Шайтан Иван 8. В тени двуглавого орла.

Глава 21

Дворец Юсуповых, подобно гигантской раковине жемчуга, сиял в ночи, залитый огнями. Поводом для столь пышного приёма стала дочь князя, княгиня Оболенская, и её заметная усталость от домашней рутины. Желая рассеять её хандру, отец решил устроить в её честь бал. То увеселение, что она любила больше всего, и на котором он не намеревался стесняться в средствах.

Предстоящее торжество сулило быть событием, о котором будет говорить весь Петербург. К гостеприимным дверям князя стекался весь цвет столичного общества. Ходили упорные слухи, что ожидается даже высочайший визит — члены императорской фамилии обещались почтить бал своим присутствием, а возможно, что и сам государь соизволит приехать. Лишь императрица, чьё слабое здоровье было притчей во языцех, вежливо отказалась.

Однако истинной сенсацией, всколыхнувшей свет, стал откровенно демонстративный отказ в приглашении тем, кто был замечен в недоброжелательстве по отношению к виновнице торжества. Этот изящный и холодный удар, тонко рассчитанный, пришёлся по самолюбию многих влиятельных особ, превратив праздник не только в демонстрацию богатства, но и в изощрённую месть щедрого хозяина.

Для Констанции этот бал был не просто возвращением в свет — это было её второе рождение. Долгие месяцы затворничества остались позади, уступив место упоительной свободе. Все тревоги развеялись, словно дым, под несомненным покровительством его величества, милостью которого свет был окончательно умиротворён. И теперь, стоя на пороге бального зала, она желала одного — не просто появиться, а явиться, ослепительной и недосягаемой.

Последний взгляд в зеркало стал моментом торжества. Платье, сотканное из изящества и намёков, мягко обрисовывало стан, вновь обретший утраченную грацию. Украшения — их было немного — говорили красноречивее любых слов: диадема, колье и серьги, объединённые холодным сиянием бриллиантов, слагали безупречный гарнитур. Единственное кольцо с солитером довершало эту безмолвную речь. Но главным сокровищем было её собственное отражение: материнство не умалило, а преобразило её красоту, отныне в ней зрела та пленительная глубина, что приковывает взоры. От этого знания по её жилам разливался пьянящий эликсир торжества, согревавший душу.

И сам праздник, манивший огнями и музыкой, чувствовался не просто увеселением, а заслуженной наградой, щедрым даром судьбы, который она готова была принять.

— Княгиня Оболенская! — громогласно объявил мажордом. Князь Юсупов подхватил руку дочери входящей в зал.

— Ты само совершенство, девочка моя.-- Тихо прошептал он гордясь своей дочкой.

Зал взорвался аплодисментами. Все приветствовали возвращение княгини в светскую жизнь. Да ещё какое. Оно было триумфальным.

Бальный зал князя Юсупова был собранным светом в миниатюре. Здесь блистали не только сливки петербургского общества, но и весь дипломатический корпус. Звучала изысканная французская речь послов Англии и Франции, слышались немецкие фразы австрийского представителя и даже величавое молчание посланца Османской империи. Князь лично удостоверился, что ни граф Васильев с Екатериной, ни князь Долгорукий со всем семейством не посмели отказаться от обязательного визита. А по настойчивой просьбе Катерины в этот круг были вписаны и Елизавета Алексеевна с Лейлой.

Церемония открытия бала была ненадолго отложена, и вот, под замирающий шёпот, мажордом торжественно провозгласил прибытие их высочеств, великих князей Павла и Михаила. Братья, облечённые в парадные мундиры своих полков, вошли не просто как гости, а как воплощение самой имперской власти.

Но истинный пир начался, когда гости переместились в столовую. Длиннейший стол ломился от изысков и редкостей; это было пиршество, чьё богатство и художественная гармония потребовали бы для описания целой главы, исписанной убористым почерком въедливого хрониста.

Великий князь Павел, найдя удобный миг, приблизился к Констанции, и его обычно суровое лицо смягчилось. — Констанция Борисовна, вы совершили чудо, — тихо, но внятно произнёс он. — Вы не просто удивили, вы ошеломили свет. Позвольте же мне, в знак моего восхищения, настаивать на первом танце.

Когда их высочества воссели на предназначенных для них почётных местах, наступила пора для церемониальных слов. Великий князь Павел, обратившись к князю Юсупову, произнёс с безупречным достоинством: — Его величество, мой отец, просил меня передать свои глубочайшие сожаления. Неотложные государственные дела, увы, лишили его возможности насладиться столь блестящим собранием.

Князь Юсупов склонил голову в почтительном, отмеренном поклоне: — Мы глубоко тронуты и всем сердцем осознаём бремя высочайших забот. Умоляем вас, ваше высочество, передать императору наши верноподданнейшие чувства и общее сожаление о его отсутствии.

В правой части пиршественного стола, там, где разместился весь дипломатический корпус, сидели английский посол сэр Говард Мичтон и его первый помощник, мистер Майлок Эмерстон, щегольски одетый в мундир капитана конных гвардейцев королевского полка.

— Сэр Говард, умоляю, проявите умеренность, — едва слышно, сквозь зубастую улыбку, прошипел Эмерстон. — Ваше усердие в гастрономии привлекает излишнее внимание.

— Ах, оставь, Майлок! — с наслаждением отправив в рот кусок нежного паштета, столь же тихо возразил посол. — Лишь в России я познал истинный вкус пищи! Клянусь, приёмы Её Величества и балы нашей знати — не более чем бледная тень сего пира. Печалит меня лишь конечная ёмкость моего желудка.Счастливый и довольный, сэр Мичтон следил за движением слуг, сменяющих блюда, с видом истинного эпикурейца, обретшего землю обетованную.

Майлок Эмерстон откинулся на спинку стула. В отличие от своего безынициативного предшественника, он был твёрдо намерен достичь реальных успехов на поприще службы Форин-офису. И план его уже созрел. Он не мог не заметить, сколь ослепительны бывают женщины русской аристократии. На его холодной родине такие красавицы были редкостью, диковинным цветком, тогда как здесь они цвели пышным, душистым садом. Эмерстон прекрасно осознавал силу своего оружия: высокий рост, атлетическое сложение и лицо, обладавшее той классической мужской красотой, что сражала женщин наповал. Он был ходячей ловушкой для прекрасного пола, и его медовая западня редко оставалась без добычи. Вот и сейчас его пронзительный взгляд скользил по лицам дам, ловя заинтересованные взоры, быстрые оценивающие взгляды и томные, обещающие полуулыбки. Но объект его внимания и конечная цель, пока была недосягаема.

— Павел, а кто эта девушка, что сидит рядом с Екатериной Николаевной? — спросил великий князь Михаил.

— Это супруга Миши Лермонтова, дочь аварского хана Хайбулы. Сам он, кстати, служит сотником в батальоне графа Иванова-Васильева. И, братец, не стоит столь откровенно её рассматривать. Неприлично, — усмехнулся Павел. — Тебе мало в окружении других барышень? Хотя бы взгляни на младшую дочь князя Разумовского, — премилая особа и тебе ровня.

— И что же, они все теперь на горянках женятся? — пропустил мимо ушей замечание брата Михаил.

— Других-то в тех краях и не сыщешь, — Павел рассмеялся собственной шутке. — Надеюсь, ты не вздумаешь приглашать её на танец? Кстати, вальс у тебя особенно получается.

— Ну что ты! — возмущённо воскликнул Михаил.

Тем временем ужин подошёл к концу, и мажордом, ударив жезлом о паркет, возвестил о начале бала. Под весёлый гул гости стали перемещаться из столовой в бальный зал.

Его размеры поражали воображение. Пламя сотен свечей в хрустальных канделябрах заливало помещение тёплым светом, а искрящиеся подвески люстр рассыпались по стенам и потолку танцующими солнечными зайчиками. Вдоль стен, украшенных лепниной и зеркалами в позолоченных рамах, были расставлены диваны и кресла для гостей. Общество мгновенно разделилось на оживлённые кружки по интересам, а молодёжь, напротив, нетерпеливо вышла на паркет в предвкушении первого танца — полонеза.

И вот, под первые торжественные аккорды, пары начали выстраиваться, плавно скользя по отполированному до зеркального блеска полу. Бал открыли Его Высочество великий князь Павел и его дама, прекрасная Констанция.

После четвёртого танца Майлок понял: без решительных действий пробиться сквозь толпу поклонников, жаждущих внимания княгини Оболенской, ему не удастся. Быстро оценив круг претендентов, он счёл свои шансы высокими и, подобно кирасирскому полку, идущему в атаку, решительным клином двинулся к оживлённому кружку, собравшемуся вокруг неё.

Княгиня стояла в обществе двух не менее прекрасных дам, лениво обмахиваясь веером. Но когда Майлок приблизился и разглядел её вблизи, у него перехватило дыхание. Все заранее заготовленные речи и остроты разом вылетели из головы. Он застыл на месте, целиком покорённый её красотой. Впервые в своей взрослой жизни Майлок почувствовал столь всепоглощающее влечение. Ему не хотелось ничего более — только смотреть и молча любоваться этим совершенным созданием. С горечью он осознал, что на большее рассчитывать не может. По крайней мере, сейчас.

Княгиня заметила его пристальный взгляд и обворожительно улыбнулась.— Кто вы? — спросила она голосом, который прозвучал для него, словно пение небесного ангела.

Майлок застыл в молчании, растерянный и внезапно покрасневший, словно юноша на первом свидании. Княгиня, внимательно оглядев офицера, решительно обратилась к нему на безупречном английском с лондонским акцентом:— Судя по мундиру, вы англичанин?

Услышав родную речь, Майлок будто очнулся от сна.— О, ваше сиятельство! У вас превосходное произношение! — воскликнул он. — К моему стыду, русский язык даётся мне с трудом. Я многое понимаю, но говорить опасаюсь — боюсь нелепых ошибок и насмешек. Был бы безмерно счастлив, если бы вы удостоили меня несколькими уроками.

Применив всё своё обаяние и светское искусство, Майлок с радостью заметил в глазах княгини проблеск живого интереса.

— Капитан Майлок Эмерстон, помощник посла Её Королевского Величества, — отрекомендовался он, с почтительным изяществом склоняя голову. Его голос дрогнул от искреннего волнения. — Ваше сиятельство… Соблаговолите простить мою откровенность, но столь ослепительной красоты мне ещё не доводилось лицезреть.

Взгляд княгини, холодный и оценивающий, скользнул по его фигуре, задерживаясь на лице, словно выискивая скрытый смысл в каждом слове.— Не упустите же эту возможность, капитан, — её ровный голос прозвучал с лёгкой, почти неуловимой насмешкой. — Такие возможности выпадают нечасто.

Она уже сделала полуоборот к гвардейскому подполковнику, чей вопрос повис в воздухе, но Майлок, поддавшись внезапному и безрассудному порыву, резко шагнул вперёд, сократив дистанцию.— Ваше сиятельство, умоляю — всего один тур вальса! Позвольте этим мгновениям отпечататься в моей памяти. Я не смею надеяться ни на что большее.

Изысканность комплимента и та искренняя, пылкая страсть, что звучала в его голосе, возымели действие. Уголки её губ дрогнули, тронутые зарождающейся улыбкой. Мгновение помедлив, будто взвешивая своё решение, княгиня, с едва заметным кивком изящной головы, дала согласие.— Что ж… Следующий танец я оставляю за вами, капитан Эмерстон.

***

Лейла, попавшая на бал по настоянию Катерины, была потрясена величием и красотой дворца. Роскошные наряды, блеск драгоценностей, изысканность убранства — всё это вызывало у неё благоговейный трепет. Окружённая заботой Екатерины и уже освоившейся в Петербурге Маргариты, она с детским любопытством впитывала изысканную красоту нового для себя мира.

Её наряд был необычен: в платье причудливо сочетались традиционные кавказские силуэты с элементами европейского кроя, напоминая то ли грузинские, то ли осетинские наряды. Богато расшитая шапочка с лёгкой вуалью заставляла её выделяться на фоне других дам. На Лейлу то и дело падали любопытные взгляды, заставляя её смущённо опускать глаза.

Неожиданно к их группе подошли великие князья.— Добрый вечер, Екатерина Николаевна, Маргарита Алиевна, Лидия Хайбулаевна, — раздался церемонное приветствие.

Дамы, за исключением Елизаветы Алексеевны, ответили глубоким придворным поклоном.— Позвольте представить вам, Лидия Хайбулаевна, великого князя Михаила, моего брата. Он изъявил желание познакомиться с супругой известного поэта, его тёзки — Михаила Лермонтова. Лихого сотника из батальона графа Иванова-Васильева.

В этот момент зазвучали первые аккорды вальса.— Могу я надеяться на честь пригласить вас на тур вальса, Лидия Хайбулаевна? — неожиданно для всех предложил Михаил.

Взоры присутствующих устремились на Лейлу. Она смутилась, и на её щеках выступил румянец. Подняв на князя виноватый взгляд, она тихо, но твёрдо ответила:— Прошу прощения, ваше высочество, но я вынуждена отказать. В отсутствие мужа я не могу позволить себе вольность, которая может вызвать его неудовольствие.

Отказ, данный великому князю, повис в воздухе, вызвав всеобщую растерянность. Лишь Елизавета Алексеевна сохраняла полное спокойствие. Гордо вскинув голову, она с безмолвным вызовом смотрела на князей, готовая в любую секунду встать на защиту жены своего любимого внука. С этой минуты она раз и навсегда признала в Лейле свою любимую невестку.

— Ваше высочество! — вступила в паузу Маргарита Алиевна, обращаясь к великому князю Михаилу с лёгким, почти извиняющимся поклоном. — Лейла, простите, Лидия, — поправилась она, — совсем недавно вступила в брак с Михаилом Юрьевичем. Петербург для неё, как когда-то и для меня, стал полным потрясений. Даже переход в православие не может в одночасье стереть особенности воспитания, привитые кавказской женщине с детства: глубочайшее уважение к воле супруга. Она просто не в силах переступить через долг и те нормы, что считает для себя незыблемыми.

Затем её взгляд смягчился, и на губах появилась обезоруживающая, почти кокетливая улыбка.— Но если вы всё ещё желаете танцевать, то могу я предложить себя в качестве вашей партнёрши на этот тур?

— А как же ваш муж, князь Андрей? — искренне, почти по-юношески удивился Павел.

— О, я уверена, его сиятельство сочтёт за честь, если его супруга протанцует один вальс с великим князем, — парировала Марэ, и в её голосе зазвенела весёлая уверенность.

Её находчивость и лёгкость разрядили напряжённую атмосферу, вызвав дружный, одобрительный смех.

— Честь для меня, Маргарита Алиевна, — с благодарным кивком ответил Михаил.

Он галантно протянул руку, и Марэ, склонив голову, позволила повести себя в вихрь вальса, оставив позади смятение и заслужив молчаливое одобрение Елизаветы Алексеевны.