Шлимазл

Глава 2

Шагая домой, подумал: недурно было бы обзавестись сегвеем или самокатом. А то и мопедом — благо, тут не было мест, где такой транспорт не прошел бы.

Даже самая узкая улица составляла не менее десятка метров в поперечном сечении.

При этом, если в эр-гетто улицы были просто замощены широкими композитными плитами с разметкой полос пешеходного и транспортного движения, то здесь, в зет-гетто, всюду светло-серый композит, размеченный ярко-желтыми и синими полосами, щедро разбавлялся зелеными вкраплениями живых клумб и даже парковых посадок с высоким кустарником. А время от времени попадались фонтаны и небольшие прудики.

Вот и сейчас Стефан шагал между двух далеко протянувшихся длинных узких клумб, засеянных густой темной зеленью. А в десятке метров над головой плескались небольшие пятна круглых и овальных прудиков, раскиданных посреди дорожки для малого транспорта. Видать, нарочно так сделали — чтоб меньше гоняли. Огибая небольшие водоемы, особенно не разгонишься.

За пределами гетто такое можно увидеть разве что в респектабельных районах.

Если зеленые посадки еще были достаточно распространены, то водоемы в основном были обустроены в районах мантии и ближе к центру.

Противоположная сторона улицы находилась высоко над головой — даже чуть больше, наверное, чем в десятке метров. Так что не создавалось ощущения, что вот-вот вода из прудиков выльется прямо тебе на голову. Или ты сам шлепнешься на мостовую, сейчас находящуюся прямо над тобой, если подпрыгнешь повыше.

Улицы в Сан-Сане представляли собой полые внутри широкие длинные плавно изгибающиеся трубы с круговой гравитацией.

Стенки такой трубы-улицы равномерно притягивали к себе предметы и шагающих людей. В районах, где улицы-трубы сужались до четырех метров в диаметре, идущие навстречу друг другу по противоположным сторонам улицы — считай, головой друг к другу — люди могли запросто, подняв руки, обменяться рукопожатием.

Это, правда, было возможно лишь в окраинных районах. В таких, как Латинский, где родился Стефан, или Русский, Азия или Шанхай. Там улочки и правда могли сузиться до четырех, а то и трех метров в диаметре.

Ходить по трехметровым закоулкам было тем еще удовольствием: круговая гравитация там ощущалась своеобразно.

Если диаметр составляет три метра, то радиус — полтора. Круговая гравитация притягивала к стенкам трубы — то есть мостовой — все, что находилось меньше, чем в полутора метрах от этой самой стенки. А большинство взрослых людей таки имеют рост несколько выше полутора метров. И, когда шагаешь по такому суженному проулку, где-то до плеч или шеи — в зависимости от роста — твое тело притягивается к той части стенки трубы, которая на данный момент является для тебя полом. А вот голова уже находится в зоне притяжения «потолка» — сиречь, противоположной стороны улицы.

Местные, жившие в таких местах годами, уверяли, что им нормально. И что в более просторных местах их давит к земле. А вот у непривычного человека от такого гравитационного диссонанса начинала кружиться голова.

Хотя, если привыкнуть, наверное, забавно. Идешь себе по дороге, а голову тянет вверх. Того гляди, отвалится и покатится сама по себе по противоположной стороне. Отменная легкость!

Главное — не стукаться лбами со встречными.

*** ***

Сколь бы ни была просторной улица-труба, а точку расширения ее до целой площади Стефан заметил, лишь пройдя ее.

Уже занося ногу над гребнем перегиба, ощутил, что вот сейчас начнется крутой спуск под горку. Шаг — и перед ним распахнулась внутренняя полость гигантского шара, в которую выводили добрых полтора десятка уличных выходов. Перегибы были не плавными, как при переходах в той же Мантии или Золотом кольце, а резкими. Потому и заметить площадь, шагая по улице, нельзя было, пока не подойдешь к ней вплотную.

Стефан сделал несколько шагов и остановился, оглядываясь.

Похоже, центральная площадь гетто. В эр-гетто тоже была такая. Только там на равном удалении ото всех уличных выходов находилась синагога: население района, из которого он перебрался сюда, было преимущественно иудейским.

В свои семнадцать, живя в большом мегаполисе, Стефан бы и не поверил в такое.

Однако традиции в гетто были сильны. И он подозревал, что не только в том, откуда он приехал, но и во всех двадцати восьми, что окружали район Сан-Винг.

Здесь в условном центре площади находился буддийский храм. Многоярусная пагода высилась едва не до самого центра шара. А совсем рядом с верхушкой острой крыши, точно в центре, сияло рукотворное солнце, закрепленное на длинных тросах, протянутых из восьми разных концов площади — так, чтобы удерживать мощный светильник аккурат посреди полости.

И получившаяся композиция производила мощное впечатление. Особенно, если глядеть на нее впервые.

Яркие лучи растворяли тросы, на которых светильник держался. Лишь на некотором расстоянии те металлически сверкали, производя впечатление особенно удлиненных световых лучей.

Казалось, что над острием конька крыши храма сверкает солнце.

При этом свет не резал глаза и не мешал окинуть взглядом величественное строение в окружении стилизованных каменных садиков и водоемов.

Величественно — при этом дешево и сердито. Установить металлические тросы, протянув их навстречу друг другу из противоположных концов внутренней полости шара, недорогой светильник. И почти дармовая энергия.

Сердце кольнуло непрошеным воспоминанием: на такой же площади, прямо перед синагогой, среди цветочных клумб казнили Соль.

Это была именно казнь — пусть и совершенная по самосуду. Хотя был ли самосуд? Чем дальше, тем сильнее Стефан в этом сомневался. Да, официально — возмущенные жители напали на виновницу трагедии, нарушившую закон. Вытащили ее на площадь и прилюдно казнили, в назидание и устрашение тем, кто попытается последовать ее примеру.

О зачинщиках, как это назвали официальные власти гетто, «акции», никто больше не слышал. Но кто поручится, что их попросту не перевели в другой район?

Скорее всего, так и было. Чем дольше Стефан думал об этом, тем сильнее склонялся к этой мысли.

А еще он часто думал, что Соль предвидела что-то подобное. Не зря ведь был тот их разговор, последний. Она словно прощалась...

Встряхнул головой. Переехал, надеясь стряхнуть прошлое! Собирался думать о будущем.

А воспоминания, притихшие было за годы, затаившиеся — словно только того и ждали. И обрушивались на голову, стоило ослабнуть контролю.

*** ***

В гетто было мало развлечений. Это было общим для всех двадцати восьми закрытых районов.

Маячок здесь был свой, местный. И с сетью мегаполиса он никак не связывался. Пара кинотеатров, пара-тройка кабаков на весь район — вот и вся культурная жизнь. О театрах никто не слышал — не говоря уж о чем-то большем. Клубов, которыми изобиловал тот же Неоновый пояс, здесь тоже не было. Хочешь развлекаться — ступай в кабак: там алкоголь и девочки. Большего уставшему работяге и не нужно.

А основную часть населения гетто составляли именно работяги. Тяжело работавшие и получавшие за это гроши. Потому многие и спивались.

Да он и сам был таким! Днем — работа, вечером — учеба. Регулярная сдача экзаменов, и почти никакого свободного времени.

Как уж так его угораздило?

Стефан сам не понимал, как осмелел настолько, чтобы организовать что-то вроде любительского кружка поклонников искусства. В его небольшой квартире собирались молодые люди, любившие музыку, пение и стихосложение. Кто-то музицировал, кто-то читал стихи собственного сочинения. Иногда включали старомодный плеер, воспроизводивший музыку с флешки, и танцевали.

Даже старшие жители квартала, изначально смотревшие на такие посиделки неодобрительно, скоро сменили мнение. Последнее немало изумило Стефана. И вселило в него уверенность в своих силах.

Кажется, тогда на него впервые посмотрели с уважением.

Стефан помнил день, когда на пороге его квартиры впервые появились жандармы.

Вечер, аккурат собрались практически все, кто бывал у него регулярно. Подозрение в организации притона.

Стефан, сохраняя на лице невозмутимое выражение, проводил стражей порядка в комнату к собравшимся, церемонно представил. Жандармов прием, кажется, удивил.

Позже воспоминание о растерянных физиономиях незваных гостей вызывало улыбку.

Стефан — а чего уж там терять! — решил, что сделать хорошую мину при плохой игре — это все, что в его силах. И любезно предложил жандармам остаться. Присоединиться к компании.

Наверняка в тот вечер от ужаса заледенел не он один. Если бы стажи порядка нашли подтверждение своим подозрениям, наказали бы не только незадачливого хозяина квартиры, но и всех его гостей.

Стефан это прекрасно понимал.

Как понимал и то, что теперь только от его хладнокровия зависит окончание вечера. Он, словно это было само собой разумеющимся, предложил нежданным визитерам кофе.

Заразило ли его фальшивое спокойствие остальных. Или люди просто оцепенели при виде жандармов. Но игру подхватили.

Народ быстро переместился, освободив нежданным визитерам табуретку и место на подлокотнике дивана. Стефан, принеся кофе, возобновил беседу и несколько минут поддерживал ее, пока остальные не отмерли и не втянулись.

В разговор втянули и жандармов.

И те впоследствии стали часто посещать такие вечера в доме Стефана — уже не ради проверок, а качестве полноправных гостей. Среди этих суровых ребят тоже оказалось немало ценителей искусства, которым неохота было проводить досуг дома в одиночестве или в кабаке.

Многие называли это настоящей победой Стефана. И с гордостью говорили — это наш знакомый шлимазл!

А немного позже к этим сборищам стала присоединяться и Соль.

Точнее — это с легкой руки Стефана она стала так зваться. Тринадцатилетняя девочка стала настоящей звездой вечеров искусства, как называли их те, кто собирался в его небольшой квартире.

Пение Суламифи вызывало всеобщее восхищение. Название ноты соль — самое подходящее имя для девочки с изумительным голосом. Первое время она приходила в сопровождении отца. Стефан догадывался, что это вовсе не от того, что почтенный многодетный отец испытывает слабость к такого рода мероприятиям. Он беспокоился за дочь.

И, когда Соль стала появляться в одиночестве, парень счел это своей личной победой. Такой знак доверия дорогого стоит!

*** ***

Стефан встряхнулся.

Поздний вечер на дворе, а он торчит на площади перед храмом. Давно нужно идти домой — спать. Это от усталости мысли донимают.

Соль шесть лет, как нет в живых. И что проку вспоминать? Прошлого не вернешь. Не исправишь, не изменишь ничего. Сначала он прохлопал ее замужество, потом — ее смерть. Только и смог, что помочь ее сестренкам. Ну, и еще нескольким бедолагам за последующие годы. Смехотворно!

Да и помощь... можно ли ее так назвать?

Он-то прекрасно знал, что жизнь за пределами гетто далеко не радужна. И молоденькие девушки, подростки, бежавшие из закрытых районов, оказывались выброшены в большой мегаполис. К реалиям которого не были подготовлены.

Взять для примера хоть ту же Сару: она покинула родной район, когда ей было четырнадцать. Из колючей и злой девчонки превратилась в женщину с жестким хищным лицом и холодным взглядом. Через что ей пришлось пройти, и на что она теперь способна? Стефан уверен был, что на многое. Достаточно вспомнить, с чем она заявилась к нему после долгой разлуки. От хорошей жизни такие метаморфозы не происходят.

Главное — самой Саре об этом не говорить. Он усмехнулся.

Окинул взглядом просторную площадь перед храмом — пустынную в это время суток. И направился в сторону дома. Завтра — новый день и новые задачи.

*** ***

— К вам посетитель, — смущаясь, произнесла Харуми.

Вид ее Стефану не понравился. Мнется, трет ладонь о ладонь. Голова опущена, словно девушка совершила какой-то проступок, в котором ей теперь нужно сознаться. И за который последует неизбежное наказание.

И что еще за посетители с утра пораньше?

— Кто? — осведомился он.

Ответить Харуми не успела — ее решительно сдвинули в сторону. В кабинет буквально вломилась растрепанная женщина в тусклом, кургузо сидящем костюме, с красными заплаканными глазами.

— Сдвинься, крыса облезлая, — зашипела она. — А я к вам, господин начальник, — прибавила, с вызовом уставившись на Стефана.

— Постойте, куда вы, — запротестовала Харуми.

— Спасибо, Исибаси-сан, — вмешался Стефан, сообразив, что перечить посетительнице не стоит. — Можете пока быть свободны.

Та, пожав плечами, вышла. Дверь прикрыла.

— Присаживайтесь, — Стефан кивнул на стул. — Слушаю вас. Чем могу помочь?

— А чем вы можете помочь?! — голос женщины дрожал. Голову она держала, гордо приподняв подбородок — видно, чтобы слезы не покатились снова из глаз. — Или вы умеете оживлять мертвых? Мой сын погиб! — она все-таки сорвалась на крик. — Ему было всего семнадцать!

Стефан раскрыл рот — и захлопнул, не найдясь с ответом. Семнадцать? Ему столько было, когда он очутился в эр-гетто.

— Начните сначала, пожалуйста, — попросил он, стараясь сохранить ровный тон. — Кем был ваш сын, при каких обстоятельствах погиб, и чем я могу вам помочь. Почему-то ведь вы пришли именно ко мне?

— А к кому я должна была идти?! — взвилась посетительница, срываясь на крик. — Это ваша вина, ваша!

Ответить вконец растерявшийся Стефан не успел. Дверь распахнулась, впуская четверых охранников. Не успел он рта раскрыть — как женщину подхватили под руки, скрутили и выволокли из кабинета. На ошалевшего начальника внимания попросту не обратили.

— Стойте! — спохватившись, он выскочил следом, в приемную.

Куда там! Его не удостоили взглядом. Женщина продолжала вопить, совершенно потеряв самообладание. Стефан только расслышал, что он — трус и убийца.

Харуми придержала его за локоть, мешая выскочить в коридор следом за охранниками, уводящими женщину.

— Не ходите, — проговорила девушка тихо, но решительно. — Не ходите, — повторила с нажимом, поняв, что он сейчас попросту стряхнет ее. — Я сама вам все объясню.

Стефан замер. Рассудил, что от охранников и от впавшей окончательно в истерику женщины ничего не добьется. А Харуми, раз обещает что-то объяснить, так располагает информацией.

— Идите в кабинет. Я принесу чаю, — со вздохом велела Харуми, когда вопли несчастной снаружи затихли.

Стефан подчинился. Голова шла кругом. Вот так начало рабочего дня!

Он шмякнулся за стол. Опершись локтями на столешницу, сжал ноющие виски. Что за черт?! Что это сейчас было, и почему его секретарша знает больше, чем он?

А главное — это ведь она вызвала охрану! Наверняка. Больше некому! Если бы он не был так ошарашен, до него бы дошло сразу. Она без прямого приказа, через его голову, вызвала охрану и приказала увести посетительницу до того, как та успеет что-нибудь толком сказать.

Пожалуй, мысль заменить секретаря не так уж и бессмысленна.

И устыдился собственной мстительности. К тому же Харуми обещала объяснить свое поведение. Возможно, он чего-то не знает?

Вот и она, кстати. И не одну чашку с чаем притащила, а две! Подготовилась, значит, к разговору. Вид виноватый — понимает, значит, что что-то не то сделала. Поставив чай, уселась напротив без приглашения.

Стефан хмуро молчал, ожидая обещанных объяснений.

— Все, что вы сказали бы, оказалось бы бессмысленно, — наконец начала она. — А мне пришлось бы вызывать охрану несколькими минутами позже. И ее забрали бы в управление жандармерии. За покушение на вас, — помолчала, сжав губы. — Вы могли бы получить травмы, лишились бы возможности работать на неопределенный срок. Она себя не контролировала.

— Откуда вы это знаете?

— У нее сын погиб, — Харуми поглядела на него, как на несмышленыша. — Я их семью знаю немного, мы живем недалеко друг от друга. Парнишке едва исполнилось семнадцать, хотел заработать побольше. Ну и напросился на один из самых опасных участков.

— У нас есть участки настолько опасные, что там люди гибнут? — уцепился Стефан.

Ответом послужил еще один скорбный взгляд. Понятно. Невысокого о нем здесь мнения.

— Есть, — секретарша наконец разлепила губы. — Глава семьи умер пару лет назад. Спился. И мать осталась одна с пятью ребятишками. Като был старшим, хотел семье помочь. Вот и... перестарался, — голос дрогнул.

— Что с ней теперь будет?

— Отведут в медпункт, — Харуми пожала плечами. — Там ей поставят диагноз — нервный срыв или что-нибудь вроде этого. Дадут успокоительное, рекомендации — и отпустят домой. Если бы она успела напасть на вас, так просто не отделалась бы, — напомнила настойчиво.

— Это я понял. Список опасных участков мне. И список погибших за, — он задумался. — За последние полгода.

— Зачем?! — она недоуменно моргнула.

— Уважаемая Харуми-сан, — не сдержался, и едкие интонации просочились наружу. — Допейте ваш чай — вы, кажется, немного не проснулись. И идите выполнять приказ!

Она моргнула. Во взгляде появилась совсем уж детская обида. Или ему почудилось? Схватила чашку и буквально вылетела с ней за дверь. Хлопать ею, правда, не стала. Оно и понятно — ей еще здесь работать. С этим вот чудаковатым новым начальником, от которого бог весть, чего ждать.

Стефан провел пятерней по темени.

Вот тебе и задачку подкинули обстоятельства! Судя по скорбной мине, скроенной Харуми, гибель рабочих на местах — не такое уж редкое явление. Даже менее редкое, кажется, чем в эр-гетто. А ему-то что делать с этим знанием?

Тем более, он достаточно прожил в гетто, чтобы понимать: выплачивать семье компенсацию никто не будет.

Что станет делать — Стефан пока и сам не знал. А еще понимал: если разведет сейчас активность, Сара будет в бешенстве. Но понимал и то, что оставить все как есть, не может. Не зря же его больше десятка лет звали шлимазлом! При последней мысли невольно улыбнулся.

Смешно будет, если шлимазл из эр-гетто свернет себе шею, инспектируя технический участок в зет-гетто. И это после повышения до начальственного кресла!

Про такое анекдоты можно рассказывать. А Сара тогда точно будет в бешенстве.