Сначала исчезли пчёлы…

Глава 19. Друзья человека

Признаться, я и подумать не мог, что день в таком гиблом месте, как то, в котором мы оказались, может подарить мне столько радости. Конечно, с утра, когда все проснулись, ничего не предвещало особого позитива. Мы были унылы и голодны. Елена, взглянув на остатки пиши, сразу сказала, что ничего обещать не может. Потом, чуть побродила по зарослям вокруг прожарки, благо дождь перестал лить как из ведра, и надергала корешков. Сначала немного приободрилась. Но, чуть погодя, когда мы соорудили костёр из старого перекошенного стола и все доступные ингредиенты отправились в котёл — Елена снова пришла к выводу, что ничего путного не выйдет. Однако, стряпня была хоть и не шибко вкусной, но съедобной — и на том спасибо. Животы, конечно, набить, как следует, не получилось. Но вой собственных кишок всё же стих.

Несмотря на прекратившийся дождь, мы были, по-прежнему, заперты в стенах заброшенной пожарной части. Не в прямом смысле, конечно, но уехать не могли. Дороги размыло напрочь, о чем с прискорбием доложил Федя, вернувшийся с добровольной разведки местности. За неимением лучшего занятия, мы принялись изучать достопримечательности нашего нового временного убежища и, надо сказать, этот сталкинг принёс некоторые плоды. Было обнаружено пару мотков проволоки, старый сейф с поломанным замком, несколько почти истлевших от сырости тетрадей, фотоальбом некогда служивших здесь пожарных и бочку с остатками дизельного топлива. Как назло, наш пикап питался бензином, так что, поначалу, дизель показался нам приятной, но совершенно бесполезной находкой. Однако, уже вскоре мы убедились, что первоначальное суждение — в корне неверное.

Топлива было немного, но его хватило, чтобы осуществить мечту последних нескольких дней — как следует помыться. Когда отец обнаружил в стене небольшой пролом, как раз в той комнатке, где стоял сейф, ему пришла гениальная, до дрожи в коленях, мысль. Очевидно, что проём делали для того, чтобы вытащить сейф, но потом просто вскрыли его и не завершили дело до конца. Отец решил закончить начатое. Взял, прихваченный запасливым Спиридоном, лом и сделал пролом, в пределах размера того самого сейфа. Потом, заставил нас поиграть в грабителей банка — уложить железный ящик на бок, развернуть взломанной дверцей в проём и частично вытолкать его наружу. Большая часть ящика так и осталась в комнате. На вопрос — «что мы, вообще, делаем?», он лишь махнул рукой, мол, «салаги!» и убежал куда-то за угол постройки. Через пару минут он тащил в руках внушительный камень. Зайдя в комнатку, где совершалось не доведённая до конца «кража» никому не нужного, вдобавок ещё и, поломанного сейфа, он взгромоздил камень на бок стального ящика.

«Ну? Не догоняете до сих пор?» — с Надеждой в голосе вопросил он тогда. Мы лишь растерянно покачали головами. «Баня! Это же баня!» — буквально с детским восторгом в голосе, просветил он нас. Мыслей о бане нам даже и в головы не пришло. Наверное, отчасти потому, что топить её было категорически нечем — всё сухое дерево, что было, ушло для приготовления, так называемого, супа. Но очень скоро мы убедились в правдивости пословицы: «Голь на выдумки горазда». Только вот, мы не ожидали на какие именно выдумки.

Отец решил проверить рецепт «горящих кирпичей», который когда-то рассказал ему приятель с работы. Минут пятнадцать Сан Саныч старательно, понемногу, поливал выбитые из стены красные кирпичи дизельным топливом. Пористый материал услужливо впитывал горючее. Потом закинул, для начала, один из них в сейф и поджог. Рецепт из байки о оказался настоящим героем дня. Кирпич заполыхал. Не так, чтобы очень сильно, но горел вполне прилично, а главное долго. Вслед за первым подопытным, в сейф проследовали ещё несколько глиняных брикетов напитанных дизелем. Короб начал быстро разогреваться, а вместе с ним и валун. Смекнув, что к чему, мы быстро выяснили, где отец взял «банный камень», сбегали и притащили ещё два. В итоге ими оказалась устелена вся поверхность железного короба, оставшаяся в комнате, где уже быстро поднималась температура.

Идеей бани вдохновились абсолютно все. Быстро нашлась тара, призванная играть роль шайки, стальной половник сошёл за лейку. Правда, рукоять пришлось обмотать тканью, дабы, когда температура поднимется до должного уровня, не обжечь себе руки.

Мыться решили в три захода. Комнатка была небольшой, что играло на КПД нашей импровизированной баньки. Но вместить большое количество народу, так, чтобы всем было комфортно, не могла. Потому, решили заботиться о собственной гигиене посменно. Сначала, хотели пропустить вперёд женщин. Однако, те быть подопытными отказались, чем мы радостно воспользовались. Решили так — первыми идём мы с Серёгой и батей, потом Федя с Эдиком и Лешёй. За ними Спиридон с профессором и Димитаром. Ну, а последними, когда жар немного опадёт, уже пойдут чувствительные дамы.

Такой расклад меня вполне устраивал и устраивает до сих пор. Феде и Эде долго придётся ждать своей очереди. Очень долго… Я так хотел смыть с себя всю грязь, уже впитавшуюся в кожу. И вот, моя плоть сама, собственным потом, выталкивает из пор дорожную пыль и всё то дерьмо, что напитывало её последние дни.

— Поддать ещё? — задорно интересуется, раскрасневшийся от влажного жара отец.

— Давай я сам, — отвечаю очень лениво, но не потому, что лень. Просто в такой атмосфере, так речь льётся гораздо проще и гармоничнее с самой природой славянского обычая.

Зачерпываю половник, ручка горячая даже через помотанное поверх неё тряпьё, выливаю на камни. Потом ещё раз. Булыжники шипят, словно тысячи змей, которых одновременно растревожили трое заблудших путников. Температура подскакивает почти мгновенно, пот течёт ручьём. Принимаю у Серёги нож, вытираю о небольшой лоскут. Прижимаю лезвие к своей шее, чуть надавливаю и веду вниз — по груди, животу. Снова то же самое, только левее, потом ещё левее, потом ещё, потом правее. Грязь соскабливается, словно каменщик подбирает излишки раствора со швов. Стряхиваю чёрную слизь наземь. Вокруг нас уже три лужи этой дряни. Ещё один плюс нашего первенства в импровизированной купальне. Когда придут следующие — уже весь пол будет залит грязью с истосковавшихся по гигиене мужских тел. Дамам, судя по всему, придётся перед купанием здесь убраться…

Заканчиваю с дохристианским пилингом, обдаю себя водой. Вместо ведёр — крепкие целлофановые пакеты, размякшие от жара. Но, ничего, они пока справляются. Поддаю ещё жару — плещу из половника на камни. Снова обливаюсь потом. Раз, второй. Снова скоблю свою, уже ставшей розовой, кожу. Отец кивает «на выход». Верчу головой. Не хочу уходить. Сидим ещё. Снова поддаю. Снова обливаюсь потом, снова водой, уже ставшей горячей. Первым выходит Сергей. Потом отец. Умом понимаю — нужно следовать за ними. Хватит париться, уже дурно! Но, как представлю, что, возможно, ещё несколько недель у меня не будет возможности по-человечески промыться — заставляю себя терпеть. Поддаю и поддаю снова, жар всё больше и больше, в глазах всё мутнее и мутнее. Всё! Хватит.

Запахнувшись какой-то тряпицей, распахиваю плотно прикрытую дверь. Вместе со мной в узкий коридорчик вырываются облака белёсого пара. Они провожают покачивающегося из стороны в сторону человека и, будто помахивая на прощание своей бесформенной ладонью, как бы нехотя, рассеиваются в воздухе. И вам — пока! Надеюсь, вскоре увидимся снова…

— Следующие! — громогласно объявляю, слегка пошатываясь, выходя в пожарный гараж.

Вижу, ещё источающих пар от своих разогретых тел, отца и Серёгу. Вижу Елену, Лизу и Лёшу, которые возятся с нашим нехитрым скарбом, пытаясь отчистить его от остатков еды, благо воды для этого дождь нам дал предостаточно — успели заполнить все найденные старые бочки. Присматриваюсь — вижу как интеллигент-профессор, сидя в кузове пикапа, режется в карты со Спиридоном, причём, периодически выражая свои эмоции, словно портовый грузчик. Буквально за полминуты до меня долетело с-пяток весьма витиеватых крепеньких выраженьиц…

— А где «единоутробные»? — вопрошаю в пространство не найдя взглядом Федю и Эдю. — Остынет — сами «големов» наших побегут растапливать!

— А они пожрать чего-нибудь раздобыть пошли, — не отвлекаясь от подбрасывания всё новых и новых карт профессору, проясняет ситуацию Спиридон. — Решили, что супчик слишком уж жиденький был…

— Это волосики у тебя на голове жиденькие! — с нотками снисходительности в голосе, комментирует Елена слова супруга.

— Я за что «купил» за то «продал»! — опять же, не отрываясь от процесса, запоздало уточняет Спиридон. — Мне, например, вполне хватило. Всё очень вкусно…

— Да ладно тебе! Вкусно… — усмехается Елена и строго указывает Лёше на недомытую миску, поспешно отставленную им на простынь, которая, после того как посуда высохнет, превратится в узелок, хранящий всю нехитрую кухонную утварь.

— И чего же они раздобыть удумали? — интересуюсь, дабы подготовить свой разум к возможным яствам, что сможет сотворить Елена из потенциальной добычи.

— Да, поскуливал тут кто-то неподалёку, вроде бы как… — весело отвечает Спиридон, водружая на плечи профессора две «восьмёрки». — Может лисица, может собака — кто знает? Зверь почти перевёлся. Редко встретить можно. Но этим показалось, будто есть кто… Лично я — ничего не слышал.

— А я слышал! — высунулся из разбитого окна диспетчерской Димитар. — На щенка похоже. Хоть бы они его не нашли!

— Жалко? — интересуюсь у пацана.

— Жалко, — признаётся тот.

— А если кушать нечего будет?

— Потерпим, — очень по-взрослому ответил тот и снова скрылся за перегородкой бывшего пункта приёма звонков по «01».

— Потерпим… — в отличии от Димитара, веду себя вполне себе по-детски — позволяю своей персоне немного покривляться. — Когда кишки слипаться начнут…

— Игорь! — строго ставит точку в моей тираде Лиза, и я послушно замолкаю.

— Ладно! — символически отмахиваюсь от неё. — Давно ушли-то, охотники наши?

— Да уже с полчаса, — отзывается профессор. В голосе слышатся явные нотки досады.

Очевидно, профессор не привык поигрывать тем, кого считал глупее себя. Спиридон, очевидно, под эту категорию подпадал.

— Ну и хрен с ними! — закруглил тему Серёга. — «Спирт», «профессура», Лёша — давайте — купаться дуйте! А эти гаврики тогда последними пусть моются. Если ещё чего принесут — я им даже пожарче растоплю!

Старшее поколение возражать не стало, Лёша тоже. Уже через пару минут скорых сборов, все скрылись в узком коридорчике, ведущем в нашу импровизированную баню.

— А оружие эти охотнички хоть взяли? — интересуюсь у дам.

— Да, — кивает Лиза. — Автомат Александра взяли…

— Ясно, — киваю удовлетворённо.

— Главное, чтобы они с ним не свинтили! — вносит свою ремарку Серёга.

— Зря ты так! — устало качает головой Елена. — Они хорошие ребята. Непутёвые немного, но…

Он вдруг замолкает и будто вслушивается. Я пытаюсь заговорить, но женщина останавливает меня жестом руки.

— Слышите? — неопределённо спрашивает она.

Вместо ответа мы с отцом и Серёгой кидаемся к машине, где на сидениях лежит оружие. Хватаем свои автоматы, передёргиваем затворы. Отец щёлкает рамой «Ярыгина». Три ствола уставились на приоткрытую дверь в створке тяжёлых пожарных ворот. Слышим чистое чавканье грязи — кто-то бежит. Бежит с грязными ногами… Напрягаемся до предела, руки мгновенно потеют. Пальцы начинают скользить по куркам. Вот, чавканье совсем близко. Ещё ближе, ещё… Дверь распахивается и на пороге встаёт грязный, с ног до головы, Эдик.

— Ему явно искупаться… — хотел бы съязвить Сергей.

— Запирайте! Запирайте! — обрывает Эдик «ситкомовскую» шутку. — Они сюда бегут! Запирайте!

— Кого запирать? — недоумевает отец, опуская пистолет.

— Дверь! — истерически кричит Эдик, пытаясь найти на ней хоть какой-то засов, но пробегается измазанными в грязи ладонями лишь по отверстиям от шурупов, что некогда держали на своих местах надёжные засовы.

— Ты можешь объяснить, что происходит? — делает шаг вперёд отец и тут же инстинктивно отпрыгивает назад.

Дверь распахивается под мощным и глухим ударом, и в гараж кубарем влетает большой серый пёс. Эдик валится на землю и на него тут же прыгают ещё две собаки, вбежавшие вслед за псом, использовавшим своё тело как живой таран.

— Эдик! — вскрикивает Серёга, но его крик утопает в Лизином визге.

Единственная мысль, которая приходит мне в голову — вдавить курок что есть мочи, но её тут же обрывает следующая — задеть Эдика, катающегося по полу и пытающегося стряхнуть с себя собак. Первым приходит в себя отец — стреляет в воздух. Однако вместо того, чтобы разбежаться в испуге, звери лишь на миг замирают, а после, одна из тех, что вцепились в Эдика, отпускает плоть, но лишь для того, чтобы вонзить зубы вновь, только на этот раз точнее. Пасть смыкается на горле нашего товарища, и мы слышим, как в его крик добавляются бульканье. Тело ещё несколько секунд дёргается и успокаивается навсегда.

Злоба заставляет пальцы сжаться в судороге, вдавливая спусковой крючок. У нас с Сергеем спазмы одинаковые — две длинные очереди прошивают насквозь, вцепившихся в уже мёртвое тело, шавок, равно как и само мёртвое тело незадачливого грабителя, а, по сути, душевного и доброго парня по имени Эдик… Следом пули летят в третьего пса, который понял, откуда грозит опасность и уже набравшего разбег в нашу сторону. Не успеваем одуматься, как в дверь залетают ещё несколько псин, потом ещё. Он быстро озираются, оценивая обстановку. Вновь прибывших толкают мордами в зад новые дворняги. Их всё больше и больше… Считать нет времени. Есть лишь понимание того, что смерть имеет слишком много обличий…

Отец срывается с места первым. Выпускает две пули, подбегает к Лизе и Елене. Хватает первую за руку и тащит, буквально волоком, к проходу в боковые служебные помещения. Супруга Спиридона бежит следом, не отрывая глаз от пополняющейся с каждой секундой своры. Мы с Серёгой идём за ними, не сводя ни взглядов, ни стволов со стаи. Собаки застыли у кровавой кучи тел своих собратьев, устлавших бездыханного Эдика. Они тоже не сводят с нас глаз, провожают взглядом. Почему они медлят? Ответ на этот вопрос получаю, когда отец с женщинами скрываются в проходе, а мы, пятясь, почти настигаем их.

В гараж, перепрыгивая через головы двух собак помельче, влетает здоровенный чёрный кобель, с рыжими подпалинами на брюхе и лапах. Пёс скалит пасть и его примеру одновременно следуют все остальные звери. Многоголосый рык чем-то напоминает деловитое урчание пчелиного роя. Только, в отличии от жужжания пчёл, которым, по большому счёту, не было дела до человека, в этом рыке, казалось, заключалась вся утробная злоба и жажда крови, которой природа щедро одарила хищников, коих люди сотни лет считали своими друзьями.

А друзьями ли? Друзья вольны делать то, что хотят, каждую минуту, а не только тогда, когда хозяин отстегнёт поводок. Они были нашими рабами и теперь, когда природа снова взяла своё, мы для них всего лишь пища. Точнее станем ею. Сначала нас нужно убить. И в этом желании нет ни сомнений, ни гуманистических колебаний. Ведь гуманизм придумал человек, для того, чтобы возвысить своё великодушие, в угодных своей изменчивой природе ситуациях. У этих псов есть лишь цель и способ её достижения. И от этой цели их отделяет только, сбивчивое от страха, дыхание нескольких двуногих.

Кобель неспешно идёт вперёд на полусогнутых лапах, демонстрируя свою готовность прыгнуть в любую секунду. Стая выстраивается следом, буквально копируя повадки своего вожака. Сергей понимает ситуацию, так же как и я — даёт короткую очередь и чёрно-рыжий пёс, с коротким визгом, откатывается чуть назад и замирает на выщербленном полу, прошитый насквозь тремя пулями.

Стая обезглавлена. Появляется надежда на то, что маленькая армия, потеряв своего командира, будет деморализована и впадёт в замешательство. Но звери — не люди. Как выяснилось — в хорошем смысле этого слова. Они гораздо меньше подвержены смятению и колебанию в своей решимости. На место павшего, впереди стаи встаёт другой пёс — тоже чёрный, тоже с рыжими подпалинами. Даю очередь — собака откатывается в сторону. Армия снова лишается главкома. Но место мёртвого командира снова занимает претендент на лидерство. Стая не сбавляет своё медленное и ужасающее наступление. Оборачиваюсь, гляжу в проход. Отец с Лизой и Еленой уже скрылись с глаз.

— Бежим, на хрен! — слышу голос охвачено паникой Сергея.

Молча, соглашаюсь, ныряя вслед за ним в коридор. Запоздало вспоминаю о Спиридоне, профессоре и Лёше. Вся драма в гараже разыгралась меньше чем за минуту. Скорее всего, они ещё просто не успели накинуть тряпьё и выскочить из парилки, дабы узнать что случилось. Чёрт! Если они это сделают сейчас — они трупы.

— Чего ты застрял! — истерически голосит Сергей. — Сюда! Быстро! — машет рукой, уже стоя в проёме запасного выхода.

Испепеляю истошные мысли, бегу… Серёга исчезает из поля зрения. Вылетая на улицу, вижу, призывно машущую, свешенную сверху руку. Отец и остальные забрались на козырёк, нависающий над крыльцом, и сейчас звали нас. Слава советской архитектурной мысли! Зарешёченные окна так близко к крыльцу — взлетаем по предоставленной нам случаем «арматурной лестнице». На нашем пятачке безопасности все кто был в гараже — Елена с Лизой и её младшим сыном, отец, а теперь и мы.

Снова вспоминаю о наших «банщиках», лезу на крышу. Пробегаюсь по растрескавшемуся от времени рубероиду, падаю на живот и неистово колочу автоматом по решётке. Слышатся голоса — значит живые…

— Не выходите из бани! Не выходите! — кричу, что есть мочи. — Забаррикадируйтесь!

— Мы уже и так поняли! — раздаётся снизу голос Спиридона. — Что там случилось?

— Собаки! Дикие совсем! Целая стая!

— Собаки? — недоумевает старик.

— Собаки! Ты что, глухой! Они Эдика загрызли!

— Господи… — слышу второй голос, принадлежащий профессору.

— Сидите там! — даю последнее указание, выскакиваю и снова бегу к другому концу здания, спрыгиваю на козырёк.

— Живы? — спрашивает отец, поняв, куда я так истово бегал.

— Живы, — поспешно отвечаю, поглядывая вниз. — А где эти, собаки?

— Не знаю! — отзывается Серёга. — Не показываются.

— Сколько их там? — раздаётся испуганный голосок Димитара, во время нападения игравшего в служебных помещениях. Очевидно, его подхватил отец, когда помогал спасаться Лизе и Елене.

— Много, — злобно бросаю через плечо. — Двадцать, может тридцать…

— Так убейте их! — взвизгивает Лиза и почти бросается на меня, словно я — те самые собаки, которых она так яростно приказывает умертвить.

Елена хватает её за плечо, впрочем, цепкая хватка моментально превращается в успокаивающее поглаживание.

— У нас патронов не хватит, — отвечает за меня отец. — Игорь, у тебя сколько?

— Штук десять, может, — отвечаю, подумав с секунду.

— У меня примерно столько же, — поясняет состояние своего боезапаса Серёга. — Больше пол рожка в них высадил — это точно.

— У меня — шесть, — объявляет отец, вынув магазин пистолета и, с прискорбием, отправив его обратно в рукоять.

— А где собаки-то, кстати? — вдруг опомнился Серёга. — Почему они за нами не погнались?

— Спустись — спроси у них! — зло усмехаюсь, скорее от страха, нежели от раздражения.

После этих слов воцарилось долгое, казалось, бесконечное, молчание. Мы, сначала опасливо, потом уже уныло, свешивали головы с козырька и пытались высмотреть озверевших псов. Однако те не показывались, но их присутствие внутри здания было явственным. То и дело, слышалось урчание и повизгивание, иногда злобное рычание, которое, впрочем, вполне могло бы сойти за мурлыканье домашнего кота, в сравнении с тем как эта стая рычала на нас. Слушаем и молчим. Молчим пять, десять, пятнадцать, двадцать минут. Раздаётся металлический лязг с тыльной стороны здания. Залетаю на крышу, бегу к окну нашей бани, снова подаю на брюхо.

— Чего? — кричу, только почему-то шёпотом, будто собаки вовсе не знают, что загнали нас в ловушку.

— Мы сейчас сдохнем! — слышу сдавленный крик Лёши. — Здесь как в аду!

— Чёрт! — ругаюсь себе под нос.

Об этом мы не подумали. Посчитали, что наши товарищи укрыты от опасности, но совсем забыли о том, что укрытие, само по себе опасно, если словить передоз этой самой «укрытости». Затушить топку — нет никакой возможности. Зато…

— Лёша! — кричу, опять же шёпотом.

— А? — отзывается тот.

— Как там старики?

— Живы… — неопределённо отвечает тот. — Но это ненадолго! Тут прям духовка!

— Ясно. Выталкивайте её!

— Кого?

— Не тупи! — почти надрываю горло, переходя на писк. — Топку выталкивайте наружу!

— А собаки?

— Они внутри. Если прийдут — мы вас прикроем!

— Так, чего делать?

— Выталкивайте сёйф и поднимайтесь по решётке вашего окна. А тут мы вас на крышу затащим! Серый! — зову товарища и тот, почти сразу, с обеспокоенным видом влезает на крышу.

— Чего? — отзывается с другого конца здания.

— Бери автомат и сюда!

Надо сказать, что операция по спасению наших товарищей из бани, превратившейся из долгожданного блага в нежданную пытку, прошла вполне успешно. Автомат Сергею, впрочем, как и мне, применять пришлось не по прямому назначению, хотя именно это, одному из нас, следовало сделать, если бы собаки оббежали дом и попытались отхватить кусок от молодого парня и двух стариков, взбирающихся по решётке. Как я и предполагал, вытянуть их на крышу, просто схватив за руку, не получилось. Потому, мы спустили ремень автомата и совместными усилиями подняли, по очереди, всех троих.

До этого дня, я, наверное, никогда и не видел любовь. По крайней мере, мне так показалось, когда Елена заключила в свои объятья красного от нестерпимого жара, Спиридона. Сколько было жизни в глазах, в момент встречи её взгляда со взглядом её полуживого супруга. Тогда я понял, что значит преданность до последнего вздоха. Я не знал и не знаю, сколько раз они предавали друг друга по мелочам за свою долгую совместную жизнь. Я не знаю, простила ли Елена измену или до сих пор таит обиду. Я не знаю, были ли у неё подобные грешки. Ничего этого я не знаю. Но я уверен, что каждый из них готов отдать за другого жизнь, а если бы можно было отдать больше, то и с этим каждый из них расстался бы без колебаний. Вот, выходит, она какая… Вот где она таится… Не в страстных лобзаниях молодых и красивых, а в нежном взгляде усталых стариков. Усталых, но устававших от этой жизни вместе…

Примерно через час после того, как все оставшиеся в живых оказались в одной высотной плоскости, нам явился ответ на давно терзавший вопрос — чем были так заняты собаки, что до сих пор не обращали на нас особого внимания?

— Что за чёрт? — вопрошает у пространства Сергей, видя как из под козырька показывается средних размеров гладкошёрстная рыжая шавка, несущая в зубах…

Я с запозданием понимаю, что именно тащит в своей окровавленной пасти эта псина. Рука! Человеческая рука! Та самая, которую мы пожимали, когда, наконец, забыли обиды с первого знакомства, когда вернулись с нашей «фееричной» дуэли с бандитами, когда добыли антибиотики для сирийского врача… Ещё пару часов назад это был незатейливый и добрый парень, а сейчас…

Псина подбегает к зарослям, оглядывается на запасной выход, откуда только что выбежала, смотрит на нас… Но мы, по всей видимости, не интересуем одичавшую тварь. Она начинает рыть землю — хочет припрятать заначку на чёрный день. Тут, из здания выбегает ещё одна собака — первая тут же бросает своё дело и встаёт на защиту добычи. Звери друг напротив друга, пасти оскалены, шерсть ощерена, лапы полусогнуты — они готовы вцепиться друг другу в глотки. Слышим басистое «гав» из под козырька и псы поджимают уши — конфликт исчерпан. Претендент на заначку отступает. Запасливая сучка с оглядкой продолжает закапывать руку нашего мёртвого товарища.

— Вот тварь! — шипит Серёга.

— Это что, рука? — оторопело поскуливает Димитар.

— Не смотри! — командует Лиза и прижимает лицо сына к своей груди.

Груди… Уже немолодой, но достаточно упругой… Почему в такой момент я думаю о таком? Возможно, это просто страх. Мозг сам замешает одно чувство другим, чтобы я не сошёл с ума. Похоть гораздо лучше страха. Пусть будет похоть…

Однако, страх вскоре снова берёт верх. Видим как из под козырька, на котором мы все собрались, выбегает тот самый пёс, который одним своим «гавом» разнял двух претендующих на плоть бедняги Эдика дворняг. Большой, почти такой же, как и тот, что был предводителем стаи, до того как его дыхание оборвала автоматная очередь. Заметно, как в тусклых лучах пробивающегося сквозь тучи солнца, слегка поблёскивает кровь вокруг пасти, время от времени обнажающей зубы, будто зловеще ухмыляясь. Слышится глубокий, но не слишком громкий рык и на улицу высыпают другие псы, следуя на зов своего лидера.

— Мама! — всхлипывает Димитар и снова вжимается в мать, в то время как её саму начинает бить крупная дрожь.

Мне тоже хочется в кого-нибудь вжаться, закрыть глаза, забыть весь сегодняшний кошмар и открыть их уже лёжа в своей кровати, под звон будильника, развеивающего все мои ночные страхи. Невольно жмурюсь, поддавшись фантазиям. Но будильник не звенит, лишь чувствую, как на плечо ложится тяжёлая рука, такая родная и знакомая.

— Не бойся, — звучит голос отца над самым ухом. — Мы что-нибудь придумаем.

— А может у нас хватит патронов? — вопрошаю с надеждой.

— Если по одному на каждую псину — может быть. Если они, конечно, все выползли…

— Чёртовы твари! — снимает Серёга автомат с предохранителя. — В конце концов, или мы их, или они нас!

Он вдавливает приклад в плечо и делает одиночный выстрел. Одна из тварей припадает к земле, но уже через мгновение встаёт. Ещё два одиночных — псина уже не поднимается. Её обнюхивают два ближайших сородича и снова задирают свои морды, устремляя взгляды на нас. Точнее, на меня! Почему на меня? Ведь это не я?

— Не стреляй! — гаркает отец. — Видишь — они с места не двигаются!

— Почему они не убегают? — тихо подаёт голос Елена.

— Не знаю, — признаётся отец. — Я ничего не знаю…

Решаем подняться на крышу — там нас не сверлят кровожадные взоры бывших друзей человека. Медленно спускается вечер, потом ночь. Раньше мне казалось, что смотреть на звёзды — это прекрасно. Теперь у меня есть несколько часов в кромешной тьме под открытым небом, чтобы это переосмыслить.