наше общение закончилось.

— Ты! Ты! Ты пожалеешь! — он словно захлёбывается. — Мы с тобой ещё встретимся! Я и девчонки!

Если нашёл вход, не радуйся — ещё предстоит искать выход. С учётом того, что вход я не находил, его показал мне Секст — до радости совсем далеко.

Я никак не могу выбраться из лабиринта контейнеров, тюков, и какого-то оборудования, закреплённого стяжными ремнями. С каждой минутой растёт понимание, что всё это может продолжаться достаточно долго. Достаточно для того, чтобы пацан успел собрать десяток девчонок, не забыв прихватить какие-нибудь обрезки трубы. Всё это мы уже проходили, в самых разных школах.

Так не пойдёт!

Цепляясь за рёбра жёсткости, взбираюсь по контейнерам наверх.

Другое дело! Сразу понятно, куда идти.

Контейнер напротив, кажется подозрительно знакомым. Терракотовый цвет, необычные грани.

Вспомнил! Такой я видел на записи ограбления. Присмотревшись, замечаю и надпись: «Диэлли-Aeon— Негалис-ЦХЛ». Как видно, досмотров не ждут.

Не проще ли было стащить аппаратуру прямо из «Aeon»?

Вспоминаю, как охраняются лаборатории.

Нет, пожалуй, не проще.

— Да чтоб тебя, чудик придурошный! Что ты там делаешь?

Опять лейтенант!

— Слазь давай, и чтобы больше я тебя тут не видел! Без шуток!

— Ну, как прогулялся? — Мэйби отрывается от планшета.

— Просто отлично! Теперь не выберусь из каюты до конца рейса, — и я рассказываю ей о своих злоключениях. Без подробностей, слишком противно. Она лишь вздыхает. Потом, принимается меня утешать.

Слушать её, нет никакого желания...

Понимаю, как это глупо, но всё равно закидываю одежду в чистку, а сам отправляюсь в душ. Долго, в два раза дольше чем нужно, стою под излучением и злюсь.

До чего же он мерзкий, этот мальчишка! И дело не в его предпочтениях. Все они мерзкие — и он, и девчонка. Хитрые, наглые, беспринципные! Скользкие, словно козлы!

Но ведь я тоже... Сидел и гладил мальчишку по волосам, давая ему надежду. Разве мужчины себя так ведут? Нет, только девчонки! Я тоже — скользкий. Такой же козёл, готовый на всё, ради поставленной цели...

Неужто, минутное общение с Фиестом могло так на меня повлиять? Может он только проявил то, что во мне давно уже было — мою Тьму?

В памяти всплывает: «Но ведь я создан таким!»

Я вдруг понимаю, что дело не в них — не в Сексте и Терции. Они ведь, не более чем отражение чужих извращённых фантазий. А ненавижу я тех, кто их сделал такими, по чьей воле они появились на свет.

Значит, снова — отца?

«А в качестве пряника и кнута природа использовала сексуальный инстинкт. Всё было нормально, никто не умирал».

Поневоле вспомнишь Фиеста! Не то, чтобы его особенно жаль, но видно и он — жертва наследуемой программы — устаревшей, но продолжающей выполнятся. И чиновники, которым возят детей. И отец.

Похоже, в мире одни только жертвы... Но кто же тогда во всём виноват?

Как бы там ни было, врагов наживать я уже умею, теперь научиться бы с ними справляться. Ведь я остался совсем без друзей, будто мир сговорился против меня одного. Хорошо хоть, есть Мэйби! Она меня точно не бросит!

Когда я выхожу из санблока, она сидит в той же позе, не поднимая глаз от планшета.

Кто бы сомневался!

Забираюсь на свой второй ярус и принимаюсь за ставшее привычным занятие — разглядывание потолка. В этот раз, для разнообразия, металлического.

Да уж, прогресс сыграл с человечеством злую шутку. Исчезла нужда отбивать у жестокой Природы каждый день жизни. А при отсутствии внешней угрозы, неважно какой — вселенских катаклизмов или кровожадных пришельцев, агрессия неизбежно накапливается и требует выхода.

Всё же не хочется верить, что война неизбежна. Ведь жили когда-то не знавшие войн племена... Что, если выстроить общество без иерархии, в котором не станет накапливается агрессия? Как у низших видов. Сохранит оно способность к развитию?

Вряд ли... Где, те беззаботные племена? В воспоминаниях!

А общество современное, разве оно не застыло? Сложно судить, но похоже на то. Мы променяли свободу на убивающий мотивацию жёсткий контроль и войну без возможности победить...

До чего у человеческой цивилизации красивый фасад: освоение Галактики, сияющие города и всеобщее счастье! А за ним — кровавые скотобойни, война, законное рабство, буйство первобытных страстей и непрерывная ложь!

Всё это невозможно принять!

Может, дело во мне? Может, я ошибаюсь?

И если уж начистоту: девушки тоже — ложь во плоти. Иллюзия на иллюзии...

За исключением Мэйби, конечно. Одна лишь она — настоящая!

На тринадцатый день полёта, я готов на всё, лишь бы не видеть металлических стенок каюты, металлического потолка и металлического пола.

И Мэйби, втыкающую в планшет!

— Послушай, что ты всё время там смотришь?

Вздрогнув, она пытается спрятать планшет.

Не тут-то было!

Обманным движением, вырываю его из её рук.

И не верю глазам. Во весь экран — стилизованный под пастель портрет какой-то девчонки, что стоит, щурясь от яркого солнца, на фоне антенн Маяка. Изумрудные глаза, на носике — звёзды веснушек. Ветер треплет рыжие волосы.

— Ты что, её всё время рассматриваешь?

Мэйби молчит, опустив глаза.

В памяти появляются строчки: «...облака-девушки и девушки-облака».

Наверняка стихи от неё! От этой девчонки!

— Мэйби, ты меня больше не любишь?

Она вскидывает подбородок.

— Кирилл! Конечно, люблю! Больше всего на свете!

— Неужели? Больше, чем этот портрет?

Сунув ей в руки планшет, падаю на свою койку и отворачиваюсь к стене...

Поворачиваться к Мэйби не хочется, но и лежать больше нет сил. Шея совсем затекла, трещит голова, а в плече пульсирует боль.

Нет, невозможно!

Встаю, и выхожу в коридор, успев по дороге бросить на Мэйби парочку осторожных взглядов.

Она даже не поднимает глаза.

Ну её, эту девчонку!

Эти пустынные коридоры. Металл, металл, всюду металл. Ты, словно крыса, попавшая в мышеловку. И ведь, не выбраться, пока перелёт не закончится! Осталось всего ничего — пара дней. Но попробуй их выдержать, в компании замкнутого отца и девчонки, уставившейся в планшет со странным портретом!

Бесконечно бродить из одного конца коридора в другой, тоже не выход. Я уже знаю каждую надпись, каждую царапинку на стене. Кажется, будто стены и потолок сдвигаются, норовят меня раздавить.

Паника нарастает...

Нет, спустится в трюм всё же придётся!

Да пошло оно всё! И все они!

Быстрым шагом, пока не прошла решимость, я направляюсь к лестнице. Прыгаю через ступеньки. Чтобы не думать и не боятся, считаю:

— Раз, два, три... двенадцать, тринадцать... Всё!

И застываю, ошарашенный.

Я ко всему был готов! К гулким пустынным залам и одиночеству или компаниям матросов. К подлому удару по затылку — чего ещё ждать от таких, как Секст и Терция?

Но... Это выходит за всякие рамки!

В грузовом трюме военного транспорта раскинулся сад.

Стальной пол выгнулся и растрескался, не выдержав натиска мощных корней. Верх устремились толстые вековые стволы, а потолок не виден, из-за развесистых крон, сквозь которые пробивается яркий солнечный свет. Каждое дерево густо усыпано спелыми плодами. В носу щекочет от свежего запаха нагревшихся листьев, коры и цветов.

— Держи!

Я поворачиваю голову.

Секст. Один, без девчонок. Кажется, он не собирается драться, наоборот — протягивает спелый, налитой плод.

— Он называется: «яблоко»! Съешь, и тогда я ещё что-нибудь расскажу! Ты ведь так информацию добываешь, обманом.

— Может, там цианид!

Он пожимает плечами. Острые зубки впиваются в плод. Пережёвывая сочный кусочек, Секст вновь предлагает:

— Ешь!

— Это не доказательство! Да и зачем мне погрызенное? Яблок и на деревьях полно!

— Полно? Попробуй достань! Они высоко!

— Разберусь... А ты это что... Бить меня передумал?

— Зачем? Стать таким же, как вы? — он кусает ещё. Сок стекает по подбородку. Мне кажется, что я слышу аромат этого вожделенного яблока. Рот заполняет слюна. — Знаешь, Кирилл, если раздать каждому человеку по геноморфику — для издевательств, то и война прекратится. Настанет эпоха стабильности и любви!

— По-твоему, человек изначально порочен?

— Не человек. Мир... Пойми, это ведь мир непрекращающихся убийств, конкуренции — где каждый вложит последние усилия в то, чтобы разодрать другого на части! А всё — ради бесконечного развития, ради стремления к совершенству. Но, разве обязательно было именно так устраивать мир? Нет! И, между прочим, у тебя всё для этого есть!

Я удивляюсь:

— Для чего?

— Как для чего? Для создания мира, естественно! Своего. Хорошего, настоящего, правильного. Не такого, как эта дрянь!

— Я не понимаю.

— Понимаешь! Думаешь, всё так сложилось случайно? Ты тайно летишь на Землю, прихватив с собой реверс-процессор. Отец задумал дать тебе новое тело. Но ведь, это скорее нужно ему! А тебе? Для чего тебе мучиться? Опять будешь следовать его воле или всё же проявишь свою? Взломай нейросеть Маяка, получи к нему доступ. Отсканируй себя и Мэйби, а затем...

— Жить в компьютере? Ты предлагаешь мне это? Всерьёз? — мне становится даже смешно.

— Почему нет? Отдай приказ забыть, да и всё... Быть может, ты и сейчас уже в нём — в нейрокомпьютере. Просто, по собственному приказу об этом забыл!

— Если так, отчего мир мне не нравится?

— Скучно жить в идеальном мире. Там нечего делать.

— Ты сам себе противоречишь! Да и что я создам, даже имея в распоряжении ресурсы самой мощной в мире нейросети? Пустой мёртвый мир, где будем лишь я, да Мэйби?

— Ну, как хочешь! Только тебе решать! — больше Секст не скрывает злость. Швырнув огрызок мне под ноги, он скрывается за контейнерами.

— Кирилл? — из другого прохода выходит Терция. — Будешь? В знак примирения.

Она протягивает мне яблоко.

Чтоб их всех!

Делать нечего... Девчонке я не смогу отказать! Слишком уж у неё голубые глаза, слишком пышные волосы и тонкая талия. Слишком длинные ноги.

А голос! Он, словно сладкий нектар!

К тому же, в другой руке она держит обрезок трубы.

Молча беру плод и надкусываю. Яблоко оказывается кислым...

Лицо Терции плывёт, меняет черты, и — она исчезает.

Ну и грубиянка! Даже не попрощалась!

Плоды сыплются с деревьев и скачут вокруг меня, будто мячики. Сверху падает снег и жёлтая сухая листва. Со стволов облетает кора.

В конце концов, деревья-гиганты рассыпаются в пыль...