Штатский

Глава 12 Допросы

А больше он ничего не забыл? Дозарядиться! Точно! Дядя Саша несколько раз говорил, как закончился огневой контакт, и у тебя неполный магазин, то надо его добивать патронами. Вот прямо сейчас и… Нет, нельзя! Кто-то из напарников должен страховать в этот момент. Генка понял, что сейчас его задача — контролировать всех. Да, ему так и объясняли, что только члены твоей группы вне подозрения, незнакомые могут в любой момент проявить агрессию. Ну как такое может быть? А вот может — сказал дядя Саша, а дядя Лёша хмыкнул подтверждающе. Раз краском может выйти к немцам сдаваться, то вообще чего угодно можно ожидать от людей.

К троим пленным, похоже, что к бывшим пленным, из леса вышел один человек. Это был крупный гладко выбритый мужчина в пиджаке, како-то фуфайке, солдатских штанах и кирзовых сапогах с картузом на голове. На уровне груди он держал винтовку, не по-уставному, а как охотничье ружьё. Весь его невоенный вид перечеркивался только что произошедшей перестрелкой. А потом этот человек сделал то, что от него никто не ожидал: он подошел в первую очередь не к освобожденным советским людям, а к немецким солдатам. Около первого он ухмыльнулся, а подойдя к двум другим, опустил ствол и два раза выстрелил в них, видимо, не будучи уверенным, что они мертвы. Самозарядная винтовка в его руках смотрелась легкой как игрушечная.

Первой отмерла женщина:

— Вы что делаете! Как вы посмели!

— Что я посмел? — Человек сделал два шага назад, вероятно, чтоб держать в зоне видимости всех троих освобожденных.

— Вы добили раненых!

— Верно, я добил раненых. И что?

— В раненых нельзя стрелять, они требуют лечения.

— Вот видите, требуют. Эти уже ничего не требуют. И вообще, чего разоралась, баба⁈ — Со спокойного голоса он резко перешел на крик. — Ты кто вообще?

— Я врач.

— Ну вот, а я думал, ты советский человек.

— Одно не отменяет второго.

— Определись, женщина, кто ты в первую очередь, врач или гражданин своей страны. Ты готова сотрудничать с врагом, убивающим твоих родных?

— Но как же, раненые требуют помощи.

— Раненый враг требует контрольного выстрела. Иначе он встанет на ноги и продолжит убивать. Верно, товарищ военный?

Товарищ военный оторвал взгляд от убитых немцев, глянул на этого мужика в иностранных часах, выползших из-под обреза рукава и сделал шаг к ближайшему убитому, явно желая подобрать оружие.

— Стоять! Шаг назад, военный! Стоим спокойно, меня не нервируем.

Люди посмотрели на штатского непонимающе. Вот вроде он только что их освободил, а уже поводит стволом винтовки в их сторону. И из леса никто не выходит, стреляло несколько человек, это было слышно. Почему больше никто не вышел?

— Граждане бывшие пленные, никуда не тянемся, не разбегаемся, сохраняем благоразумие.

— Вы партизаны? Кто старший? Командира ко мне! — Командир опомнился и взял командный тон.

— Ты кто, дядя? — Голос этого, с винтовкой, стал прямо медовый.

— Перед тобой не дядя, а лейтенант Красной армии! Докладывай, сколько вас, кто старший!

— Во врет, а! Какой ты лейтенант, где петлички? И шеврона нет, смотрю.

— Спорол, перед тем как попасть в плен. Вы должны…

— Мы тебе ничего не должны. Дурачок какой, право слово. Петлички спорол, а фуражку и портупею оставил. Чего-то ты паря, врешь.

— Дамочка, кто вы такая, может с вами проще разобраться будет.

— Я не дамочка. Я врач, работала в гарнизонной больнице. Когда подошли немцы, пыталась прорваться вместе с нашими бойцами, как оказалось, из окружения. Так вышло, что группа была рассеяна, в лесу окончательно потерялась.

— Хорошо излагаете. А кто у нас муж?

— Командир батареи. Был. Погиб под обстрелом.

— Этих двух знаете?

— С бойцом вместе шли от города, фамилию не знаю. Товарищ лейтенант присоединился к нам вчера.

— Понятно. А сегодня вы добегались.

— Кто вам дал право допрашивать людей⁈ Ведите нас всех к командиру своего отряда, не теряйте время.

— К какому командиру? У нас не военная организация. Так что ваше мнение и попытки что-то там приказывать — мимо кассы. А право выпытывать мне дала винтовка. У вас оружия нет, у меня есть — мои права выше ваших. Ладненько, вот ты малохольный, — мужик кивнул солдату, — подбери винтовки, вешай на плечо. Сейчас пойдем, покормить вас надо, ежели по-хорошему.

Вся компания вслед за своим провожатым шла по лесу, причем незнакомец явно давал понять, что лейтенанту не следует подходить к бойцу. Иногда в стороне слышались звуки, будто ко-то шел через лес параллельно с ними. Впрочем, это и так понятно, не доверяют партизаны или такие же окруженцы своим новым знакомым.

За километр до стоянки, на которую Парамонов вел нежданчиков, он махнул рукой на секунду проявившемуся Генке, обозначая необходимость бежать вперед и предупредить остальных о неожиданных гостях. Тот унесся аки призрак, парень явно чувствует себя в лесу его частью. К тому времени, когда все четверо вышли к лагерю, их уже ждали. Генка просто отдыхал, он накрутил петель по лесу вокруг процессии, чтоб его не было видно, да еще и в конце бегом бежал. А крестьяне, получившие информацию, держали оружие под рукой.

Парамонов был доволен таким подходом, он не раз всех своих предупреждал, что люди могут встречаться разные, не следует сразу и безоглядно обниматься с каждым советским человеком. Даже советские бывают разные, а уж просто похожих затаившихся полно на каждом шагу. А еще вражеские диверсанты. Для общего развития он поведал и про немецкий восьмисотый особый полк «Бранденбург», собранный из отборных русскоговорящих немцев, детей белогвардейцев, перебежчиков из СССР, всяких националистов с хорошим знанием русского языка. Запугал и настропалил, мол кто сейчас тут только не ходит. Сам Парамонов не сильно был уверен в пересказываемой им истории, но нагнать жути любил. Чтоб не зевали и мух ртом не ловили.

Лейтенант не сильно возмущался такими обстоятельствами. Попробовал прогнуть, не получилось — и не надо. Он вообще показался Парамонову очень уравновешенным человеком. некую долю недоумения проявил только однажды, когда Александр добивал фашистов у дороги. Впрочем, тогда и врачиха проявила некую долю истерики. Не очень тут народ привычный к добиванию, фильмов не насмотрелись тематических, где каждый второй умирающий враг стреляет в спину главному герою. Так что в будущем всякий знает: не хочешь быть погибшим героем — не подставляй спину и производи контроль. А еще лучше в таких случаях и съемочную бригаду добить, чтоб свидетелей подвига не было.

Их лагерь за три дня стал настолько обжитым, что рядом с шалашом появился даже стол. «Нормальный» стол из крышки от патронного ящика на одной ноге был весьма устойчив вопреки представлениям о шаткости такой схемы. Такой ронять устанешь, ведь нога еще позавчера была молоденьким деревом, росшим на пятачке. Теперь его ветки прикрывают шалаш, ствол пошел на лавки, а пень служит основанием, вернее ногой. И да, лавочки по сторонам стола имелись. Кривые, на двух вбитых в землю ногах, но лавочки. Стол попеременно становился то обеденным, для чистки и ремонта оружия. А сейчас он стал столом для ведения допросов.

Перед допросом гостей покормили в лучших традициях сказок про бабу-Ягу. Заодно председатель общества раздал кое-какие указания своим товарищам. Так что, когда после приёма пищи он обратился к Генке с приказом бежать к командиру отряда с сообщением, что у них пополнение, Генка не стал чевокать и таращить глаза, а коротко кивнул и растворился в кустах, подхватив винтовку.

Из гостей никто не удивился такому повороту. Мол, говори хоть десять раз, что вы не военные, а всяк видит серьезный отряд с серьёзной дисциплиной. Опять же никто не против попасть в солидную организацию, где скажут, что делать и дадут поесть, а то и не один раз в день.

— Вот что, дорогие мои, такой подарок как два бойца и медик я мимо наших рук не пропущу. Но и принимать всех подряд под своё командование наш командир не станет.

— В каком он звании?

— Пока не важно, товарищ неподтвержденный лейтенант. А начнем мы нашу беседу с этой милой женщины.

— Я не милая женщина, я врач и вдова командира РККА.

— Тем не менее, вы остаётесь женщиной со всеми вытекающими оттуда последствиями. Давайте снова присядем вон за то столик, — и Александр сделал паузу, выбирая свободный, впрочем, одновременно единственный стол, — вон там нам будет удобно. А все остальные пока могут… Могут постоять в сторонке или полежать на травке. Чай ноги не казенные. Или у военнослужащих всё-таки казенные?

Беседа не была сильно долгой. Непонятный мужик, то смахивающий на особиста, то превращающийся в трамвайного грубияна, интересовался происхождением, городами проживания, последним местом службы или работы, специализацией её как врача. На слове «специализация» он не споткнулся.

Потом по той же схеме, но короче, он опросил молоденького бойца, который знал очень немного и не сильно интересовался происходящим. За него думали командиры, он и дальше надеялся, что перейдет в следующие руки как слегка подержанный автомобиль. А там его опять заправят, проведут техобслуживание и примутся на нем ездить по своим надобностям.

Лейтенант остался на десерт. Да, широкомордый тип так и выразился: «на десерт». Было ясно, что он понимает, что такое десерт и не раз эти десерты кушал.

— Так что, молодой человек, вы уже покажете своё офицерское удостоверение или будете дальше ваньку валять?

— Да, я его сохранил, смотрите. — И из недр гимнастёрки на свет вылезло, а потом легло на стол слегка потертое удостоверение личности начальствующего состава РККА.

— С вашего позволения полистаю, — и Парамонов взял его в руки ничуть не дожидаясь этого самого разрешения хоть в какой-то форме.

Кое-что ему не нравилось, примерно всё. И такое спокойное отношение лейтенанта к хамскому поведению штатского, и ожидание, написанное на уверенном лице военного. И само уверенное лицо, словно у мастера спорта, который сел играть в шахматы с второразрядником. А еще свежая форма, а еще споротые петлицы при сбереженном удостоверении. Что там писали про скрепку, ржавая должна быть? Да хрен знает, вроде не ржавая. Ставить к стенке человека из-за одной скрепки? Так у них нет каменной стены, а расстреливать возле шалаша так себе идея. Шалаш этого не перенесёт.

— Ауффштейн, шайзе! — Парамонов гаркнул со всей ненавистью, приподнявшись над столом.

Лейтенант вскочил, но тут же сообразил, что что-то не то и сделал движение… Движение было прервано поленом, опущенным на его голову Василием. Удар получился смазанным, но военному хватило, чтоб погрузиться в нокаут.

— Снимай с него гимнастерку, пока в отключке, потом сразу вяжи руки, Василь! Алексей — держи ему ноги! Эти на мне.

Сам Парамонов взял под контроль двух оставшихся в сознании гостей. Впрочем, гости не выказывали желания пободаться, у них даже дар речи временно пропал.

— Смотри ты, по лесам неделю ходит, а исподнее свежее! — По ходу дела начал комментировать Василий.

— Да у него и щетина не сильно густая. — Добавил Алексей.

— Щетина, она у каждого по-разному растёт. Южными людьми вон за два дня уже можно сапоги как щеткой чистить. Можно промахнуться. А исподнее недельное завсегда дух выдаёт. А уж кто месяц не снимает, то там и вошки уже заводятся.

— Вши сами не заводятся, нужен носитель, — вступила в полемику врачиха. — Вы что, его подозреваете? Думаете, немецкий диверсант?

— Разведчик или диверсант, как ни назови, а не наш человек. Сейчас вас свяжем, сударыня, а потом с ним будем дальше беседовать. — Продолжил запугивание Парамонов.

— Не надо меня связывать! Меня вы в чем подозреваете⁈ Я не знала, я не с ним.

— Я подозреваю вас в излишнем гуманизме, вредном на войне. Знаете такое слово «гуманизм»?

— Знаю, представьте себе.

— Так вот забудьте. К врагу никакого гуманизма.

— Так нельзя, вы командир Красной армии или другое уполномоченное лицо, вы не имеете права нарушать социалистическую законность.

— Я сугубо штатский человек. А мы с вами находимся на территории, выпавшей из юрисдикции Советского Союза. Нет сейчас здесь органов, поддерживающих законность. Зато полно тех, кто насаждает террор и беззаконие. А вообще, выбирайте тогда сами из двух вариантов: мы его расстреливаем сразу или допрашиваем с применением методов физического воздействия. И по итогам допроса принимаем меры по закону военного времени. Подсказываю: тюрьмы не будет.

По растерявшемуся рассыпавшемуся лицу женщины было видно, насколько она не готова решать чужую судьбу. Ей было привычнее лечить кого угодно, не думая о последствиях своих деяний, поддавшись чувству ложного сострадания.

— Что, тяжело? А спросите вот этих уважаемых мужчин, тяжело ли им было убивать фашистов, не разобравшись в их вине? Да, вполне возможно, что те милейшие немцы еще никого в своей жизни не убили. Вероятно, они бы и потом никого бы не стали убивать. Просто водители, трофейщики, ездовые. Алексей, совесть не мучает?

— Нет, не мучает. Я их на нашу землю не звал.

— Вот видите, Ольга Ивановна, их совесть не мучает. Они Родину защищают. А у вас совесть. — Парамонов впервые назвал женщину по имени, тем самым давая всем понять, что с этого момента она для него свой советский человек, а может даже человек вообще. Не всех он теперь относил к людям. Принадлежность к виду хомо сапиенс еще не означает, что ты человек.

— Меня так учили.

— Меня тоже учили кушать ножом и вилкой. — На этих словах мужики переглянулись, мол мы знали! — А здесь я кушаю то ложкой, снятой с убитого, то даже руками. Гибче надо быть, тогда выживешь. И стране тогда польза будет. Так что, допрос или казнь?

— Допрос!

— Вас связывать?

— Нет!

— Ваня, а ты как? — Парамонов посмотрел на бойца, который менее всего желал, чтоб о нем вспомнили. Ему было страшно, как тогда под бомбежкой, как потом под обстрелом, как всегда на войне.

— Я, как скажут.

— Вот! Идеальный боец! Такому не будут рады в обществе любителей природы, но и гнать неудобно как-то. Генка, выходи уже! Молодец, я тебя даже не увидел ни разу!

Из леса вышел щуплый человек, больше похожий на лесное чудище. Черные пятна на лице, какие-то зеленые лохмотья заставляли сомневаться в его сущности. А потом он снял накидку, умылся и сразу стал тем пареньком, которого старший услал к командиру отряда.

— Уже сбегал? Всё нормально?

— Сбегал, дядь Саш! Всё в порядке.

Допрос Александр проводил в сторонке от лагеря. Не хотел лишних глаз, лишних ушей, и вообще, крики допрашиваемого могут повредить нестойкую психику. Раздетый до белья лейтенант не порадовал никакими хитрыми лоскутами в своей одежде, не было на нем и татуировок с эмблемами «СС» или «Бранденбурга». Парамонов не представлял, как они выглядят, но был уверен, что узнает. Краскому приличествует не всякая наколка. «Миша» или «Маша», набитые по юному делу, еще туда-сюда, а вот воровские или всякие черепа, орлы и свастики уже не канают. Увы, наколок не было. Может, ошибся?

— Нет, Александр, не ошибся ты.

— Я что, вслух думаю? Или ты мысли читаешь как ведунья?

— Только что вслух сказал. Не ошибся. — Повторил Алексей. — Мен этот гад с самого начала не понравился. У него взгляд как у тебя. Оценивающий такой, аж противно.

— Ну спасибо за правду.

— Как есть. А когда ты его на понт взял, попросил офицерское удостоверение, меня аж вывернуло. А он ничего, полез доставать. Где он у нас офицеров нашел, падла⁈

— Так понятно, что из недобитков или из немцев. У них только офицерьё и есть. А когда ты заорал по-немецки, как он подскочил! Что ты сказал-то, Александр?

— Велел ему встать и свиньёй обозвал. Практически, это единственное, что знаю. Ну еще «руки вверх», «стоять», «назад». Напугать могу, а допросить — хрена два.

— Подействовало, вон он как подскочил.

— Может, просто от страха? Тебе так заорать, Алексей, ты бы не подпрыгнул? — Засмеялся Василь.

— От страха я бы за лавку держатся или под стол полез. А он по привычке выполнил команду.

— Ладно, мужики, что сделано, то сделано. Наш пациент уже очнулся, постараемся его разговорить. Эй, лейтенант, ты готов отвечать на мои вопросы честно, или сначала тебя отделать как следует?