Штатский

Глава 22 Ячейка общества

Хорошо сходили, по итогу. И в обмолот было что положить, и с оружием стало богаче. Станковый пулемет хорош в обороне, когда ты заранее знаешь свой огневой рубеж и никуда бежать не собираешься. А когда у тебя лес кругом, самого тебя несколько человек, а врага несметные полчища, тогда и вылезает на первое место правило «укусил — убежал». И ручник в этом плане незаменим.

Еще и Генка фантиков каких-то набрал. Сидели разбирались всем обществом, оказалось, что это оккупационные германские марки. Не те, что на конверты клеят, а немецкие деньги. Но не совсем настоящие, а действующие на оккупированной территории. Вот же твари продуманные, единодушно заключило общество, они даже деньги отдельные напечатали для захваченных стран. Думай теперь, кто собирался воевать на чужой территории, а кто только лозунгами кидался.

Следующей целью в плане заготовки припасов было решено назначить картошку. Белоруссия, она в этом плане вполне благодатная, тут есть, где покопаться. Парамонов помнил, что да — у этой республики из полезных ископаемых только соль и картофель. Нефть, металлы, уголь — это не про Белоруссию. Соль! Соль тоже надо закупать где-то. Или еще как добывать. Протокол собрания не писался, все и так запомнили: одежда, соль, картошка, скальпы, дрова. Скальпы в переносном смысле, понятное дело.

Из неприятного — Парабеллум оказался Вальтером. Хотелось кричать: «Царь ненастоящий!» Потом Парамонов сам себе растолковал, во-первых, с самого начала никто не говорил, что в кобуре тот самый легендарный «Люгер», он же Парабеллум. Во-вторых, откуда у задрипанного унтера будет такой дорогой пистолет ушедших годов. То есть у трофейщика мог прилипнуть к рукам в какой-нибудь богатенькой Франции, но он быстро был бы выменян на что-то полезное или почти добровольно подарен начальнику. «Вальтер П-38» честно соответствовал набитой на рамке маркировке и тоже был достойной машинкой для убиения человеков накоротке. В магазине оказалось восемь патронов, второй магазин прятался в кобуре и хранил столько же жёлтеньких фиговинок. Вот что-то, а нехватка патронов к пистолету не прогнозировалась, учитывая унификацию боеприпасов с пистолетом-пулеметом.

На том же собрании председатель предложил Вальтер как штатное оружие их врача, повара и просто самой красивой женщины в обществе. Спорить с этим никто не стал, даже Генка перестал дуться. Для Ольги Ивановны было не жалко. Она сдержанно поблагодарила, словно чувствовала, что этот «подарок» немецкого производства попьёт ей немало крови. Потому как мало иметь оружие под рукой, надо уметь им пользоваться не хуже, чем скальпелем (если ты хирург).

Носить пистолет Парамонов предложил на немецкий манер, то есть слева на животе, прикрывая душегрейкой. А не на правой ягодице, как было принято у красных командиров. Неправильная это привычка — хвататься в сложной ситуации за жопу, а не за голову. И по времени дольше чуть ли не на секунду. А тренироваться председатель разрешил прямо на хуторе, всё равно тут никого поблизости нет, а выстрел негромкий. Только с условием: если кого из своих подстрелит, пулю сама вынимать будет. Ольга Ивановна согласилась, остальные тоже, а куда им деваться-то!

По летнему времени спали на хуторе, кто где хотел. Василию показалось привычнее, а главное, приятнее в сене возле Дуняши, Генка утаскивал сено куда-то под яблони в сад, за что был приговорен к его заготовке. Парамонов и Алексей на лавках в доме, самое козырное место на печке отдали даме. Половой вопрос не вставал, не то настроение было, да и врач вела себя как боевой товарищ, а не профурсетка. Вроде пока всё всех устраивало, но на зиму, если до неё удастся дожить в этом доме, постановили приготовить нормальное лежбище в отапливаемом доме на всех. А еще надо готовить легенду.

— Какую такую легенду? — Не понял Генка. И никто не понял, как оказалось.

— Друзья мои, если однажды кто-нибудь доберется до нашего уютного гнездышка, то первым делом он спросит, что за птицы в нем сидят. Согласитесь, это будет немного странно выглядеть, если они выяснят, что на хуторе проживает группа взрослых ничем друг с другом не связанных. Сразу начнут подозревать в чем-то нехорошем.

— Например? — Ольга Ивановна не поняла, что её скребануло по душе, но на всякий случай уточнила.

— Верно москвич толкует, как всегда верно сказал. Подумают, что мы какие-то разведчики или эти, диверсанты подосланные. — ответил за Парамонова Алексей.

— Правильно мыслишь, Алексей. Так вот. — Председатель общества сделал паузу. — Легендой разведчики называют историю, придуманную, чтоб объяснить своё нахождение где-то. То есть непринято всем и каждому выкладывать, какой объект ты собираешься взорвать или у кого украсть важные документы. Так что предлагаю вместе выдумать нашу с вами легенду и рассказывать складно, если спросят местные.

— Да нечего тут выдумывать, — Василь встал как на колхозном собрании, — беженцы мы. Семья беженцев, остались без крова, поселились тут.

— Гы, семья! А ты тогда в ней кем будешь? — Заржал Алексей.

— Братом еёйным, — и Василь ткнул пальцем в докторицу, — двоюродным. А ты тогда ей родной брат. А Александр нам зять, а я ему шурин, ну и ты, получается.

— Это чего, я тоже брат? — Подал голос Генка, с удивлением вытаращившийся на творящееся действо.

— А ты как раз сын вот им будешь, племянничек. — И Василий победоносно повторил свой жест указующим перстом. Правда в этот раз показал не строго на Ольгу Ивановну, а куда-то между ней и Парамоновым.

— А что, сходится история. И тогда нас к себе как бы позвал в гости Иван Аполлинариевич. Вот они мы, приехали!

— Какой Иван Аполлинарьевич? Откуда?

— Карточки видели в тайнике? А я еще и подписи сзади смотрел. Если я угадал, то так зовут прошлого хозяина хутора.

— Белогвардеец недобитый? Боязно как-то с таким связываться.

— Это раньше было боязно. А в оккупации всё наоборот. Что было плохо, стало в самый раз. вот посмотрите, та алкашня и тунеядцы, какие по стеночке ходили при Советской власти, сейчас в первые люди выбьются.

— Как это, за что?

— За то, что были гонимы властью, боролись против неё.

— Это как боролись? Водку жрали и от работы отлынивали?

— Именно, — подтвердил председатель. — Скажут, вот помяните моё слово, эти уроды скажут, что были идейными борцами против Советов. Всё говно сейчас всплывёт.

— А и может быть. Как в гражданскую было, мне мать рассказывала. Да и сама многое помню, чего там. — Согласилась обычно молчаливая Ольга Ивановна.

— Токма надо фамилии всем придумать. Народу фамилии потребны будут.

— А чего думать? У нас Генка Петров, вот и мы с Ольгой будем Петровы. Чем больше правды в легенде, тем она крепче. А вы тогда Кутьины.

— Это почему?

— Василий у нас из Кут родом, значит Кутьин. Не собьется. Остаётся тебе, Алексей запомнить.

— А верно! — Василий просиял, я же кутьинский буду!

— Товарищи новые родственники, на сём заседание общества объявляю закрытым.

И череда важных дел закрутила героев дальше. Кое-кого она привела прямо нос к носу с очередной находкой. То есть сначала Парамонов с Василием наткнулись на просеку. Даже не просеку, а след он чего-то большого, что неслось, ломая подлесок недели две назад, а то и больше. Трава стояла в рост, только ветки кустов напоминали, что нечто ломилось в глубь леса, бросив дорогу, идущую по краю поля.

— Чего, сходим посмотреть?

— А пошли!

След привел их к разбитому и явно расстрелянному с самолета грузовику. Это была полуторка с фургоном, уткнувшаяся в дерево своим радиатором. Причем так уткнувшаяся, что было видно, без хорошего ремонта она уже не поедет.

— Суки с самолета обстреляли, из пулеметов. Водитель по газам дал и в лес. — Читал историю по видимым признакам Василий. — Как нас тогда. Водитель сколько мог гнал между деревьев, а потом сомлел от ран. Или умер.

Дверцы кабины открывать не решились, через побитые стекла было видно и так. В кабине сидели, навалившись вперед, два полуразложившихся мертвеца. Один из них в милицейской форме обнимал брезентовую сумку.

— Да уж. — Только и сказал Парамонов. — А ведь у него может быть оружие. Придется беспокоить.

— А так бы не стали? Похоронить надо бы.

— Это им как-то поможет? Да и лопаты у нас нет. Не знаю. Разве что потом вернемся. Так-то ты прав, да.

Александр аккуратно открыл дверцу и начал расстегивать на убитом пояс с кобурой, стараясь не дышать. Сумку, которая сильно при этом мешала, он выдернул из рук и бросил себе за спину. На удивление на одежде и сумке крови почти не было. Видимо, пуля, доставшаяся этому мужчине, оборвала его жизнь моментально. В отличие от водителя, с которого натекло много, весь пол был залит почерневшей застывшей кровью.

Портупея мешала стянуть пояс, так что пришлось повозиться, вытягивая его из петелек. А потом кобура с револьвером просто выпала на траву.

— Ага, знакомый инструмент. Еще бы патроны были к нему.

Патронов оказалось мало: семь штук в барабане и столько же в кармашке кобуры. Надеясь найти что-то полезное в сумке, Парамонов полез её открывать. Сумка была странная, только сейчас он понял, на что она походит — блин, в таких возят выручку в банки! Пломб не имелось, так что он открыл замочки-зажимы со спокойной душой: не опечатано, не прошнуровано, не пересчитано, как бы. Поверх пачек с деньгами в сумке лежало главное сокровище — пачки с патронами к «Нагану».

— Видел, Василий, чего у нас! Патроны к револьверу, не зря мучился.

— А деньги, это неважно?

— Какой с них толк, с денег? Сейчас всё решают патроны.

— Ну не знаю, меня жизнь учила, что деньги всегда деньги. И давай в будке посмотрим, вдруг и там что-то полезное есть.

Полезное в будке было. Более всего Парамонов боялся отыскать нам мертвую кладовщицу или бухгалтершу — пронесло. Там оказалась, как говорили в Гражданскую войну, мануфактура. А если выражаться нормальным человеческим языком, то готовая одежда вполне человеческого ассортимента. Содержимое какого-то магазина гражданской одежды. Причем тут мёртвый милиционер, с какого боку банковский саквояж? Спросить было не у кого, нести было не в чем. То есть у каждого за спиной нормальный (по меркам того времени) вещмешок под трофеи. Парамонов с тоской вспоминал настоящие рюкзаки своей эпохи, в которые может поместиться столько добра, сколько не унести. Но чего нет, того нет, народ в сороковые неизбалованный, он представить не может такого объема вещей в одни руки. Луковица, шмат сала, полкаравая хлеба, смена белья — и ты готов идти куда угодно столько, сколько надо. Сейчашний народ даже запасом воды зачастую не озабочен, пьют из любых источников.

— Не унесём.

— Точно! Надо Дуняшу гнать.

— Не пройдет. Или увидит кто. Сами потащим вторым рейсом вчетвером. Вечером попозже.

Деньги взяли сразу, так настоял рачительный Василий. Из одежды в этот раз взяли только то, что оказалось им впору. А то на Парамонове его вечные армейские галифе уже начали расползаться, штопаные и перештопанные. Да и пиджак потерял тот лоск, который якобы имелся, виденный только хроноаборигенами. Пихать в мешки одежду не пытались, некуда было — там сейчас деньги, так их и растак. Просто сделали небольшие тючки и связали их веревкой на манер баулов. В таком виде и понесли.

Хабар общество порадовал. Как бы не больше, чем оружие. Износились все. Если пробираться по лесам в такой рванине было еще незазорно, то изображать хуторян откровенно стыдно. В ночь уходили все мужчины, клятвенно обещая Ольге Ивановне, что не просто наберут женской одежды, а притащат вообще всё, что там имеется. Человек существо выносливое, особенно, когда найдет ничейное.

Топая с грузом за своими товарищами по темной тропинке, Парамонов ушел в свой любимый режим размышлений, когда одна часть его механически исполняет нужные операции, а вторая часть размышляет о смысле жизни и тщете всего сущего. Ну или о том, как прекрасен этот мир — по настроению. В этот раз он думал, что не подписывался на такое существование. Вторым пунктом размышлений пошел спич о нереальности происходящего. Но шло всё как в романе Булгакова, когда магические фокусы с последующим их разоблачением никак не могли дойти до желаемой стадии. То есть, никакого разоблачения не происходило, Александр все глубже опускался в эту нехорошую реальность. В третьей части беседы с самим собой его осенило: друг, ты зачем в Белоруссию ехал, чего хотел? Бронетранспортер приобрести? Так получил же! Как это, нет? Целый танк КВ-2 с боекомплектом тебе попался в исправном состоянии. Чего лучше? И что ты сделал? «Взорвал» — под нос себе пробурчал пристыженный Парамонов. До него дошло, что злодейка-судьба снова прикололась с человечка, дав ему гораздо больше желаемого так, чтоб он не смог откусить.

А теперь всё, бронетранспортера не жди, дорогой друг. Плати и смейся, если с тебя возьмут деньгами. Такое счастье бывает нечасто. Теперь Александр понимал, что никакой бронетранспортер ему не был нужен, а была ему в прошлой потерянной жизни нужна достойная цель. Цель взамен достигнутой, которая состояла в доме, доходе, приличном обиходе. Глядя на прожитую жизнь из того места, в которое он провалился, Парамонов не видел ничего такого, что могло бы оправдать его существование. Всего одно достижение в активе, то есть два. Два подросших сына хоть как-то оправдывали его житие и помогали бороться с накатившей рефлексией. А потом он споткнулся и упал, больно ударившись локтем о что-то твердое. Рефлексия прошла, тем более что его новая жизнь весьма и даже ощутимо была наполнена борьбой, справедливой борьбой против всего очень и очень плохого за что-то настоящее. Пусть не такое хорошее, как можно нафантазировать, но просто за жизнь.

Идея свалить все шмотки в сарае не нашла отклика в народе. Здесь одежда это не просто тряпки, здесь это имущество, ценность. По одёжке встречают, в ней в гроб кладут, так что не надо, москвич путать тряпки с одеждой. А и тряпки не мусор. В крестьянском хозяйстве всякой тряпке найдется своё предназначение, и цена у тряпочки есть тоже. Постирай и повесь сушиться на плетень. Ничего, что ветхая, молоко цедить в самый раз будет. Не даром старьёвщики катаются по деревням и не собирают, а покупают или выменивают тряпки на что-то полезное в хозяйстве.

Чуть ли не неделя прошла в небоевых действиях и обыденных хлопотах, если похороны водителя и милиционера в лесу подходят под определение обыденности. А потом произошло то, о чем заранее всех предупреждал председатель — к ним пожаловали местные. Вернее, всего один, зато какой! Не шнырь-разведчик, а целый деревенский староста. Форсу было бы больше, если бы он прикатил на телеге, но нет, пришел пешком как простой смертный. Зато застал практически врасплох, когда хутор жил своей скромной незаметной жизнью. Очень удачно члены общества в тот день не практиковали стрельбу из пистолета, не варили тротил, не чистили свой внушительный арсенал. Просто гоношились по хозяйству, тихо и мирно, как это принято у людей.

Он подошел к плетню, огораживающему подворье, окинул взглядом картину пасторального идиллического хуторка, засёк лошадку, жующую сено в раскрытом стойле, и произнес:

— Справно господарствуете. Здоровьица всем добрым людям!

— И тебе не хворать, мил-человек. Заходи, гостем будешь.

Побеседовать с новым человеком собрались все обитатели хутора, работы и дела были заброшены, все уселись за стол попить киселю. Вроде как и гостя не за пустым столом встретили, и никто не метнулся пир устраивать. Кисель у Ольги Ивановны получался изрядный, хот и без сахара. Сахар был стратегическим продуктом, хранимым для самых важных моментов. А кисель украсить — достаточно и ягоды. Лес щедр, только не ленись поклонись.

— А мне говорят, завелись на хуторе новые жильцы. Как не навестить, посмотреть, что за люди. Староста я или не староста? — Ответом ему была пауза, никто не спешил уверить незнакомца в том, что люди они самые что ни на есть добрые и замечательные. Не те времена нынче, чтоб сильно добрым быть. И уж тем более, замечательным. Сейчас ловчее незаметным, а того лучше совсем невидимкой.