Шайтан Иван 8. В тени двуглавого орла.

Глава 17

Уже третий день караван пребывал в новом порядке, установленном Александром. На следующее утро цесаревич с трудом заставил себя подняться. Лёгкая разминка не удалась — движения выходили скованными и неловкими, а на лице застыла маска боли. Но его мучения остались незамеченными для остальных. После короткого завтрака авангард каравана выступил. Не сдаваясь, Александр продолжил свой личный марш-бросок на десять вёрст. И лишь спустя час мука начала отступать: черты лица смягчились, и он, наконец, вошёл в ровный, успокаивающий ритм движения.

Во время полуденного привала ко мне подошёл цесаревич. Выглядел он довольным и, присев рядом под навес, с облегчением вздохнул.

— Могу только восхититься вашим упорством, Александр Николаевич, — решил я поддержать наследника.

— Что, насмехаетесь, Пётр Алексеевич? — усмехнулся цесаревич. — Смейся, смейся, а я своего всё равно добьюсь, — упрямо добавил он.

— Нисколько, ваше высочество. Напротив, я искренне удивлён вашей настойчивости. Завтра мы уже будем в Пятигорске. Надолго планируете остановиться?

— Не более двух дней.

— Пластуновку изволите посмотреть? — поинтересовался я.

— Непременно. Так что будь готов к визиту.

— Всё уже готово, Александр Николаевич. Казаки с нетерпением ждут встречи с вами.

— Что, приступы удушья больше не мучают? — поинтересовался я.

— Нет, Пётр Алексеевич, слава Богу, — оживился Александр. — Уже больше полугода как ни разу не было. А папиросы, что вы мне дали, я всегда при себе ношу. — Он продемонстрировал портсигар. — Кстати, раз уж речь зашла о здоровье, хочу вас поблагодарить, Пётр Алексеевич. Мария совсем оправилась, даже похорошела, и в ней появилась энергия. Она строго соблюдает ваши рекомендации, придерживается режима питания и теперь меня постоянно заставляет есть полезные блюда, — рассмеялся цесаревич.

Помолчав, он добавил, уже хмурясь:

— А ваша идея насчёт создания женского училища и медицинских курсов Марии чрезвычайно понравилась. Она так этим загорелась, что я даже начал переживать… Как бы это не сказалось на её беременности.

— Не стоит тревожиться, Александр Николаевич, — успокоил я его. — Просто помните о том докторе, которого я вам советовал, главном враче Преображенского полка. Из всех, кого я знаю, это единственный более-менее толковый медикус. Я очень рад, что смог быть вам полезен.

Внезапно воздух разрезал крик Эркена: «Командир, разведка скачет! Правый боковой дозор!»

Минут через двадцать к лагерю действительно примчались двое разведчиков на взмыленных лошадях. Один из них, едва осадив коня, спрыгнул на землю и, передавая поводья напарнику, выпалил:— Командир, в версте отсюда, с правого фланга, наткнулись на горцев. Они гуртовались в лощине, где высокий кустарник. Заметили нас и бросились в погоню.— Много?— Не больше трёх десятков.

Эркен, уже стоявший рядом, нетерпеливо крикнул: «Командир, горцы! Похоже, собрались атаковать!»

— Спокойно. Сотник, построение «коробкой». Не суетись. Пусть полусотня не светится и остаётся на позиции, — скомандовал я.

Тут же раздались голоса Миши и десятников. Ездовые быстро, но без лишней суеты, начали ставить фургоны и телеги в удобные для обороны места. Действия их были отлаженными и быстрыми. У Александра от возбуждения загорелись глаза.— Бой будет? — прошептал он внезапно охрипшим голосом.

Рядом, как из-под земли, появился ротмистр Малышев. Его бойцы вместе с личными охранниками плотным кольцом сомкнулись вокруг цесаревича.— Ротмистр, спокойнее, — тут же остановил я его. — Не так плотно. Вы мешаете Александру Николаевичу дышать и наблюдать за действиями.

Поднеся к глазам подзорную трубу, я скользнул взглядом по скачущим вдали всадникам и передал её цесаревичу.— Твои мысли, Миша? — спросил я у стоявшего рядом сотника, не отрывавшего взгляда от трубы.— Да как-то слабовато для нападения, Пётр Алексеевич. Всего три десятка, не больше, — протянул тот задумчиво.— Костя!— Здесь, командир! — ко мне подскочил командир разведки.— Твои все здесь?— Все, кроме троих в дозоре.— Собери людей и будь наготове. Если подскочат, но атаковать не решатся — значит, отвлекают, хотят выманить охрану. В таком случае пойдёшь в атаку, но дальше полуверсты не заходить. Остановишься, если полезут — дашь пару залпов и немедленно отходишь.— Точно, отвлекают, — прокомментировал Михаил. — Стоит Косте отвлечься, как главные силы ударят с другого направления.

Так всё и вышло. Атакующие, не доезжая до нас метров ста, открыли беспорядочную стрельбу. Они принялись кружить перед нашим строем с дикими криками и улюлюканьем, явно пытаясь спровоцировать нас на вылазку.— Эркен, достанешь?— Попробую, командир!— У кого длинностволы, поддержите! Вдарьте разок по ним!

К Эркену тут же пристроились ещё трое стрелков. Прогре́мел почти одновременный залп. Двое всадников кубарем выпали из сёдел, а третий, лошадь под которым была убита, грузно шлёпнулся на землю. Горцы яростно крича и размахивая шашками подобрав раненых и убитых стали медленно отступать.

— Костя, вперёд!

Семнадцать разведчиков под его началом рывком вырвались из строя и, не пришпоривая коней, двинулись вслед за отступающим противником, точно выманивавшим их. Но едва они отдалились на сколько-нибудь значительное расстояние, как с тыла раздался крик: «Горцы! С тыла!»

— Перестроение! Фронт на тыл! — тотчас скомандовал Михаил.

Александр, охваченный азартом, инстинктивно рванулся было навстречу новой угрозе, но я резко преградил ему путь.— Куда? — Он, возбуждённый, смотрел на меня непонимающим взглядом.— Малышев! На левый фланг! Построение в две шеренги, для стрельбы с колена! Его — во вторую шеренгу, — я коротко кивнул на цесаревича, — и смотреть в оба! Выполнять!— Слушаюсь! — отчеканил Малышев.

Цесаревич со своей охраной быстро занял место на указанном фланге. А тем временем на нас, оглашая воздух дикими криками, уже неслась лавина всадников, больше полусотни горцев. Я со своими ухорезами встал третьей шеренгой, готовясь стрелять стоя. Полностью доверив командование Михаилу, я замер в ожидании, терпеливо выцеливая, чтобы сделать верный выстрел.

Когда дистанция сократилась примерно до восьмидесяти метров, раздалась чёткая команда Михаила:«Бей!»

Прозвучал залп. Передние ряды атакующих буквально смело. Всадники и кони рухнули на землю, превратившись в беспорядочную кучу. Воздух взорвался дикими криками, ржанием лошадей, воем и руганью. Отдельным всадникам, сумевшим прорваться сквозь этот хаос, тут же достался второй залп. Он был не таким стройным, но оказался не менее губительным.

И тут вдалеке, отчётливо слышимый сквозь гам боя, послышался знакомый свист и лихие крики. Это спешили донцы. Остатки горцев, человек тридцать, стали разворачивать коней, пытаясь уйти. Но не все. Два десятка отчаянных, видя новых противников, напротив, ударили в бока лошадей и с гиканьем ринулись навстречу казакам.

— Твою мать! — сквозь зубы выругался я. — Зря только людей положит.

В отдалении зазвенела сталь — это скрестились шашки и сабли. Схватка кипела уже далеко от наших позиций, и разглядеть её подробности не было возможности. Наша полусотня тем временем выдвинулась на контроль и зачистку.

Внезапно раздался тревожный крик: — Наследника ранило!

Меня будто подбросило на месте. Я кинулся к тому месту, где должен был находиться Александр, грубо расталкивая окружающих. Цесаревич сидел на земле, левой рукой прижимая к правому плечу окровавленный платок.

— Покажи! — жёстко приказал я.— Уверяю вас, Пётр Алексеевич, пустяк. Лишь слегка задело, — голос Александра дрожал от возбуждения. В нём всё ещё горел азарт боя, который произвёл на него сильнейшее впечатление. Он не мог успокоиться.Я отвёл его руку и, осмотрев рану, облегчённо выдохнул. Пуля действительно лишь прошлась по касательной, оставив неглубокую борозду. Кровотечение практически остановилось.

— Аслан, скорую помощь, живо!

Пока я обрабатывал и перевязывал плечо, цесаревич не издал ни единого стона, лишь изредка морщился от боли.

— С почином вас, Александр Николаевич, — подбодрил я цесаревича.Александр поднялся, порывисто стряхнув пыль с полёвки.— Куда? — остановил я его.— Хочу посмотреть, что мы там натворили.— Чуть позже, после зачистки. Рано еще.

Цесаревич вздохнул, покорно остался на месте и принялся следить за действиями бойцов. Воздух был густ от пороховой гари и тяжёлого, медного запаха крови. В ушах стоял гул: слышались резкие окрики десятников, сердитый голос Захара, торопившего прикончить раненых лошадей и разделать убитых. Я заметил вернувшегося Костю, и в тот же миг к нашему укрытию примчался хорунжий. Спешившись, он молодцевато подкрутил усы, глаза его горели азартом.

— Ваше императорское высочество! Заметили нападение на вас! Атаковали негодяев! Срубили четырнадцать горцев, пятеро ушли. Захвачены трофеи: лошади, снаряжение, оружие! — отрапортовал он, вытянувшись в струну и сияя от гордости.

— Молодцы, донцы. Примите мою благодарность, — кивнул Александр. — Составьте список отличившихся для представления к наградам.

Цесаревич скользнул взглядом по моему лицу и тихо спросил:— Что-то не так, Пётр Алексеевич?

Я сделал шаг вперёд, и голос мой прозвучал холодно и жёстко:— Хорунжий, а ты с какого перепугу атаковал, словно лопух первогодок? Без раздумья, без оглядки?

Хорунжий вспыхнул, будто фитиль поднесли к пороху. Его лицо залилось багровой краской.— Господин полковник! Как вы смеете так разговаривать со мной?!

Он хотел продолжить, но я резко пресёк его:— Потери, хорунжий? Доложи потери!

Он запнулся, замер, и спесь с него разом слетела.— Девять человек убито, трое ранено… У одного… правая кисть отрублена, — выдавил он уже почти шёпотом.

— Кому на хрен нужна такая победа?! — обрушился я на него, с трудом сдерживая ярость. — Это тебе не сусликов по степи гонять! Это волчары злые и голодные! Будь их хоть на десяток больше — вас бы всех здесь положили! Герой, твою мать! Будь у тебя хоть капля рассудка, этих потерь можно было избежать! Они вас вырубили, а не вы их!

— Савва! — крикнул я, не в силах более смотреть на поблёкшего хорунжего.— Здесь, командир! — он возник будто из-под земли, спокойный и собранный.— Наши потери?— Трое ранены, легко. Перевязку сделали.— Потери горцев?— Тридцать четыре трупа. Костя доложил, что его бойцы подстрелили ещё четверых, когда те отбивались. Итого сорок один, с первыми тремя.

Я снова посмотрел на хорунжего. Тот стоял, потупившись, сжав бессильно повисшую шашку. Вся его удаль куда-то испарилась.

— Я же приказывал — от каравана ни ногой! — отчеканил я. — Приказ нарушил, людей положил. Слишком дорогая у тебя победа получилась.

Развернувшись, я пошёл к своему фургону, бросив на ходу:— Савва, раненых на осмотр ко мне. Хорунжий, своих пришли.

Я занимался ранеными донцами. Лагерь шумел различными звуками. Все были заняты своими делами. Савва и Костя, дождавшись конца перевязки подошли и тихо доложили.

— Проследили за отходом горцев. Нашли их лагерь. Три разбитые телеги, две арбы. Двенадцать трупов. Пять женщин. От нас ушли два десятка. — Доложился Костя.

— Кто такие? — спросил я.

— Залётные, на нас нарвались случайно. Гуляют по этим местам две недели. Нападали на всех, кто попадался. В отряде сборная солянка: кабардинцы, лезгины и кумыки. Главарь некий Газал. Допросил двух раненых. Скончались от ран.