Сорок апрельских дней

День 15. "Олень"

«5:12»

Кир лежал, натянув одеяло на голову — ему не хотелось вставать и оказываться в жучьем царстве.

Шли минуты... Не выдержав, Эйприл убрала одеяло.

— Кир... — она нежно погладила его по щеке. — Ты чего?

— Сама там живи!

— Жуков почти нет, они разлетелись по всей степи. Вылезай! Здесь лучше, чем под одеялом. И вместо полезных салатов есть вкусные сладкие блинчики.

Пахло действительно здорово. Пришлось вылезать.

Степь была жёлто-зелёной от одуванчиков. Эйприл не соврала, жуки попадались редко. Воздух гудел от пчелиных крыльев, но это не раздражало.

А чтобы отвлечься, Кир прихватил ноутбук.

— Вот видишь! — девчонка опустилась в траву. — Стало ведь лучше! Веселее, чем на стерильной помойке. Не нужно сопротивляться!

«Стерильная помойка... Странное сочетание слов...»

Кир сидел среди трав, разглядывая волдыри на руке и размышляя о том, что сопротивляться бы очень хотелось. Хотелось бы уничтожить всех этих жуков, чтобы вновь оказаться на «стерильной помойке». Только вот, как? Влезть на куб и орать: «Убирайтесь!»? Вряд ли это поможет...

Из размышлений его вырвал шёпот.

— Кир, погляди! Это он, Изумрудный Олень.

Конечно, олень был вовсе не изумрудным. Самым обычным, коричневым с белыми пятнами — как на рисунке Эйприл. Но всё равно, у Кирилла перехватило дыхание.

— Насколько же он красивый!

— Ага. Но, не спугни.

Облако понюхал воздух и издал громкий рык. В глазах Эйприл что-то мелькнуло. Что-то тёмное.

Олень дёрнул ушами и ускакал.

Закатное солнце окрасило степь.

— Я написала рассказ.

— Что?

— Рассказ... — промямлила Эйприл и покраснела. — Называется: «Небо». Не для жуков, для тебя. Хочешь послушать?

— Хорошо. Придём, и ты прочитаешь.

— Он у меня в голове. Вернее, в памяти Маяка. Надеюсь, понравится. Хотя... — она насупилась, — Не люблю я слова! Они врут, каждый их понимает по-своему. И нет красоты и гармонии... Вот музыка — это действительно круто! — у неё заблестели глаза. — Чистая математика! Красивыми могут быть только формулы!

Кир вспомнил отца и ряды символов в придорожной пыли.

«Чепуха!»

Всё казалось враньём. А истиной были бездонные глаза Эйприл.

Девочка начала говорить, путаясь и краснея... Впрочем, сюжет быстро её захватил, и она перестала смущаться.

Это была история о школе планетарной обороны заштатного мирка. Во вступлении говорилось, что до начала боевых действий оставались считанные месяцы, и пилоты денно и нощно оттачивали мастерство — чтобы, как писала Эйприл, «не погибнуть на первом же вылете». Но в дальнейшем, речь шла лишь об отношениях между курсантами — восемнадцатилетними парнями и девушками.

Эйприл обладала идеальной памятью, но этим даром распорядилась по-своему. К середине рассказа, Кир совершенно запутался в тонкостях раскраски истребителей и фасонах одежды пилотов. Бесконечные любовные многоугольники сводили с ума — причём, в геометрии страстей пол пилотов не имел никакого значения. Много раз Кир краснел, как варёный рак. Успокаивался, решив, что большего придумать уже невозможно, но новый виток истории опять вгонял его в краску.

К счастью, Эйприл смотрела не на мальчишку, а на окрашенные розовым небеса. А он думал о том, как умно поступил, не рассказав Эйприл о собственных чувствах. Теперь, на фоне её рассказа, собственная любовь представлялась ему мелочной и простой, как обычный листочек, вдруг выросший на золотом дереве с изумрудной листвой. А ведь эта любовь была самым прекрасным, что с ним случалось!

Кружилась голова, качалась степь и тошнило. Не то, чтобы творчество Эйприл оставило равнодушным. Наоборот, Кир ощущал себя так, будто в него влепили зарядом из станнера.

Самое ужасное — рассказ и не думал кончаться. Кир сидел, стиснув зубы, стоически ожидая, когда Эйприл перейдёт к описанию боёв. А она, будто только входила во вкус, рассыпаясь подробнейшим описанием музыкальных вечеров в парке школы.

Вдруг повествование оборвалось. Мирок подвергся атаке, пилотов подняли по тревоге и отправили в бой.

«Небо было усеяно точками истребителей...»

Вот только бой не начался.

«Солнце закрыл силуэт планетарного бомбардировщика...» — дредноут атаковал главный мегаполис планеты, не обратив внимания на истребители, но они попали под удар.

«На столицу скатилось море огня. А когда угасли последние сполохи, небо было девственно чистым».

Это была последняя фраза.

— Ну как?

Кир был поражён, чем забита голова невинной девчонки. Видно, и правда — всеведение. Он с опаской разглядывал подружку, будто видел впервые.

— Для чего ты это всё написала?

Эйприл бросила на него гневный взгляд:

— Ты ничего не понял?

— А что я должен понять?

Она тяжко вздохнула, поражаясь непроходимой тупости друга, и принялась объяснять:

— Мы живём в эру чистоты. Кровь и внутренности — только в игрушках, в Ви-Эр! А на что похожа война? Город, а через миг — пустота, будто не существовало никогда миллионов людей. Кварки ведь не увидишь! Значит, рассказы о раненых, стонущих в лужах крови, уже устарели. В них люди не верят. Им кажется, это игрушки. Надо действовать от обратного!

— Даже не знаю...

«Наверное, всё так и есть. Кто-то готовился к мести или геройствам, но не добрался до поля боя. Война — та же самая бойня, только другие масштабы».

— Ты хотел бы услышать рассказ о герое, защитившим родную планету от вероломных врагов? Рассказ, доказывающий, что в войне есть глубокий смысл?

— Мне казалось, ты любишь враньё...

— Только безвредное!

— Но зачем это мне? Я не сбрасывал бомбы. А таких, как Фиест, историями не проймёшь...

— Думаешь, чёрный будильник оказался у тебя по ошибке? На Станции так не бывает!

Кир не знал, удалось ли Эйприл показать ужас войны. Он только радовался внезапному окончанию рассказа. Смотрел вокруг, трогал цветы и наслаждался. Всё, чего ни коснись, было настолько простым!

Потом, лёг в траву и провалился в бездонную синь.

Вокруг звенела пустота и вспыхивали еле заметные искорки звёзд.

В душе зародились сомнения. Вдруг, Эйприл рассчитывала именно на этот эффект? Вдруг, её вычурно-пышный рассказ был не целью, а средством, дающим возможность услышать, как звучит тишина?