Сначала исчезли пчёлы…

Глава 18. Пожарка

Врут, когда говорят, что темноты боятся только дети. Безбожно врут. Темнота — это страшно. Особенно сейчас, когда мы, посреди давно забытой Богом и людьми дороги, пытаемся вытолкать из ямы наш трофейный пикап и озираемся, слыша каждый доносящейся из окружающей нас чаши звук. Мне мерещатся жуткие создания из детских страшилок. Вампиры, оборотни, всякая другая нечисть. Интересно, что мерещится моим спутникам? По левую руку Сергей, точно так же оглядывается по сторонам. По правую — отец, тоже вздрагивает при каждом шорохе. Все мы боимся темноты. Боимся, потому что не знаем, кто кроется за завесой мрака. Боимся неизвестности… До этого мига нас от неё отделяли стены нашего полуразрушенного коровника. Аж, три с половиной! Они были нашей защитой. Теперь и её не стало.

Шимун выполнил свою часть сделки — привёз отца и Лизу с сыновьями. Для того чтобы незаметно привезти всех сразу ему пришлось воспользоваться служебной машиной — микроавтобусом с характерным красным крестом на борту. Однако, выезд за пределы посёлка по вызову, влечёт за собой неминуемую проверку военсудпола, если он был вхолостую. Ведь, сигнал поступал — поступал. А значит, это могла быть уловка, чтобы пленить медика, забрать машину и Бог ещё знает что. Самому Шимуну после этого ещё предстояло объясняется — почему он не сообщил куда следует и не взял сопровождение. Выезд в одиночку объяснить было легко — не хотел поднимать коллег в неурочный час, ведь это оплата сверху, а министерству такое не нравится. А вот, отсутствие сигнала в судпол — проступок весомее. А потому, само собой, место, куда выезжала скорая, должны были обследовать. Вот почему Спиридон указал собираться заранее. Конечно, мы не попались на глаза военсудполовцам, зато попались в плен темноты и того, что она скрывает под своим покровом. В частности, все ухабы и ямы, какие только могут таить давно заброшенные дороги.

«На раз, два, три!» — командует из кабины Спиридон и мы дружно вдавливаем ладони в покрытый дорожной пылью металл. Сзади толкаем мы с Серёгой и отцом. Упёршись в найденные выступы и впадинки в бортах, с левого бока пыхтят Федя с Эдей, с правого — Лёша Суворин и Виктор Ефимович. Профессора тоже пришлось взять с собой — не оставлять же его, в самом деле, на допрос судполовцам. Виктора всё не покидала мысль уехать на Север области. Однако, новой отправной точкой он благоразумно выбрал Старое поселение, куда мы, собственно, направлялись. Там, по крайней мере, можно было узнать, как и с кем можно проделать довольно неблизкий задуманный им путь.

Наконец, враскачку, пикап выпрыгивает из ямы, и мы все делаем выдох облегчения. Вытираю со лба испарину. Тяжело дышу. Снова промокаю лоб рукавом. Потом снова. Это уже не пот. Раскрываю ладонь и выставляю на обзор чёрному небу. В пыльную кожу начинают барабанить редкие маленькие капельки. Пока редкие и пока маленькие…

— Спиридон! — выкрикиваю, понимая, что нас ждёт. — Дождь! Мы тут увязнем!

— Что предлагаешь? — выпрыгивает старик из кабины и вопросительно кивает.

— Не знаю! Надо найти укрытие. Пересидеть. Иначе — будем откапываться потом неделю.

— Мы какие-то постройки проезжали! — услышав дискуссию, включился Эдик. — Где-то с километр.

— Так что, разворачиваемся? — уточняет Спиридон.

— Ага, — отвечает за меня Сергей. — Только я за рулём. Давай, теперь ты в люльку эту!

Спиридон слегка помялся, но уже через пару секунд послушно полез в кузов. Сергей, и вправду, был лучшим водителем среди нас. Старик сел за руль лишь тогда, когда мы начали выталкивать машину, так как у Сергея и к этому делу, оказалась способность куда большая, в силу возраста.

В итоге в кузове оказались я, Сан Саныч, Федя с Эдей и Лёша. Мать настоятельно звала его в кабину, где они компактно расположились с его младшим братом на заднем сидении. Однако юноша решительно отказался, заявив: «Я с мужиками!» Свободное место досталось профессору, который тоже, поначалу, из солидарности, хотел ехать в кузове, где и трясся, рискуя вылететь за борт, до этих перестановок. Но отец решительно направил его под крышу. Мол, «лечить ещё и его придётся…»

К сожалению, у нас был всего лишь пикап, а не микроавтобус. Для того, чтобы всем укрыться от дождя, нас оказалось слишком много. В конце концов, этой привилегии удостоились Сергей, как лучший водитель по итогам немого голосования, женщины — Елена и Лиза, двенадцатилетний Димитар и семидесятилетний профессор. Конечно, можно было впихнуть ещё кого-нибудь — счастливчики бы потеснились, но, опять же, из солидарности, никто претендовать на потенциальное местечко не стал. Хотя, надо сказать, сидя под дождём и подпрыгивая на каждой кочке — мысли о том, чтобы перебраться в кабину посещают с навязчивым постоянством. Возможно, через какое-то время они бы даже обратились в слова, если бы не вопли Эдика.

— Стой! Проскочил! — барабанил он кулаком по крыше.

Сергей понял, в чём дело, сдал назад. Вот и я, через несколько мгновений, замечаю едва уловимый для взгляда поворот. Такая же грунтовая дорога, но, чуть в отдалении, переходящая в асфальтовую. Сквозь дождь виднеется коробка здания с большими воротами. Заворачиваем. Пикап осторожно катится к строению, почти крадётся. Нас, сидящих в кузове, то и дело поглаживают своими мокрыми лапами ветви деревьев, которые уже давным-давно никто не опиливал. Наконец, выкатываемся на площадку перед зданием.

— Да это же пожарка! — восклицает Федя и слегка привстаёт. — Точно, пожарка!

Смахиваю с глаз стекающую с волос воду, всматриваюсь. Федя прав. Пожарная часть. Очевидно, недалёко селение или даже несколько. Такие делали, если вокруг располагались маленькие деревеньки, специально в примерно равном отдалении от каждой.

— Тут и селения, значит, должны быть, — озвучиваю свои мысли.

— Нет, — не соглашается Спиридон. — Скорее всего, нет.

— Почему?

— В этих окрестностях все деревни давно вымерли. Если б кто остался — я бы знал.

— Понятно, — хлопаю по плечу старика и спрыгиваю с борта. — Серый! — стучу в водительское стекло. Дверь приоткрывается и в щель, стараясь не пустить внутрь салона струи воды, выглядывает мой товарищ. — Пойдём, проверим! — киваю на мрачное здание.

Тот недовольно морщится, но не протестует. Накидывает капюшон штормовки, которая, в отличии от моей, ещё не успела развеять миф о своей непромокаемости, берёт в руки автомат.

— Пап! — призываю внимание отца. — Посмотришь отсюда?

Отец лишь молча берёт оружие, демонстрируя готовность прикрыть нас. Федя и Эдя тоже настораживаются, скорее, на всякий случай. Снимаем стволы с предохранителей, клацаем затворами. Включаю режим очередей — вдруг что? Сергей, смотря на меня, делает тоже самое.

Медленно идём к высоким и широким воротам. В голове начинают плясать бесы, нагоняющие на душу страхи. Кто может оказаться внутри? Может такие же путники? Может, неплохие, в целом, люди, но готовые пустить пулю в лоб, так — для перестраховки. А может бандиты, навроде тех, что сожгли барак Спиридона? Хотя, чего таких боятся — мы же всех похоронили. И этих похороним! Правда, Серёга?

Кажется, последнее я сказал вслух. Но, это только кажется. Просто Сергей обернулся ко мне. Наверное, его тоже терзают изнутри его нагоняющие страх бесы. Интересно, чего боится он? Может, как и я на дороге, вампиров да оборотней — тех, кем пугали в детстве? Да, что Сергей, я тоже их боюсь. До сих пор боюсь…

Подходим к левой створке ворот — той, в которой есть дверь. Сергей становится со стороны петель и демонстрируя готовность, в случае чего, открыть огонь. Он со стороны петель, я со стороны ручки — стало быть, открывать мне. Перехватываю свой АКС-У одной рукой, палец жадно цепляется за скользкий от дождя спусковой крючок. Надо открывать. А может не надо? Как же страшно… В голову лезут мысли. Тысячи, в какую-то жалкую секунду. Вот, я явственно вижу, как открываю двери и из темноты меня встречает всполох двустволки, как картечь летит мне прямо в живот и раздирает в фарш мои потроха. Оборачиваюсь на отца. Тот стоит на одном колене, вскинув автомат — прикрывает.

Это он водил и меня и Серёгу на полигон и в тир — учил стрелять и хоть чуть-чуть разбираться в винтовках и пистолетах. Он всегда говорил — «Мужчина должен уметь держать в руках оружие. Не дай Бог, конечно, если это умение пригодится. Но если Бог про нас забудет, тогда лучше знать, где та дырка, в которую нужно засовывать патроны!» Отец был прав — Бог про нас забыл. Но разве для того он учил меня стрелять, чтобы я сейчас обосрался перед какой-то дверью, за которой не пойми что — неизвестность.

Неизвестность… Как же страшно и стыдно. Что больше — страшно или стыдно? Стыдно за то, что страшно. Сморю на Сергея и натыкаюсь его нетерпеливый взгляд. Стыдно… Пошло оно всё — стыд, страх, неизвестность… Щёлкаю фонариком, беру его в зубы, резко распахиваю дверь и тут же отпрыгиваю в сторону. Сергей инстинктивно делает так же. Картечь не свистит, монстры не вырываются наружу. Все спокойно.

— Ты чего скачешь?! — полушёпотом гаркает Серёга.

— А ты? — по привычке огрызаюсь, выплюнув фонарик в руку.

— Я, как баран, за тобой!

— Вот видишь, «как баран» — сам признался!

— Я тебе сейчас ногу прострелю! — грозит шеф. — Иди, свети!

Нехотя приближаюсь к зёву распахнутой двери. Аккуратно заглядываю, подсвечивая. Пусто. Голые стены. В полу зияют ямы для обслуживания автомобилей. Обвожу помещение взглядом дважды, всматриваюсь в детали. Вижу два прохода в задней стене. Один — в левой и ещё межкомнатное окошко, там же, слева, очевидно в бывшую диспетчерскую.

— Здесь никого, — заявляю Серёге. — Надо комнаты смотреть, — озвучиваю вполне логичную мысль и тут же понимаю, что делать это придётся, опять же, нам и от этого по спине снова пробегает холодок.

Опять двери. И за каждой будет ждать самый главный страх — страх смерти. А по другую, мою сторону — страх позора. Если испугаюсь, впаду в истерику — покрою себя позором. Перед другом — Серёгой. Перед этими пацанами — Лёшей и Димитаром. Перед стариками — Спиридоном и Виктором. Перед женщинами — Лизой и Еленой. Перед отцом, который знал, что когда-нибудь Бог от нас отвернётся… Нет, страх смерти не такой пугающий как это…

Сергей машет отцу, тот понимает без лишних слов. Спрыгивает с кузова, идёт к нам.

— Дядь Саш, посмотришь за этим, как его, залом, короче?

— Конечно. Вы вовнутрь?

— Да. Игорь, ты идёшь?

Киваю. А что мне остается делать? Из двух страхов выбираю тот, что терпимее. Сергей берёт на себя помещения слева. Мне остаются те, что сокрыты за задней стеной пожарного гаража. Сергей топает рядом, это успокаивает. Но уже вскоре мой друг скрывается в открытом проёме. Теперь я один на один со своими демонами. Выдох-вдох, выдох-вдох, снова выдох — перехватываю автомат. Фонарик прижат к цевью, куда ствол — туда и свет.

Вхожу в распахнутую и повисшую на одной петле дверь. Вхожу сразу. Со стратегической точки зрения — самоубийство. С точки зрения моего душевного равновесия — единственный вариант не сойти с ума от страха. Сделать всё быстро, пока ноги ещё несут, а руки не начали гулять из стороны в сторону. Всё как в пелене. На автомате распахиваю двери, с которых кто-то поскручивал пригодные в хозяйстве замки, бегло осматриваю пустынные комнаты. Всего четыре. Первая — на вроде бывшей кладовой. Две — похожие на жилые. В одной даже остов кровати стоит. Последняя — скорее всего, была складом. Длинные стеллажи, ящики. Это помещение осматриваю подробнее, но всё равно наспех. Направляю луч света вверх. Почему пришла идея — не знаю. Возможно, в подсознании всплыл один из дурацких ужастиков, где смерть приходит к попавшим в неприятности бедолагам именно сверху. Решаю осмотреть потолки в остальных комнатах. Иду обратно. Луч исчерчивает покрытые бурыми пятнами белые потолки — ничего не находит, кроме моих собственных невидимых страхов.

Возвращаюсь в гараж. В дверях вижу отца. Лицо сосредоточенное, в плечо упёрт приклад «Калашникова». Фонарик стреляет по глазам. Сан Саныч щурится и отмахивается от света рукой, будто это назойливый комар. Моя собранность тает. Ноги начинают подрагивать, становятся ватными. Бреду на выход. Позволяю себе опереться о ворота и присесть. Слишком поздно вспоминаю про Сергея, тут же выскакиваю. Уже собираюсь идти за ним, как тот появляется сам, с такими же ошалевшими от страха глазами, какие, наверное, были и у меня.

— Ну, что? — спрашиваю, невольно снова сползая по воротам на присядки.

— Ничего. Чисто, — отвечает он, — в смысле, нету никого.

— Отлично, — облегченно вздыхаю. — Машину надо загнать…

— Ворота открывайте, — снисходительно глядя на нас, бросает отец и оставляет одних, отправившись к пикапу.

— Игорь, — шепчет опустившийся рядом со мной на корточки Сергей, — мне так страшно в жизни не было.

— А как же бандиты, там, в хуторе Спиридоновом?

— Там, хотя бы, мы в засаде сидели, а не наоборот. Представляешь, тут бы кто был?

— Представляю, — признаюсь, ещё более тихим шёпотом. — Последние десять минут только это и представляю.

— Страшно было?

— Честно?

— Ага.

— Чуть не обделался! — признаюсь и сразу становится легче от понимания того, что мой страх не уникален.

— Я тоже, — грустно усмехается Серёга и нехотя поднимается на ноги, впрочем, как и я.

Засиделись мы… Отец подогнал машину и, очевидно, решил нас поторопить коротким гудком сигнала. Это он зря. Надо проверить, не замараны ли остались портки, от его шуточки…

Как тихо вокруг. Слышно лишь мерное, чуть тревожное посапывание моих спутников и чечётка, которую, несмотря на поздний час, задорно отбивает дождь. В пожарном гараже, где стены уходят под самую крышу, слышна вся её мелодия. Капли — каблучки, то щебечут, как весенний хор беспокойных птичек, то барабанят, словно вбивая в землю многотонные сваи. Я отчётливо слышу, как меняется дождь. Он, то чуть затихает, почти переставая ронять воду на крышу обветшалой постройки, то, будто поднабравшись сил, обрушивает на неё всю свою мощь. Меняет он и калибр своих водяных снарядов. То стрекочет автомат мелких капелек, сливающийся в один сплошной фон, то швыряет в нас большие жирные «бомбочки», которые, падая на шершавый рубероид с глухим хлопком, разлетаются тысячей микроскопических брызг.

Дождь… Когда-то я любил его. В детстве было приятно сидеть на подоконнике с чашкой какао, который любила готовить мама, и смотреть, как улицы поливает небесная влага. Но скоро я разлюбил его. Когда мне было девять, мама уехала, а я остался. Не стало её горячего какао и тёплого пледа, который она приносила вместе с чашкой, и дождь оказался вовсе неинтересным. Просто вода, что размывает по улицам грязь и всё дерьмо, коим человек успел загадить окружающее себя пространство. Хотя, наверное, он справедлив. Он поднимает на поверхность то, что мы не хотим видеть и наоборот — прячет от нас землю, что уже сама давно хочет спрятаться, да всё никак не может. Вот и сейчас, он мстит нам. Может даже, не за весь человеческий род, а просто за то, что двадцать один год назад я его разлюбил…

Все кроме меня спят, а потому, только я понимаю — после такого ливня мы застрянем здесь, как минимум, ещё на сутки. Это при условии, что утром дождь закончится, и солнце начнёт подсушивать размытые дороги. Реши мы двинуться в путь с рассветом — неминуемо, застрянем в грязевой квашне, не проехав и сотни метров от того места, где старый асфальт сменяется грунтом. Так что, скорее всего, мы застряли здесь надолго. Нужно будет подумать о следующем ночлеге. Сегодня думать о чём-то капитальном не было ни сил, ни возможности. Мы просто выгнали воду из кузова, вытерли почти насухо, и завалились, подстелив припасённые Еленой, для непонятных нам нужд, тряпки.

Моё ночное дежурство оказалось последним — с четырёх до семи утра. Практику посменной охраны наших ночлегов мы не упразднили. Да и с чего бы? С момента нашего бегства из города, ни одна ночь не отличалась особым спокойствием. Разве что та — самая первая, в бараке, от которого остались одни головешки. Почему-то вспомнился Женя, предпочетший сгореть там заживо. Хороший был парень, наверное… Я знал его всего ничего, но, почему-то сейчас, когда идёт дождь, вспоминая о нём, становится по-настоящему грустно. Сейчас бы какао… Жаль его нет. Есть только сигареты. Благо — они не промокли. Достаю пачку, кусаю зубами фильтр, вытягиваю одну…

— Молодой человек, не угостите? — слышится откуда-то снизу. Склоняю голову — вижу лицо профессора выглядывающего с заднего сидения, где он, Лиза и Димитар устроили себе ночлег.

— Отчего же, пожалуйста, — протягиваю вниз пачку.

— Да нет, — машет он ладонью, — я к вам. Здесь же ребёнок…

Профессор слегка кряхтя, но, насколько это возможно, тихонько перелезает в кузов, садится рядом со мной на крышу.

— Я, вообще-то, бросил уже давно, — почти стыдливо признаётся политолог.

— Так зачем начинать? — игриво тушу огонёк зажигалки, к которому уже успел припасть Виктор.

— Незачем, — соглашается он. — Но, сейчас, почему-то, хочется…

— Аргумент, — согласно киваю и вновь щёлкаю кнопкой.

Искра воспламеняет газ, табак загорается, и профессор делает глубокую затяжку. Быстро выдыхает — боится закашляться. Посмотрев на него, прикуриваю сам.

— Профессор, вы понимаете, что мы тут застряли?

— Это очевидно, — пожимает он плечами. — Но, что делать? Особого выбора у нас нет. Придётся ждать.

— Ждать… — хмыкаю себе под нос. — У нас две консервы осталось. Да хлеба немного. И это на всех…

— Да, уж… Я, конечно, извиняюсь за, возможно, неуместное напоминание, но я говорил об этом. Не нужно было так набрасываться на еду, что тот врач дал…

Старик-профессор, безусловно, прав. Шимун привёз целую коробку консервов. Пятнадцать банок, если ничего не путаю. С голодухи мы съели почти всё. Все понимали, что за сто километров по буреломам и заброшенным дорогам нам, скорее всего, ещё предстоит остановка и недурно было бы подкрепиться. Однако, когда власть над мозгом берёт голод, то надежда на «русский авось» становится вполне сносным аргументом в пользу наслаждения моментом.

— Не ел бы! — огрызаюсь, прекрасно понимая праведность его слов.

— Тогда бы мне вообще ничего не досталось! — чуть нахохлился он.

— Голубки, чего не спите? — высунул из водительского окна своё заспанное лицо Серёга.

— Тебя ждём! — снова огрызаюсь, но уже в другую сторону. — А ты чего не спишь?

— Жрать хочу, — признаётся он. — Кишки аж крутит!

— Та же история.

— Согласен с вами, молодые люди, — выражает солидарность профессор.

— Может сейчас полагающуюся нам часть сожрём, а? — предлагает мой экс-начальник.

— Не, — берёт мозг верх над моим желудком. — Чего там есть? Треть консервы? Лучше давай дождёмся, когда все встанут. Может Елена чего сварганит. Она умеет «кашу из топора» делать…

— Хочу отметить, — снова встрял профессор, — что в упомянутой вами истории, в той каше топор был, как раз, ненужным элементом. А у нас несколько иное положение дел…

— Слушай, Игорь, — скривился Серёга, — на хрен мы его с собой взяли?

— Не знаю, — подыгрываю товарищу. — Может, это как раз наш «топор»… на самый голодный день.

Профессор поёжился и, на этот раз, воздержался от комментариев. Мы же с товарищем переглянулись, едва сдерживая смех и, коль уж на крыше пикапа остался добровольный дозорный, решили прогуляться по служебным помещениям, а конкретно, к ещё одному выходу.

Удалившись вглубь коридора, мы, в конце концов, вышли на заднее крыльцо, которое, по логике вещей, должно было бы именоваться боковым. Над ступенями внушительный навес, по нему многоголосо колотят капли, кажется, в разы сильнее, чем по крыше. Хотя, это, конечно, только кажется… По бокам площадки стоят бетонные полые тумбы, очевидно служившие раньше для высадки растений, ну, а сейчас, как импровизированные сидения для наших задниц. Закуриваем. Дым влажном воздухе становится каким-то особенным вязким. Хочется, чтобы он согревал лёгкие, однако, сколько не тяни — долгожданного тепла не поступает. Слишком сыро, слишком уныло, слишком хочется сбежать отсюда — из этого водяного плена.

— Как думаешь — надолго зарядил? — дежурно спрашивает Серёга.

— Боюсь оказаться правым, но мне кажется — на сутки. Может больше…

— Херово, — констатирует Серёга.

— Херово, — выражаю согласие. — Надо комнаты будет обыскать, когда чуть посветлеет.

— Если будет лить — темень будет всё равно.

— Но не такая же! Серый, надо бы костёр собрать. Ты когда смотрел — ничего такого не видел?

— Есть там пару разбитых столов. Но надолго их не хватит. Так, чуть прогреться…

— Жаль. А у меня вообще ничего такого не было. Только железяки. Но всё равно, надо будет ещё посмотреть. Может и консервы где завалялась…

— Ага! — почти хрюкнул шеф. — А ещё коньяк двадцатилетний и шлюха, такой же выдержки! Очнись, Игорёха! — почему-то очень весело и по-доброму, вдруг, заговорил Сергей. — Мы в жопе! И когда отсюда выберемся — хрен его знает. Продуктов нет! Дров — почти нет. Если застрянем ещё где — бензина уже не хватит, чтобы до места доехать! Мы, Игорёха, просто в заднице. Так что, давай не будем излишне оптимистичны. Вполне возможно, твоя шуточка про «топор и чёрный день», окажется вовсе не шуточкой.

— Это, ты так утрируешь? — спрашиваю скорее с надежной, нежели ради уточнения.

— Конечно! — хлопает меня он по плечу. — А может и нет… — добавляет через паузу и, потирая ручёнки, изображает «злодейский смех».

Хороший он парень. Если бы не он — я бы, наверное, свихнулся. Хотя, возможно, с его постоянным присутствием в моей жизни это произойдёт ещё раньше…