Сначала исчезли пчёлы…

Глава 16. Цена слова

Ночь… Я уже и забыл какой прекрасной она может быть. В городе ночь совсем не такая. Небо не такое, звёзды не такие, даже тишина не такая, какая-то тревожная, неполноценная. То и дело её разрезают нетипичные для этой природы звуки. А здесь — совсем другое дело. Жаль, только стрёкота, привычного с детства, больше нет. Помню, когда выезжали с отцом к реке или в лес и спускался вечер, воздух наполнялся звуками активности разнообразной невидимой глазу живности. Теперь всё по-иному. Живность практически исчезла или же затаилась так, чтобы человек даже не подозревал о её существовании. Ведь, всё о чём люди знают, как правило, стремятся уничтожить. Мы знаем землю, воздух, воду — мы их убиваем за наши фальшивые идеи благостности. За стремление к господству в нашем же социуме, который лишь частичка этого хрупкого мира, а не его венец, как мы привыкли думать, точнее, как нам думать проще…

И всё же, что-то ещё осталось. Когда-никогда, зашуршит в кустах, над головою пролетит мошка, по коже недовольно проползёт муравей или другой жучок, которому перекрыли тропу два человека… Два представителя вида самых опасных паразитов на этом свете, уничтожающих друг друга и всё их окружающее.

Хорошая ночь. В такую бы, лежать да смотреть на далёкие звёзды, а не как мы — уставились в окошко покосившегося домика и наблюдаем за тем, как в чужие желудки отправляется еда и спиртное. Информация «Теслы» оказалась точна. Он говорил о том, что, когда местный трактирчик закрывается, наш «клиент» должен быть здесь — в гостях у здешнего плотника. Надо сказать, нам повезло. Интересующий нас молодой человек вернулся в хутор буквально позавчера, значит, вполне мог остановиться у кого другого. Ведь видели его здесь только однажды, а потому никакой гарантии, что посиделки повторятся, не было. Однако, на свою беду, парень отличился постоянством.

Для укрытия мы выбрали крышу низенького и крепенького сарайчика, стоящего во дворе этого же самого дома. Высотой он был всего ничего — можно спрыгнуть без лишнего шума, зато с земли нас не видно. Тем более — темно, тем более — в доме горит свет. Так что, мы остаёмся невидимками, в то время, как сами наблюдаем за всем происходящим и нельзя сказать, что картина нам нравится. Хотя, конечно, нравится… Но смотреть на то, как трапезничают другие, в то время, как сами не ели уже сутки — невыносимо. Вот плотник вскрывает очередную рыбную консерву, хватает немытыми пальцами рыбёшку за хвост и отправляет себе в рот, вдогонку за содержимым пузатой замусоленной рюмки.

В моём желудке раздаётся, даже не урчание, а настоящий рык. Сергей толкает меня в бок и крутит пальцем у виска. Пожимаю плечами. А что я ещё могу сделать? Контролировать вопли моего нутра я не в силах. Остаётся только надеяться, что наш оппонент и его собутыльник не будут прислушиваться к звукам по другую сторону окна. «Клиент», тоже закусывает. Мишка «Морс» отправляет себе в рот рыбку, открывает крышу кастрюльки, которая выпускает клубы пара и, не утруждая себя приборами, достаёт отваренную картофелину, откусывает и кладёт подле себя, на блюдце.

— Вот, сука… — шепчу одними губами. — Когда же ты нажрёшься?!

— Тихо! — шикает мне в ухо Серёга. — Невтерпёж — так пошли, вломимся, обоих завалим, да ещё и пожрём?

— Иди в задницу!

— Ну, тогда лежи и не скули!

Аргумент железный — ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Не скулю, лежу. Полчаса, час, полтора, два… Чувствую снова толчок в бок. Инстинктивно толкаю в ответ, получаю подзатыльник.

— Охерел! — возмущаюсь шёпотом.

— Смотри! — шипит в самое ухо Сергей. — Готов клиент, в сортир пошёл! Ты опять уснул, что ли?

— Я — нет, — вру, не моргнув глазом.

Хотя, я, действительно, уснул. Какой позор! Сам настоял на выжидательной тактике и вырубился. Хорошо, хоть не храпел…

Ужами сползаем с сарая и огибаем дом, на полусогнутых ногах. Выглядываем из-за угла. «Морс», пошатываясь, идёт к кабинке уличного туалета, но преодолев лишь половину пути, вдруг останавливается, машет в сторону сортира рукой, достаёт свои причиндалы и начинает справлять прямо на дорожку.

Вот скот! Во всех смыслах! В первую очередь потому, что сейчас виден из окон дома, что нас крайне не устраивает. Но делать нечего… Полубегом, как можно тише, подкрадываемся к клиенту. «Морс» ничего не замечает, вплоть до того момента, когда мы подходим уже почти вплотную. Удивлённо оборачивается через плечо и уставившись на нас мутными и глупыми коровьими глазами.

— Успел? — спрашиваю, ничего не понимающего недобандита. Тот кивает и тут же получает удар по голове рукояткой «Ярыгина».

Сергей приложился будь здоров. «Морс» охнул и начал заваливаться. Я едва успеваю его обхватить, чтобы тот не загремел в сухие кусты, треск от которых разлетелся бы на всю округу. Сергей перехватывает тушу сзади.

— Повернись! — командует он, с таким знанием дела, будто всю жизнь носил на себе бесчувственных мужиков. Снова слушаюсь товарища.

— Хватай его за руки и сгорбься! — снова командует шеф, и мне через плечи свешиваются руки бесчувственного бандита. Прижимаю их к своему торсу, слегка сгибаю спину и, вот, обмякшее тело висит на мне, будто по-братски обняв за шею.

— Миха! — раздаётся из дома. — Ты чего там охаешь? Просраться, что ли, не можешь?

— Ходу, ходу, ходу! — командует Сергей и почему-то бежит обратно к нашему укрытию.

— Ты куда?

— Я сейчас! Тащи его быстрее!

Приходится наплевать на выяснение подробностей и бегом ретироваться. Хотя, бегом это назвать сложно. Скорее быстрым шагом, с раскачиванием из стороны в сторону и заносами на каждом даже микроскопическом повороте. Я не раз носил на себе, того же Сергея, когда он надирался вусмерть. Но сейчас я понял капитальную разницу между пьяным, неспособным самостоятельно передвигаться, и полностью бесчувственным человеком. Оказалось — пьяного нести гораздо легче. Наверное, он, всё-таки, хоть чуть-чуть, но помогает своими нижними конечностями. А товарищ бандит кажется просто неподъёмным. Откуда берутся силы — непонятно. Тяжело адски. Но есть чёткое осознание, что иного выхода, кроме как дотащить тело до машины, у меня нет.

Двигаюсь по пустынным темным улицам. Вокруг никого — это хорошо. Вот уже виднеется выход их хутора. За ним направо, в овраг, а за оврагом машина. Через овраг мне, с таким грузом, не перебраться. Где же этот, мать его, Сергей?! Словно в ответ на мой вопрос, сзади раздаются быстрые шаги и какое-то позвякивание. С ужасом оборачиваюсь — вижу силуэт бегущего товарища. О том, что это именно Сергей, он меня уведомил негромким «это я», мол, двигай дальше. Выныриваю из хутора, задыхаюсь. Несу «Морса» ещё метров двадцать и валюсь вместе с ним. Закрываю рот, чтобы рвущийся наружу кашель не оповестил о моём присутствии ненужных свидетелей. Подбегает Сергей, снова чем-то брякает.

— Чего вы тут развалились?

— Да пошёл ты! — вырывается у меня сквозь одышку.

— Чего, устал, что ли?

— А как ты думаешь?

— Ладно, давай я, — предлагает Серёга помощь.

Пытаюсь приподнять бандита, чтобы помочь взвалить его на шефа. Слышу стон. Сергей молниеносно реагирует ударом во вражью голову, всё той же рукояткой «Ярыгина». Однако, на этот раз, клиент не вырубается, а вскрикивает и начинает что-то бурчать себе под нос.

— Чего ты его бьёшь? — шиплю на Сергея.

— Вырубаю.

— Так вырубай! Чего он скулит-то?

— Не нравится — сам бей! — зло предлагает Серёга и одновременно с предложением проводит вторую попытку оглушить нашу ношу, которая оказывается удачнее. Клиент перестаёт бубнить.

Собираюсь с силами, помогаю повалить «Морса» на плечи Сергея.

— Кастрюлю возьми! — срываясь с места и не оборачиваясь, бросает Серёга.

— Кого?

— Кастрюлю! Под ногами посмотри…

Встаю на корточки, шарю руками по земле. Натыкаюсь на тёплый металл. Хватаю, придерживаю крышку рукой. На бегу чувствую запах варёного картофеля — это самый чудесный запах, который помнится из «прошлой жизни». Возможно, когда я так же сильно проголодаюсь в следующий раз, самым лучшим покажется мне какой-нибудь другой запах. Но, пока, этот непревзойдённый. Скорее бы в машину и на место. Чтобы, по примеру нашей жертвы, запустить руку в кастрюлю, грязными пальцами впиться в светло-жёлтый корнеплод и откусить большой кусок, как от яблока, как в детстве. Скорее бы, скорее. Скорее бы это всё кончилось…

Старый ржавый вагончик… Раньше такие стояли почти на каждом поле — служили ночлежками для сторожей. Сторожей, конечно же, никто не боялся. Все как ходили, например, на бахчу по арбузы да дыни, так и ходили. Но, для проформы, такие сторожки стояли повсеместно. Теперь охранять было нечего. Только вагончики, кое-где так и остались стоять. Ржавые, со скрученными, давным-давно, колёсами, разграбленные, вплоть до любых потенциально нужных в хозяйстве мелочей. Но подвижной функционал или внутренний относительный комфорт нам не были нужны. Нас интересовала сама коробка, которая может сокрыть от посторонних глаз. Мы заприметили её, ещё когда ехали в Реконструктор впервые и, как выяснилось, заприметили не зря. Теперь это наше убежище, ещё одно… Моё, Серёгино, и как там его…

— Эй, как там тебя, — слегка пинаю ботинок, связанного проволокой Миши «Морса», — Мишаня — хватит баиньки, подъём!

— Подъём, подъём! — поддакивает с набитым ртом Сергей. Картофель оказался на диво вкусный и даже сбагренный маслом. — Сучонок, притворятся, что ли?

— Слушай, а ты его не грохнул, случаем?

— Не, я бы почувствовал. Да, врежь ты ему!

Я беру из кастрюли ещё одну картофелину, откусываю, жую, смотрю на нашего пленника. У меня нет никакого желания не бить, не будить его. Наверное, нужно иногда потакать своим желаниям…

— Давай чуть попозже, — предлагаю я и натыкаюсь на непонимающий взгляд Сергея. — Давай пожрём нормально, — пытаюсь оправдаться. — А то сейчас оклемается, орать будет. А над едой нельзя…

— И то верно, — соглашается мой товарищ и тянет из кастрюли очередную картофелину. — Одна осталась. Может, этому утырку оставим?

— Ты его, вообще, грохнуть предлагал, а теперь кормить вздумал? Дай лучше я, — тяну из кастрюли последний клубень. — Я чуть язву не заработал пока они там жрали!

Со злости отвешиваю нашему пленнику подзатыльник и происходит то, что я приближать никак не хотел — клиент очнулся.

Как я и предполагал, Мишаня «Морс» начал брыкаться, мычать и пытаться разорвать опутавшую его руки и ноги проволоку. Как бы я вёл себя на его месте? Наверное, так же. А может и наоборот — сидел бы тише воды, ниже травы… Но, в любом случае, я не на его месте. Сейчас этого достаточно. «Морс» играл, делал свои ставки на удачу, и проиграл. Теперь возмездие его настигло. Но, ведь мы не палачи. Нам просто нужно сделать свою собственную ставку…

— Слышишь, утырок, — отпускает Серёга нашему пленнику ещё один звонкий подзатыльник, — сиди не дёргайся и не шуми! И тогда, может быть, всё закончится хорошо. Понял меня?

Вместо ответа «Морс» ещё яростнее завращал глазами и ещё громче замычал. Следует очередная затрещина. Потом ещё одна и ещё. И так до тех пор, пока пленник не утихомиривается, храня свою злобу в молчании.

— Вот так! — кивает Сергей, потирая отбитую о чужой затылок ладонь. — Так лучше. Игорь, ты готов?

— Готов, — отвечаю, собирая нехитрое имущество, найденное в карманах Миши «Морса» на реквизированную у него же бандану и заматывая всё в узелок. — Не убей его тут, пока меня не будет.

— Постараюсь, — криво усмехается Серёга, — если баловаться не будет.

Распахиваю дверцу сторожки, спрыгиваю на землю. Занимается утро, холодно. Хочется зарыться поглубже в тёплое одеяло и не вставать, пока не прозвонит будильник. Потом лениво выпустить на утреннюю прохладу руку, но лишь для того, чтобы сонные пальцы выключили мешающее спать устройство и снова вернулись в тепло. Как было бы хорошо… Но, увы, нет ни тёплого одеяла, ни постели, даже дома нет. Для того, чтобы он появился вновь — надо закончить начатое. Выполнить обещание, данное «Тесле» и Шимуну. Это обязательно. Иначе о нас поползут нехорошие слухи. А это, по словам Спиридона, процесс уже необратимый.

Мир, за пределами современного социума, не терпит тех, кто не держит слово. А значит, от того, насколько серьёзно мы относимся к данным нами обещаниям, напрямую зависит — примут ли нас на поселении, будет ли у нас новый дом. Правда, насчёт выполнения обещаний в точности, я конечно юлю. По крайней мере, касательно барыги из Реконструкторского. Мы не убили «Морса», как должны были. Даже Сергей не смог. Пытался пристрелить, пока тот был в отключке, но палец так и не решился вдавить спусковой крючок. В горячке боя, когда не до конца понимаешь, что происходит и впадаешь в некое безумие, стрелять проще. Безумцу, вообще, всё проще. Человеку с незамутнённым сознанием гораздо тяжелее решиться на то, что потом будет преследовать всю оставшуюся жизнь. А потому, единственной нашей надеждой — была вера заказчика в нашу с Сергеем честность и исполнительность.

Дорога от нашего укрытия до посёлка могла занять всего несколько минут, будь я за рулём. Однако, во избежание прокола с автомобилем, я решил идти своими двоими, а потому, плёлся минут сорок. За это время солнце уже успело выкатиться из-за горизонта достаточно, чтобы до конца рассеять ночную мглу. Когда я вдавил кнопку звонка на калитке местного завхоза-барыги, на часах было 5:45.

Нервно посматриваю на циферблат — 5:46, 5:47. Звоню снова. 5:49 — наконец слышу шаркающие шаги. После кратких препираний с охранником, наконец, оказываюсь в доме, в той самой угловой комнате, где мы разговаривали с «Теслой» впервые. Жду ещё минут пять и наконец объявляется заспанный хозяин дома. Охранник же, с неизменно направленным мне в бок автоматом, остаётся в дверях.

— Ранние вы пташки, — хмыкает старик, усаживаясь за стол. — А где в-второй?

— Занят. Копает…

— Мишку х-хоронит, что ли? — усмехается «Тесла». — Зачем? Кинули бы его в ов-овраге каком-нибудь и делу конец.

— Не подумали… — удивляюсь его цинизму.

— Ну, да Бог с-с ним… Я так понимаю, работу в-вы выполнили?

— Правильно понимаешь. Как насчёт твоей части уговора?

— Безусловно, б-безусловно! Только…

— Что «только»?

— Только, вашего з-заверения — недостаточно. Есть что-нибудь к-кроме слов?

— Вот! — кидаю на стол узелок. — Это его вещи.

— И, что? — подкосился он на меня, развернув бандану.

На платке лежали часы, зажигалка, несколько холостых патронов, серебряный крестик с цепочкой.

— А, что тебе ещё надо? Вот — вещи. Документов при нём не было. Чего ещё?

— Чего-то о-объективного, — ни сколько не смутился старик. — Я не его б-баба — по вещам не узнаю. А п-патроны холостые — т-так, я сам рассказал, что они у меня т-такие же умыкнули! Так что, всё это н-недостаточно у-убедительно.

— И, что же тебя убедит? — начинаю я нервничать.

— Ну, не знаю д-даже. Рука, д-допустим…

— Чего? — не верю своим ушам. — Ты сдурел?

— А чего ты хотел? Проверим отпечатки и п-получишь ты свои лекарства.

— У тебя чего, сканер есть?

— А то! — расплылся улыбкой «Тесла». — С б-базой д-двухлетней давности! Так что, наш д-друг, — кивнул он на вещи «Морса», — там есть. А, стало быть, жду с д-доказательствами. А это, — снова кивнул он на мелочёвку из карманов нашего пленного, — можешь з-забрать.

— Да ты сдурел и вправду, что ли? Что нам его — откапывать теперь? И как мы ему руку оттяпаем, зубами, что ли?

— Как? — удивился старик, встал из-за стола, подошёл к шкафу и извлёк из одного из продолговатых ящиков небольшой топорик. — На, — протягивает мне, — д-дарю.

Обратного пути от посёлка к нашему вагончику будто и не было. Я просто брёл, вне времени, вне расстояния, как мне казалось. Сколько я шёл — сейчас и не скажу точно. Может полчаса, а может и все два. Помню, только солнце уже совсем проснулось и улыбнулось миру своей весенней улыбкой. Помню, как Сергей что-то спросил, но не помню, что именно. Кажется, вопрос прозвучал секунд десять назад? Значит, ещё не поздно ответить… А надо ли? А на какой вопрос? Не помню. Значит, не надо. Значит, не важно. Важно другое…

Сергей что-то снова спрашивает, кажется, теребит за рукав. Но всё это происходит, где-то вне моего кокона, где-то вдалеке. В моём коконе лишь я и чужая рука, примотанная проволокой к железному ржавому остову, некогда удобного и надёжного, стула. Такие ещё позиционировались, как кресла в различных советских лагерях отдыха и санаториях. Хотя, конечно, до нормальных кресел, в которых можно отдохнуть, не боясь искривления позвоночника, им было как от Земли до Юпитера. Стул тоже в моём коконе? Почему я о нём думаю? Наверное, это защитная реакция моего сознания. Оно само отвлекает меня от дела.

Господи, дела! Дела! Как можно называть это деяние столь обыденным и не предполагающим ничего дурного словом? Ведь это я… Я называю… Неужели, так быстро пришла она — деградация человеческой сути? Дело… Чёрт! Какая разница, как это называть, ведь делать всё равно придётся…

Что-то бормочу в лицо связанному, вроде бы про то, что, мол, «иначе никак, так надо, извини…» Сергей тоже что-то орёт мне прямо в ухо — не слышу. Одёргивает за плечо. Машет рукой перед моими глазами. Ему кажется, что со мной не всё в порядке. Проницательно… Со мной, определённо, не всё в порядке. Кажется, говорю ему — «Одну минуту, сейчас…» Снова поворачиваюсь к связанному и рублю, с размаха… Почти не смотрю.

Замах небольшой, удар резкий и хлесткий. В глазах всё расплывается. Сфокусировать зрение получается не сразу. Одновременно с возвратом чёткости, в уши врывается звон идущий откуда-то изнутри. Слышен только он и сейчас это хорошо. Вижу, как надрывно раскрыт рот нашего пленника. Где-то вдалеке стоит вой, почти нечеловеческий. Свёрнутая в жгут старая майка, служащая кляпом, не справляется со своей задачей. «Морс» не может говорить, но крик нестерпимой боли она сдержать неспособна. Наконец, смотрю на его руку. Я наивно думал отсечь ладонь одним ударом и сейчас взираю на свои старания. Ровно половина…дела. Я не попал — перерубил ладонь, от мизинца до среднего пальца включительно. Я вижу белизну раздробленных костей. Вижу, как перебитые сосуды толчками выдавливают из себя кровь. К горлу не подступил комок и дурнота не нахлынула. Я просто ещё больше ушёл в свой кокон. Лишь, перед тем, как полностью отдать себя в руки безумия, взглянул на Сергея — тот отшатнулся и смотрел на меня полными ужаса глазами.

Зачем-то говорю ему бандиту: «Не кричи так…» — и рублю снова. На этот раз я узрел, как то месиво, которое ещё минуту назад было человеческой кистью, отделилось от тела, пару раз качнулось на тоненькой ниточке кожи и наконец оторвалось, устремившись в свободный полёт, на грязный, покрытый землёй, сажей и хлопьями ржавчины пол. Я присаживаюсь у этого куска мяса и костей, зачем-то переворачиваю его. Рукой побрезговал — использовал лезвие топора как лопаточку, которой мама переворачивала на сковороде котлеты. Мммм… Из настоящего мяса, такого же, как это…

Даже сквозь свой кокон, слышу хлопок. Озираюсь на Сергея — стоит с пистолетом в руке. Перевожу взгляд на «Морса» — всё так же сидит, связанный, только как-то неестественно откинул голову. Понимаю, что «всё»… Покачиваясь, поднимаюсь, почти вываливаюсь из вагончика. Сажусь на землю, закуриваю. Не думаю ни о чем. Просто наслаждаюсь самоизоляцией. Скоро мой кокон растает, и я осознаю всю глубину нашего безумия. А пока — кокон. Только он и я…

Первые звуки начинают доноситься до сознания, когда солнце вышло почти в зенит.

— Ты как?

— Нормально, — бросаю дежурный ответ. — Зачем ты его убил?

— А зачем ты его искалечил? — опустился Сергей рядом со мной и привалился спиной к кирпичным подпоркам, заменяющим свинченное кем-то колесо.

— Мне нужна была его рука… — безразлично пожимаю плечами.

— Ты — псих?

— Нет. Это «Тесла» псих. Это, — киваю на искромсанную ладонь, валяющуюся у меня в ногах, — доказательство. Вот так…

— Охренеть!

— Ты не ответил… Зачем ты его убил?

— Испугался…

— Чего?

— Того, что он потом убьёт нас. Тем более после того как ты ему руку оттяпал. Подлечится, найдёт и убьёт. Только уже не так, как с бараком, а наверняка…

— Понятно… Похоронишь его?

— Чего? — аж, подпрыгнул Серёга. — Ты не охренел?

— Нет. Я пойду трофей показывать…

— Не буду я его хоронить! — чуть не орёт Серёга. — Тебе надо — ты хорони! Тем более чем рыть? Руками?

— Ладно, — легко соглашаюсь с аргументами, — тогда сбросим в ближайший овраг — пусть собаки сожрут…

Апатия. Какое прекрасное состояние. Оно наступает редко, но очень вовремя. Думаю — это реакция организма на стресс. После сильного эмоционального напряжения — разрядка, перезагрузка, свобода… Свобода от чувств, эмоций, мук совести. Оно позволяет говорить то, что думаешь, не беспокоясь о последствиях. Ведь, и на беспокойство и на последствия, тебе плевать. Плевать на то, что подумают. Плевать на то, как оценят. На всё…

Апатия позволяет говорить языком рациональности, языком свободным от любых предрассудков, законов, правил, традиций, морали… Как это, всё-таки, здорово — быть выше всего этого. Или ниже? Хотя, какая разница! Главное, что в другой плоскости. Жаль только, это состояние не длится долго. До сегодняшнего, максимум был — часов 12. Но, это пока… Может мой умный организм позволит мне отдохнуть чуть-чуть подольше? Может всю оставшуюся жизнь? Хотя, пожалуй, нет! Это будет очень скучно. Тогда, это замечательное состояние потеряет свою долгожданность и нужность. Ведь, не будь я в плену предрассудков и моральных гнетений, разве нужна будет разгрузка? Нет. Её ценишь только, когда она редка и желанна. Как и всё в этом мире. Как и весь этот мир…

Я не ценил то, что имел — сейчас ценю даже воспоминания о былом. Горячая ванная, мягкая постель, крыша над головой — теперь всё это непозволительная роскошь, а раньше считалось, как само собой разумеющееся. Так же и с миром. Мы держали планету у себя в руках, но решили бросить под ноги, как надоевшую игрушку. Думаю, это заложено в человеческой природе — убийственная неблагодарность. Убийственная в прямом смысле. Потому что, рано или поздно она всех нас убьёт…

А пока, мы убиваем друг друга. Вот и я убиваю. А потом, стою у, уже знакомой, до желания проблеваться, калитки, вдавливаю кнопочку звонка и держу за длинные хвосты той же банданы, в которой приносил сюда же различную мелочёвку, аккуратно уложенную в ткань кисть. Её можно было легко запустить через забор, как из пращи. Нужно, лишь раскрутить, как следует, и отпустить один из концов платка. Правда, боюсь, меня бы неправильно поняли и, вполне возможно, оставили бы без обещанной оплаты. Однако, что мешает мечтать? Тем более, что моя апатия позволяет мысленно хулиганить и не испытывать при этом никаких мук совести или щекотливого смущения.

Наконец калитку открыл бугай-Дима. Я без лишних слов швырнул ему свёрток, словно это была не ампутированная варварским способом человеческая конечность, а, например, яблоко. Тот тоже обошёлся без слов — закрыл у меня перед носом калитку и пошёл к хозяину. Железная дверь распахнулась передо мной снова, лишь через несколько минут.

— Трактир здешний знаешь где? — интересуется бугай.

Я киваю в ответ, вспоминая урок местной географии от «Теслы».

— Два проулка и направо, на всякий случай! — правильно понял некую мою задумчивость Дима. — Через минут сорок, час — увидимся, рассчитаемся.

— А как насчёт, прямо сейчас?

— Не получится, — вертит бугай головой. — На склад надо. Кто же знал, что ты, реально, культю притащишь? Старик думал, что ты его развести решил. А ты, оказывается, того, — театрально покрутил он пальцем у виска.

— А, вы меня не…

— Да, никто тебя не кинет! — перебивает Дима, с полуслова поняв мою мысль. — Здесь репутация дороже! Ты как с Луны, ей Богу…

Трактирчик я нашёл без проблем. Судя по всему, здание не переделывали, но, не думаю, что изначально оно было именно трактиром. Хотя, конечно, скорее всего, назначение было схожим. Скорее всего, это была колхозная столовая, где за прилавком стояли дородные бабы в белых передничках, местами заляпанных подливой, которой буфетчицы щедро орошали мясные тефтели. Уверен, теперешний ассортимент сильно уступает тогдашнему. На выбор, всего-то, с пяток незаурядных блюд, по сути, почти копировавших друг друга, в большинстве ингредиентов. Зато несколько видов алкоголя развеяли моё разочарование. Я так понял, что представленное пойло — местного производства. Но, судя по запаху исходящему от посетителей, пить его можно было, причём даже получать от этого удовольствие.

За десять «парабеллумов» беру бутыль здешней «Столичной». В качестве бонуса, местный виночерпий выдаёт мне небольшую тарелочку с уже сервированными соленьями и бутербродом с варёным мясом. Откровенно говоря, меня такой презент весьма порадовал, так как в последний раз я ел ранним утром. Желудок уже давно переварил «трофейную картошку» и требовал новой порции.

Бутерброд ем сразу. Не привык пить на голодный желудок. Вредно, да и ощущения совсем не те. В голову бьёт резко. Не люблю… Не успеваю доесть своё главное на сегодня блюдо и как следует приложиться к бутыли, как на пороге нарисовался бугай-Дима и без ненужных, по его мнению, приглашений присоединиться, проследовал к моему столу.

— Чаёвничаешь? — кивает на водку, усаживаясь напротив и опуская на пол дорожную сумку.

— Тоже хочешь?

— Нет, спасибо. Я эту отраву не пью.

— Да? — искренне удивляюсь. — А на вкус вроде ничего… Плохая, говоришь?

— Хорошая, плохая — какая разница, — кривится бугай, — один хрен — отрава. Понимаешь?

— Нет, — честно признаюсь, действительно не понимая в какую сторону клонит охранник барыги.

— Все вы такие, городские… Настолько привыкли быть тупыми, настолько любите травить свои мозги, чтобы не слышать запаха того дерьма, что вас окружает, плещется под ногами. Вот он, — щёлкает пальцем по моей рюмке, — ваш эликсир счастья. В городах, для тех, кто получает зарплат — это ведь самый доступный продукт, ведь правда?

— Правда. Просто его производить проще всего.

— Ни неси чушь! — усмехается Дима как-то горько и снисходительно. — Это просто пойло. Делать его — ничем не проще, чем, какие-нибудь, обычные продукты. Но, ведь продукты не заставят вас забыть обо всём на свете? Это просто оружие, ничуть не хуже твоего или моего. Просто оно убивает дольше, но зато целые нации.

— Помнится мне, как раз, таки, в деревне люди пили гораздо больше, чем в городею. Не так разве? Так чего ты мне тут лекции читаешь?

— То было раньше. Теперь всё по-другому…

— А что изменилось?

— Всё изменилось! Мир изменился… Теперь, для того, чтобы жить свободно — надо думать своей головой. И думать, не от случаю к случаю, а постоянно. А вот, это, — щелкнул он пальцем по бутыли, — думает за нас, бараньими мозгами, как правило…

— Может к делу? — даю понять, что мне наскучил этот бессмысленный диспут.

— Может, — соглашается Дима, поднимает сумку с пола и ставит прямо на стол, правда в почтительном отдалении от моей закуски. — Здесь всё, что вы просили. Плюс небольшой бонус.

— Бонус?

— Бонус, бонус, от меня. Подумал, вам не помешает, а то ходите, как чёрти кто…

Он расстегнул сумку и явил мне внутренности. Сверху упаковка антибиотиков, присмотревшись, я убедился, что именно тех, которые нужны были Шимуну, шесть пачек патронов, две 9-19 и четыре 5-45. Снизу же просматривалась какое-то тряпьё.

— Что это, внизу? — решаю удовлетворить своё любопытство.

— Шмотки. Там, по две пары ботинок нормальных, штанов крепких, армейских, и две штормовки. А то, прикид ваш — сразу выдаёт. Беглецы?

— Да, — решаю не придумывать отговорок.

— Давно?

— Нет. Несколько дней.

— Понятно, — откидывается на спинку стула здоровяк. — Куда идёте, конечно, не скажете?

— Ну, а зачем тебе? Меньше знаешь…

— Я и так нормально сплю, — не даёт мне закончить собеседник. — Просто совет дать хочу — не верьте никому. Особенно в первое время, пока не освоитесь здесь, в свободном мире. Тут тоже всякого дерьма хватает…

— Спасибо за совет, конечно. Но я в курсе, насчёт дерьма. Подскажи лучше — где тут у вас бензином разжиться можно?

— «Теслину» тачку заправить?

— Что? — чуть не поперхнулся я водкой, секунду назад отправленной в рот.

— Да успокойся! — не поленился он протянуться через стол, чтобы хлопнуть меня по плечу. — Видел я пикап, причём, ещё вчера, в посадке.

— А чего не сдал?

— Ну, во первых — это уже ваш «трофей», по справедливости если… А ещё, я в своё время затрахался его намывать после каждой поездки. Старый хрен — чистоплюй редкостный! Так что, езжайте, чтоб на глаза ему не попадаться, с Богом.

— Ну, спасибо, — протягиваю руку, и мою ладонь буквально поглощает Димина лапища. — Будем поблизости…

— Ага, — снова перебивает меня здоровяк, — заезжайте. А с бензином, только в Алексеевке помочь могут сейчас.

— Это где?

— На Восток, километров семьдесят.

— Там тоже поселение?

— Да, только там реальные бандиты заправляют, — предостерегает Дима. — Не беспредельщики, конечно, но нрава крутого. Работать с ними можно, но, как говорится, осторожно.

«Неплохой парень» — вдруг подумалось мне. Кажется простым дуболомом, а на деле — вполне душевный молодой человек. Жаль, нельзя задержаться подольше. Думаю, если «Тесла»-таки обнаружит некогда свой пикап, то этот добродушный парень, к нашему с Сергеем сожалению, по долгу службы, будет вынужден сменить свою милость на праведный, по мнению его начальника, гнев. И тогда, боюсь, Шимуну потребуются ещё лекарства, чтобы ставить на ноги уже нас — двух покалеченных мужиков.