Шайтан Иван 8. В тени двуглавого орла.

Глава 34

Бенкендорф принял немедля. Адъютант, завидя меня, извинился перед господами ожидающими в приёмной и, не мешкая, распахнул передо мной тяжёлую дверь кабинета.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! — чётко отрапортовал я, замирая у порога.

— Наконец-то соизволили пожаловать, — раздался сухой, полный укоризны голос Бенкендорфа.

— В предписании, ваше высокопревосходительство, значилось: прибыть по завершении неотложных дел, — невозмутимо ответил я. — А общение с супругой, которую не видел почти год, я почитаю за дело наипервейшей важности.

Бенкендорф тихо рассмеялся, и в его глазах на мгновение мелькнуло нечто, отдалённо напоминающее одобрение.— Впрочем, чего ещё ожидать от вас, граф? Стремителен, решителен и… не слишком почтителен к авторитетам. Хорошо ещё, что дела государственные у вас если не на первом, то, надеюсь, не на последнем месте, — произнёс он, и в его интонации послышалась скрытая усмешка.

Помолчав, он облокотился на массивный стол.— Не догадываетесь, полковник, по какой причине вас столь поспешно отозвали с Кавказа?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Понятия не имею, — был мой искренний ответ.

— Ну что ж, — Бенкендорф откинулся в кресле. — Оставьте-ка эту маску примерного службиста и присаживайтесь, Пётр Алексеевич.

— Подобное обращение кардинально меняет тон беседы, — пронеслось у меня в голове, пока я занимал кресло, внутренне готовясь услышать нечто, похожее на приговор.

— Его императорское величество, — начал Бенкендорф, тщательно подбирая слова, — соизволил всецело одобрить ваши предложения касательно создания единого разведывательного центра, коему будет вверен контроль над всеми делами сего рода.

— Вот тебе и новое назначение! — ошеломлённо подумал я. — Воплотилась мечта идиота. Язык мой, враг мой. — Стучало в моей голове.

— Не пойму, Пётр Алексеевич, вы рады или огорчены?

Несмотря на все мои старания Бенкендорф увидел растерянность на моём лице.

— Ваше высокопревосходительство, признаться, это весьма неожиданно…

— Чему же дивиться, полковник? Не вы ли сами обстоятельно рассуждали о недостатках нынешних служб? Так будьте любезны — явите нам пример, как надлежит вершить дела разведки и контрразведки. Государь император соизволил вверить вам организацию сей службы. Извольте исполнять его высочайшую волю со всем усердием и прилежанием.

Казалось, Бенкендорф находил особое удовольствие в моей растерянности. Я собрался с духом, придав лицу максимально бесстрастное выражение.

— Каковы мои первоочередные действия?

— Вам надлежит предоставить окончательный план организации, как вы её задумали. Со всей структурой, штатным расписанием и необходимыми подразделениями. И чтобы он был до мелочей подробным. Сроку вам даётся неделя. Жду ваш доклад в следующий четверг.

Сказав это, он лишь кивнул, давая понять, что беседа завершена.

Выйдя из Зимнего дворца, я, молчаливый и расстроенный, сел в карету.— Куды, командир? — спросил обеспокоенный Паша.Он взглянул на мое лицо и тут же всё понял.— Чё, совсем худо?— Не то слово, Паша.— Да ты наплюй, командир! Где наша не пропадала — прорвёмся. Ежели что не так, подадимся на Кавказ, домой. — Он смотрел на меня преданными и весёлыми глазами.— И то верно. Нас на понт не возьмёшь. Давай, Паша, не зевай.

По пути домой я вспомнил усмехающееся лицо Бенкендорфа, и меня охватила такая злость.— Ничего, пердун высокопоставленный, — сквозь зубы пробормотал я. — Я тебе устрою такую сладкую жизнь, что вспоминать будешь меня, да не раз.

Вернувшись домой и понемногу придя в себя, я целиком отдался нашей с сыном особой игре, полной тайных смыслов и условных знаков. Присевшая рядом Катерина внимательно посмотрела на меня.— Что-то случилось, Петя? Ты будто сам не свой.— Так заметно? — попытался я уклониться.— Петя, — в её голосе прозвучала лёгкая укоризна, — я говорю серьёзно.— Меня ожидает новое назначение. Скорее всего, в Петербурге.

Она не произнесла ни слова, но её лицо озарила такая счастливая улыбка, что ответ стал ясен. Катя бросилась меня обнимать, и её восторженные поцелуи были красноречивее любых слов. Но вдруг наша идиллия была грубо прервана — кто-то маленький, но очень решительный принялся отталкивать меня. Это был Дмитрий Петрович, с ревнивой гримасой на лице восстановивший справедливость: отодвинув меня, он обнял маму, ясно дав понять, кто здесь её главный защитник и законный владелец. Разочарованно вздохнул я признал его права.

Вечер застал нас с графом в кабинете.— Ну, как прошла встреча? — Дмитрий Борисович всем своим видом выдавал сдерживаемое нетерпение.— Безупречно. С их стороны — полное удовлетворение.— А с нашей?— Грузом проблем и туманными перспективами.

Я выложил ему всё разом. Граф погрузился в молчание, надолго. Медленно, с подчёркнутой театральностью, он набил трубку, раскурил её и, лишь выпустив облако ароматного дыма, изрёк:— Признаться, неожиданно. Но, изучив твои записки и ознакомившись с деятельностью нынешних служб, я прихожу к выводу: всё это надо менять. Создавать нечто новое. С чего ты намерен начать?

— Позвольте изложить суть. Я предлагаю создать принципиально новую структуру — Службу Имперской Безопасности, или СИБ, консолидировав разрозненные органы в единый кулак.

Граф, до этого момента сохранявший бесстрастное выражение лица, с нескрываемым интересом взглянул на меня.— О.чень интересно. Я весь внимание.

— Вот костяк структуры: мы выводим Третье отделение из канцелярии и делаем его ядром СИБ. Жандармский корпус, внешняя разведка и контрразведка входят в неё как автономные, но строго подчинённые подразделения. Внутри Третьего отделения создаём экспедицию по борьбе с экономическим преступлениям. В прямое подчинение — отряд ССО и личной охраны. Общая концепция именно такова; частности — вопрос отдельного обсуждения.

И ключевое кадровое решение: мы сразу же ходатайствуем перед императором о назначении генерала Бенкендорфа начальником СИБ. Без него этот проект обречён. Только его авторитет гарантирует, что требования СИБ будут выполняться всеми службами империи неукоснительно, а за саботаж — суровое уголовное наказание. На себя же я скромно принимаю руководство внешней разведкой и контрразведкой.

Граф молчал, и в его застывших чертах читалось нечто неопределённое — то ли одобрение, то ли глубокая озабоченность. Погасшая трубка в его руке была забыта. Наконец он медленно покачал головой, и на лёгкую улыбку легла тень беспокойства.

— Что ж, — начал он, тщательно подбирая слова. — Умно. Изящно. И, пожалуй, безупречно. Взвалить всю чёрную работу на Бенкендорфа, а самому остаться в стороне — чистым и светлым. Но опасаюсь, Пётр, Бенкендорф не из тех, кого можно провести. Он раскусит твою игру. — Граф нахмурился, его взгляд стал тяжёлым и пронзительным. — И тогда его реакция будет… непредсказуемой.

— Помилуйте, Дмитрий Борисович, какая игра? — с почтительным, но чуть заметным оттенком иронии в голосе парировал Пётр. — Здесь лишь моё глубочайшее почтение к авторитету генерала. Согласитесь, Бенкендорф — единственный, кому государь верит безоговорочно. А значит, его величество будет доволен, если столь влиятельный орган окажется подконтролен именно ему. Я лишь предлагаю путь, который устроит всех.

Опять долгое молчание.

— Хорошо, Пётр, пробуй осуществить свою задумку.

На четыре дня я выпал из жизни, целиком погрузившись в планирование. Моим миром стала презентация: я выстраивал её скрупулёзно, продумывая каждый тезис. Сперва я набросал несколько схем будущей структуры СИБ, затем взялся за собственное разведывательное управление — его деятельность была расписана до мельчайших подробностей. Остальные отделы уже существовали, и моей задачей стало собрать их в единый организм, лишь слегка подкорректировав. Получалось логично и вполне осуществимо.

Всю среду мы провели с графом в его кабинете, засыпанные бумагами и черновиками. Я излагал свои соображения, а он, откинувшись в кресле, вникал в каждую деталь. Мы спорили, уточняли, на ходу перекраивали целые разделы. Кое-что без сожалений вымарывали, другое — тут же рождалось в жарких прениях. И к концу дня, когда за окном стемнело, на столе лежал тот самый, выстраданный черновик — сырой, но уже живой и цельный.

Я отложил перо и посмотрел на графа.— По своей сути, генерал Бенкендорф и так де-факто руководит большинством из этих структур. Всё, что я сделал, — это лишь оформил существующее положение вещей в стройную систему. Единственное существенное изменение — это выведение разведывательного управления в особое положение. Чтобы оно подчинялось исключительно начальнику СИБ и, через него, напрямую Его Императорскому Величеству. Так мы убьём двух зайцев: и порядок наведём, и верховную власть укрепим.

В полдень четверга я вошёл в кабинет Бенкендорфа. В кабинете кроме генерала никого не было. Секретная информация касалась только нас.

— И так, граф, я внимательно вас слушаю.

Доклад мой длился почти три часа. Бенкендорф внимательно слушал меня, рассматривал схемы, уточнял некоторые вопросы. Дважды пришлось смочить пересохшее горло.

— Полковник граф Иванов-Васильев доклад окончил. — встал я по стойке смирно.

— Присаживайтесь, граф. — сказал Бенкендорф с непроницаемым лицом.

— Доклад ваш достаточно убедителен и логичен. Исполнение прекрасное. — задумчиво тянул он. Особое положение Разведывательного управления и его прямое подчинение начальнику СИБ вполне оправданно. Только пожалуй уточните мне разведывательно –диверсионные действия, что вы подразумеваете под этим?

— Это и подразумеваю. Разведка и диверсии направленные против враждебных нам стран. — То есть вы готовы убить даже королевскую особу?

— Ваше превосходительство если эта особа открыто призывает к уничтожению нашей государственности или покушается на жизнь нашего монарха. Назовите причину, останавливающую нас от подобных действий.

— Да, с вами не поспоришь. — неопределённо произнёс генерал. — Хорошо, на сегодня достаточно. Надеюсь план в единственном экземпляре?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Можете быть свободным.

Весь последующий день Бенкендорф тщательно изучал и обдумывал план предоставленный графом. После всего решился предоставить его на рассмотрение его величества.

Зимний дворец. Кабинет императора Николая I

В просторном, строгом кабинете, затянутом морозными узорами на стёклах, царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине. Государь, откинувшись на спинку кресла, перевёл тяжёлый, внимательный взгляд с лежащих перед ним бумаг на генерала.

— Ваше итоговое заключение, Александр Христофорович?

Бенкендорф, собравшийся с мыслями, отвечал чётко и почтительно:— Ваше величество, по моему твёрдому убеждению, проект графа Иванова-Васильева рационален и, что важнее, полностью осуществим. Я полагаю возможным принять его за основу. Мои замечания незначительны и носят сугубо формальный характер.

Император коротко кивнул, его пальцы бесшумно постучали по столешнице, будто отбивая такт незримому маршу. Решение было принято.— Одобряю. Что ж, после внесения ваших поправок приступайте к подготовке указа об учреждении Службы Имперской Безопасности. Проследите, чтобы права и обязанности новой структуры были изложены в нём ясно и недвусмысленно. — Он сделал небольшую паузу, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на удовлетворение. — Также подготовьте приказ о производстве графа Иванова-Васильева в генерал-майоры с одновременным пожалованием ордена Святого Георгия третьей степени. Он свою награду заслужил. Производство и награждение проведём кулуарно. Он становится персоной нежелательной для всеобщего обозрения.

— Слушаюсь, ваше величество.

Вернувшись в свой кабинет, Бенкендорф в который раз отметил разительную перемену в государе, случившуюся после его примирения с супругой. Император будто помолодел душой, в его глазах вновь появился давно утраченный огонь. Государыня же пока оставалась в Петергофе, проходя предписанный ей курс лечения. По городу меж тем ползли самые невероятные слухи, один нелепее другого. Шептались о чуть ли не колдовском омоложении императрицы, достигнутом с помощью некоего эликсира молодости.

— Что за бред? — отмахнулся от этих пересудов Бенкендорф. Однако когда в этой фантастической истории начали упоминать имя графа Иванова-Васильева, генерал испытал настоящий шок.

— Каким образом здесь умудрился проявиться этот вездесущий граф? — опешил он, выслушивая донесение. К счастью, ему тут же уточнили: воздействие на императрицу было оказано не напрямую, а через его супругу, графиню Екатерину Иванову-Васильеву.

В пятницу на тринадцатое ко мне явился порученец, поручик Семёновского полка.

Ваше сиятельство, вам надлежит завтра, в два часа пополудни, явиться в Зимний дворец на аудиенцию к его императорскому величеству. — Порученец щёлкнул шпорами, отдал честь и бесшумно удалился.

Я зашёл в кабинет к графу и положил ему на стол приглашение с золочённым орлом.— Ну что, Пётр, завтра решится вопрос твоего будущего. Не сомневаюсь — будущего блестящего, — торжественно произнёс он, довольно улыбаясь.— Надеюсь, вы не ошибаетесь, Дмитрий Борисович, — вздохнул я, глядя за оконную мглу Петербурга.

Ровно за пять минут до назначенного срока я пересёк порог императорской приёмной. Полковник Лоренц, адъютант императора, встретил меня приветливой, но сдержанной улыбкой.— Прошу вас, господин полковник, вас ожидают.

Кабинет императора был строг, почти спартанским: минимум украшений, огромная карта на стене и массивный письменный стол.— Здравия желаю, ваше императорское величество! — тихо, но отчётливо произнёс я, памятуя о нелюбви государя к громким возгласам. Слева, в тени высокого окна, недвижимо стоял граф Бенкендорф.

— Здравствуйте, полковник, — Николай Павлович пристальным, пронзительным взглядом окинул меня с головы до ног. Вслед за мной бесшумно вошёл Лоренц, неся на бархатной подушке два золочёных фолианта и узкий футляр красного дерева. Встав напротив, он негромко, но с безупречной чёткостью начал читать:

— По указу Его Императорского Величества, производится… — и далее следовал текст Высочайшего приказа о производстве меня в чин генерал-майора.

Едва отзвучали последние слова, Лоренц развернул второй, украшенный вензелем фолиант. –…В воздаяние примерной храбрости и распорядительности в деле при крепости Грозной, жалую кавалером Императорского Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия третьей степени…–

Государь, не говоря ни слова, взял из рук адъютанта малый Георгиевский крест на чёрно-оранжевой ленте и собственноручно возложил его мне на шею. Шёлк ленты коснулся ворота мундира.

— Служу трону и отечеству! — чётко, отчеканивая каждый слог, ответил я, чувствуя, как тяжелеет на шее знак военной доблести.

— Надеюсь, генерал, вы отдаёте себе отчёт в камерности сего награждения? — голос императора был ровным и негромким.

— Так точно, ваше величество.

— Отныне, граф, ваша персона не должна быть в частом всеобщем обозрении. Создаваемая вами структура требует абсолютной скрытности. Доверие, оказанное вам, — безгранично. Надеюсь, вы оправдаете его в полной мере.

— Приложу все силы и усердие, ваше величество.

Император на мгновение замолчал, и его взгляд смягчился.— Благодарю вас за сына, генерал. Мне донесли о вашей роли в том бою. Не окажись вы тогда в свите Александра… исход мог быть иным. Вы уверены, — он сделал лёгкое ударение на слове, — что мой сын заслуживает Георгиевского оружия?

— Несомненно, ваше величество. До ордена, по строгости статута, он пока не дотягивает. Но золотое оружие «За храбрость» — заслужено им сполна.

— Дальнейшие ваши действия согласовывайте с генералом Бенкендорфом. Вы можете быть свободным.

Выйдя из Зимнего дворца я раскрыл бурку. В кабинете государя было душно или мне от волнения так показалось.

— Ну, что Петька Иванов, вот и стал ты генералом. — Грустно подумал я. Ощутил усталость и гулкую пустоту. Скорее это последствия последних напряжённых дней. — Надо ехать домой, — подумал я усаживаясь на кожаное сиденье. — Обрадовать Катерину, что она стала генеральшей, а Дима генеральским сынком. — Усмехнулся я.

Конец восьмой книги.