Штатский

Глава 4 Трофеи

Первый немец, о чем-то разговаривавший с лошадью, упал с такой готовностью, словно всю жизнь ждал момента словить русскую пулю в белорусских лесах. Тоннельное зрение стрелка мешало до момента переноса точки прицеливания увидеть, что с двумя оставшимися противниками. Ага, один уже упал, второй тормозит. Расстояние полста метров, целиться не надо, пулю в нижнюю часть корпуса! Не в грудь, грудь сейчас будет непременно проваливаться вниз. И точно, солдат стал падать как раз в момент второго выстрела. Парамонов увидел, как попадание его чуть отбросило назад. Ага, в грудину попал.

Не затошнило, не повело — да и понятно, если ты хоть изредка охотишься, то процесс отнятия чужой жизни становится чуть более привычным. Ха, попробуй не отними её у кабана, который летит на тебя через сугроб как электричка по рельсам! Дрогнет рука — и лежи с распоротым бедром, истекай кровью. Быстрая стрельба, она не от прихоти, она по делу. Это он еще на медведя не охотился, там, говорят, вообще страх и ужас. Не положил с одного выстрела, получи четыреста кило смертельной ярости, несущиеся на тебя. А по фронтальной проекции матерого мишки лупить — та еще лотерея. Лоб, лопатки, плечи, мышцы — все рассчитано так, чтобы выдерживать удар рогов лося, лапы соперника-медведя или пули человека.

Три патрона Парамонов добил с колена в быстром темпе в траву, где упал последний из живых врагов. Отскочил к заранее выбранному дереву и, стоя за ним, выдернул из кармана пиджака обойму. Еще пара секунд затолкнуть большим пальцем патроны в колодец магазина. Уже поднимая винтовку, он дослал затвор, загнав патрон в патронник. Приятный уху шелест механики сказал, что винтовка готова к стрельбе.

Никакого шевеления в траве там, где по прикидкам должен лежать третий. Почти никакого. Вот этой черной точки не было. И травинки рядом с ней качаются. И смотрит этот железный глазик туда, откуда он дожигал патроны из первой обоймы. И что делать? А вот что: Парамонов начал вести стрельбу, заменяя собой несуществующую тут автоматику, пока не сжег все пять патронов, а потом упал в сторону от дерева. Стрелял он не просто быстро, а еще и прицельно, так что шанс зацепить лежащего имелся. Лежащий, испуганный фриц, он что будет делать? Двое его товарищей мертвы, по нему лупят из леса со страшной силой, не жалея патронов. Будет лежать до последнего, а потом лежать дальше, так решил Александр. Сам он в это время уже не просто сменил позицию, а скоренько в полуприсяде пробирался в тыл немцу, иногда выглядывая из кустов на предмет шевеления в траве. Удачно вышло, что поляна прикрыта от ветра деревьями, трава стоит как вкопанная.

Третья обойма в магазине. И кстати, в первом подсумке, висящем на надетом на себя поясе погибшего красноармейца, осталась всего одна обойма. Во втором подсумке патроны россыпью. А он одну обойму потерял. Вроде мелочь, просто гнутая планка из жести, а без неё заряжаться по одному патрону дольше. Аккуратнее надо с военным имуществом.

Неосознанно Парамонов тянул время, забивая патроны в пустую обойму, перекладывая её в карман пиджака. Вот он уже ориентировочно за спиной противника, остается только встать с винтовкой у плеча и идти вперед, как на охоте, когда преследуешь подранка. Только подранок тоже вооружен не клыками, тут распоротым бедром не отделаешься, коли попадет. Страшно? А вы как думаете? Но правило есть правило — хоть уссысь, а подранка добирай.

Искомый немец лежал, скрючившись, без признаков жизни. Его «Маузер-98», так и не сдернутый из-за спины гарантировал, что даже если человек еще жив, подхватить оружие и в ту же секунду пальнуть во врага он не сможет. Можно выдыхать. Хотя, нет, рановато расслабляться. Это только первый, и кстати тоже всё еще не проконтролированный. Мало ли, случаи всякие бывают. Лежит зверь с дыркой в туше по месту, то есть явно холодный, а ты подходишь расслабленный и довольный точным выстрелом. И тут оно вскакивает в последней попытке поквитаться с обидчиком. Хорошо, если ты просто падаешь на жопу под смех товарищей охотников. А бывает, кто и дотягивается когтями или зубами до человеческого горла.

А тут не звери, тут фашисты. В голове всплыли строки из далекого детства: «Сколько раз ты немца увидишь, столько раз ты его убей!» вместо контрольного выстрела Александр поднял винтовку и как копьем ударил прикладом в шею. Тело не застонало, не дернулось. Мертвец. Вновь оружие легло в привычные руки, не приложенное к плечу, а в полусогнутых руках, как на ходовой охоте, когда полсекунды хватает, чтоб вложиться и прицельно выстрелить. Это был третий, второй тут рядышком. Вот он, лежит на спине и мелко дышит, не открывая глаз, не реагируя на звук. Нормально, подумал Парамонов, тоже не боец. Но винтовку оттянул подальше от рук. А потом подумал, наклонился и откинул в сторону того, третьего. Он нумеровал их не по очередности обнаружения тел, а по выстрелам.

Решив, что к этому можно поворачиваться спиной, Александр пошел за первым. Первый немец выглядел очень хорошо, настолько, что даже сомневаться в его смерти не было причин. Пуля разворотила грудину, скорее всего наткнувшись на какую-то железку в кармане или на мундире. Мало ли чего у того могло быть подвешено. А вот с лошадкой было не очень здорово. Напуганная стрельбой, не чуявшая человеческих рук на вожжах, она сорвалась и учесала в заросли, застряв там вместе с телегой.

— Ну ничего себе! Вот ты устроил, москвич! — Раздалось из кустов у дороги. — Что, всю немчуру уложил⁈ — Вслед за восклицанием из кустов выбрались два товарища, до того совершавшие героический маневр обхода поляны.

— Не всю, только тех троих. На вашу долю еще хватит. О! Ты! — Палец Александра остановился на Василии. Винтовкой пользоваться умеешь?

— Не так, чтоб прямо умею, — начал юлить крестьянин.

— Алексей, вот вам винтарь. Покажи человеку, как из него стрелять. Вон там подранок лежит, пусть Василь его добьёт. Ты отвечаешь за процесс.

— За чего?

— За то, чтобы Вася не прострелил себе ногу, когда в немца целиться станет.

— Я зачем? Ты его подстрелил, ты и добивай.

— Затем, Василь, что я должен быть в вас уверен. Если немцы за нас примутся, ты нас им не сдашь. Потому как мы молчать не будем — ты с нами, ты тоже немцев убивал. Понял?

— Понял.

— Пойдешь один нахрен или с нами будешь гадов давить?

— Буду. Не сдам.

— Вот и начни сегодня. Тут как с кабанчиком, тоже привычка нужна. Да, Алексей? Твой будет следующий.

Парамонов отдал винтовку в руки Алексея и тут же почувствовал себя как голым на ветру. Мысль, что на выстрелы сейчас сбегутся какие-нибудь вооруженные чужаки сильно не порадовала. Так что он наклонился к той небольшой кучке винтовок, которую сметали перед своей смертью фашисты. Карабин Мосина? Нет, карабином это назовут в сорок четвертом, значит сейчас у него в руках винтовка образца 1891–1930 годов. В свое время Александр немало перечитал материалов по этому оружию, сам порой до хрипоты спорил с товарищами, доказывая свою правду. Хотя спорить особо не о чем, изменения винтовка претерпела небольшие. Разница в точности боя для охотника была вообще незаметна на двухстах метрах, а дальше и стрелять нет смысла. Если только с оптикой, но это уже совсем иная охота, такой выстрел можно сделать только в горах.

Немецкие винтовки лежали отдельно, к ним он даже не прикоснулся. Нет, есть у них достоинства. Чистота выделки, ложе опять же красивое. Но по-честному сказать, точность боя такая же при в разы большей цене. Детали пригнаны вручную, перекинуть затвор с одной винтовки на другую не получится. Все деталюшки на своих местах, зазоры минимальны, а значит к грязи оружие более чувствительно. И зачем такой ствол ему? Вот прямо здесь и сейчас зачем? Разве что с целью не быть зависимым от русского калибра. Кто его знает, что дальше будет, как с патронами получится…

Выстрел за спиной прервал его раздумья, Парамонов повернулся на звук, передергивая затвор и поднимая оружие. Ложная тревога, просто белорус добил немца. Справился, вот и чудно. Теперь можно немного меньше сомневаться в напарниках. В себе Парамонов не сомневался, его несло как щепку по течению реки, здравый смысл вопил, что так не бывает, всё не по-настоящему! Так что пришлось его заткнуть, чтобы не возникало соблазна забиться в какую-нибудь норку поглубже и подальше от суровой действительности. Если все происходящее не бред.

— Справили мы это дело, дальше чего?

— Дальше? Вешаете на себя ремни с подсумками, запасаетесь патронами — это первое. Подберите себе винтовки, наши берите. Смотрите, чтоб чистые, исправные. Можете по паре-тройке патронов сжечь, чтоб достичь взаимопонимания с мосинками вашими. Выполните, подходите за новым заданием.

— Это чего, ты у нас командиром будешь как в армии?

— Буду у вас начальником как в колхозе. Выборным. А не захотите, выберете себе другого председателя.

— Это кто ж тебе такое рассказал, что в колхозе разрешают председателя выбирать! Кого сверху назначат, тот и коновод.

— У нас с вами хороший колхоз будет, колхоз — дело добровольное. Я вас возле себя не держу ни разу. Вольные птицы оба: хотите — делаете, как скажу. Не хотите — идёте на все четыре стороны.

— Александр, а ведь ты врешь, что не военный. Ну признайся, а.

— В РККА ни дня не прослужил.

— Вона как, думаешь, вывернулси? — Хитро зыркая глазами, Василь наставил полусогнутый палец на Пономарева, — значит, в другой какой-то армии служил?

— Оставь его, Васька, — одернул приятеля Алексей, — молод он у белогвардейцев служить. Ему лет тридцать пять от силы, в двадцатом четырнадцать было, не больше.

— А может, в другой какой служил. Вон разъелся как на буржуйских харчах. Ты видал, как от немцев уложил, один всех троих! — Ярился Василь в желании докопаться до истины. Насчет разъелся, он в точку попал. Будучи выше на полголовы, Пономарев нависал над двумя крестьянами монументальной глыбой. И в плечах, и в бедрах шире раза в полтора как першерон рядом с крестьянской лошадкой. Вроде как одного вида, да разных пород.

— Ты дурак, Василий, хоть и хитрый. Был бы я из какой вражеской разведки. Ты ж к этому ведешь? Так вот, будь я враг, хрен бы стал голодать и по лесу скитаться без документов. Уж поверь, и ксиву мне правильную бы выправили, и оружие, и форму самую что ни на есть уважаемую. Ходил бы с майорскими петличками и покрикивал на красноармейцев. А они б докладывали, где какие пушки да укрепления у них имеются. Иль считаешь, сильно капиталисты насчет тебя заволновались, шпиона подослали в лес, где ты лебеду щиплешь?

— А чего сразу лебеду! Сейчас пошукаем, у немцев наверняка какой-нибудь запасец съестного в ранцах лежит.

— Сначала вооружиться. Потом доложить об исполнении, дальше по моему плану. Это понятно? — надавил Александр. — Или свободны, а тогда бегом марш с поляны.

— Всё понятно, товарищ председатель, будет исполнено, товарищ председатель! — Съёрничал Алексей и дернул за рукав белоруса, — Пошли вооружаться, нам сказано.

Как Парамонову не хотелось возиться с трупами, он собрал волю в кулак и полез по карманам погибших солдатиков собирать их красноармейские книжки. Но тут его ждал форменный облом — книжек не нашлось ни у кого. Как так-то? Он был уверен, что читал про эти самые книжки, единственный документ солдата, кроме партбилета или комсомольского. А тут ни у кого. Это что, та история с крестьянами, которым ничего не выдали, не случайность? Настолько всё хреново, что выходящий из окружения красноармеец ничем не может доказать свою принадлежность к какой-то части и вообще фамилию? Бардак, дорогие товарищи! Армия, с позволения сказать.

Пока он шарил по карманам гимнастёрок, его приказ о выборе оружия был исполнен, оба даже пострелять по деревьям успели. Ну да, чего таиться, если кто есть, он уже бежит сюда на всех парах или бежит отсюда и прячется с той же скоростью. Сколько раз он выстрелил, пока немчуру валил? Три магазина, пятнадцать патронов. Так что таись, не таись — а уже все всё слышали, если тут есть кто-то с ушами.

— Ну мы это, задание выполнили. Дальше чего?

— Дальше, — Парамонов оглянулся на подошедших крестьян. С винтовками за спиной они смотрелись уже не так потеряно, в глазах что-то новое появилось. — Дальше спасаете кобылу из кустов, мародерите все сидора и ранцы, оружие и патроны складываете на подводу, еду туда же. Нечего нам тут делать.

— А поснидать? А похоронить? — Оба вопроса, заданные одновременно, слились в один, но Александр разобрал обе его части.

— Пусть лежат рядком, их война окончена. Свежие трупы этих трофейщиков к своим подтащите, чтоб одной компанией лежали. Местные похоронят. А кушать здесь мы не станем. Уедем подальше, там и сготовим. Я вроде котел видел в телеге.

— Вопрос можно? Я чего интересуюсь, на кой нам столько ружей? Может, бросим тут часть?

— Вопрос правильный. Ответ мой такой: если немцам достанется оружие, бед натворит. Опять же нам оно и самим может пригодится. Кто знает, кого в пути встретим, вдруг человек захочет с винтовкой путешествовать?

— Никак партизанский отряд решил собрать? Как в гражданскую.

— Не так громко. Скорее, общество любителей природы.

— Ишь ты, общество! Нашел сам чего-то?

— Нет. Сейчас последних обыщу. Ни у кого документов нет.

— А я про что! Не выдали нам ничего, видать и их на смерть без бумажки отправили.

— Забыл сказать, — Александр посмотрел на товарищей, — обувь себе подберите нормальную, а то долго в своих штиблетах не проходите.

— Так можа с немцев сапоги поснимать? Справные сапоги, я смотрю.

— Не надо вам немецких сапог. Гансы увидят их на вас, решат, что вы убили их солдата и раздели или украли где-то. А наши увидят вас за диверсантов немецких сочтут. Потом не отболтаетесь.

— Голова ты, Александр. Всё наперед продумываешь. В нашем бы колхозе такой председатель был, мы б его на руках носили.

Парамонов стоял возле телеги и записывал в свой ум, что теперь у его отряда, вернее общества есть в наличии. Имелось у них теперь немного, если сравнивать с желаемым, а ежели с их утренней номенклатурой сравнить, то прямо богачами стали. Да, котел на телеге нашелся, не показалось Александру. Про оружие говорить даже не стоит, были винтовки двух видов и немного патронов. По мнению Александра — совсем мало. Ему на один день пострелушек не хватит. А для боя? Он очень сильно подозревал, что если в бою повернется так, что придется раз сто стрельнуть во врага, то их к тому времени уже давно поубивают. Так что сотни патронов к мосинке хватит. А еще же есть немецкие винтовки, и патроны к ним.

Среди погибших не оказалось ни одного сержанта или командира, что давало надежду, что кто-то смог уйти с места этой схватки. Скорее всего шли по дороге и попали в засаду. Хотя, кто сейчас скажет, как было дело. С имуществом у погибших было негусто, опять же, если часть вещей погибших не унесли выжившие. В фонд общества любителей природы от погибших соотечественников попали четыре котелка, три алюминиевые фляги и две стеклянные, два вещмешка, один ранец, целых пять гранат-лимонок с запалами, кое-что из мыльно-рыльного, запасные портянки. Гранаты порадовали, особенно их запалы. Парамонов видел, даже держал в руках советские гранаты РГД-33, но пользоваться ими не доводилось, толком объяснить ему тоже никто не смог, что нажимать, зачем дергать и когда их метать. А уж использовать как мины-растяжки эти штуковины точно не получилось бы. Как говорится, гранаты не той системы.

Вся еда, которой разжились любители природы, была от немцев. Какие-то галеты, консервы с иностранными надписями, кусок соленого сала и целый каравай хлеба, явно у кого-то отнятого. Было курево, на которое Алексей смотрел с непонятным чувством: вроде удачно нашёл, но москвич велел бросать курить. Как быть тогда? Они с Василём уже бросили, или сначала нехай эти скурят?

— Короче, я вас понял, граждане. Курить охота, но понимаете, что теперь эта привычка опасная. Так?

— Чем она опасная? Я вот не понял. — Насупился Василий.

— Курящего человека в лесу не только зверь легко чует, его и человек по запаху найдет. Тебя убьют, не жалко. А ну как и меня за компанию подстрелят.

— А чего это меня не жалко⁈

— А того. Ты рискуешь осознанно, у тебя удовольствие от папироски выкуренной. А я не покурю, и тоже под раздачу попаду — мне обидно как будет!

— Так не бросай.

— Не. Я решил, что на войне, тем более на лесной курево это шаг к смерти.

— Прав он, Василь. Мы вот на охоту когда собирались, с вечера дымит бросали. Чтоб, значит, нас зверь не чуял. Наука!

— Но забрать-то с собой можно?

— Забирай. У деревенских на еду обменяем.

— А это дело! Не грабить же их. А если просить, небось таких попрошаек сейчас много. Одни просят, другие грабят, третьи реквизируют на нужды армии. А крестьянину зимовать не с чем будет.

— Да ладно! Колхозное поле сжал и всю зиму сыт! — Засмеялся Алексей. — Думаешь, до зимы Советская власть вернется? Никто слова не скажет. Да, москвич?

— Советская власть теперь нескоро вернется. А колхозное поле сжать… другая власть сейчас придет и на поля погонит. Угадайте, куда убранный хлеб отправится? Ага, уже сами догадались. Так что да, голодно будет здесь зимой, плохо. Ладно, поговорили, и будет. Поехали уже. Патрон дослать! Оружие держать под рукой, быть готовыми к бою. Эх, не хочется по дороге ехать, а и бросать имущество неохота.

И телега с успокоившейся лошадкой поскрипела по лесной дороге. Парамонов шёл впереди метров за пятьдесят, выполняя функцию передового охранения, его товарищи ехали на телеге, посматривая по сторонам. Всем жутко хотелось есть — горячка боя спала, и вернулись основные потребности организмов. Александр, взявший на себя обязанности командира, выискивал удобный свороток в лес, чтоб встать лагерем. А вот и подходящее место, осталось найти воду.